Contract with the Olympic champion

<right>Люди, принадлежащие к хорошему обществу, интересны лишь масками, которые каждый из них носит, а отнюдь не тем, что за этими масками скрыто.

</right> Pov Kerem — Я помню всё, Ханде, — застыв на ошарашенную девушку, в которая искала глазами ответ. — Ч..что? Что ты вспомнил? — заикаясь, Ханде хаотично заправляет волосы за ухо. — Я звал ее Мий, всегда убирал полное имя оставляя только окончание. Я был счастлив до пульса костей. Я так давно пытался что- сделать, Как-то вспомнить. Но разве возможно? Пианино. Старое, но такое родное, в каждой гребанной клавише спрятаны воспоминания, хранившиеся глубоко в душе. — Хандемий, дорогая, не поможешь ли ты мне на кухне? — мама забегает в гостиную, держа поварёшку в руке. Она выглядела так мило, хоть это общество и повлияло на нее очень сильно. Сейчас, мама всегда ходила в нарядах, забывая про домашнюю одежду. Иногда, мне кажется, она не смывает макияж даже во время сна. — Хорошо. — Керем, а ты пойди и принеси из своей комнаты сменную футболку. Отойдя от пианино, закрываю крышкой. Тяжело вздыхаю и иду на второй этаж. Только здесь не тронули мои вещи, оставив всё как и было в мои девять. В дальнем углу комнаты стояли коробки привезенные из Америки. «Одежда» «Обувь» «Выкинуть» Я лично паковал вещи, но коробки «выкинуть» не было. Сев на корточки, открываю ее. Воздух пропитан пылью и тяжесть, сверху лежала моя больничная пижама, та самая, когда меня откачивали от передоза. Flashback Как ощущает себя человек после передоза? Я всегда думал, что он получает кайф, а сейчас я ощущаю дикую боль. Мне не привыкать, но с тех пор, как она ушла, я только и делаю, что ощущаю боль. Ни одна женщине не смогла заглушить ту боль, я думал Иви сможет это сделать, но каждый раз видя ее, я понимал, что это не моя малышка Мий. Я ненавидел себя каждый раз прокладывая дорожку мефидрона, но один черт они не помогали избавиться о мыслях о ней. Нам всего по шестнадцать, но в душе дыра. Я изменял. Стыдно признаться, но спать с сестрой Иви было ужасно. Но хуже всего это то, как она узнала об этом. Я не любил ее, просто использовал, пытался сделать ее похожей на Ханде. Да, я чертова мразь. Но ведь она знала об этом и сама была готова к таким отношениям. Я знал, что папа тоже изменял маме и это было не нормально в моем понимании, и вот я сам спустя несколько лет трахаюсь с этой гребанной сукой. После каждого секса, я молился не увидит очередное видео со своими потрахушками, что она снимала. Сука, что случилось с тобой, Бюрсин? — кричало мое подсознание. И сейчас, оказавшись в шаге от смерти, понимаю, что внутри пустота. Без капли света, поглощающая мои тело и душу. Ничего не вижу. В воспоминаниях слезы и боль. Причиняю боль снова и снова, меня снова и снова ранят. Сейчас я просто лежу в одиночестве в этой чертовой темной больничной комнате. С улицы теплится свет. Кажется, что это свет надежды, подхожу к окну а там. Там смерть. Шестой этаж это не высоко, но если вниз головой то точно все кончится. Отхожу от окна в панике, пытаюсь прогнать эти мысли. Но они преследуют каждый день. Еду на учебу, вот бы авария и меня убило, распластав мое тело на разбитом окне, готовлю кушать, запястья горят от того, насколько близко нож, пью обезболивающее, выдавливаю на таблетку больше, чтобы не проснуться. Это стало частью моей жизни, и силы бороться уже на исходе. Снова один, пусть и есть рядом люди. В непонимании. Никому не нужный со своим богатым внутренним миром. Лучше бы быть глупым, бедным, чтобы не задумываться так сильно и наслаждаться жизнью. А я тону в бессилии что либо менять. В само ненависти и неуверенности. Хочется плакать. От прежнего меня почти ничего не осталось. Даже глаза потухли. И в голове навязчиво: «что же со мной стало, что я с собой сделал?» Это всепоглощающее одиночество, что было со мной все эти годы в Америки. Эти сраные люди из высшего общества, что окружали меня. Одни говорили, курни травки, хули, ничего не будет. Другие кричали, что потрахаться в одном из клубов ахуенно. Третьи, просто кайфовали раскидывая деньги во все стороны. Закатывали вечеринки, покупали себе машины и разбивали в этот же день. Но я ведь был не такой. Я всегда шел против системы, против этих людей. Что со мной стало? Когда я начал вливаться в нее? Когда для меня деньги стали важнее моих чувств? Когда ушла Ханде? Или когда ее родители объявили в обществе, что ее обручили в будущим президентом компании? Сейчас эта бесконечная боль сжирают