Ключ от дома

— Значит, вы были ее… как бы это сформулировать? — собеседник придал своему лицу сложное выражение. — Другом сердца. — Любовником, — кивнул Жан, едва скрывая раздражение. Дядька Моблита-младшего держался с выверенной любезностью, но каким-то неясным чувством Жан прямо-таки осязал в воздухе брезгливость. Она предназначалась ему — бесполезному разведчику, ветерану геноцида и свидетелю пиздеца. Сочувствовать Моблиту-старшему стало еще легче, просто посидев рядом с его братом. — Ну зачем же вы так, — легко возразил собеседник. — Никто вас не осуждает за это. Жан даже не нашел, что сказать. Он приехал не ради того чтобы сносить унижения, но понял теперь, что если хочет увидеть паренька, без них не обойдется. — Как же вы не поняли, кто его мать? — спросил Жан в самом начале их разговора, хотя ему сразу почти расхотелось знать, как и почему что-то происходит в этой недружной семье; на это собеседник с явной неохотой ответил: — Ну почему же, я понял. Родители вообще-то скрывали это от всех, и даже с нами… ну, скажем так, очень не любили об этом говорить. Но все мы знаем ее имя и кем она стала. — И при этом… ищете ее? Вы не знаете, как она погибла? — Я слышал, — терпеливо, точно несмышленому малышу, ответил собеседник. — Однако мне очень мало известно о… вашей организации и о том, сколько правды вы позволяете себе обнародовать. Он думал, они могли врать; Жан не понимал, оскорбляет его такое неверие или смешит. А хорошо бы так, подумал Жан. Хорошо бы дядька Бернер мог высказать все самой Ханджи. Хорошо бы она была сейчас рядом. Что угодно Жан бы вынес, если бы это было вранье. — Что ж, печально. Я… Мы рассчитывали… ну да неважно уже. Через год мальчик сможет поступить в кадетский корпус, а пока поживет с кем-нибудь из нас, конечно. — Вы не очень-то близки, — уныло подметил Жан. — С мальчиком. Мужчина с сожалением кивнул, не заметив насмешки. — Увы. Мы и с отцом его не были близки. Он был поздний у родителей, у нас разница в возрасте очень велика. Другие мои братья еще старше. Для своих детей, скажем так, еще рановато, а дружить… уже затруднительно. Он помолчал немного, вспоминая, и добавил: — Да… Он был их любимый ребенок. Последний подарок. Конечно, родители согласились помочь. Его подруга, мать мальчика… — Ханджи. — Они хорошо с ней обращались, она, можно сказать, отдохнула на свежем воздухе. Вы не переживайте, о ней заботились. У нее была лучшая еда… присмотр доктора… Так и о скотине заботятся, подумал Жан, и его затошнило. — Когда мальчик родился, они так были ему рады… Назвали в честь отца. Да…Как же они его любили, брата моего непутевого. Несмотря на то, что он вытворял. Жан представил Моблита — бескорыстного добросердечного парня, всегда готового выслушать и всегда знавшего, что сказать в ответ. Тактичного Моблита, всегда державшегося на том расстоянии, на каком следовало — на шаг или милю. Моблита, который на памяти Жана никому не сказал напрасного злого слова. Моблита, который никогда никого не обижал, и Моблита, которого также невозможно было обидеть. Что же он такого вытворял?.. Всего лишь хотел свободы для себя и вас, со злостью подумал Жан. Он собрал в кулак все свое самообладание, чтобы не спросить, не ошибается ли этот мужчина, называя любящими родителей, отвергших сына за то, что он был на них не похож. Любил не тех и шел не туда; старшему брату неведомо было, какой камень на душе носил младший. А вот в разведотряде знали. Даже Жан знал. Но этому парню хорошо было жить в своем мире; быть может, он что-то почувствовал в воздухе и продолжать не стал. — Ладно. Простите, не буду вас грузить семейной чепухой. Хотите познакомиться с мальчиком? — Ради этого я и приехал. — Хорошо. Тогда, думаю, мне не стоит стеснять вас. Он на пруду. Одет в белую рубашку и жилет. Он знает дорогу домой и умеет