Contract with the Olympic champion

В один день мир остановится Без всякого предупреждения. Весна не знает, какого это — ждать. Она не задерживается ни на минуту. Все следы стерты с улиц, Я лежу здесь, свалившись на землю. Время идет само по себе, Без единого сожаления.

— Я справилась, — счастья не было предела. Спустя столько времени У меня получилось выйти, не упасть, не словить паническую атаку. Я вышла, отдала себя полностью выступлению, но почему мне до сих пор так больно? — Я удивлена, Ханде, — мама смотрела на меня из-под длинных ресниц. Боль… В последнее время я слишком хорошо узнала, что это такое. Особенно та постоянная ноющая боль, которую раз за разом причиняет один и тот же человек. А если этот человек еще и твоя мать, становится в два раза больнее. Стоит только вздохнуть с облегчением, от того, что вчерашние проблемы остались в прошлом, как Я понимаю, что это и сегодняшние проблемы, и завтрашние проблемы, которые никуда не денутся и потом… Мне становится легче лишь в те редкие моменты, когда Керем прижимает меня к себе и говорит, что Я самая сильная, и боль уходит, как ни странно… — Ну давай, похвастайся, — улыбнувшись мне, Керем рассматривает мою золотую медаль. Первую с того дня, как он исчез из моей жизни. Теперь Я точно знала, что это он. Этот запах топленого молока, прекрасные зеленые глаза, заставляющие меня верить в себя. Его слова, они грубые, но такие верные, Керем знал, что мне сказать всегда. Но помнит ли он меня? Или просто срабатывает рефлекс и он всем так говорит? Отобрав свою медаль, раскрываю руки для объятий. Даже если он и не помнит меня, Я заставлю вспомнить все те моменты… Мне больно от воспоминаний, но жизнь продолжается и если это наша судьба, Я готова ее принять. — Я бы без тебя не справилась, спасибо, — обняв его, вдыхаю запах и тепло мужского тела. Сегодня было слишком много контактов. Наш поцелуй, эти объятия, его поддержка. Сейчас Я ощущала самую настоящую легкость, не только в душе, но и в сердце. Он был для меня как отдушина. Все эти годы, Я глушила чувства к нему, заглушала ту боль, думая, что вот он, момент, когда Я его забыла, но мои чувства жили. Сейчас, Я таяла в его руках, мечтала целовать эти губы. Разве бывает такое, что ты возвращаешься к человеку спустя столько лет, продолжая его любить все так же сильно. В четырнадцать, Я считала, что он моя первая любовь. В шестнадцать, умоляла свою сердце забыть его раз и навсегда, засыпая каждое утро в надежде, что это был страшный сон. В двадцать, хочу снова верить в любовь о которой читала во всех этих сказка со счастливым концом. Но вот он, стоит рядом, такой родной, тебе хочется прикоснуться к нему, но ты не можешь. Разве можно любить человека так, чтобы задыхаться, дрожать от взгляда, умолять его брать твои руки и хрупкое сердце? — Звонила моя мама, — Керем наклоняется к моему уху, застаяаляя мое сердце замереть на секунду. Его запах обжигает ноздри, медленно спускаясь в воспоминания тех подростковых лет, — она просила, чтобы мы приехали на обед. Хотела тебя поздравить. — Хорошо, — мне не нравилась эта затея, но почему-то мое сердце так рвалось в дом Бюрсина. Возможно, где-то внутри себя, Я надеялась, что там все также, как много лет назад, где есть то старое пианино. — Тогда поехали, — взяв мою сумку с пола, Керем идет первым, бросая на маму взгляд, тихо произнося, — Такими действиями, вы потеряете дочь. Мои родители тоже не подарок, но что делаете вы — хуже ада. — Пока, мам, — мне хотелось обнять ее, спросить совета, как женщину, чтобы уж наверняка быть уверенной, что он тот самый, чтобы дала совет. С самого дества меня кормили «любовью» с медной ложки. Для них успех был важнее дочери, а это гнилое элитное общество, что диктует свои правила не давало хоть раз набраться смелости и сказать родной, но такой чудой женщине все эти слова. Родители должны закладывать в своих детей пример настоящей семьи, любить своих детей, заботиться о них. От своей матери в общем счете я не получила ничего, только боль унижения. Мы ехали в машине, на моих губах появлялся