В твоей тени

      Харуми удивлённо уставилась на подрагивающий в руке небольшой клочок бумаги, исписанный иероглифами. Она несколько раз перечитала последнее слово: имя отправителя, — и с трудом проглотила ком в горле. Мужчина, оставивший послание, казалось, был настроен серьезно: он действительно желал встречи с Харуми даже после её пьяных выходок и стыдливых переглядок. «Может стоит ответить ему? И встретиться, чтобы всё обсудить? Он ведь и вправду мне нравится» — девушка вздохнула, обшаривая взглядом комнату в поисках кисти и чернил. Однако взгляд её упёрся в собранный узелок для работы, и решительность тут же вытеснила любую сентиментальность. «Чушь… Мадара-сама дал мне поручение. Нет у меня теперь времени на встречи, а уж тем более с тем, кого ненавидит глава моего клана. Мне нужно хорошо сделать свою работу, чтобы вновь получить его одобрение и тогда…» — Харуми мечтательно прикрыла глаза. Записка полетела на стол, теряясь в кипах свитков, бумаг и чашах с настоями. Ночь обещала быть неспокойной…       Две недели Харуми трудилась, не щадя собственной спины, рук и ног. Она вставала засветло и возвращалась домой к полуночи; мало ела и беспокойно спала; от постоянного воздействия некоторых трав на коже появилось раздражение, а из-за ношения защитной маски на лице, в целях избежания заражения лихорадкой, косившей чуть менее половины больных, Харуми постоянно не хватало воздуха, отчего становилось дурно. Но она не жаловалась: ни на боль в теле, ни на отсутствие денег и хорошего ужина, ни на холод и усталость. Харуми точно знала ради чего она всё это переносит: во-первых, отказать Мадаре у неё всё равно бы не вышло, ведь уклонение от приказа могло закончиться обезглавливанием; а во-вторых, шанс, что он снова обратит на неё внимание и скажет что-то приятное, подстёгивал девушку тратить свои последние силы для достижения скорейших результатов.       Общими стараниями лекарей, травников и шиноби, использующих медицинские техники, эпидемию удалось остановить. В последний свой рабочий день Харуми неслась домой, чтобы написать отчёт для главы клана и передать его на завтрашнем собрании. Дома ей наконец удалось уделить себе немного внимания: она долго сидела в офуро, смывая усталость; плотно поужинала, смакуя каждый кусочек; хорошо выспалась.       Девушка проснулась рано, ещё до рассвета, когда тёмное небо укрывало дома. Она зажгла пару свечей, развела огонь в ирори и подвесила небольшой чайник. Когда вода в висящем над очагом котелке закипела, Харуми заварила себе травяной настой, потому как чай ей был не по вкусу, как и все эти чайные церемонии, да и после тяжёлых рабочих недель ей нужны были силы, чтобы восстановиться. Насладившись утренней тишиной, она принялась собираться в храм Нака на общеклановое собрание Учих, чтобы там, сидя среди других женщин клана, не упустить ни единого слова своего главы, жадно внимать каждому мужскому вздоху и наблюдать, как тёмные глаза, скрытые под густыми, чёрными волосами беспристрастно взирают на собравшихся, а низкий, вибрирующий на грани рыка голос, пробирает нутро до самых костей.       Харуми вновь перечитала свой отчёт, дабы убедиться, что не упустила никаких деталей, свернула его и перевязала лентой, а затем начала собираться. Укутавшись потеплее, вышла наружу и направилась в храм неторопливой походкой, несмотря на мокрый снег, что под завывание ветра пытался забраться во все щели её одеяния. Пройдя через улицу, довольно большой пустырь с ещё невыкорчёванными обрубками деревьев и хвойную рощу, Харуми увидела торопящихся со всех направлений соклановцев, а затем и крышу заветного здания, прячущуюся за стеной обильного снегопада.       