В твоей тени

      Каждый раз, когда Харуми провожала Тобираму на задание, она аккуратно целовала его в губы, стараясь в тот момент насладиться каждым касанием, а потом, в ожидании возвращения, с теплом вспоминала о сладких стонах, мужских объятиях, ласковых словах — им удалось сохранить романтику и трепет, несмотря на большой срок совместной жизни — двадцать лет, и из них Харуми мало могла припомнить мрачных и несчастных дней.       Это прощание перед долгой разлукой не стало исключением: поцелуй, обещание вернуться живым и тень невыносимой тоски для Харуми — ей казалось, что радость покидает её вместе с мужем, оттого она долго держала его за руку прежде, чем он растворится в воздухе на неопределённый срок, и Тобираме пришлось в очередной раз уговорить супругу отпустить его, а ещё заверить, что он скоро вернётся. Она знала, что будет делать: отправится в лабораторию Нара и там, склонившись над столом, будет помогать Конохе находить яды и противоядия, отделять пользу от вреда в растительных веществах, собранных в округе, и помогать молодым, непоседливым умам в изучении травоведения — и так изо дня в день, пока Тобирама не вернётся домой.       Она любила своих учеников — так как детей ей боги не подарили, всю свою одинокую заботу Харуми вкладывала в них, хоть ребята и были здоровыми лбами, а на горизонте им рукой махала уже по-настоящему взрослая ответственность, сигналящая о начале опасной жизни. И каждый раз женщина отпускала своих учеников в большой мир с болью и тоской — с теми же чувствами, с какими провожала мужа в затяжные миссии.       Сегодня был тот день — девчушка с большим и добрым сердцем отправлялась в Скрытый Камень на службу в лазарет, а Харуми не сдерживала слёз, когда ей говорили слова благодарности и низко кланялись за отданные годы и нервы. Но вскоре ещё одно прощание окончилось, душное здание лаборатории опустело, ребята разошлись, и женщина села изучать новоизобретённый яд с ироничным названием «Ласковый убийца» — он действовал надёжно и красиво: вызывал галлюцинации и дарил безболезненную кончину. А ещё очень интересовал Харуми своим дорогостоящим составом, и поэтому она задалась целью удешевить его без потери качества.       Раскалённый воздух не давал глубоко вдыхать, июльская жара гнала пот по спине, солнце покрывалось насыщенной позолотой и, предупреждая о закате, заливало лучами лабораторию, в которой Харуми сосредоточенно сидела над микроскопом и старалась придумать новое соотношение химических соединений, как услышала шорох створки и гулкие шаги: — Харуми-сама, — мальчишка-посыльный упал на колени перед женщиной. Его трясло, — новости…       Харуми отвлеклась от микроскопа, повернула голову на мальца и ласково улыбнулась: — Сато-кун, спокойнее. Не дрожи, как лист, — она взяла в руки маленький пузырёк с прозрачной жидкостью и посмотрела сквозь него на солнце. — Говори, что случилось. — Лучше я, — рядом с мальчишкой опустился парень и упёрся ладонями в пол.       Женщина взглянула на говорившего, и глаза её округлились в удивлении: — Хирузен-сан? — на её лице заиграла предвкушающая встречу улыбка. — Так скоро вернулись? Надеюсь, что Тобирама-сан не гнал вас во всю прыть домой? — и улыбка стала чуть шире. — Харуми-сама, — Хирузен сглотнул, — во время задания мы попали в окружение. Я знаю, что вы не терпите подробностей, поэтому перейду сразу к сути. — Уж постарайся, — хмыкнула Харуми. — Шансов у нас практически не было. Единственным спасением был отвлекающий манёвр — приманка, — парень сжал ладони в кулаки. — Я выступил с инициативой, но Тобирама-сама отверг мою кандидатуру и пошёл сам. Второй спас наши жизни… — Я уже достаточно слышала о подвигах моего супруга, а… — И взамен отдал свою, — Хирузен склонился в поклоне и замер.       В тот миг реальный мир лопнул, как воздушный шар, а горячие, скользкие щупальца шока обхватили горло Харуми. Она раскрыла рот, чтобы хватить горячего воздуха, в голове на секунды образовалась тьма, а на выдохе она прошептала: — Этого не может быть, — и попыталась рывком встать, но тут же села на место. — Простите, мы не ничего не могли сделать… — продолжил Хирузен, но слух Харуми словно отключился — в ушах звенело, голова начинала кипеть, а смутное осознание смерти Тобирамы сковало тело: всё, что она могла делать — это с открытым ртом глубоко дышать.       «Нет, не может быть» — не верила она услышанному и смотрела в одну точку. Сердце колотилось, выбивая слёзы из глаз, сознание выскальзывало из тела, а время, казалось, замедлилось. — Харуми-сама! — тряс её плечо парень, и женщина очнулась. — Вам плохо? Может, воды принести? — в прояснившейся реальности она увидела заботливое лицо.       