этот вкус шоколада, а в ноздри бил запах топленого молока. — Почему ты меня поцеловала? — остановив машину на светофоре, молодой мужчина смотрит на меня, прожигая губы. — Прости, я. — запнувшись, опускаю голову покраснев, — просто я… Как бы это… — Ты краснеешь? Малышка Ханде, — Керем прикусывает губы, улыбаясь, — Ты такая сладкая, когда смущаешься. — Керем перестань, — закрыв руками лицо, опускаю голову на колени. — Что? Я ничего не делаю, просто задал вопрос. — Я не знаю, мне просто нужно было выплеснуть эмоции. Посмотрев на меня, Керем лавирует в потоке машин, останавливаясь на перекрестке. Отцепив ремень безопасности и наклонившись ко мне, он хватает мое лицо. Водит большими пальцами по скулам, фокусируясь на губах. — Боже, Я так хочу снова почувствовать твои губы, — по телу пробежала мурашки, его голос настолько соблазнительный, такой притягательный, что не хватало воздуха. — Керем… — он не дает продолжить, его губы скользят по моим, заставляя ощутить такой спектр эмоций, что руки тряслись. Его губы скользили по моим, проникая языком между губ. Легкий, невесомый поцелуй медленно переходил в страстный, грубый, такой чувственный. Я пыталась вложить в него все свои чувства, всю ту боль, что преследовала меня эти годы. Эту проклятую любовь, что прожигала меня многими ночами. Я ощущала облегчение, но было столько вопросов: «почему он это делает?» «для чего всь этот спектакль, если он ничего не чувствует». — Твои губы такие сладкие, боже, ты сводишь меня с ума, — оторвавшись, Керем улыбается, мягко отодвигаясь на свое место. — Зачем ты это сделал? — Эмоции, малышка. Ты была сегодня потрясающей, — пристегнув ремень, плавец срывается с места, — тебя же надо было как-то выгнать из этой краски. — Ты меня снова в нее вогнал, — посмотрев в зеркало, медленно прикасаюсь к своим набухшим губам. Они были горячие и пухлые, приобретая розовый цвет. Знакомые районы, которые я знала с детства сменяли друг друга. После того, как у меня случился нервный срыв из-за слов Керема, мы переехали. Пять лет меня не было здесь. Каждый магазин был знаком, каждый закоулок, где сейчас прячутся подростки покуривая в тайне от родителей сигареты или просто целуя человека, которого ты любишь. Ты не можешь сделать это перед своим домом, ведь могут увидеть, доложить и рассказать родителями. Сейчас было распространено любить тех, кто не подходит по твоему статусу, и как переубедить семью, что он сможет добиться, что средний уровень заработка в нашем мире не так страшен. Высшее общество диктовало, что мы должны выходить замуж только за тех, кто подходит нам по статусу, по бюджету на наши хотелки. Видимо, это была одна из единственных причин, почему папа решил снова наладить связь с семьей Бюрсинов спустя столько лет. Flashback — Останови машину, — хватив сумку на повороте к своему дому, выбегаю из машины на ходу. Мне хотелось побыть одной. Эти тренировки изматывали, ведь я и так пропустила многое из-за нервного срыва. Идя по парку, где буквально два года назад он целовал мои губы. Да, он украл мой первый поцелуй и утром исчез. Керем с улыбкой улетал, целуя так нежно за одним из эскалаторов аэропорта. Его мягкие губы прикасались к моим, нежно посасывая и облизывая. Они были настолько мягкими, что мне казалось я вот-вот растворюсь на облаке сладкой сахарной ваты. Но сейчас, идя по старому парку, я понимаю, что от меня больше ничего не осталось, кроме прекрасных глаз, наполненных болью. Я старалась, но долгие попытки в итоге лишь изматывают и теперь внутри пустота, нет ни сочувствия, ни жалости. Маленькая светлая девочка, что бегала по улице и играла в прятки, имела мечты размером в полный город, теперь не видит ничего в своих ближайшем будущем, полностью забыв о том, что она так долго хотела. Я всего лишь хотела быть любимой, хотела быть особенной хотя бы для одного человека, что бы он называл меня так, как нигоко ранее, что бы обнимал искренне и тепло, что бы при виде меня у него замирает все внутри и он расплывался в улыбке, чтобы в прикосновении был ощутим страх потери ее. Но