Ты холодна, а я горю

В понедельник Томас не появился на уроках. Уэнсдей искала его везде, где он мог быть: во дворе, на спортивном поле, в классах. Он просто исчез. В обеденный перерыв, сославшись на совместную лабораторную по биологии, она даже подошла к его соседу по комнате, Калебу, поинтересоваться, где Томас. — Вообще, если подумать, то я не видел его со вчерашнего дня. Эй, если ты вдруг увидишь его, скажи, чтоб позвонил мне, — ответил Калеб. Едва закончились уроки, Уэнсдей решила, что вечером нужно проверить комнату Томаса. Она же не просто так провела выходной продумывая его казнь? Она была рассеянна, пока проходил остаток дня, едва слыша, что Инид говорила ей, когда они сидели вместе за обедом. В конце дня, когда стемнело, она проскользнула в Мургейт-холл. Сосед Томаса по комнате, Калеб, играл во фрисби, и Уэнсдей легко вскрыла замок и проскользнула в их комнату. Сторона Томаса была намного опрятнее, чем у Калеба, на столе не было беспорядка, кровать все еще застелена. Она перерыла его шкаф, ящики и грязное белье, но не смогла найти ни толстовку, ни джинсы, в которых он был той ночью в лесу. Уэнсдей постояла там мгновение, разглядывая комнату. У нее было сильное подозрение, что она точно знала, что произошло. Каким-то образом Ксавьер узнал, что произошло в субботу вечером, и сделал что-то, из-за чего Томасу пришлось отсутствовать несколько дней. Уэнсдей кипела от ярости на него за то, что он не посоветовался с ней, и в особенности за то, что он думал, что нужен ей для решения ее проблем. Она выбежала из комнаты и направилась прямо к мастерской Ксавьера в лесу.

***

Ксавьер рисовал уже около 28 часов подряд, останавливаясь только для того, чтобы сделать маленькие глотки черного кофе и съесть горсть золотых рыбок. Он пренебрег даже часом сна на кровати, которая была сдвинута в угол комнаты. Его глаза были усталыми. Его руки болели. Его плечи и спина были напряжены. Он почти закончил; это могла быть его лучшая работа на сегодняшний день. Затем двойные двери открылись. Он поднял голову, его глаза горели, когда он впервые за несколько часов оторвал взгляд от своего холста. — Где ты был прошлой ночью? — спросила Уэнсдей, заходя. — Что? — спросил он, его сердце зашлось при виде нежданной гостьи. — Ты слышал. — Я был здесь, Уэнсдей. Всю ночь и весь день, — ответил он, в изнеможении проводя рукой по лицу. Уэнсдей ничего не сказала, ее челюсть была сжата, руки были скрещены на груди, явно ведя какую-то внутреннюю борьбу. Вся она была напряжена. Ксавьер отложил кисть и развязал фартук, мельком взглянув на себя в маленькое треснувшее зеркало. Его волосы были наполовину всклокочены. На правой стороне лба у него был небольшой мазок синей краски. — Почему ты спрашиваешь? — спросил он, встретив ее посреди комнаты и вытирая краску с рук чистой тряпкой. — Ты был здесь все это время? — Да. Не веришь мне? — с горечью спросил он, вспоминая все те случаи, когда она отказывалась ему доверять. Она испытующе уставилась на него, как будто могла вытянуть из него ответ своими глазами. Он уставился на нее в ответ. — Я могу доказать, что я был здесь все это время. Иди сюда, — сказал он, жестом приглашая ее следовать за ним к его холсту. Вместе они просмотрели его последнюю работу. Это была огромная картина, богато наполненная деталями. Пара зеленых глаз, таких же, как у него, но старше, неотрывно смотрела поверх голубых, покрытых снегом гор. Было очевидно, что на это ушло несколько часов. Он чувствовал себя обнаженным, демонстрируя это произведение искусства. — Я был здесь, работал над этим. Смотри, она все еще мокрая. Потрогай это, если хочешь, — сказал он, нарушая тишину. — Мне не нужно к ней прикасаться. Я верю, что ты был здесь, — сказала она. Волна облегчения захлестнула Ксавьера, но Уэнсдей, казалось, была взвинчена еще сильнее. — Ты собираешься сказать мне, в чем дело? — Пустяки. — Ну конечно, — Ксавьер покачал головой, издав горький смешок. — Чего ты хочешь от меня? — она повернулась, глядя на него снизу вверх. — Это ты пришла ко мне, Уэнсдей. И снова она ничего не сказала. Со временем Ксавьер научился читать ее мысли. Хотя ее лицо ничего не выражало, он почувствовал напряжение, охватившее все ее хрупкое тело. На ее челюсти дрогнул мускул. Ее руки были крепко скрещены на груди в знак защиты. Она была расстроена; он ждал.

