В твоей тени

      Уложив в голове всю поданную информацию от Кахоми, Харуми приступила к исполнению задуманного: для пущего эффекта привела дом в порядок, приготовила ужин, согрела воды для офуро. Омыла тело, добавив в воду несколько капель цветочного масла для приятного аромата на коже, надела тонкое юката красного цвета без вышивки, заколола волосы, чтобы открыть тонкую шею и холку и, поставив низкий стол у комода, принялась заниматься своими делами, ожидая возвращения супруга.       Когда солнце спряталось за горизонт, и минк освещал лишь свет от очага, вернулся Тобирама. Не говоря ни слова и едва взглянув на супругу, он прошагал в комнату с офуро и провёл там некоторое время. Харуми воспользовалась его отсутствием и оформила место ужина около ирори, а затем вновь скрылась за работой, сев к супругу спиной. Около часа девушка слушала, как мужчина скребёт палочками в миске, жуёт и двигает утварь на низком столике перед собой. Харуми не оборачивалась, ожидая момента, когда необходимо будет подавать чай. И внезапно вздрогнула, заслышав сухое: — Ты ела?       Харуми застыла, а затем повернула голову и кивнула: — Да, Тобирама-сама, — и, отвернувшись, добавила: — Благодарю за беспокойство.       Тяжелый вздох раздался за её спиной. Мужчина явно думал что сказать. Или же вовсе боролся с желанием ничего не говорить. — И долго я с твоей спиной буду разговаривать? Сядь у огня и налей чай. — Конечно, — Харуми поднялась на ноги и не глядя на мужа посеменила к ирори.       Она села рядом с мужчиной, поджав ноги и поправив рукава юката так, чтобы были видны запястья. Чайной церемонии Харуми обучена не была, поэтому делала всё медленно, со скудным изяществом, хоть и старалась быть в движениях максимально женственной. Едкий дым от сгорающих дров ел глаза, клубился и поднимался вверх, пытаясь раствориться в воздухе, а языки пламени, плясавшие на углях, скудно освещали спокойное лицо Тобирамы, который внимательно следил за каждым движением Харуми. Продолжая строить из себя напуганную лань, девушка незаметно повела плечами, чтобы ворот юката сполз чуть ниже и оголил ключицы. — Вот, прошу, — Харуми передала пиалу с напитком, немного склонившись вперед.       Она видела, как взгляд Тобирамы упал за лацканы наряда. Как на его бледных щеках вспыхнул чуть заметный румянец, как тяжело он сглотнул и с каким жаром выдохнул. Пока всё шло так, как и говорила Кахоми: «Мужчины, как дети — жаждут груди даже в сорок лет». Поэтому с каждым движением девушки юката ползло всё ниже, а девичьи плечи оголялись всё больше. Некоторое время Тобирама сверлил взглядом открывшуюся ложбинку на груди, а затем сменил сидячую позу, подняв одну ногу, согнув её в колене и оперевшись на неё локтем. А после уставился на огонь, допивая чай и, когда Харуми потянулась за пустой тарой, задев кончиками пальцев ладони мужчины, Тобирама встал и молча удалился в спальню. Девушка улыбнулась — эффект был достигнут. Первый её опыт соблазнения закончился постыдным пьяным обмороком прямо на руках мужчины, но сейчас язык тела супруга говорил о том, что его желание узреть обнаженную жену стало куда больше. Её целью было разогреть интерес к ней, доказать, что его слова об отвращении к ней — не более, чем брошенные в гневе фразы, и заставить его пожалеть о них. Она была уверена, что Тобирама был глубоко влюблён в неё, просто обида плотным слоем пыли покрыла это чувство и теперь ей приходилось убирать её собственными руками.       Харуми грустно улыбнулась своим мыслям, не спеша поднялась на ноги и прошагала в спальню. В этот раз Тобирама не был раздет, а напротив — стоял около своего матраца закутанный в кимоно, и со спины был виден мыслительный процесс. Девушка задвинула фусума: — Я могу что-то ещё для вас сделать? — Снимай кимоно…       Тобирама повернулся лицом к Харуми и девушка вздрогнула, совсем не ожидая такой реакции: стояла, точно статуя, боясь шевелиться, а дрогнувшие губы растянулись в фальшивой улыбке. Она аккуратно развязала пояс, схватила лацканы юката и, не в силах совладать с накатившим смущением, опустила глаза в пол, готовая показать не просто своё тело, а обнажённую душу. — Смотри на меня, — послышался хриплый голос Тобирамы.       