пользоваться экипажем. Впрочем, можете помочь ему поймать извозчика, когда закончите. Не буду мешать разговору двух серьезных мужчин, — улыбнулся брат Моблита и встал со скамейки. — Рад знакомству. Как же. Дядька Бернер уже мысленно тер пемзой руки, Жан не сомневался. — Взаимно, — соврал он. Мальчик, мальчик, мальчик. Жан пожалел его мысленно — безымянного в собственной немаленькой семье — и пошел вниз. Там было немало детей, и Жан не сразу отыскал нужного, одетого так, как было сказано. Моблит сам помог Жану, когда резко обернулся, точно ждал встречи. Жан замер. Если бы он когда-нибудь мог познакомиться с разведчиком Моблитом Бернером одиннадцати лет от роду, тот выглядел бы, пожалуй, так же. Ведь это и был… Моблит. Сходство было поразительное и даже в какой-то мере страшное: Жан не знал, что и думать по этому поводу. Он почувствовал, как земля немного качнулась под ногами, и воздух дрогнул, исказив горизонт на какую-нибудь четверть секунды. Жан был пришиблен и счастлив одновременно. Его маленькому сыну не нужно было бояться соперника из плоти и крови; тот никогда не сумел бы затмить его сходства с матерью. Но если бы Жан сказал себе сейчас, что совсем не огорчен тем, что маленький Бернер не унаследовал ничего от нее, это было бы жалкое вранье. Он хотел увидеть Ханджи. Хотя бы ее подобие, и не во сне. Это было любопытно, неправильно и нестерпимо заманчиво — ведь по всей правде именно поэтому Жан так спешил в столицу. Но видеть Моблита… помнится, это было не всегда безболезненно — а именно его Жан и видел снова. Ожившего, до странности помолодевшего старого знакомого. Ощущение было не из легких. Мальчик оказался невысоким и щуплым, и Жан вспомнил, как Моблит упоминал, что долго был самым маленьким среди кадет. Он представил, как юного Моблита, самого тщедушного в наборе, одолевает совсем не детское невзаимное чувство; а природа скупится даже на лишнюю пару дюймов, чтобы ему помочь. Глядя на его сына, вообразить его неудобства было очень легко. Светлые волосы мальчика отливали медью на солнце и даже росли знакомо, рассыпаясь на пробор. Жан шел к Моблиту и не до конца верил в то, что видит. Мальчик сделал было шаг навстречу, но засомневался, остался на месте; приблизившись достаточно близко, Жан увидел то, что существенно отличало двух Моблитов. В лице маленького Моблита была напряженность, какой Жан никогда не видел у его отца. Он смотрел как-то сумрачно, точно ждал подвоха. — Здравствуй. Жан протянул ему руку. Тот аккуратно ее пожал — не так уж слабо, но и не слишком сильно, с какой-то ювелирной для такого парнишки вежливостью. Вежливость явно была семейной чертой. — Здравствуйте. Это мог быть голос того, другого Моблита Бернера — еще не сломавшийся юный голос. Жуть. — Кажется, я только что говорил с твоим дядей. Кажется, он решил, что ты достаточно самостоятельный, чтобы знакомиться в парке с каким-то… — Жан запнулся. — Что я несу. Моблит невесело улыбнулся одним уголком рта. — Не переживайте, мы получили вашу телеграмму. Дядя предупредил, что вы приедете. А еще вежливость — это броня. Отличное начало, подумал Жан. Его успокаивал ребенок. Он решил сделать самое верное, что здесь оставалось — представиться. — Меня зовут Жан. Жан Кирштайн. — Очень приятно, господин Кирштайн. Я Моблит Бернер. Ну да. Встреть Жан этого мальчика случайно, не зная о нем ничего, Жан бы так и подумал — разумеется, когда к нему вернулась способность думать. — Ты очень похож на отца, — не сдержался Жан, в сердцах выпалил это, и ему показалось, Моблиту это было если не приятно, то как минимум любопытно. — Вы его знали? — Достаточно близко, — признался Жан. — Может, мы… — маленький Моблит заозирался кругом а поисках места, куда можно было присесть: запруда пряталась в низине, и потому ряд скамеек прятался от взгляда невысокого паренька. Жану