Стезя тотальности

      Мне пришло в голову, что неплохо было бы познакомить Аллена с Дугласом. Во-первых, у Дугласа огромная музыкальная коллекция, по большей части — на антикварных носителях (магнитные плёнки, виниловые пластинки, некоторое количество «си-ди», которые Дуглас не слишком жаловал, впрочем) — возможно, он сможет истолковать странные образы, которые рождались в голове у Эл-Джея; во-вторых, картинка с убитым оленем не желала покидать уже мою голову, более того, интуиция подсказывала, что это может быть связано с Алленом, а по таким «кровавым» делам лучшего эксперта, чем Дуглас, всё равно не найти.       Кроме того, именно сейчас Дуглас снова был в городе, он даже прислал мне сообщение на почту в соответствии с протоколом. Официально мы за ним не следили, скорее, приглядывали — он состоял на учёте. Неофициально Дуглас был одним из немногих людей (в самом широком смысле этого слова, подразумевающим «двуногих прямоходящих»), которых я мог бы назвать своими друзьями. Он, Лоуренс Джонс (которого мне временами хотелось убить) — вот и все, наверное. Остальные — коллеги и подчинённые, приятели, знакомцы, партнёры на одну ночь. Но стоило мне задуматься о Джордане, как я ловил себя на мысли, что этот молодой человек медленно, но верно приближается к черте, перейдя которую вполне сможет именоваться «другом». Прежде это место было занято Лукасом — особый пограничный статус, не понятно, как его и назвать.       Дуглас, музыка, порядковый номер 15625 (слишком быстро мы перестали звать его так и перешли на «Аллен, Аллен Джордан, Эл-Джей, Джорди») — всё, с небольшими вариациями, повторяло 2144 год. И точно так же отсутствовал авторитетный европейский эксперт. В прошлый раз он бежал. В этот… его просто не было. Что ещё? Ангелы молчали, но, вероятно, сумма чисел порядкового номера Джордана — 667 — их не заинтересовала. Зверь же Апокалипсиса сейчас находился в Копенгагене, в знаменитом Доме Линдбергов вместе со своим учителем Витой Канисом («Жизнь и Свет» — так они именовали себя) и занимался искусством, заставляя Лоуренса ругаться сквозь зубы о «бездарно похеренном таланте хакера». Я же не был склонен давать столь однозначную оценку происходящему. В конце концов, феномен существования пси-фактора пятнадцатой группы и моё личное взаимодействие с ним подтверждали, что искусство — столь же мощное орудие «взлома», что и хакерские атаки. Человек искусства — это тот, кто способен генерировать и запускать в пространство волны нового типа, более того, волны, которым не страшно само время. Заставляет задуматься, не так ли?              Дуглас не любит незваных гостей, не любит новых людей (да и новшества в целом). Если я временами задумывался — что он вообще забыл в ССША, в такой дыре, как Детройт, то сам же себе отвечал на это: спокойствие? (Возможно.) Обособленность? (Вполне вероятно.) Наше Богом забытое место с единственным стратегическим объектом — аэропортом и тоненькими антеннками ЦПИ, напоминающим издали побеги кукушкиного льна со светящимися красным капельками-фонарями на кончиках.       Возможно, Дуглас искал одиночество; я никогда не видел его в городе и не слышал — в том числе от него самого — чтобы он встречался с кем-либо, кроме меня. Идея познакомить его с Эл-Джеем временами начинала казаться мне безумной, но я решил не отступать от неё.       За сорок пять лет на этой земле я научился доверять своей интуиции.              Я стою на дорожке перед мрачным двухэтажным домом с острой готической крышей. Окна темны, но сквозь щели в неплотно задёрнутых занавесях одного из окон второго этажа сочится слабый свет. Несмотря на то, что я уже не первый год знаком с Дугласом, каждый раз, когда я вот так приближаюсь к его жилищу, мне становится немного не по себе. Однако — я всё-таки здесь, и термос с кровью из донорского центра тоже при мне. Всегда было любопытно, как именно Дуглас использует кровь. А даже уже почти готов поверить в то, что он действительно пьёт её, как вампир из легенд. Очень возможно. По крайней мере для носителя официального диагноза «болезнь Гюнтера» Дуглас выглядит слишком хорошо. Он вообще выглядит абсолютно нормальным — разве что бледный, как и Аллен Джордан, и не любит солнечного света. Всё.              