all the ways about here belong to me

После еще одной насыщенной событиями ночи Тайлер решает отоспаться до предела. Уэнсдей будит его стуком в дверь за двадцать минут до выписки из мотеля. Когда он, наскоро приведя себя в порядок, выходит в галерею, то застает ее за разговором с воронами, сидящими на перилах балюстрады. — Вам бы там тоже понравилось, — в руках Уэнсдей пластиковый контейнер, из которого она кормит птиц какими-то крупными мертвыми насекомыми. Кажется, сверчками. — Это словно пасхальная охота за яйцами. От увиденного и услышанного у Тайлера пропадает аппетит. Одно дело — порадовать Уэнсдей поездкой к ферме трупов, и другое — слушать про то, как это было. Когда они ехали обратно, у нее был вид человека, у которого только что сбылась мечта. Но деталями своего похода она, по счастью, делиться с ним не стала. — Привет, парни, — говорит он Говарду и Филиппсу. Один из воронов издает короткое «кра», второй же слишком занят едой, чтобы обратить на него внимание. Уэнсдей кивает на стоящий тут же, на перилах высокий стаканчик и бумажный пакет с масляными пятнами. — Кофе и пончик. Мы выбились из графика, но все еще успеваем приехать в Новый Орлеан к исходу дня. У меня зарезервирован пентхаус во Французском квартале, не хочу потерять бронь. — Дядя Фестер к нам не присоединится? Насколько я помню, он знаток… в том деле, что мы собираемся провернуть. — Дядя Фестер занят тем, что уводит ищеек Баркли-хауса подальше от нас с тобой, забыл? — Уэнсдей убирает контейнер и кивает воронам. Те взмывают вверх. — Честно говоря, да. — Тайлер пробует кофе. Крепкий до горечи. Совсем не тот, который он любит. Наивно было бы полагать, что Уэнсдей помнит его вкусы или привычки. — Он на все готов ради племянницы? — У него выдался свободный от дел месяц, — Уэнсдей едва заметно ведет плечами. — И все-таки у вас с ним особая связь, — по обычной своей манере говорить, что думает, настаивает Тайлер. — Я стремлюсь к тому уровню свободы, на котором он находится. Может, мы уже сядем в машину? Новый день — новые дорожные развлечения. Тайлер вспоминает несколько словесных игр, которые обычно заводила его учительница младших классов в школьном автобусе, полном возбужденных восьмилеток, едущих на экскурсию. — «Я беру с собой в дорогу». Ведущий задумывает правило, по которому предметы делятся на две группы — то, что он «берет в дорогу» и все остальное. Правила могут быть любые. Например, «все круглое и съедобное». Или «зеленое и живое». Начиная первый раунд, ведущий говорит: «я бе­ру с собой в дорогу апельсин». Другие игроки по очереди предлагают свои варианты, пытаясь угадать общий признак. Например: «Ты возьмешь в дорогу арбуз?» Если названный предмет обла­дает загаданным признаком, ведущий берет его «в дорогу», если нет — то нет. И так далее. Игрок, отгада­вший правило, становится новым ведущим. Они играют несколько раундов, в течении которых Уэнсдей не загадывает ничего странного или жуткого. Но даже так она — крепкий орешек. С каждым разом Тайлеру все сложнее угадать загаданное ею правило. Он тратит не менее получаса, но не продвигается ни на дюйм, пытаясь понять, что скрывает «Я беру с собой в дорогу картофельные чипсы». — Все, я без понятия, — сдается он без досады, но с облегчением. — Я не принимаю твою капитуляцию. Уверена, ты догадаешься, если приложишь немного усилий. — Уэнсдей, это просто игра. Не во всем и не всегда нужно идти до конца. — Я не согласна. Тайлер стискивает руль. Чему он удивляется? Упрямство Уэнсдей довело ее до удара ножом Крекстоуна, но она все равно вышла победительницей из хаоса, устроенного Лорел. — Если бы ты загадал что-то сложное, я бы не сдалась. — Да ну. Давай попробуем, — Тайлер улыбается самой саркастичной из своих улыбок, — Я беру с собой в дорогу..... — он задумывается и играет откровенно нечестно, называя, — таймекс со Снупина циферблате. Это его часы. Были его часы, по крайней мере. Его первая покупка от летней подработки в двенадцать лет. Сначала он хотел купить себе кучу комиксов и конфет, но увидел таймексы в соседней от книжного