Храм Синто, возведённый год назад на искусственной возвышенности среди ещё не прореженного леса, не отличался искусным экстерьером или оригинальностью, и делился всего на две части: маленького помещения с синтаем, скрытого от глаз посторонних, доступ к которому был только у священнослужителей и главы клана; и общего зала, где можно было бросить монетку, дёрнуть за канат, свисающий с колокола, чтобы оповестить ками о своём намерении помолиться, а затем загадать желание или излить душу избранному божеству. Второе помещение Мадара использовал для клановых собраний, игнорируя протесты монахов, тем самым демонстрируя крайне наплевательское отношение к сакральным традициям, мотивируя свою позицию тем, что в случае обиды и мести богов за неуважение, примет этот удар на себя, и служащим храма пришлось нехотя с ним согласиться. Этот зал уже открыли для гостей, и сегодня было особое собрание — на него пригласили женщин, хотя ранее они узнавали о новостях и решениях главы через своих мужей или родственников мужского пола, но поскольку в этом году собрание было первым, Мадара позволил своим подопечным присутствовать при мужских разговорах, чтобы они самолично услышали о важных новостях.       Харуми уже омыла руки ледяной водой из черпака над ритуальной чашей и, следуя примеру своих соклановцев, поднималась по лестнице в храм. Пройдя под багровой торией, которую нещадно бил мокрый снег, что не задерживался на поверхности священных врат, девушка прошла ещё пару метров, взошла на порог и, стряхнув талые снежинки с плаща, поклонилась святилищу, сдёрнула капюшон и вошла в помещение. Разувшись и сняв верхнее одеяние, с нетерпением проследовала в конец зала, ведь первые ряды уже были заняты советниками и особо выдающимися своими достижениями лицами, что о чём-то негромко беседовали, заполняя зал басовитостью голосов; села на колени, почувствовав холод плотных татами и вездесущий морозный сквозняк, но быстро согрелась, когда подруги присоединились к её компании — уселись рядом с Харуми, а затем попытались втянуть её в свой шутливый диалог: — Может, Мадара-сама расскажет, что Коноха стала настолько успешной, что теперь работать не придётся? — хихикала Кахоми, дёргая худосочными плечиками, ткнув локтём в бок Харуми. — А может, всем денег раздаст? Просто так, по доброте душевной? — Скорее, расскажет, кто был в прошлом году молодец, а кто не очень, — посмеивалась в ответ Азуми и вдруг уставилась на напряженную Харуми: — Ты где две недели пропадала? Болела? Или с Тобирама-самой время проводила? — она широко растянула рот в улыбке и подмигнула Кахоми. — Выполняла поручение Мадара-самы, — Харуми гордо вздёрнула подбородок и повертела в руках свиток с отчётом. — Какая важная! — закатила глаза Азуми, изображая знатную даму, и подруги захихикали. — А чего в конце зала тогда сидишь, а не впереди, где советники? Ты ж теперь серьёзная персона! — снова ткнула в бок Кахоми, на что Харуми с раздражением нахмурилась. — Ой, скажешь тоже! — отмахнулась она и присмотрелась к раскрытым входным панелям. — Я просто выполняла задание в лазарете, — и умолкла, видя, как в зал входит Мадара.       Подруги также притихли, наблюдая, как лидер их клана общается с подошедшим с каким-то вопросом мужчиной. Помещение, забитое к этому времени людьми, степенно погружалось в тишину.       Мадара перекинулся парой фраз с подчинённым, затем снял свою накидку и прошёл вдоль рассевшейся на коленях толпы. Шагнул на небольшую возвышенность в начале зала, где покоились алтарь, короб для пожертвований и свисающий толстый канат, кинул плащ на пол и уселся в вольной позе, задумчиво смотря себе под ноги. Молча потёр переносицу, а окружающие совсем стихли, глядя на мужчину, и через несколько мгновений был слышен лишь ветер за стенами храма и чей-то надрывной кашель. Мадара посмотрел на присутствующих, обшаривая толпу таким внимательным взглядом, словно в этот миг искал кого-то; задержал его на Харуми, и она вздрогнула, залившись румянцем. Мужчина это заметил, слабо ухмыльнулся, отвёл глаза и пустился дальше рассматривать свой клан, попутно