По коже тут же побежали мурашки, ладони вспотели, а сердце забило тревогу, вырываясь из груди. Харуми подняла голову, вгрызаясь взглядом в тёмно-вишнёвые глаза, смотревшие на неё совершенно спокойно. «Ну, что ж, наслаждайся» — кольнула сознание острая мысль, и девушка резко распахнула юката, роняя его на пол. Гулявший по комнате сквозняк ласково огла́дил покрытую мурашками кожу, коснувшись сосков на маленькой груди. Она не прикрывалась, не отводила глаз, не сжималась и не двигалась — точно высеченная из мрамора фигура, лишённая всяческих эмоций и чувств. Всё, что ей оставалось, — это ждать, когда супруг налюбуется и она сможет одеться, как вдруг, Харуми поймала себя на мысли, что ей это нравится. Ей нравится этот беспристрастный взгляд с ноткой желания, ей нравится думать, что даже просторные брюки хакама сейчас стали тесными для Тобирамы, а сам он, судя по вздымающейся груди, тяжело справляется с душащими его чувствами. Хищная улыбка заиграла на устах девушки, и она сделала первый шаг по направлению к мужу. — Это лишнее, — прохрипел Тобирама, глядя на то, как женские пальчики лихо справились с его оби.       Она медленно стянула с него хаори, отбросив в сторону. Следом на пол полетели сюрикэны, вакидзаси и мешочек с монетами. Схватившись за завязки на брюках, Харуми прижалась ещё ближе, и обоняние щекотнуло приятным запахом чистого тела и костра. Почти оголив косые мышцы на животе мужчины, она встретила сопротивление в виде ладони, перехватившей завязки. — Я же сказал, — выдохнул Тобирама. — В следующий раз, — Харуми мягко убрала мужскую руку, — протестуйте настойчивее.       Тобирама обречённо выдохнул, будто внутри него шла борьба со своими желаниями. Харуми коснулась ладонью его плеч, ключиц. Женские пальцы побежали вверх по шее к лицу и остановились на щеках. Девушка приподнялась на носочках и потянулась к мужским губам, слегка открытым, жадно хватающим воздух — и последовал поцелуй, молящий о прощении, требующий доверия, жаркий, неаккуратный, рваный, как дыхание. Заколка с головы полетела на пол, когда Тобирама запустил пальцы в волосы, вжимая их в женский затылок. Он, словно дикий зверь рычал ей в губы, перехватывая её придыхания, и Харуми казалось, что всё его тело горит, жжёт и противится происходящему — будто желание было для него столь же невыносимым, как палящее солнце. Голова кружилась, разум плыл в блаженной неге, а кожа пылала от каждого касания — Харуми потерялась в этом состоянии, наслаждаясь каждой секундой.       Тобирама подхватил девушку на руки, сжимая ладонями бёдра, продолжая кусать её опухшие губы, и уложил аккуратно на футон — так, словно она была самым ценным, что у него было. Воздух стал густым, и вязким, как мёд, от повисшего в нём молчаливого вожделения. Мужчина отстранился, переводя дыхание от непрерывных поцелуев, и застыл, разглядывая обнажённое женское тело, что трепетало от каждого его прикосновения. Харуми могла поклясться, что в ту минуту Тобирама наслаждался открывшимся видом даже больше, чем когда она просто стояла перед ним, и в то же время боролся с демонами внутри, что нашёптывали ему о принципах. И демоны проиграли. Харуми задохнулась от тяжести навалившегося на неё тела, а затем почувствовала тупую боль в паху, отчего тут же вскрикнула и прикусила нижнюю губу. И, когда спазм прошёл, наступил момент эйфории. Её тело покрылось испаринами, от нехватки воздуха терялась концентрация, а пальцы самозабвенно впивались в бледную кожу мужчины. И это было самое прекрасное чувство, которое Харуми доводилось испытывать. Ей казалось, что время остановилось, и на свете ничего не осталось, кроме её стонов, слетавших с губ, и лица её мужа с таким нетипичным вожделенным и одновременно суровым взглядом. Она плыла по течению, что уносило её всё дальше от обид, страха, боли и отчаяния. Ей хотелось лишь одного — испытывать это удовольствие снова и снова. И за него она была готова заплатить любую цену.       