Алые слёзы

      Послышался громкий гул сирены. Приехала скорая из неё выбежали врачи. Один из них распугивая толпу, что бы не мешали. Наконец, они добрались до наших авантюристов. Заметили как один из них держит стакан, в котором уже наполовину заполнила густая красная жижа.       — Сообщить, что нужно приготовить. — строго проговорил врач, доставая телефон. — Больного на носилки и сразу в нужную палату. Я сообщу главному врачу. Быстро! Быстро!       Они засуетились, положили Акутагаву на носилки и чуть ли не побежали в машину. Федор, Атсуши и Чуя побежали за ними. Дадзай достал телефон и отдал его врачу.       — Я уже позвонил Мори-сану. — произнёс он и ушёл.       — «Ало? Дадзай? Что ты опять натворил?»       — Господин Мори, это я Цукишима… — проговорил он поднося телефон к уху.       — «Цукишима?! Что?! Дадзай в больнице?»       — Нет-нет. Приятель его искупался в +14, теперь везём в больницу. Здесь срочно нужна ваша помощь, господин Мори…       — «Я еду.»

***

      — Господин Мори! Собрание ещё не…!       — У меня больной на краю смерти, — четко проговорил он хватая плащ и шарф, — мне не до этого сейчас. До свидания.

***

      Акутагаву отнесли в палату.       Все четверо сидели у дверей палаты понурив головы. Кто как справлялся со стрессом: Атсуши обнял свои колени, сидя на полу и странно качаясь. Чуя мерил шагами комнату постоянно хрустя своим и пальцами. Дадзай молча сидел на скамье, словно отгородившись от сего мира. Он не слышал и не говорил ничего. Федор тоже бродил по коридору, искал врачей, разговаривал с ними, грызя ногти. Было видно, что он кого-то искал.       — Ф-федор, т-тебе не холод-дно? — они прыгнули в +14 в воду. Даже Атсуши, который славился своей феноменальной стойкостью и здоровьем, дрожит. А Достоевский выглядел так, словно пришёл после бани.       — Ты лучше побеспокойся об Акутагаве, — заметил Федор, закончив говорить с медсестрой. Ацу замолк, а Дост вздохнул, понимая, как грубо это прозвучало. — Как думаете, как меня учили плавать? В минус сорок, меня повез отец на середину реки, сбросил — я поплыл. Да и к тому же, у вас здесь кошмар как жарко осенью. «А, да, он же из России.» – все подумали об одном и том же, вспоминая все рассказы об смертельном морозе России.       — Них… — подзатыльник Чуи остановил Дадзая от того, чтобы испортить повествование нецензурной лексикой.       — Ты лучше молчи, а то отправлю к отцу Федора. — Осаму замолк.       — Можете заходить в палату. — прозвучал голос медсестры.       Все четверо вскочили и зашли. Там, весь бледный, в кислородной маске лежал Акутагава. Он медленно повернул голову в сторону переволновавшихся друзей.       У Федора перед глазами менялась картинка, он видел чёткую параллель между… Он встряхнул головой, успокоившись, он подошёл к Рю и положил руку на его лоб.       — Я буду молчать Акутагава, — тихо прошептал он ему на ухо, — но мы поговорим ещё об этом.       Рю еле заметно кивнул, Дост убрал руку и вздохнул.       — Рю, как твоё самочувствие? — спросил Чуя взволнованно беря его руку. — Ну что за тупой вопрос. Рю, просто знай в любом случае мы всегда будем с тобой, ок?       — Всё будет хорошо… — добавил Ацу, но приближаться к нему он не хотел.       — Эй, Тигр… — тихо прохрипел Аку, Атсуши резко повернул голову в его сторону. — Какое убогое выражение лица… Кха… Я не умираю же… Кха! Кха!       — Акутагава, всё такой же Акутагава, — нервно рассмеялся Атсуши приближаясь к нему, — я так испугался… — его руки до сих пор дрожали. Почему же эта картина, так смутно напоминало его самого, когда-то давно?       Крик. Громкий душераздирающий крик. Боль. Острая боль пробежалась по всему телу острыми иголками. Лица. Мутные лица смутно знакомых ему людей. Голос. Тихий голос, говорящий успокоиться. Твердящий то, что это только для его блага.       — Ацу, что с тобой? — замечая перемену настроения Накадзимы, спросил Чуя.       — Я… Ничего…       — Какой же ты убогий… Кха.!       — Ты вообще молчи, — обеспокоенно сказал Атсуши касаясь его руки. Но так же быстро он убрал руку, словно током ударился. — Тебе нужно молчать.