вдыхая воздух в лёгкие, чтобы громко, без всяких преамбул, выдать: — Одна из главных вестей — осады не предвидится: нам удалось уладить затянувшийся конфликт с сёгунатом касательно самозахвата земель под эту деревню, и сейчас ведутся переговоры о налогах, — и в ответ послышались восторженные возгласы и кивки из первых рядов. — Второй важный вопрос о ремесленничестве и прокладке торговых путей сейчас решается, — продолжил он, а Харуми заворожённо смотрела на него, поражаясь тому, как легко и быстро её лидер разобрался в вопросах жизнеобеспечения деревни, сменив темы разговоров с боевых на жизненно-приземлённые.       Она ничего не смыслила ни в политике, ни в экономике, поэтому дальнейшую речь Мадары понимала с трудом, как и содержание комментариев и вопросов, заданных откуда-то с первых рядов. Но ей нравилось наблюдать, как мужчина хмурит брови и говорит серьёзным тоном о развитии плодородных земель и о новых военных союзах. Как стыдит юных сорванцов за их тягу посоревноваться в силе и способностях с новыми союзниками, прибывшими на постоянное проживание в Коноху, как журит их родителей за недостаток воспитания и неумение грамотно преподать урок о поведении в обществе. — Я ввожу новое наказание за малейшую попытку проявление агрессии по отношению к дружественным кланам, — строго говорил он, — а за любые конфликты с Сенджу буду самолично отсекать голову.       Рёв возмущённого шёпота прошёлся по рядам, но тяжёлый, меткий взгляд лидера на зачинщиков недовольства быстро умерил их пыл, а после мужчина продолжил говорить. Харуми удивилась тому, как смиренны могут быть её темпераментные родственники в присутствии Мадары и как раскрывается их покорность под давлением его характера — она любовалась мужчиной так, словно перед алтарём сидело настоящее божество, заточенное в человеческое обличье. И по некоторым присутствующим понимала, что не одинока в своём благоговении — многие парни и девушки смотрели на него с такими же преданными глазами, выражая немое, восторженное обожание.       В один из моментов, когда Мадара пригласил на место рядом с собой одного из советников для подробного рассказа о ведении дел с соседними деревнями, а затем умолк, снова пустившись в тщательный осмотр лиц своего клана, Харуми вздрогнула, вновь столкнувшись взглядами с мужчиной. На этот раз Мадара рассматривал её с какой-то странной теплотой и полуулыбкой, отчего жар растёкся по её груди, поднялся вверх по шее и затронул щёки. Она сглотнула и раскрыла рот от такого знака внимания, молясь, чтоб заскучавшие подруги, сидящие пообок, не заметили её столь бурной реакции на мужской проникновенный взгляд. «Неужели? Неужели я ему нравлюсь?» — подпрыгнула Харуми от этой мысли на затёкших коленях. А затем почуяла волнение, нарастающее с приближением конца собрания, — после него Мадара говорит лично с каждым, выслушивая то доклады, то проблемы, то просьбы; и дрожащими руками сжала свой доклад, что придётся скоро вкратце пересказать, оказавшись с мужчиной в опасной для её девичьего, взволнованного сердца близости.       Наконец, когда собрание достигло своего финала, и присутствующие покидали зал, Харуми жалась к стене, держа свиток в руках, не смея влезать в мужские разговоры, что велись там же, где ранее сидел Мадара: мужчина уже был на ногах и разговаривал со всеми коротко и с раздражением, демонстрируя собеседникам крайнюю спешку. Ещё через какое-то время в помещении остались трое: Мадара вёл серьёзный разговор с одним из подчинённых, и девушка в осознании своей очереди разволновалась окончательно. Харуми видела напряжённое лицо Мадары и то, как он грубо общался с Масаи Учихой, бросая ему в ответ в приказном тоне какие-то короткие фразы. Судя по обрывкам слов, что девушка могла различить, речь шла о недавней склоке с Сенджу, в которой консерваторы двух кланов снова вспоминали давние обиды, пребывая в