Когда над ухом раздалось горячее дыхание с приглушённым стоном, а Тобирама напрягся, Харуми скинула с себя состояние блаженства и вздохнула полной грудью: первый опыт превзошёл все её несмелые ожидания, а затем мужчина приподнялся на руках и переместился на футон рядом с ней, уткнувшись носом в женское плечо. — Господин Сенджу, это… — прошептала Харуми, пялясь в пустой тёмный потолок. — Какой я тебе господин? — тихо отозвался Тобирама. — Разве господин мог проиграть в борьбе за свои принципы?       Девушка повернула голову, чтобы взглянуть на мужа: тот уже отстранился от её плеча и, чуть отодвинувшись, смотрел на неё из-под полуопущенных век. — Засыпай, — он прикрыл глаза, устроившись удобнее. — Завтра много дел…       Мрак и тишина приятно обняли Харуми, плавно убаюкивая, а вкус победы окончательно добил спокойствием и позволил крепко уснуть — впервые за последнее время.       Харуми поёжилась и укуталась в тонкое одеяло — ледяной рассвет пробрался в дом, остужая ночной пыл. Девушка поджала ноги, но согреться не удавалось, однако она не оставляла попыток удержать сон, как вдруг, тяжёлая рука повалилась на неё, стискивая и прижимая к горячему телу, отчего в животе вновь что-то скрутилось и потянуло вниз. — Спи, ещё рано, — затылок обдало тёплое дыхание.       Услышав голос, разум моментально проснулся, выдавая порцию воспоминаний прошедшей ночи, из-за чего захотелось провалиться сквозь землю. Харуми припомнила взгляд Тобирамы, рассматривающий её нагое тело, и залилась румянцем по самую шею. От неуютных мыслей она задрожала, а супругу, судя по всему, показалось, что он недостаточно сильно стиснул хрупкое трепещущее тельце, поэтому к руке добавилась ещё и нога. Харуми ойкнула, но с достоинством приняла в прямом смысле слова свалившуюся на неё тяжесть, к тому же, от тепла чужого тела своё согрелось моментально, что в итоге уютно усыпило.       За завтраком Тобирама был так же суров и молчалив, хотя взгляд его заметно потеплел. Харуми же, стыдливо отводя глаза от осознания того, что кто-то видел её абсолютно голой, выглядела тихой. Вскоре мужчина покинул минк, а вечером, по возвращении, вновь снимал с девушки кимоно, покрывая поцелуями каждый сантиметр бархатной бледной кожи. И не было ни одной ночи, чтобы комната не наполнялась сладкими стонами и тяжёлым придыханием. А семейная жизнь стремительно стала налаживаться. — Держи, — Тобирама протянул девушке свёрток. — Что это? — Харуми развернула ткань и увидела завёрнутые в неё корни какого-то растения. — Корешки? Это ты собрал? — Я похож на человека, роящегося в земле ради каких-то веток? — усмехнулся мужчина. — Нет, это Хаширама передал. — Так это он их собирал? — всё ещё недоумевала Харуми. — Я бы не удивился, но думаю, что он сейчас сильно занят подготовкой свадьбы своего друга, — Тобирама пожал плечами, прошёл к огню и жестом указал Харуми на чайник. — Скорее всего это Мито передала. Наверное хотела узнать у тебя, что это за коренья и можно ли их заварить, чтобы пить настой.       Положив свёрток рядом с собой, Харуми сняла чайник с огня и наполнила напитком чашки. Затем ещё немного повертела в руках корень, смутно пытаясь вспомнить название растения, однако ничего подобного она не видела, зато краем глаза заметила, как Тобирама наблюдает за её нахмурившимся лицом и старательно прикрывает улыбку пиалой. — Даже, если это и можно «пить», — наконец подытожила свои рассуждения в голове Харуми, — в её случае настоятельно рекомендую воздержаться от любого приёма отваров. Особенно, если хочет сохранить ребенка. Так ей и передай. — Сама завтра и скажешь, — Тобирама отставил пустую чашку и взглянул на Харуми, — на свадьбе.       