остатки меня. Я просто молю: «Дайте мне белые крылья, я утопаю в омуте.» End Flashback Выкинув эту чертову вещи, залезаю дальше. Вся коробка была пропитана воспоминаниями моей юности. Той старой, вонючей и испорченной Америкой, где я похоронил себя, свою гордость, свою порядочность. На самом дне лежала маленькая коробочка. Упакованная в почтовую обертку. Разорвав пакет, смотрю на нее. Здесь не было имя получателя, только белый конверт, и несколько фотографий на дне. Это была та самая девочка. Моя девочка. Моя первая любовь. Она одной из них маленькие пухлые ручки обнимали меня за плечи, пока я весело держал в руках букет цветов для учительницы. Первый класс, там где всё началось, там где появились чувства. Эта гребанная детская влюбленность. Вторая фотография, мы с ней взрослые, целуем друг друга, пока Мелис делает фотографию за эскалаторами перед поим последним отлетом в Америку. Нам всего четырнадцать, но, сука, я здесь был таким счастливым. Последняя фотография, простой скриншот, где я говорил с Ханде по видео-связи. — Стоп, что? — присмотревшись на нечеткое изображение, вижу очертание таких знакомых губ, маленький носик и эти черные волосы. — Этого не может быть. Перевернув фотографию, читаю надпись: «Ты так далеко от меня, но я всё равно рад видеть твою улыбку. Я пишу это письмо, чтобы ты знала о моих чувствах и о том, как мне больно. Я правда люблю тебя, Ханде.» — Этого не может быть, — небрежно разрываю конверт, бегаю глазами по строкам. «Я пытался целых три дня писать тебе это, я засыпал прямо перед тем, как слова должны были прийти мне в голову, но я считаю, что нет более подходящего момента, чем сейчас. Мне не следует писать тебе, но я должен. В этом весь смысл любви к такому человеку, как ты. Возможно, сейчас ты не здесь, но на той маленькой поляне цветов, которую ты оставила за моей кроватью, теперь растут сорняки, которые я постоянно выдёргиваю. Я пытался вырастить сам себя, пытался забыть о тех временах, когда мы вместе улыбались. Месяц назад я разговаривал с твоей сестрой и рассказал ей, какую вину чувствую на себе, когда второй раз в жизни попробовал наркотики и кричал, что не хочу знать тебя. Да, Ханде, мне уже тогда сказали, что ты с Муратом. Принимаешь его подарки, пьете вместе кофе. Да, я знал про Атакая, но думал, что это просто дружба. Но два дня назад, я увидел ту новость, что ваши родители обручили вас, и после твоего восемнадцатилетия начнется подготовка к свадьбе. Поэтому последние три дня я провёл, раздумывая, почему ты влюбилась в парня с тёмными глазами и чей любимый цвет — красный. Когда говорила, что просто обожаешь мои зеленые глаза и этот гребанный пурпурно-розовый. Который я полюбил из-за тебя. Я потерялся в море, называемом океаном в моих глазах, в которых ты тогда тонула. я пытался сжечь этот прочный золотой мост, но каждый раз он отдалялся всё дальше. Ты утверждаешь, что души тех, кого ты любишь, сделаны из огня, но я пробыл около твоего сердца достаточно долго, чтобы понять, что это всё не мы. Не твой новый парень. Не тот ушлёпок, что бегает за тобой по всей школе. Как смешно, ведь это тоже Мурат. Сильно. Не тот, кто пытался расстегнуть твой лифчик. Да-да, я помню еще ту историю из начальной школы, когда над тобой решили посмеяться и снять лифчик на видео. Перед тем как начать писать эту болезненную историю, мы были просто друзьями, и, как все остальные, мы решили взять эти буквы с разных историй в парках и с пустых черепов прошлого. Впервые я почувствовал груз твоей души, когда ты обняла любовь во мне около красной школьной лестницы, думаю, тогда я впервые почувствовал объятия красоты и греха. В тот раз, когда я оказался на своём месте, я знал, что твои родители никогда не смогут принять двух детей, которые не планируются взрослеть и срывают праздник, ведь кто-то похитил именинницу. Я уверен, они тоже это знали. Знали исход всех событий наперед. Для нас это не закончилось бы хорошо, знаю, я уже говорил это, но я по-прежнему люблю нас. Я пытался позвонить тебе последние три дня, но я так близок к тому, чтобы забыть твой номер. Я пытался отправить тебе сообщение, но я так близок к тому, чтобы забыть, как выглядит твоя улыбка. Я пытался разлюбить тебя, потому что твой новый парень заслуживает всё то, что ты не могла дать мне, а ты заслуживаешь всё то, что я так и не смог дать тебе. Поэтому я так сильно люблю его за это, и если стихов будет недостаточно, то знаешь ли ты, каким станет наше проклятие? Ты вынуждена читать вечно, а