это время во власти алкоголя. Но грубая беседа быстро окончилась, и после неё Масаи, гневно шурша тканью своих хакама, направился к выходу. Мадара же, прихватив свой плащ, двинулся за ним. Харуми поспешила подойти и начать свой доклад. — Мадара-сама! — окликнула она его, и мужчина обернулся. Девушка посеменила мелкими шажками и поклонилась. — Я хотела бы доложить о своей работе в лазарете. — Никто не умер от твоих?.. — он запнулся, явно вспоминая, чем занимается подопечная, сдвинул брови и бросил взгляд на выход. И снова посмотрел на девушку. — Нет, напротив… — начала она. — Славно, — бросил он фразу и, повернувшись к выходу, вышел из здания.       Не такой реакции ожидала Харуми. «Славно, — прозвенело в её голове, точно по ней ударили колоколом. — Славно? И это всё?». Ноги одеревенели и намертво приклеились к полу, ладони сжали свиток, и пергамент захрустел под пальцами. Недоумение постепенно перерастало в злость, а глаза наливались кровью. От шумно стучащего в ушах сердца, Харуми не сразу услышала голоса подруг, зовущих её наружу. Не понимая, что делает, девушка стремительно вышла на свежий воздух и тут же стала обшаривать толпу в поисках Мадары, чтобы ещё раз поговорить с ним и прояснить ситуацию. Желание достучаться до мужчины и вновь почувствовать на себе взгляд тёмных глаз превысило страх лишиться головы за столь дерзкое и не в меру назойливое поведение. Её взор блуждал среди людей, прыгая с одной тёмной макушки на другую и наконец уткнулся во что-то чужое: светлые волосы, собранные в аккуратную причёску, рядом с которыми маячила фигура главы клана. — С каких пор таким, как она, — зашипела Харуми, наблюдая недолгую беседу между Мадарой и знакомой девушкой, — позволено пропускать общеклановые собрания? — Ты о ком? — засуетилась Азуми, вертя головой и пытаясь проследить за взглядом подруги. Наконец, обнаружив объект обсуждения, девушка вздохнула: — А, ты о Каори-сан? Ну, наверное у неё были дела поважнее. Не все Учихи смогли сегодня прийти. — Учиха? — прыснула Харуми. — Да она такая же Учиха, как я… Сенджу! — Торопишь события? — рассмеялась Кахоми и ткнула девушку в бок.       Харуми веселье не поддержала. Она ещё раз обвела соклановцев быстрым, внимательным взглядом и, не обнаружив Мадары, попрощалась с подругами и поспешила домой.       Отогревшись у очага и выпив пару чашек успокоительного настоя, Харуми отругала себя за внезапно предвзятое отношение к девушке, чьей судьбе нельзя было позавидовать. Секундная агрессия на Мадару отразилась на ни в чём неповинной Каори, что, возможно, в тот самый момент выслушивала унизительные нотации от лидера, поэтому Харуми оставалось только посочувствовать ей. И если с мыслями о светловолосой Учихе девушка быстро справилась, то вот с эмоциями, сжигающими изнутри из-за слов и поведения лидера клана, совладать было не так просто. Продолжая думать о Мадаре, девушка распалялась всё больше и больше, а когда злость и обида достигли своего пика, Харуми заметалась по комнате, в поисках предмета, которым можно было запустить в стену. Бешеный взгляд зацепил маленький низкий столик, и с него тут же полетели в разные стороны свитки, исписанные бумаги, толчённые травы в ступе и чашки с отваром. Девушка бесилась, кричала, стучала ногами. — Мерзавец! — в сердцах завопила она. — Я наизнанку выворачивалась, а он… А он! Мерзавец!       Харуми гневно носилась по комнате, пиная всё, что попадалось под ноги. Вид у девушки был безумный: растрёпанные волосы, кимоно на распашку, раскрасневшееся от злости лицо. Гнев, что внезапно вылился в истерику, моментально искоренил все чувства, что она испытывала ранее по отношению к главе клана. Единственное, чего она сейчас желала — напиться. В дурной, забитой ненавистью, голове возникла навязчивая идея мести: Харуми была уверена, что стоит ей вытворить что-то невообразимое, то Мадара сразу примчит лишать её головы, однако она сможет уклониться от наказания, ведь недаром он сверлил её взглядом половину собрания.       