витрине и пропал. Он носил их постоянно, даже когда у него появился смартфон. И стал снимать только после знакомства с Лорел. Боялся, что разорвет ремешок при превращении в Хайда и потеряет их в лесу. Он — сентиментальный монстр. Уэнсдей начинает перебирать варианты. Тайлер не может не отметить, что некоторые ее предположения весьма оригинальны. Но, разумеется, все пролетают мимо цели. Паузы между вопросами становятся длиннее, выражение ее лица — более закрытым, сосредоточенным. Между ними повисает тишина, и Тайлер готов уже признать, что психанул и загадал невозможное, когда она вдруг говорит: — Ты возьмешь с собой в дорогу «Одиссею капита Блада», стащенную из библиотеки начальной школы Джерико. С потертым корешком и загнутыми кое-где страницами. Тайлер давится воздухом. Он растерянно оглядывается на спутницу, что на него не смотрит. Уэнсдей со своим немигающим взглядом, застывшим, словно маска, лицом сейчас похожа на пифию, оглашающую волю богов. И она продолжает говорить, не дожидаясь подтверждения или отрицания с его стороны. — Ты возьмешь с собой в дорогу кружку с надписью «Я люблю Нью-Йорк», чайный налет внутри которой уже ничем не отмыть. Ты возьмешь фотографию своей мамы, на которой она держит тебя на коленях и смеется. Тайлер под аккомпанемент гудков других участников движения перестраивается в крайний ряд, чтобы притормозить на обочине. Сердце тяжело колотится о ребра. — Ты возьмешь это, потому что это твои любимые вещи. Из прошлой жизни. — Как ты… — О, Триединая Богиня, дай мне сил, — бормочет Уэнсдей. — Тайлер, мы были знакомы несколько недель и разговаривали не только о расследовании в Неверморе. Я бывала в твоем доме. Я помогала твоему отцу отобрать вещи, которые можно положить в сумку с одеждой, так чтобы она не была слишком тяжелой. Когда до тебя дойдет, что я вижу в тебе человека, а не обратную сторону Хайда?.. Он смотрит на нее во все глаза. — Я не видела часов. Должно быть, шериф Галпин забрал их себе. Но книга лежит на дне твоего багажа, под второй парой обуви и другой одеждой. Между страниц заложено фото. Я украла его из совещательной комнаты, где были разложены вещдоки, когда в очередной раз посещала полицейский участок для дачи показаний. Ты хранил его во внутреннем кармане куртки, которая погибла при твоем превращении в Хайда в ту ночь. Ты мстил Невермору за нее. Наверное, хотел чтобы она была рядом. Хотя бы так. Тайлер сглатывает подступивший к горлу комок. — Я идиот. Прости меня, — он всем корпусом разворачивается к Уэнсдей. — Ты столько сделала, а я все требую чего-то большего. — Проехали, — спокойно откликается она, по-прежнему уставившись в лобовое стекло. — Уэнсдей, — зовет он. Когда она не откликается, он кладет ладонь ей на щеку, мягко поворачивает ее лицо к себе. Их второй поцелуй такой же невинный и осторожный, как и первый. Но если тогда, в кофейне, приступ Уэнсдей помешал им перейти к чему-то более явному и пылкому, то сейчас Тайлер осознанно сдерживается. Этого мало, чтобы выразить глубину его чувств, но он останавливается и возвращается за руль. Уэнсдей откидывается на кресло, задумчивая и тихая. Тайлер трогается, продолжая путь. — Ты скажешь мне ответ про чертовы чипсы? — спрашивает он ее, когда атмосфера рассеевается, и становится легче дышать. — Я дам тебе подсказку. Помимо чипсов, я взяла бы в дорогу суперклей, фруктовый лед и, конечно, пенициллин. Единственное, что Тайлер знает про пенициллин — это то, что Александр Флеминг открыл его, оставив в лаборатории немытые чашки Петри. Память тут же услужливо подкидывает и другой факт — магнат Вандербильт однажды вернул на кухню картофель фри, который ему подали в ресторане, пожаловавшись на то, что он «слишком толстый». Повар в ответ нарезал картошку на ломти, что буквально просвечивали. — Открытия, сделанные случайно, — резюмирует Тайлер и качает головой. — Иногда необходимо выйти из плоскости, чтобы получить правильный ответ. — Хороший совет, я его запомню, — отзывается он, не подозревая, что слова Уэнсдей в определенном смысле станут для него пророческими.