***

Уэнсдей не знала, сделал ли Ксавьер что-нибудь с Томасом, но она знала, что он был здесь всю ночь. Настолько сильно ему доверяла. Тем не менее, она не знала, не вела ли ее интуиция в неправильном направлении, как это было раньше, когда дело касалось его. Как это было с Тайлером. Глядя на него сейчас, на его серьезное, открытое и терпеливое лицо, она чувствовала себя расколотой и уязвимой. Часть ее, самая слабая, больная часть, хотела, чтобы он был нежен с ней, успокоил ее и сказал, что все будет хорошо, что он понимает, что он знает, что ей нужно. Она была в готова либо выложить ему все начистоту, либо расцарапать ногтями его лицо. Она пошла на компромисс; она встала на цыпочки и крепко прижалась губами к его губам. — Довольствуйся тем, что знаешь меня такой, — подумала она. — Отдай мне свою боль. Сделай мне больно. Ксавьер секунду колебался, прежде чем положить руки ей на талию и осторожно поцеловать в ответ. Он делал это медленно и нежно. Это бы не сработало. Уэнсдей прижалась к нему всем телом, еще теснее. Она не знала, что делает, но надеялась, что он поймет намек. Он понял. Ксавьер углубил поцелуй, скользнув языком в ее рот. Его хватка на ее талии усилилась. Их рты двигались, скользя вместе восхитительно и так отчаянно. Ксавьер обнял ее за талию одной рукой, приподнимая ее, а другой скидывая свои художественные принадлежности с рабочего стола. Он усадил ее на стол и встал между ее ног. Она обхватила его бедрами, когда он снова прижался губами к ее губам. Одна из его рук медленно погладила ее бедро. Она почувствовала, как он напрягся рядом с ней. Что-то горячее и беспокойное нарастало под ее кожей, становясь все более интенсивным с каждым его прикосновением к ней. Она чувствовала тепло и влагу между ног. Это было головокружительно, сводило с ума. Она извивалась, нуждаясь в большем, и не знала, как попросить об этом. — Могу я прикоснуться к тебе? — спросил он тихо, слегка отклоняясь от нее. — Можешь. Уэнсдей и раньше касалась себя; из этого ничего не вышло, и она сочла это бесполезным и недостойным ее. Однако, рядом с Ксавьером она была проводом под напряжением. Он поцеловал ее снова, медленнее, и положил ладонь ей между ног, нежно проводя кругами по ее клитору поверх нижнего белья. Ее влага пропитала тонкую хлопчатобумажную ткань, и она знала, что он это чувствовал. Он сдвинул ее трусики в сторону и продолжил трогать ее, соприкосновение кожи с кожей стало в два раза интенсивнее. Она почувствовала, как внутри что-то нарастает. В животе у нее затрепетало. Она болела, пульсируя от желания. Это было невероятно; этого было недостаточно. Как будто прочитав ее мысли, он осторожно ввел средний палец внутрь нее и продолжил тереть ее клитор большим пальцем. Она ахнула ему в рот. — Все нормально? — спросил Ксавьер, прерывая поцелуй, чтобы посмотреть на нее. — Еще, — потребовала она. Он ухмыльнулся. Она бы задушила его, если бы не нуждалась в нем так отчаянно. Он поцеловал ее, приоткрыв рот, прежде чем ввести в нее второй палец. Он растягивал ее, она горела, и была невероятно влажной. — Сильнее, — сказала она. — Блядь, — простонал он себе под нос. Он погрузил в нее пальцы, продолжая тереть ее клитор. Она горела, как будто ее внутренности были заполнены расплавленным воском. Ее желудок сжался, дыхание стало более прерывистым. Она раздвинула ноги еще шире, каждый мускул в ее теле напрягался все сильнее и сильнее, когда он двигал в ней пальцами. — Ксавьер… что-то… я думаю, я… — Уэнсдей задыхалась, в ее голосе звучала нужда, что делало его неузнаваемым для ее собственных ушей. — Я держу тебя, — сказал