Женщина силком взяла себя в руки, глубоко вдохнула, вытерла слёзы и помотала головой: — Я в порядке, ничего не нужно. Он, — Харуми с волнением сглотнула, — успел назначить следующего Хокаге? — Да, — отпрянул Хирузен, — меня. — Тогда я спокойна, — с трудом улыбнулась Харуми, пытаясь продемонстрировать вменяемое состояние. — Деревня в надёжных руках, — кивала она, а сама чувствовала, что скоро взорвётся истерикой.       Хирузен погладил её по дрожащему плечу, скомкано попрощался и исчез вместе юношей-посыльным, грустно взглянувшим на женщину, а она медленно встала, стараясь удержаться на ватных ногах и не рухнуть на пол, поправила трясущимися руками сиреневое кимоно и спрятала ладони в рукава. В полной прострации вышла на улицу, и осмотрелась: вроде всё казалось таким родным и знакомым, но уже бессмысленным — без Тобирамы этот мир ей был не нужен.       Она смотрела на садящееся солнце, шла вперёд и иногда кивала знакомым, а ноги не разбирали дороги несли её вольным маршрутом, пока не вывели к реке. Там гэта стали неподъемными, и она рухнула на землю, в траву у самой толщи воды, заливаясь обжигающими слезами. Скрыв лицо за руками, она давилась удушливым чувством потери, горя и отчаяния, и в какой-то момент прокричала: «Почему?!», хоть и понимала: ранняя смерть Тобирамы была неизбежной. Но обида и злость скрутили горло, взвалились на спину, и в какой-то момент в руках женщины сверкнул маленький пузырёк с прозрачной жидкостью. «Один глоток — и боли больше не будет» — блеснула спасительная мысль в её голове, Харуми улыбнулась и вдруг успокоилась. Повертев в руках флакончик, она пальцами вытащила тугую пробку и, принюхиваясь, поднесла сосуд к губам… — Яд? Серьезно? — раздался знакомый низкий голос. — Твоя слабость удивляет меня.       Мужчина, стоявший у самой кромки воды, решил, видимо, продемонстрировать Харуми всю красоту своей спины и длинных, чёрных волос с обожжёнными концами. Женщина вернула пробку на место и спрятала пузырёк в рукав кимоно. — Простите, что у меня нет лучшего друга, от рук которого можно умереть, — едко выпалила Харуми. — Голос наконец-то прорезался? — мужчина повернулся к женщине лицом. — А ваши слова всё еще напоминают плевки ядом… Удивительно, — Харуми хмыкнула, — но я рада вас видеть, Мадара-сама.       Скрестив руки на груди, мужчина склонил голову набок и хищно улыбнулся. — Я думал, что с тех пор, как твой муженёк опозорил тебя передо мной, ты больше не захочешь меня видеть. Даже на свадьбу не явилась. — Мое отсутствие означало лишь то, что я почти смирилась с вашим глупым браком, — Харуми вытянула ноги и откинулась на траву. — Не хотелось портить людям праздник своим кислым видом, ведь я так и не смогла отпустить вас окончательно. А потом вы сделали мне одолжение и сбежали из деревни. — Помогло? — усмехнулся Мадара. — Да не особо, — женщина следила, как маленькие ватные клочки собираются на оранжевом небе в большие облака. — Небось глаза выплакала, когда я умер? — Поразительно, что ты это спрашиваешь, — справа от Харуми раздался ещё один знакомый голос. — Ты тоже пришёл, — женщина вытянула руку, стараясь дотянуться до любимого лица супруга. — Я всегда прихожу, ты же знаешь, — Тобирама присел на корточки, перехватил дрожащую женскую ладонь и притянул к своей щеке. — Меня сейчас стошнит, — скривился Мадара, взирая на разыгравшуюся сцену. — Разрешаю уйти, — сурово подметил Тобирама, не отрывая взгляда от Харуми. — Что ты вообще здесь забыл? Ты и при жизни меня жутко раздражал… — Перестаньте, — выдохнула женщина. — Хотя бы сейчас вы можете отложить все свои обиды и колкости? Вы оба мертвы, не понимаю, что вы делите? — Именно, — кивнул Тобирама, — мы уже мертвы, но ты-то зачем сюда пришла?       Харуми не ответила. Какой был смысл в банальном объяснении? У неё просто никого не осталось. Сначала судьба лишила её Мадары, забрав любую надежду на совместное будущее; затем Харуми одну за другой потеряла своих подруг: Кахоми не выдержала третьих родов и скончалась прямо на руках женщины, а Азуми, что больше всех кричала о том, что замуж никогда не выйдет, влюбилась во вражеского шиноби и сбежала из деревни, только вот Коноха беглецов не прощает, и Харуми лично присутствовала при опознании тела; а теперь боги решили забрать и её мужа, которого она не боготворила, но любила всем сердцем. Её ещё не истончившаяся память доставала из сундука жизненного опыта воспоминания, стряхивая с них пыль забвения: знакомые и родные лица смотрели на неё со смазанных картин сознания, улыбались, сверкали радостью в глазах.       