Внимательный взгляд мужчины задержался на раскрытых в удивлении губах Харуми. Девушка прекрасно помнила самое главное предупреждение супруга — не находиться рядом с Мадарой. По той же причине ей изначально было запрещено ходить в район Учих, однако через неделю Тобирама сменил гнев на милость. Возможно он устал от постоянных гостей, которые толпились около его дома, чтобы купить настой или сбор и его порядком раздражала концентрация Учих на его территории, а может он просто решил доверять супруге — Харуми не разбиралась в этом вопросе. Ей просто было радостно вновь ходить по знакомым улицам, разговаривать с прежними соседями и услаждать свой слух свежими сплетнями. Да и подруг она стала видеть гораздо чаще, потому как к ней они наведываться побаивались.       И вот, что она слышит: официальное разрешения пойти на чуть ли не главное событие в деревне. К свадьбе Мадары готовились основательно, созывая на мероприятие важных гостей и, конечно, как же оно могло обойтись без клана Сенджу. Тобирама часто громко выражал своё нежелание идти на праздник, в том числе выговаривал недовольство Хашираме, который пару раз заходил в гости справиться о семейном благополучие брата. Но все его возмущения были парированы обворожительной улыбкой и прямым текстом: «Ты обязан», и младший Сенджу с достоинством принимал поражение, но продолжал гневно бурчать.       Сейчас Тобирама был внешне спокоен: сидел с прямой спиной и скрестив ноги, с расслабленным лицом, за исключением чуть сощуренных глаз. Харуми успела запомнить этот взгляд — так муж делал, когда внимательно следил за её настроением. Под таким взглядом девушка начинала контролировать свои эмоции, стараясь не выдать что-то скабрёзное, не подобающее поведению супруги младшего Сенджу. Контроль начинал входить в привычку, оттого и истерик стало в разы меньше, а холодной головой думать было удобнее. Поэтому и в этот раз Харуми закрыла рот, отложила свёрток в сторону и спокойно отхлебнула остывший чай из пиалы, стараясь не выдать того, что руки её дрожат, как у бывалого пьяницы. Она взглянула на Тобираму и, тоже сощурив глаза, как бы передразнивая супруга, выдала: — Ох, как жаль, что меня там не будет.       Легко встав с колен, Харуми поправила кимоно, подняла свёрток и, пройдя к своему комоду, спрятала его в один из ящиков. Повернувшись к мужу, поклонилась и улыбнулась, завершая таким образом диалог. Однако Тобирама прервал её ритуал: — Что, нет желания увидеть, как глаза любимого мужчины наполнятся отвращением и безразличием? — насмешливо проговорил он. — Я это уже видела, — Харуми вскинула голову и беспристрастно посмотрела в лицо Тобираме, — на собственной свадьбе, — затем вновь склонила голову. — Хочу прогуляться. Здесь стало душно.       Блуждая по улочкам деревни, девушка дала волю своим мыслям наполнить её голову. К горлу подкралась скорбь, нервно засвербев. Отогнав гнетущее чувство, Харуми попыталась посмотреть на свою жизнь с другой стороны: разве ей не хорошо с Тобирамой? Его колкие высказывания безусловно ранят её, но где гарантия, что Мадара не был бы в сотню раз хуже? Может стоит посочувствовать его будущей супруге? А возможно и не только ей. И ведь гадко на душе сейчас не только у Харуми, но и у её бывшей соперницы Каори: что ждёт её, когда Мадара свяжет себя узами брака? Харуми смогла вырваться из этого круга его безразличия, хотя и оставила в цепких лапах огромный кусок своего сердца, но ведь она и не была с Мадарой так близка, как небезызвестная швея… Оборвав себя на полумысли, Харуми навсегда запретила себе думать о судьбе Каори, а иначе оказалось бы, что девушка прониклась сочувствуем к сопернице, а это уже не соответствовало её статусу, ведь с Мадарой у Харуми больше не было ничего общего, даже фамилии.       