***

      — Да, я подозревал. — вздохнул Достоевский, смотря на свою сестру. Она давно ещё переехала жить в Йокогаму, к слову Федор жил с ней.       — Федь, тебя не удивить. — вздохнула его сестра положив руку на его плечо. — Твой друг…       — Не говори. Пожалуйста, молчи.       — Федя… — такой тихий ласковый голос. Добрые, голубые глаза. Она так похожа на мать Федора. Дост её очень сильно любил. Он ей доверял.       Вера Иванова тоже потеряла в той аварии свою мать. Но слёзы их видели лишь они. Вера и Федор, они построили себе свой мини мирок, постоянными гостями которые были они сами. Лишь знала, что происходит в голове Федора, она его понимала и очень сильно любила и оберегала. Но ей конечно было сложно заполнить то одиночество, с которым он постоянно ходил за ручку.       Федор с детства блистал своим непревзойдённым умом. От чего он был одинок. Брат её легко читал любого человека как открытую книгу, а так же он был кошмарно прямолинейным и просто не умел лгать. Он ненавидел лгать. От чего он и был изгоем в школе и постоянной мишенью для насмешек. Никто не любит правду. Все её ненавидят, но при этом жаждут услышать её.       «Люди безобразно глупы. Они постоянно себе противоречат: не любят правду, но жаждут её; хотят работать, но всё так же пинают балду; верят в Бога, но при этом отрицают Его существование*. Вот бы… Очистить этот мир кровью грешников…» — так постоянно поговаривал Федор.       Любой другой сдал бы его в психушку. Но Вера не такая, она не понимала его, но слепо верила и всегда поддерживала. Она знала какие мысли бродят в его голове, но всё так же не понимала истинный мотив его действий, хоть и догадывалась.       Её муж недолюбливал её брата. Он боялся его, но открыто выражал свою ненависть к «сему существу». Вот поэтому они теперь и живут отдельно: Вера в Йокогаме, а её муж в Москве. К счастью детей у них не было — так что переезд прошел как по маслу. Она забрала с собой брата.       Но теперь… Она не понимала, что Федор делает в окружении, друзей? Он правда с кем-то завязал такие чуждые для него отношения? Почему именно эта четверка так заинтересовала его? Вера конечно рада за него…       Но что-то ей казалось не так, что-то её напрягало. Она подозревала, подозревала, что не всё так просто. Иванова уже слышит тихий писк. Писк терпеливой бомбы. Уже знала как громко и неожиданно она взорвется.       — Молчи… — тихий голос Федора вывел её из раздумий. Его фиолетовые глаза смотрели словно сквозь её. Вера не боялась. Она не понимала, она явно не понимала мотивов своего брата. Но чётко видела злость в его глазах, но явно не на неё…       Федор же не хотел слышать вновь те роковые слова — просто не хотел. Эти слова вырезают ему сердце самым тупым ножом, от чего было ещё больнее. Он не хотел слышать. Не хотел понимать… Но злость внутри него всё копилась и копилась, когда он понял, что Осаму знал. Он точно знал.       Достоевский подошёл к Дадзаю, сжал кулак и ударил. Прозвучал громкий хруст нарушающий хрупкую тишину.       — Ты знал. Знал и всё равно… — впервые он почувствовал это обжигающее чувство — гнев. Нет, не впервые. В тот самый день он чувствовал то же самое. Внутри всё кипело и бурлило, хотелось вырваться наружу самым обжигающим пламенем. Но Дост держался. Постепенно он начал успокаиваться, теша себя мыслью, что Акутагаве явно не понравиться сцена с взаимным избиением Осаму. — Знай меру, Дадзай-сан. Знай. Меру.       — Заслуженно. — прижимая щеку пробурчал Осаму. Он взглянул на Рюноске. Акутагава тяжело поднимал веки. —…       —…       — БРАТ! — в палату буквально ворвалась растрёпанная, ну и очень злая и взволнованная Гин, рядом, смущаясь, но не менее обеспокоенная стояла Хигучи. — Что. Произошло.       — Кто...?       Атсуши показал свой телефон где был написан номер Гин.       — Г-гин… Кхе…       Весь гнев её испарился, когда она увидела брата на больничной койке. Глаза так и хотели наполниться слезами, но она держалась, помня, как Рю ненавидит её слёзы. Она села, откинула Атсуши с койки схватила руку брата и поцеловала.       Рю это успокаивало. Гин знала, что когда она так делает, Акутагава расслабляется, что было видно на приборе. Акутагава младшая вспоминала, как брат впервые оказался в больнице. Она его чуть не потеряла, и сейчас…       — Выйдете.       — Но…       — Она сказала выходите! — крик от такой робкой девушки как Хигучи, заставил выйти парней. А вскоре и сама блондинка вышла, понимая, что им нужно остаться наедине.       Эта сцена напомнила Федору и Вере о том самом дне.       Тут ворвался главный врач — Мори Огай.