спустя время, обстоятельства заставили перестать верить в это, теперь я сама может уйти от кого угодно ни разу не посмотрев назад. Да, будет больно, но никогда не вернётся туда, где когда-то испытала несчастье. С детства я хотела иметь хорошие отношения с родителями. Хотела больше всего на свете услышать: «Милая, я горжусь тобой, ты такая молодец. Не обесценивай свои победы, и не важно какой размер у этой победы, это твоя победа и я действительно горжусь тобой.» У меня голос дрожит каждый раз, когда она думает об этом, но как это и бывает, младших в семье никто не услышал и никто не хотел слушать. Я хотела исполнить свою мечту, которая с самого детства не давала покоя, но с возрастом эта мечта будто постепенно исчезла из памяти и из-за давления общества была полностью разбита вдребезги. Я не хочу внушать себе, что просто недостойна любви, но каждый день так и происходит. Обновляя каждый день инстграмм, ища глазами хоть одной доказательство, что он жив, что не умер от передоза, что это просто страшный сон и Керем позвонит с утра, промурлычет, что скоро мы будет рядом. Но словно по велению Аллаха этого не происходило, он был где-то там, так далеко от меня. Но эти чертовы улицы напоминали о нем. Эти чертовы губы хотелось промыть мылом, ведь они до сих пор помнят эти чертовы губы со вкусом шоколада. End Flashback — Мы приехали, — выглянув в окно, замечаю охрану кивающие нам и быстро что-то говорящие в рацию. Этот дом никак не изменился за последние тринадцать лет, что меня не было здесь. Даже цветы росли в той же последовательности, как и в нашем детстве. — Господин Керем, Госпожа Ханде, добро пожаловать домой! — возле главного входа, нас встречает милая женщина лет пятидесяти. Вот сейчас я и смогу наконец-то узнать, стоит ли здесь то самое пианино, что когда-то заставляло Керема чувствовать себя беззаботным и счастливым. — Ханде, сынок, — Госпожа Бюрсин в элигантном костюме выходит к нам, снимая фартур с себя, — Вы раньше, чем я планировала. — Приехали сразу же после соревнований, — бросив на меня вгляд, Керем помогает снять куртку, — раз не готово, пойду проведу для Ханде экскурсию. Где отец? — Он в гостиной, важный разговор с Кореей. Свекровь улыбается, подходя ближе ко мне. — Ханде, позволь поздравить тебя, мне говорили, что у тебя долго не получалось. Я горжусь тобой, девочка. — ее глаза горели искренность и теплотой, которую я никогда не видела у мамы. — Я могу обнять тебя? — Эм, да, — сейчас женщина не была похожа на ту, что я видела всё это время. Она была более живой, более настоящей. Такой мамой. Слегка шершавые руки касаются моих оголенных рук, такие теплые объятия. Запах лаванды успокаивал мои чувства, нахлынувшие от воспоминаний. — Мам, ну хватит, мне надо показать ей дом она здесь первый раз, — мягко вырвав меня из объятий, ем ведет в гостиную. Белое пианино стояло в центре большой комнаты. — Ты играешь? — пройдя пальцами по клавищам, застуваю, когда руки Керема ложаться на мои. — Раньше, сейчас нет. Слишком много воспоминаний. Я помню, что играл в детстве для девочки, но, сожалению, это приносит очень много боли потому что не помню кто она, но до сих пор помню ту мелодию. — Прошло много времени, как ты можешь помнить то, что было в твоем детстве. — Я помню, как она выглядит, помню ее запах, помню, что любил ее больше своей жизни. — Сыграй для меня. Его глаза бегают по комнате, ища хоть какой-то повод отмазаться, но в то же время там была война. Его эмоции скрывающие все чувства вышли наружу. — Я долго не пратиковался, не смогу. — Пожалуйста, попробуй, никто не осудит, — его пальцы соскальзывают с моих. Тело занимает место возле инструмента на табурете. — Только не смейся. — его руки медленно перебегали по клавищам пианино, воспроизводя мелодию, которую я знала наизусть. Каждыю ноту от «Ля» до «До». Керем играл, смотря куда-то вдаль. Но в этот раз мелодия была куда грустнее, пианино плакало, как и душа Керема. Минуты длились слишком быстро и вот уже, длинные пальцы соскальзывают с инструмента и Бюрсин поднимает глаза. — Я вспомнил Ханде…