пришла в голову идея получше. — Пойдем вон туда, — и кивнул на раскидистую иву над прудом. — Как? На траву прямо? А у меня ничего нет, чтобы… — Моблит осекся. — Да ладно, не отвалятся же наши задницы. Краем глаза Жан заметил, как меняется в лице Моблит — восхищение, ужас и недоверие одинаково проявились на нем. Казалось, он хочет поспорить, но не решается; а Жан уже плюхнулся под дерево и оперся о его шершавый ствол. Мальчик неуверенно опустился рядом. Жан задумался. Ясно было, что больше всего Моблиту хочется послушать об отце. Незаметный, старательный, со всеми приветливый. Тихий — он никогда не повышал голоса, а кричать мог только на Ханджи, когда ее охватывала деятельная горячка и до откушенной головы ей оставалось полшага. Жан бы долго его не запомнил, если бы это не был тот парень, который всегда был рядом с ней — полной противоположностью Моблита, вездесущей, словоохотливой и смешливой. А потом вдруг незаметного разведчика стало так много, что казалось, он занимает все пространство: ничего для этого не делая, все же теснит Жана прочь и ни дюйма не уступает даже там, где Жан, казалось бы, сам себе хозяин. Стоило Жану поглядеть в сторону чудного громкого офицера Ханджи — да просто так покоситься, без всяких, чтоб их, задних мыслей! — и кожей он чувствовал на себе взгляд мягких проницательных глаз. Все видел и знал этот чуткий человек; но вместо того чтобы спорить, стоять поперек и маяться, он только и делал, что с меланхоличной улыбкой наблюдал. Ни шанса не оставил Моблит на подлость — ни ему, ни ей; невозможно было его обманывать и грязнить у него за спиной. Жан вспомнил последний пир перед битвой в Шиганшине, когда Моблит шумел и смеялся как все, а может, и пуще всех, то есть совсем не как обычно; вспомнил пьяные тяжелые глаза, которые, может, в будущее в тот день заглянули и увидели, что завтра случится. Он все вспоминал, и что-то из этого годилось, чтобы рассказать маленькому Моблиту: как заступался его отец за косячных новобранцев, вечно что-то теряющих и разбивающих поперву; как привез сырную голову однажды из города и какой это был пир; какие потрясающие рисунки он делал. Жану показалось, что на это Моблит хочет что-то сказать, но не решается. Жан догадался и спросил сам: — Тоже рисуешь? — Ага. Моблит дернулся было к груди, но снова остановился. — Покажешь? Дольше уговаривать не потребовалось. Мальчик расстегнул жилет и быстро достал оттуда внушительный блокнот. Жан раскрыл его и затаил дыхание. Он перевернул страницу, другую, третью — и чем дальше листал, тем ближе подходил к той черте, за которой поверить в бесовщину вроде переселения душ было не так уж сложно. Конечно, до отца мальчишке было далеко. Но Жан не видел рисунков Моблита-старшего в таком нежном возрасте. Вероятно, как-то так в то время выглядели и они. Лошади, кошки, собаки, жуки, бабочки, листья с миллионами прожилок — все детально срисованные с натуры. Башни замков: явно выдуманные, они все равно напомнили Жану старые добрые стены штаба отряда. Люди на страницах блокнота тоже попадались: Жан встретил много портретов пожилых мужчины и женщины. Все эти портреты, если даже немного по-детски неумелые, были очень старательные, и раз появившись на страницах блокнота, человек узнавался и на другом рисунке, и на третьем. Блокнот был почти заполнен, и на середине его Жан отметил, что Моблит растет: рисунки его становятся еще лучше и интереснее. Жан не сомневался, чем обернутся такие старания при должном усердии. На последнем, самом свежем развороте, мальчик нарисовал этот самый пруд, а в нем — гигантского устрашающего кальмара. Жан поднял глаза и уставился на водную гладь — смирную и голубую под ясным небом. — Не волнуйтесь, я его выдумал, — сказал Моблит. — Так веселее. — Ты так красиво рисуешь, — от души признал