***

      Через несколько часов сестру Рюноске вывели из палаты. Оказалось это довольно сложным занятием, что даже Мори уговорил её выйти только через час.       — Федор, — сказала она как только вышла. Гин передала ему ушанку, — Спасибо тебе. — Акутагава знала, что она благодарит его не только за спасение, но и за молчание.       — Любой бы поступил бы так же на нашем месте. — улыбаясь, говорил он. Бросая взгляд, то на Атсуши, то на Дадзая.       — И тебе спасибо, Атсуши. — улыбнулась она, — не волнуйся, через два дня, брат как новенький будет. К тому же с ним Мори-сан.       Выражение лица её изменилось, когда она дала пощёчину и Чуе, и Дадзаю. Оба так и стояли молча, как два ребенка, которые сломали любимую вазу мамы. Чуя даже ничего поперек не сказал. Он понимал, что если бы он тогда не взбесился, то может тряска была слабее… И…       Гин, гордо подняв подбородок ушла переговорить с врачами, Хигучи за ней.       — Мне нужно переговорить с сестрой. — Федор тоже скрылся с поля зрения.       Атсуши ушёл, аргументируя это тем, что проголодался.       Только соукоку сидели, словно отбывая наказание, ровно до закрытия больницы.

***

      Как и сказала Гин, брат её пришёл как новенький в школу через два дня. Атсуши был впервые рад слышать постоянные потоки оскорблений. Дадзай не попадался на глаза Рюноске, а Чуя вымолвил у него прощения.       — Ты, придурок, вот нафига ты прыгнул за мной в воду если даже плавать не умеешь? — отчитывал его Рю. Накадзима лишь обижено фыркнул.       — Я испугался.       — Пф, не смеши меня. — закатил глаза Рюноске, облокачиваясь о спинку стула. — За меня?       — Да.       — Так я – твоя слабая точка? — весело поинтересовался Акутагава приближаясь к его лицу, Накадзима залился краской.       — Отстань.