Спустя несколько минут я уже сижу в полусвете тёмной гостиной — зажжены лишь две доисторические лампы накаливания в светильниках, с абажурами, повёрнутыми так, чтобы свет не бил в глаза. Меня опять настигает чувство, что квартира Дугласа — это не жилой дом, а музей: здесь огромное количество самого невообразимого хлама, сто-, а то и двухсотлетней давности. Возможно, Дуглас — путешественник во времени, и все эти вещи являются «побочным эффектом» его «командировок»… Это могло бы объяснить и его долгие отлучки, к слову говоря. Кровь… что ж, допустим, машина времени, которую использует Дуглас, работает на крови. Я улыбаюсь сам себе: какие нелепые мысли… и тут же регистрирую: в последнее время их, этих нелепых мыслей, стало больше. Сентиментальность, приходящая с возрастом? Сомнительно. Заслуга Аллена и его сказок? Может быть.       Хозяин дома, взяв термос, удалился в одну из комнат, оставив меня на моём «обычном» месте — в низком кресле возле антикварного проигрывателя виниловых пластинок. Как будто заранее знал, что может понадобится мне сегодня. Возможно, Дуглас запомнил один из моих последних визитов в этот дом, когда я пришёл с конкретной целью — послушать сборник песен под названием «Святая Библия».       Почувствовав его появление, я спрашиваю, не поворачивая головы:       — Дуглас, почему ты всегда возвращаешься сюда?       Он подходит, неслышный, словно кот, опускается в кресло по другую сторону от проигрывателя — как обычно, в чёрном, точно принц Гамлет.       — Это моя гостиная. — Говорит Дуглас тихо. Всегда тихо.       Я некоторое время смотрю на бледное тонкое запястье на подлокотнике кресла. В голову приходит, что его не так-то просто сломать, от этой мысли становится неприятно, как, например, от осознания того факта, что какая-нибудь черепаха может прожить намного дольше человека…       — Я имею в виду город, Дуглас.       — А, город…       Тёмный в полусвете силуэт поднимается и не спеша движется к ящику с музыкальными записями на виниле.       — Что на этот раз, Грей?       Меня будто пронзает электрическим током, медлить и сомневаться я больше не хочу.       — Дуглас, я хочу тебя познакомить кое с кем.       Силуэт останавливается, взвешивая мои слова. И через долгую паузу, которую я провожу, как на углях, спрашивает:       — Зачем?       — У вас много общего.       — Сомневаюсь. Какую музыку поставить?       — «Кукурузу», в смысле, «Корн», — отвечаю я, чувствуя себя в своей куртке из лосиной кожи (купил её года три назад у Коннелли) одним из музейных экспонатов. Угли благополучно прожигают брюки, да что тут, я весь в огне. Я жду, когда пламя перекинется на Дугласа.       — Ммм… название с ошибкой, буква «R» повёрнута в обратную сторону, как кириллическая «Я»…       — Угу. — Я закрываю глаза, доверяя неизвестным доселе подробностям написания, и откидываюсь на спинку кресла. Ещё немного — и оно загорится тоже.       — Их нет в ТА? — Временами мне кажется, что Дуглас застрял где-то в другом времени.       — В ТА культура до-раздельной Америки до сих пор на карантине… Культура так называемых «белых», я имею в виду…       — Абсурд…       — Разумеется. Я с трудом добыл семплы. — Огонь ревёт в моей голове.       — Зачем они тебе, Грей? — Шорох: тонкие пальцы перебирают пластинки.       — Исследовательский эксперимент.       — Пятнадцатая группа? В прошлый раз это было связано с тем террористом… — Дуглас произносит «в прошлый раз» так, как будто события имели место быть на прошлой неделе, а не шесть лет назад.       — Угу. — Теперь я открываю глаза, чтобы увидеть Дугласа прямо перед своим креслом со стопкой больших — одна сторона около или чуть больше тридцати сантиметров — квадратных конвертов в руках.       — Какой альбом?       — Не знаю. Есть 1994 год?       Дуглас кивает.       — Одноимённый. Здесь ещё сильно ощущается влияние гранжа и хардкор-панка…       Я улыбаюсь одними губами, чувствуя, насколько нагрелись щёки изнутри: Дуглас снова перешёл на свой птичий язык.       — Поставь его.       Пламя рвётся наружу.              — Это всё — он. — Я уверен в искренности своих слов: «Корн»-с-ошибкой действительно звучат как Эл-Джей. — Каждая нота — это Аллен.       — Тот, с кем ты хочешь меня?.. — Дуглас не проговаривает «познакомить» вслух, но шевелит губами.       — Да. — Не ошибусь, если скажу, что мне привиделся отблеск огня в глазах у Дугласа.       — Хорошо, — говорит Дуглас после невозможно долгого молчания, последовавшего после финальной композиции альбома. — Хорошо, я верю тебе.       — Ему нельзя выходить за территорию ЦПИ.       — Я приеду. Сегодня вечером?       Уже начало двенадцатого, и мне ещё нужно «переварить» полученную музыкальную информацию.       — Лучше завтра. Я встречу тебя у моста. В девять подойдёт?       Дуглас кивает. Мы расстаёмся. Я уношу с собой огонь.              Огненные вспышки продолжаются весь следующий день, и я знаю, что это значит: это значит, что я очень близко к некоему новому рубежу, возможно, уже на самой его границе. Судя по количеству ощущаемого жара, это, как минимум, Ад.