Жан. — Похоже?.. — Да, — согласился Жан, сообразив, о чем спрашивает мальчик. — Очень похоже. Моблит забрал блокнот и вернул в карман. — А мою мать вы тоже знаете? Он так сказал это, точно хлыстом щелкнул. Жан замешкался; Моблит, видимо, расценил это как положительный ответ. — Вы же хотя бы спросите меня, хочу ли я ее видеть, да?.. Прежде чем… все остальное? Было очень странно видеть Моблита, который так сторонится Ханджи — даже если он на двадцать лет моложе и вообще другой человек. Что ж. Выходит, его родственники не оставили Жану выбора. Они ничего не рассказали пареньку. Это было дико, но теперь Жан этому не удивлялся и даже обрадовался — уж он бы точно нашел доброе слово для Ханджи, а их, похоже, нужны были сотни и тысячи. Жан помедлил, раздумывая, как лучше все сказать, и вдруг сообразил, что спешить не надо. — А ты не хочешь ее видеть? — Нет, конечно. — Почему? Моблит посмотрел на Жана так, что и без слов было ясно, что он хочет сказать — не ваше это дело. Для своих лет Моблит был, пожалуй, слишком ядовит и скептичен. А может, Жан и сам так легко судил обо всем в те годы — просто забыл? — Извини. А о каком таком остальном ты говоришь? Моблит фыркнул. — Да бросьте. Я прекрасно знаю, что они хотят найти ее и сбагрить меня ей. — Твой дядя так хочет? — Все они, — уверенно отрезал мальчик и усмехнулся. — Никак не могут выбрать, кому из них со мной возиться. Вот и ищут ее. Жан подумал, что Моблит может быть прав. Вероятно, именно таков и был план, чего бы там ни думал капитан Леви. Они искали не ее, но кого-нибудь, кто был ей близок; кого-нибудь, кто мог откликнуться в ответ на их появление из ниоткуда, и в этом смысле Жан представлял собой реальный шанс. Малец родился если не с золотой, то уж точно и не с деревянной ложкой во рту, но бабки с дедом, чтобы кормить его, не осталось; а оставшимся Бернерам он был чужой. Отпрыск самого неудачного в семье брата: сомнительное наследство. — Только я все равно к ней не поеду. Моблит очевидно испытывал теплые чувства к отцу, но что ему наговорили о матери, Жан мог только гадать. Он грустно посмотрел на мальчика. Высокомерие и брезгливость, облаченные в тело одиннадцатилетнего ребенка, были уродливее всего, что он видел и чувствовал сегодня — они выглядели карикатурой на манерных Бернеров. Если бы можно было вернуться в прошлое и почувствовать разведчику Моблиту, Жан нашел бы в себе еще больше сострадания после сегодняшних встреч. — Не поедешь, — согласился он. — Не сможешь. Она умерла. Он специально сказал это так жестко — не только для Моблита, но и для себя. Она умерла, пора было это признать. Моблит никак не изменился в лице, но примолк, и Жан подумал, что его это все же задело за живое. — Она пыталась убить хотя бы нескольких из тех колоссальных тварей, — добавил Жан, решив, что мальчику не может быть ни капли не любопытно. Он вспомнил падающий вниз уголек, пропавший в облаке пара и песка, и сделал усилие, чтобы голос его оставался ровным. — Тогда? В гул… земли? — Да. И ей это удалось. — Но зачем? — изумился мальчик. — Это… звучит глупо. Я читал. Их же было… ну, не знаю, тысячи? Сотни тысяч? Да. Это было глупо. А еще глупее было ничего не сделать. Сидеть в этой проклятой жестянке и оплакивать командора раньше времени. Может, маленького Моблита там и не хватало? Паренька, который вставил бы им мозги на место и сказал бы, как это ненормально — бросить его мать погибать одну. Жан все задавался вопросом, думала ли Ханджи о нем под конец; теперь ему было интересно, вспомнила ли она о маленьком Моблите. Наверняка она думала о них обоих. Уголек падал вниз, и картинка сыпалась в голове у Жана, как пепельные конфетти. — …Господин Кирштайн, что с вами? — Жан услышал звонкий мальчишеский голос над ухом. Сколько раз он вспоминал в мелочах те несколько мгновений, когда еще можно было что-то