***

      — Отстаньте от меня! — кричал Федор, пытаясь вырваться из крепкого захвата Гончарова и Пушкина. — Чего вам от меня надо?!       — Ну-у, птичка-а моя-я, не улета-ай, — припевая приближался Гоголь. Он поднял подбородок, заставляя Федора смотреть прямо в разные глаза Николая. — Не улета-ай, в теплые-е края-я…       — Завались, чмырь. — после такого Федор получил не хилый удар в лицо, из носа пошла кровь. — И что ты этим доказал, а? — прошипел Достоевский, смело смотря в глаза Гоголя. — Ударь хоть тысячу раз. Твои удары для меня смешны, клоун.       — Ха-ха, а ты смешной! И ты не представляешь насколько красивый… М-м…       — Клоунаду мне тут не устраивай. — прорычал Достоевский.       — Воу, воу, у кого-то режутся зубки. — рассмеялся Коля приближаясь к его лицу.       Этот парень, он давно заинтересовал Гоголя. Как только объявили о новичке. Николаю сразу бросилось в глаза его сутулость, худощавое тело и… Словно сверкающие, сквозь чёлку яркие, фиолетовые глаза. Он точно знал, этот робкий мальчик имеет такие когти, что потом шрамы останутся. Гоголь хотел вывести его из себя, узреть и увидеть гнев в его прекрасных глазах. Хотел, что бы тот показал ему свои клыки.       Он жаждал это увидеть и почувствовать на себе. Он жаждал быть единственным кто мог вывести этого безэмоционального мальчика из себя.       Гоголь настолько к нему приблизился, что Федор чувствовал его горячее дыхание. Дост сопротивлялся, отворачивал лицо, но Коля схватил его подбородок и теперь не получалось толком повернуть голову хоть на градус.       — М… Интересно, каковы твои губы на вкус…       Это должно было его разозлить. И правда, Гоголь услышал как скрипят его зубы, увидел как сжимаются его кулаки.       Дост поднял ногу и ударил Николая прямо в солнечное сплетение. Гоголь согнулся в три погибели, а хватка его сообщников ослабла.       Николай победно улыбался.       Дост смог вырваться из захвата врагов, схватил валяющиеся портфель и бежал туда, куда глаза глядят. А глаза его глядели на дверь, ведущая на задний двор. Там можно было посидеть под кроной дерева… Смотреть, как медленно падают золотые листья на землю. Потеряться в своих мыслях или просто заснуть…       Но в голове метались мысли. Казалось те самые книжные полки в его голове, где были аккуратно сложены все мысли, упали и теперь в голове творился настоящий хаос. А на лице появлялось смешанное выражение лица.       Он услышал кряхтение. Сначало он не обратил на это внимание, но после кряхтение превращались в хриплые крики. И он наконец поднял голову.       Злой, ну очень злой Достоевский, залез на дерево и ножницами отрезал верёвку. На землю упал тяжело дышащий Дадзай.       — Ну вот, не умер. — разочарованно пробурчал Осаму потирая свою шею.       — Если ты так пытаешься сбежать от ответственности за свой прошлый поступок, то хрен тебе. — не спускаясь с дерева говорил Дост. Оказалось на дереве жуть как удобно. — Извиниться то надо.       — Не строй из себя философа, — фыркнул Осаму потирая шею. — Тебе не идёт.       — Врёшь.       — Ага. — они замолкли. Дадзай вытер каплю крови на лице. Кровь. Как же он ненавидит эту красную жижу… — Кто...!?       — Не твоё дело. — грубо отрезал Федор, слезая с дерева. Он вытер рукавом кровь из носа. — Да и что ты сделаешь?       — Ладно. Кто ты для меня, чтобы мне беспокоится. — сарказм так и лил, — хватит уже играть в жертву, Федор. — на полном серьёзе сказал он.       — Это весело. К тому же, я думаю, я удовлетворил Николая… — Дост улыбнулся. — Пойду-ка я в больничное крыло. Вдруг бешенством заразился.       — У тебя иммунитет.       — Бе-е.!       — Погоди! «Удовлетворил»?! В каком смысле?!       Но вопрос так и остался без ответа

