Стезя тотальности

      Графические настройки в комнате установлены на розовый Бейкера/Миллера — тот самый невыносимый оттенок, от которого словно бы разжижается мозг. Лет сто пятьдесят назад (а то и больше) этот цвет использовали в тюрьмах, на стадионах и тому подобных местах — считалось, что он успокаивает, снижает агрессию. В общем, расчёты, конечно, подтверждались, да только вместе с преступниками и слишком активными фанатами футбола страдали и стражи порядка: их головы словно набивались розовыми ватными шариками, сладкой ватой, задерживающей не только негативные импульсы, но и любую продуктивную деятельность вообще.       Как у меня сейчас.       Я глубоко вздыхаю и стараюсь сосредоточиться. Одно радует — показывающиеся в оконном проёме зелёно-оранжевые кроны деревьев на фоне серого неба, этакий приятный контраст.       Эл-Джей в спортивном костюме фиолетового цвета сидит на полу у стены между кроватью и окном, глаза его закрыты, брови нахмурены, на голове — наушники, старая модель NCP20, внутренние мы у него удалили вместе с прочими вставками, руки спокойно лежат на коленях. Он как будто и не заметил, что я вошёл в комнату.       Общежитие сейчас не слишком сильно заполнено, откровенно говоря — полупустое. Аллен мог бы выбрать любую комнату, но по каким-то причинам решил жить именно здесь, на пятом этаже. Добро бы только стены, но вся мебель, постельные принадлежности, полотенца, занавеси — всё одинакового мерзкого оттенка (неужели он и вправду должен успокаивать?). Я приоткрываю дверцу стенного шкафа и усмехаюсь: а вот одежда у Аллена развешена по дополняющим цветам — зелёный рядом с красным, синий — с жёлтым. В глазах рябит… но ничего розового. Вероятно, комнаты ему хватает.       — Грей?       Я захлопываю дверцу и оборачиваюсь. Эл-Джей уже успел снять наушники и подняться во весь свой немалый рост.       — Джордан.       Я протягиваю руку, и Аллен её пожимает, небольшая ладонь, кажущаяся мягкой, на самом деле довольно сильная. Сухая. Приятная на ощупь. Он жестом приглашает меня присаживаться, но я отказываюсь.       — Думаю, лучше будет поговорить на улице.       Аллен смотрит на меня несколько долгих секунд, а затем кивает. Подобное обращение я мало кому могу позволить из подчинённых, но после дела Лукаса Линдберга что-то во мне переменилось. Личная вовлечённость, ха. Или, может быть, интуиция, которая подсказывает: с Алленом Джорданом всё очень непросто и вовсе не скучно. Или это моё личное, трепетное, так сказать, отношение к носителям пятнадцатой волны…       «Странная», как сказала Дана. Это верно. После теракта в Лондоне три года назад, вернее, после того, как Лукас вывел Виту Каниса из состояния анабиоза (sic! я помню именно эту формулировку в его личном деле), «чистой» пятнадцатой зарегистрировано больше не было. Мы же всё так и продолжали топтаться на месте — если не считать нескольких черепашьих шагов вперёд и дела Линдберга. О котором, признайся себе, Пирс, ты до сих пор не можешь спокойно думать. О деле. Чёртова пятнадцатая, ключ к утерянным военным технологиям Северного Центра, трансляция сквозь пространство и время. Маленький побочный эффект — депрессия… и летальный исход, до 96% в подростковом возрасте.       Лукасу Линдбергу сейчас двадцать четыре, напоминаю я себе.       Кристоферу Петерсену (допустим, я склонен верить Лоуренсу относительно его заявлений насчёт «у Криса была пятнадцатая») уже за шестьдесят.       Одному из носителей так называемой «блуждающей волны», включающей в себя и пятнадцатую… в этом году исполнилось бы сорок два. (Но я не хочу о нём думать. Я даже не знаю, жив ли он. Зря вообще включил в эту импровизированную статистику.)       Аллену, Аллену Джордану, Эл-Джею, Джорди — двадцать пять.       Аллен щурится на серый дневной свет и надевает свои мета-очки, их стёкла тут же слегка затеняются. Говорить он не спешит, так что мы успеваем довольно далеко зайти в парк, прежде чем его голос раздаётся снова — немного хриплый, как у человека, который больше привык бормотать себе под нос, чем говорить с кем-либо.       — Был такой человек. Он считал, что в мозгу, в человеческом мозгу, проходят особые электрические каналы.       