он, быстрее двигая пальцами. Напряжение в ее теле достигло апогея, волны интенсивного удовольствия захлестнули ее. Она застонала, ее ногти впились в его плечи, когда она распалась на части вокруг его пальцев. Ее ноги дрожали, когда он довел ее до конца. Уэнсдей никогда раньше этого не чувствовала. Это было лучше, чем любой мстительный акт насилия, который она совершила. Это было лучше, чем выиграть бой на мечах. Это было удовлетворение от разгадки тайны. — Это было так горячо, Уэнсдей, — Ксавьер вытащил пальцы из нее, глядя на нее так, как будто он получал от этого больше удовольствия, чем она. — Я убью тебя, — ответила она, ее голос звучал тверже, чем она чувствовала. — Да, я знаю, — засмеялся он, немного задыхаясь. Затем он засунул пальцы в рот, слизывая с них ее вкус. Уэнсдей была поражена, но сил отвести взгляд не было. Она было подумала, что это отвратительно, но напряжение между ног и ощущение жара в животе быстро вернулись. Она не была сыта. — Я хочу еще, — обнаружила она, что говорит. Он явно пытался подавить улыбку. Уэнздей хотела ударить его ножом. — Можно я сделаю тебе куниллингус? — Ты что? — Могу я попробовать тебя на вкус? — он перефразировал. — О, — подумала она. — Он имел в виду оральный секс. — Да, — сказала она. Она нашла эту концепцию отталкивающей и не знала, будет ли это так же приятно, как его руки, но, по крайней мере, это помешало бы ему разговаривать с ней, пока он доставлял ей удовольствие. Он схватил ее за талию и притянул к краю рабочего стола. Затем он встал перед ней на колени, ловко стянул с нее черные трусики и задрал юбку. Обхватив руками бедра, он раздвинул ее ноги. Лицо Уэнсдей вспыхнуло, она боролась с желанием поджать ноги, но ее потребность в этом полном, теплом ощущении была намного сильнее. — Продолжай, — сказала она. Она услышала, как он недоверчиво усмехнулся, а затем… Ксавьер опустил голову и медленно лизнул ее клитор. Она смущенно застонала. — Отвратительно, — подумала она. — Непристойно, — но она не могла насытиться. — Ты потрясающа на вкус. — Прекрати болтать. Он продолжал ласкать языком ее клитор, отчего в животе у нее разлился жар, а все тело напряглось. Давление быстро усиливалось, и она не смогла удержаться от того, чтобы издавать негромкие звуки. Ксавьер засунул в нее палец, продолжая использовать свой рот. Глаза Уэнсдей затрепетали и закрылись, не в силах оставаться открытыми на новом уровне интенсивности. Он добавил еще один палец, начал двигать ими. — Сильнее, — выдохнула она. Он застонал, прижимаясь к ней, и сделал, как ему было сказано. В течение нескольких секунд она была подтолкнута к краю, затопленная горячим экстазом. Инстинктивно она попыталась сомкнуть ноги, но он держал их раздвинутыми, продолжая посасывать клитор ее в это время. Хлынула жидкость, и все ее тело задрожало. Ксавьер не остановился, пока она не толкнула его голову, достигнув точки перевозбуждения. Он встал, вытирая рот тыльной стороной ладони. Уэнсдей могла видеть, насколько он возбужден сквозь джинсы, и она тяжело сглотнула. Она поправила юбку на место, слезая со стола на дрожащих ногах. — Уэнсдей, это была… самая горячая вещь, что я когда-либо видел. — Оставь, — сказала она, оглядываясь в поисках своего нижнего белья. — Вот, — сказал он, протягивая ей трусики. Они промокли насквозь. Она быстро влезла в них, натягивая их на место под юбкой. — Я должна идти. Мне нужно кое-где быть, — сказала она. — Хорошо, да, без проблем, — сказал он, прислоняясь к столу и наблюдая за ней. Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла, оставив Ксавьера смотреть ей вслед, качая головой.