***

      — Эдга-ар! — тишину разрушил ворвавшиеся Рампо. Ладно если бы он был учителем, но, чёрт возьми, он ученик. Ведёт себя как ребенок. — Эдгар, Эдгаааааар!       — Рампо, — тихо, смущаясь, говорит учитель. — Не срывай мне урок.       — Но это срочно-о!!!       Эдогава подошёл к учителю и начал трети его за плечи о чём-то крича. Атсуши был в настоящем шоке, а вот остальные… Они сидели так, словно это не в первый раз. Да, они даже не удивлялись. А некоторые умилялись этой картине.       — Пс, Акутагава… — под такой шум, можно было спокойно шептаться.       — Ты не в курсе, что наш учитель, ученик? — Акутагава словно прочитал на лице его вопрос, при этом так и не отрываясь от чтения очередного хоррора.       — Э…       — М-да, балбес. — вздохнул Рюноске и начал объяснять. — Наш учитель по литературе, тяжело заболел. Так что его заменяет самый сильный в этой области ученик — Эдгар По. У него уже несколько детективов выпущено, хоть он даже среднюю школу не закончил.       — Ничего себе… — удивлено вздохнул Ацуши.       — Эдгар, ну дай почитать! Дай! Дай! Дааай! — кричал Рампо наконец отпуская бедного Эгарда.       — Рампо, мало того, что ты ко мне на уроки не ходишь…       — Кто написал Тургенева? Муму. — кратко ответил Эдогава. — Вот видишь — я гений! Так что гони мне свой новый детектив! Пожа-алуйста!       — А толк? Вступление прочитаешь, уже поймёшь кто убийца. Разве тебе интересно? — пробурчал Эдгар, слегка сутулясь.       — Другие я даже в руки не беру! Ну Эдгааар! Ну пожа-алуйста!       — Изыди.

***

      Проходят дни, недели. Атсуши уже не удивляется причудам своих друзей.       Дадзай, как обычно, ушёл искать новый способ суициднуться, Чуя пошёл устраивать ему хорошую взбучку.       Акутагава вновь куда-то пропал, наверное в библиотеку ища очередную книгу.       Наоми и Танидзаки сидят вместе, при этом девушка устроилась на коленях у своего брата.       Озаки где-то гуляет рядом с Кёкой, они словно мать и дочь…       Кэнджи вновь гуляет. По дороге он найдёт старушку, поможет ей, спустит с дерева котенка, поможет родить собаке… Как вы поняли, Кэнджи точно найдет тех, кому будет нужна его помощь.       Хигучи и Гин о чём-то разговаривают. При этом щёки Хигучи пылали розоватым цветом.       Тачихара спорит с Йосано, активно жестикулируя. Эти двоя ссорятся даже чаще, чем Чуя и Дадзай.       Рампо всё же добился своего, и чудо, он впервые добрался до конца книги, а на его лице было написано… Удивление?       Атсуши же пинал балду. Просто бродил по классу, ведь делать было абсолютно нечего. Если только… Живот подсказал ему куда направиться.       Столовая.       Для Накадзимы это место самое прекрасное (и при том при сём, бесплатное) в школе. Здесь было слишком много народа, так что Акутагава суда никогда в жизни бы не зашёл. Если только на уроке, тогда народа меньше.       Вот поэтому он удивился, когда увидел на самом дальнем столике, двух социопатов: Федора и Рюноске. Конечно он сел рядом с ними.       — О, Атсуши, привет. — слегка улыбнулся Федор. Рюноске просто посмотрел в сторону Накадзимы, вот он — прогресс!       — Привет. Что вы, два социопата, делаете в столовой? — в лоб спросил Накадзима.       — Я хочу кушать… — одновременно сказали они. Но это отмазка была настолько банальна, что Атсуши не поверил.       — А если правду? — бинты на Федоре. Вот что ещё напрягало гетерохромика, бинты на лбу не заметишь под ушанкой, но они видны. Чёрт, что же произошло?       — Считаешь, мы лжём?       — Вот слово «мы», меня и напрягает. Да к тому же, вы чего себе еду то не взяли? — заметил Атсуши.       — А ты не такой глупый как кажется. — сказал Аку, увиливая от вопроса.       — Приму за комплимент. — в тон ответил ему Атсуши и посмотрел на Федора. — Бинты у Дадзая стащил?       — Не смешно. — буркнул брюнет, поправляя свою ушанку.       — Ладно, признавайтесь, что вы двое натворили? — вздохнул Атсуши, чувствуя себя мамой которая отчитывает своих отпрысков за плохое поведение.       Да и к тому же, что могли натворить Федор и Рюноске, самые тихие (после Эдгара По конечно), спокойные, адекватные (ну с этим он бы ещё поспорил) личности в этой школе.       В тихом омуте, черти водятся.       Черт, и почему эти двоя не исключение?