Джордан останавливается и внимательно смотрит на меня, оценивая — слушаю или нет. Я киваю. Он продолжает, переходя на свою обычную скороговорку:       — Этот человек считал, что эти каналы передают неправильное электричество. Такое, которое заставляет покупать ненужные вещи и, не знаю, мучать животных и людей. — (Аллен быстро склоняет голову налево, потом направо, хрустят позвонки.) — Изобретать бомбу, может быть. Он долго думал, что с этим делать. Я так считаю, что долго. Но в конце концов придумал ставить заглушки.       Джордан останавливается снова, пинает носком кроссовка упавшую веточку, опирается рукой о ствол каштана, гладит кору. У него красивые руки. Я опять думаю, что они необычно маленькие для такого рослого мужчины. Должны быть лапы — но нет. Что-то есть в них детское, как во всём Аллене вообще. Андрогинное, может быть.       — Он придумал ставить заглушки из дерева.       Эл-Джей больше не смотрит на меня, приникает ухом к стволу, слушает, закрыв глаза. И шепчет:       — Наделал таких больших деревянных гвоздей и вбивал их людям в головы.       — На добровольной основе?       — Нет. — (Всё ещё слушая ствол.) — Он их ловил. Сажал в специальное кресло, тоже, кстати, деревянное, привязывал. Закреплял голову ремнями. И уже потом… — Джордан открывает глаза, делает жест, как будто забивает гвоздь. Отлипает от ствола и улыбается чуть лукаво. У него необычные зубы: внутренние нижние края верхних резцов сходятся к центру под тупым углом, вроде греческой заглавной лямбды «Λ», и это придаёт Аллену немного хищный вид. — Здоровенные девятидюймовые гвозди. Были жертвы.       Я пожимаю плечами:       — Неудивительно. — Неожиданно хочется закурить. Сколько раз я уже бросал?..       — А потом! — Аллен растопыривает пальцы граблями, зарывается в свои косички и выпучивает глаза. — Потом он понял, что сам ловит неправильные сигналы! И что заглушки нужно поставить себе самому — тогда он точно распознает, в чём его ошибка! — Выражение лица снова меняется, на нём появляется скука и отвращение. — Вот в этот-то момент я его и застал. Когда он вбивал второй чёртов гвоздь в свою голову… — Аллен прислоняется спиной к каштану и сползает на землю. — Он смотрел на меня и говорил: «Эл, сейчас всё станет ясно!» — и колотил вот так… — Эл-Джей с силой ударяет себя по голове в подтверждение слов.       Я опускаюсь на корточки и смотрю на Аллена. По его щекам текут слёзы.       — Это правда?       — Нет, Грей. Это я услышал здесь. — Он показывает на лоб. — Когда слушал музыку сегодня. У них в XXI веке была какая-то совершенно сумасшедшая музыка. Сейчас такое только Дом Стонов делают. Только они. Чёртово средневековье. Камеры пыток. — Аллен замолкает и смотрит мне за спину. Я медленно оглядываюсь. Из-за молодого, не выше куста, вяза за нами с любопытством наблюдает олень — средний глаз преломляет солнечные лучи и блестит, как опал. Сообразив, что мы его видим, олень одним прыжком исчезает из поля видимости. Аллен поднимается, провожая взглядом траекторию прыжка.       — Грей, вы ведь едите мясо?       Я киваю.       — Оленину?       — Лосятину.       — Никогда не пробовал. — У Аллена бледная кожа. В сером свете дня он кажется неуместным, похожим на какое-то ночное существо. Сам по себе довольно яркий, он теряется в тени под деревом. В потемневших глазах за стёклами очков тускло отсвечивает голод.       — Тебе хочется мяса, Аллен?       — Только когда я на улице.              Конечно, я ищу потом историю про деревянные гвозди, но не нахожу её. Зато нахожу очередную группу музыкантов под названием «Девятидюймовые Гвозди» (и, разумеется, всё тот же период, конец XX — начало XXI века). Не склонен считать это совпадением. Судя по всему, у Леди Страдания есть множество лазеек в этот мир. А в тот момент я спрашиваю:       — Аллен, почему именно розовый? — Потому что в голове возникает картинка: труп оленя на снегу, кровь, меняющая оттенки в зависимости от концентрации: тёмно-багровый, ярко-алый. Просвеченный снегом оттенок розы…       — Нравится, — пожимает он плечами и снова улыбается.       Я буквально физически ощущаю, как во мне начинает выделяться дофамин.