До глубокой ночи девушка бродила по знакомым дорогам, отдаваясь эмоциям: она и плакала, украдкой утирая слезы; прятала за рукавом кимоно внезапную улыбку; расстраивалась, грустила, благодарила богов и перекраивала себя, перешивая свои чувства, как старый наряд. Вернувшись домой, Харуми обнаружила Тобираму лежащем на футоне. Дыхание его было ровным, спокойным, поэтому девушка решила, что муж спит. Она умылась, разделась, легла рядом и невесомо коснулась губами плеча Тобирамы. Мужчина не отреагировал, поэтому Харуми легла поудобней, прижавшись к тёплому телу мужа и уснула с улыбкой на устах.       Утром следующего дня, Харуми, как примерная жена, помогала собраться Тобираме на праздник, попутно выслушивая его негодование по поводу его обязательного присутствия. Солнечные лучи торопливо пробивались сквозь задвинутые оконные створки, пролезая в щели и пятнами ложась на татами. Где-то на задворках допевали свои оды утреннему спокойствию соловьи, но гулу проснувшейся деревни удавалось их с лёгкостью перекрывать. И только брюзжание Тобирамы не могло ничего заглушить.       Харуми поправила оби, стряхнула невидимые пылинки с хаори супруга и отошла немного в сторону, чтобы оценить результат общих стараний. — Точно не хочешь надеть что-то более праздничное? — девушка критично осмотрела будничный серый наряд. — Не наблюдаю особого повода, — хмыкнул Тобирама. Он провёл ладонью по поясу, проверяя спрятанные сюрикэны. — Точно не пойдешь?       Харуми вздохнула: она знала, что муж снова вернётся к этой теме. И ответ был подготовлен заранее: — Я решила, — твёрдо ответила она. — Боишься посмотреть своим чувствам в лицо? — мужчина остро сверкнул глазами.       «Боюсь вновь разочароваться в своём замужестве» — пролетела саркастичная мысль в голове девушки, но вместо её озвучивания, Харуми сказала: — Мы, люди, отличаемся от животных тем, что у нас есть выбор, — она приблизилась к Тобираме. — Единственное, что нам неподвластно — наше рождение и смерть. — Последнее я бы оспорил, — усмехнулся мужчина. — И мы не выбираем, кого любить, — проигнорировав высказывание Тобирамы, продолжила Харуми. Аккуратно подцепив край рукава мужского хаори, девушка пробежалась пальчиками по руке, заключив руки мужа в свои. — Однако я попробую.       Встретившись с изучающим взглядом Тобирамы, Харуми сдержала смешок, скрыв его за нежной улыбкой. Мужчина слегка наклонил голову, рассматривая супругу: — Опять твои игры? — О нет, Тобирама-сан, — высвободив одну руку, она коснулась ладонью щеки мужчины. — Все игры закончились, когда я выиграла.       Возможно, это было слишком вычурным и амбициозным заявлением, но Харуми верила в него. И эту веру она хотела пронести в своём сердце через всю жизнь, а самое главное — не пожалеть о ней, не предать её. Ведь человек, стоящий перед ней, не только хотел доказать свою принципиальность, а, возможно, действительно любил её и старался любыми способами защитить это чувство, дать ему взрасти — по крайней мере, ей так хотелось думать. И потому, следуя кодексу чести хорошей жены, она решила закрыть глаза и слепо довериться ему, а по пути придумать свой сакральный мотив для чувств к своему супругу — как знать, может именно так и живёт большая часть счастливых семей? Может, за взаимными уступками стоит весомая награда, объединяющая людей?       Нахмурив лоб от пространных размышлений, Харуми поклонилась мужу и почувствовала его губы на своей подставленной макушке. Разогнувшись, обнаружила его исчезновение и, улыбнувшись тёплому апрелю, праздничному утру, ветру и определённости в жизни, с тихим шорохом закрыла створку сёдзи, чувствуя лёгкость на душе, уме и сердце.