Мадара, чьё лицо совсем не изменилось с их последней встречи, вновь отвернулся к реке. Он всегда был к Харуми спиной, будучи абсолютно к ней безразличным, но женщина никогда не переставала думать о нём, хотя уже и не в том ключе, что в юности. Со временем она осознала, что её любовь к нему не что иное, как одержимость статусом и беспрекословным авторитетом, а красивые черты лица были просто приятным дополнением. Она смогла принять тот факт, что никогда не была для него чем-то важным, не занимала его мысли, а душа его рвалась не к ней. И поступков его она тоже не понимала: ушёл ли он из деревни вслед за своей швеёй, бросив молодую жену, или по другой причине — разбираться в этом Харуми не хотела. Она просто постаралась отпустить его, сосредоточившись на своей семье.       Тобирама же оказался замечательным мужем, хотя порой его суровый нрав мог вспыхнуть, как искра. Но стоило Харуми приблизиться к нему и нежно прижаться к его груди, как пыл его стихал, а в глазах гас яростный огонь. В такие моменты Тобирама обхватывал Харуми руками, притягивая к себе, и утыкался губами в её темную макушку. Он был её пламенем и водой, её ядом и противоядием, её радостью и печалью. Харуми уважала его, благодарила, оберегала и любила. Она ни разу не дала повода усомниться в её верности, и за это снискала огромное признание у клана Сенджу, став его частью. — Прости меня, — Харуми старалась сдержать вновь подкатившие слёзы. — Я не подарила тебе наследников. — Я вырастил целое поколение юных шиноби благодаря академии, — грустно улыбнулся Тобирама, укладываясь рядом с супругой на траву. — Надо было брать не количеством, — прыснул Мадара и тоже подошёл ближе к лежащим, — а качеством.       Мужчины с полминуты посверлили друг друга взглядами, а Харуми, чувствуя, как загустел воздух, прикрыла глаза. Вытянув руку, она подозвала Мадару, похлопала по земле рядом с собой с другой стороны, а затем услышала, как под тяжёлыми шагами зашуршала трава. Повернув голову, она обнаружила распластавшегося рядом Учиху и улыбнулась — всё было хорошо: с ней сейчас находились самые дорогие ей мужчины — желанные, любимые.       Дышать становилось тяжелее: каждый вдох был утомительнее предыдущего. Харуми открыла глаза и взглянула на небо: между белыми клочками облаков проглядывалась темнеющая синева. Харуми вдруг осознала, что ещё никогда прежде не видела такого красивого небосвода. Как часто ей удавалось просто так наслаждаться видами вокруг и следить за закатом? Всю свою жизнь она провела в тени — в тени двух мужчин, их влияния и авторитета. Как мало она успела сделать за столь короткий срок? И как горько было осознавать, что всё это привело её на заросший травой берег, где она в одиночестве проведёт свои последние минуты. — Тебе пора, — спокойно сказал Мадара. — Ещё немного, — прошептала Харуми, словно молила его о времени, что утекало сквозь пальцы.       Она посмотрела на Тобираму: тот молча лежал, взяв её за руку, и тоже повернул голову, чтобы встретиться взглядами. Харуми заплакала: лицо любимого мужа становилось нечётким, а голос приглушённым. Сил на то, чтобы держать глаза открытыми становилось всё меньше. Жизненная энергия исчезала из Харуми, как испарялась утренняя роса в жаркий летний день. — Я боюсь, — скривилась она, — боюсь, Тобирама-сан… — Тише, Харуми-чан, — супруг нежно коснулся свободной рукой щеки женщины. — Смотри на меня…       Спиной она почувствовала, как Мадара придвинулся к ней, а через секунду на её плече оказалась его рука. Впервые за всю жизнь она ощутила тепло его ладони и была в этот миг невероятно счастлива и одновременно разочарована — первый и последний раз она чувствовала прикосновение мужчины, о котором мечтала половину своей жизни, пусть даже этот жест и был всего лишь галлюцинацией её умирающего сознания. Закусив губу, Харуми проглотила слёзы, слыша, как смерть на цыпочках подбирается всё ближе. Молить богов было уже поздно, поэтому женщина просила у костлявой ещё несколько минут в окружении любимых мужчин. «Неужели я больше не увижу их лица? — горевала Харуми. — Не почувствую запах, не услышу голос? Как же страшно уходить… Я словно бросаю их, хотя приходиться, скорее, догонять… Как хочется саке и рисовых шариков… А после вздремнуть, накрывшись тонким одеялом около ирори под треск поленьев… И проснуться от запаха чая, который я пила всю жизнь, но так и не смогла полюбить…» — Пора, — вновь напомнил Мадара и сжал женское, хрупкое плечико.       Жизнь тихонько вытекала из тела, оставляя его безучастным и неподвижным, словно куклу без нитей. Сердце стучало тише и медленнее, холодели пальцы, а Харуми видела тёмно-вишневые глаза на бледном лице, смотревшие на неё по обыкновению сурово; наслаждалась журчанием реки, что тащила воду, рыбу, водоросли в неведомые дали, и сквозь мерный плеск расслышала тихий голос Тобирамы: — Ничего не бойся, засыпай… — и послушно сомкнула тяжёлые веки.