я — всегда писать. Чёртов камин, который ты зажгла, никогда не потухал. Чёртова улыбка, которую ты зарыла в моих мыслях, никогда их не покидала. Я знаю, у меня матросский рот, я любил подобно укусу змеи, но если это что-то значит для тебя, поэзия не причиняет вреда, она просто звучит, как боль. Поэзия по-прежнему напоминает мне о двух детях, которые смеялись над любовью и над тем, что значит совершать ошибки. Что значит ревновать любимых, которые больше никогда не прикоснуться к нам. Я перестал сравнивать тебя с солнцем, когда ты начала показывать цвета феникса, который не перестаёт умирать, чтобы моё сердце навсегда оставалось пеплом. Знаю, я больше не звоню тебе. Знаю, поэзия больше не кажется милой. Знаю, это значит, что мы становимся островами. И ты заполнена различными видами птиц, соловьёв, которые осмеливаются перелететь целое море, которых не волнуют люди, в которых мы влюбляемся. Мне жаль, что мы по-прежнему любим, как те двое детей, сидящие напротив пианино и играющих грустные ноты о том, чтобы не останавливаться даже на секунду, пока мы были вместе, и мне жаль, что мы пришли к такому. Между нами расстояние пяти планет, нас разделяют целых три океана, но все эти чёртовы три дня я думал о тебе. Я собирался позвонить тебе. Я хотел любить тебя. Мне нужно было нуждаться в тебе. Но теперь всё иначе, потому что прошлое — это всего лишь прошлое. Я нарушил своё обещание всегда быть рядом, поэтому не смогу дать ещё одно — всегда поднимать тебя, если ты упадёшь. Как я могу поднять тебя, когда всё, чего мне хочется, — это кричать, потому что я не в порядке? Прошёл уже месяц, как я в новых отношениях, но мои чувства к тебе и я должен избавиться от этого, и я не должен преследовать сердце, к которому прикреплены мины. Они говорят, что любовь создаёт пустоту на месте заполненности, но если то, что я всегда был рядом с тобой, ничего не сказало обо мне, то это всё равно значило хоть что-то, даже если я ошибочно полюбил тебя, даже если я был худшим из худших. Порой правда была и на моей стороне. Мы вытворяли всякие милые штучки, где по очереди были правы, и мне так это нравилось, но это не звучало эгоистично, потому что мы всегда сражались за это право. Знаю, позже я не писал тебе, пока не стал прятаться за метафорами из песен, которые могли сломить тебя, но я устал скрываться от самого себя, и если быть честным, не смотря на мои «отношения» с Иви, которым только будет месяц, сделанные тебе назло. НЕ смотря на свою слабость или дурость, что так и не смог признаться в своих чувствах, как к девушке. Спустя такое долгое время твоего отсутствия, твоих новых отношений и скоропостижной помолвки: Я всё ещё люблю тебя, как будто мы никогда не расставались. Я всё ещё люблю тебя, как в тот первый раз, когда мы улыбнулись. Я всё ещё люблю то наше фото, где мы едим мороженое. Я всё ещё помню ту синеву, которую ты оставила на моей коричневой футболке. Я всё еще просто люблю тебя. Я надеюсь, что когда до Турции дойдет это письмо, ты не будешь винить себя. Ведь я всё ее люблю тебя.

Дата 10.05. 2016»

— Керем, ты чего так долго? — голос Ханде выдергивает из этих мыслей, заставляя ветереть слезы на лице. Это была она, та самая маленькая девочка, что когда-то я любил. — Керем, всё хорошо? — закинув на коробку с фотографиями пижаму, улыбаюсь девушке. На импульсе срываюсь с места и вжимаю одним движением в дверь. Ищу губами ее губы, дерзко целуя малиновые губы. Ее руки, что были внизу перемещаются на мою талию, пока мои подхватываю бедра девушки. Такие сочные, упругие ягодицы, что член ноюще болит. Кусаю губки, сдерживая слезы. Мне так давно хотелось это сделать. — Керем., — затыкаю новой порцией поцелуя, углубляя поцелуй, засовывая язык по самые гланды. Грубо сжимаю попку, перемещая нас на кровать. Глушу стоны, слизываю языком кровь, выступающую из рамок, чувствуя пульсирующую боль в члене. — Я не могу так больше, — перевернув девушку на животик, раздвигая коленями ножки, мягко устраиваюсь между ними и вжимаю кровать своим телом, — Я так долго ждал момента, когда смогу поцеловать тебя снова. Прижавшись бедрами в ягодицам, вдалбливаюсь членом между ног, позволяя ощутить Ханде реакцию на ее тело. — Керем, пожалуйста, остановись, — Ханде стонет, выпячивая бедра мне на встречу, — Не трогай меня! Её тело трясется, а на простынных остаются влажные следы. Она плачет? — Ханде? — остановившись, переворачиваю ее, — Почему ты плачешь? — Не.Не подходи ко мне! — оттолкнув меня, Мий убегает из комнаты.