Но сначала она решила всё же выпить и немного остудить голову, ведь пока чёткого плана мести у неё не было. К её большой удаче около входа она оставила бутылку саке, что выиграла в споре с подругами. Напиток пришёлся кстати, а день обещал быть долгим. В компанию к алкоголю Харуми собрала травяной сбор и, намешав неприлично большую дозу, принялась заливаться в своё удовольствие и тем, и другим. Через пару часов, когда сердце перестало колотиться при упоминании имени Мадары, девушка огляделась и узрела разведённый ею бардак, от которого лицо её скривилось, как при воспоминаниях о покойной матери. Взяв себя в руки, Харуми принялась наводить порядок, убирая свитки на свои места, вымывая чашки с настоями, что в порыве её истерики упали на пол, разлили содержимое и пропитали циновки. Во внезапно возникшем хаосе в руки Харуми попался маленький, сложенный пополам лист. Узнав иероглифы и имя отправителя, в голове тут же заплясали мысли, вытанцовывая план мести: отдаться тому, кого больше всех ненавидел Мадара. Девушка решительно кивнула, осушив остатки сэке в пиале, и стала собираться в гости.       Снег к тому времени давно перестал сыпать хлопьями, сменившись на ветер, гоняющий тучи на темнеющем в сумерках небосклоне. Путь до дома Тобирамы занял не так много времени, как предполагала Харуми, хотя ей могло так лишь показаться из-за количества алкоголя смешанного с травами, которое добавляло ей бесстрашие перед лицом задуманных деяний. Сердце стучало ровно и тихо, а ноги шли бойко, точно знали дорогу наизусть. У тропинки, ведущей к минку Тобирамы, Харуми заволновалась и всё её нутро вопило об отступлении, но хрустящий в руках маленький клочок пергамента требовал довести задуманное до конца. Девушка сделала пару глубоких вдохов и выдохов, отчего голова немного закружилась, но это не помешало дойти ей до дома мужчины и уверенно позвонить в колокольчик. Минута ожидания затянулась петлёй на шее и ослабла лишь тогда, когда входные створки распахнулись, и на порог энгавы вышел Тобирама. — Ты? — мужчина удивлённо повёл бровями. — Добрый вечер, Тобирама-сама, — Харуми склонилась в почтительном поклоне, слегка пошатываясь. — Не желаете ли прогуляться?       Тобирама критично осмотрел девушку и ехидно хмыкнул: — Что-то одета ты не по погоде, — он сделал два шага назад, впуская Харуми в дом. — Простудишься. Проходи, я налью тебе чай.       Харуми согласно кивнула, благодарно принимая приглашение. Тепло от очага окутало её замёрзшее тело, расслабляя каждую мышцу и заставляя щёки пылать. Неустойчивой походкой девушка протопала к ирори, уселась поближе к огню, поджав под себя промокшие ноги. Тобирама наполнил чашки чаем, протянул одну девушке и та, вновь кивнув, взяла её. Пили во всеобщем молчании, слушая сёрбанье, ощущая, как жар разливается по грудной клетке. Мужчина не стеснялся смотреть в упор на Харуми, улыбаясь и изредка слизывая со своих губ капли напитка. Харуми же, преисполнившись мужеством, решила, что долгие разговоры лишь собьют её настрой, а длительное нахождение у огня расслабит окончательно, поэтому начала переходить к воплощению своих бесстыжих намерений. Ватное, тяжёлое тело сопротивлялось каждому движению, а ладони с трудом удерживали пиалу с остатками чая, и последние силы уходили на то, чтобы сдержать туман, заполняющий голову.       Тобирама наблюдал за нелепыми, женскими попытками придвинуться к нему ближе, которые в итоге не увенчались успехом, поэтому пододвинулся сам. Забрав чашу из её ослабевших пальцев, он приблизился к лицу Харуми. — Давай-ка мы это поставим, — не переставая смотреть в захмелевшие глаза гостьи, шепнул мужчина.       Воспользовавшись секундной близостью, девушка схватила Тобираму за лацканы хаори и порывисто приблизилась губами к его лицу.