изменить, и захлебывался в густом киселе из собственной беспомощности: каждый раз ему все отчетливее казалось, что у них был этот шанс. Они могли развернуть лодку. Могло чудо какое-нибудь случиться. Имир могла бы что-нибудь сделать. Эрен мог бы что-нибудь сделать. Он, Жан, мог бы что-нибудь сделать. Что-то больше, чем спрятаться от звуков в собственных никчемных ладонях. Она заслуживала чуда, но они даже не попробовали. Земля была круглая и вертелась вокруг оси, вот что он узнал, вырвавшись за стены; теперь Жан слышал, как гнусно скрипит эта неповоротливая идиотка. — Извини, задумался, — признался Жан. — Значит, вы тоже разведчик, — догадался Моблит. — Раз знаете обоих моих родителей. А я думал, вы из того отряда, куда дядя писал. Из поискового. — Твой дядя писал моему другу. Мы оба были разведчики. Моблит нахмурился. Что-то его беспокоило; возможно, даже сердило. Жан не понял, что. Он все еще цеплялся за пути спасения в призрачном прошлом, и возвращаться в реальность было трудно. — А почему вы сразу не отдали Эрена военной полиции, когда они на суде просили?.. Эта фраза — жесткая, даже жестокая — помогла Жану прийти в себя окончательно. Моблит знал слишком много для простого ребенка — но Моблит и не был простым ребенком. Видимо, это было закономерно, раз все его дядьки служили в военполе, а бабка с дедом если и не дружили с Фрицами, то не в последних рядах от них стояли. — Почему ты думаешь, что это было бы правильно? — Что же, правильно было дать колоссам растоптать всех этих людей?.. Кто был виноват в этом? Не колючий ребенок — весь оставшийся в живых мир призывал их к ответу на этот вопрос, но не было ответа на него. Суд над судьбой Эрена и поступь колоссов разделяли четыре года, воля тысяч людей, желавших разного, и наивная вера таких, как Жан, в добрый конец. Невозможно было предугадать, как правильно; можно было только делать то, во что веришь. Жан попытался объяснить это Моблиту, но ничего не вышло, нужные слова не нашлись. Да откуда я, блядь, знаю, вот что мог сказать Жан, и это было бы честнее всего; и может, именно такой ответ Моблиту пришелся бы по душе. Но этого Жан тоже не успел сказать. — Я понял, — сказал мальчик. — Я читал. В газете писали. Значит, моя мать — командор разведотряда. Ханджи Зое. Дети вообще не читали газет. Никто, разве что этот. Все было верно. Кроме того, что узнать об этом он должен был иначе. Жан вздохнул. Где ему было соперничать с людьми, что вырастили этого паренька, ни слова правды не сказали ему про маму, не терпели разведчиков и бог весть какую бульварную прессу держали дома. Что бы он ни читал — это было явно какое-то дерьмо, вывернутые наизнанку слова кого-то из выживших. Жан уже понял, что единственный разведчик, которому досталась доля теплоты в сердце мальчика — это его отец; возможно, даже вопреки желанию его воспитателей. Осталось, чтобы он догадался, что господин Кирштайн был для его матери не просто другом и товарищем по мечу; тогда Жан уехал бы из парка совсем размазанным. — Спасибо, что рассказали, — сухо поблагодарил Моблит. Никто не выиграл от того, что этот ребенок не знал родителей. Жан вгляделся в его лицо и ощутил огромную, просто тяжеленную печаль. Можно ли было винить мертвых людей, отдавших сердца человечеству, за то, что их сын был одинок и несчастен? А если они облажались и перед человечеством тоже? — Как же ты будешь дальше? — вырвалось у Жана. Мальчик вскинул голову и недоуменно взглянул на него. — А? — Где? С кем? — Да ничего. Пойду в кадеты. Кадетские корпуса все еще не умерли, и хотя после них больше нельзя было распределиться в разведотряд, гарнизон и военная полиция оставались действующими — теперь и те, и другие служили обороне Парадиза. — Тебе бы рисовать учиться... Ну, хорошо, допустим. Но это только через год. — Да как-нибудь, — Моблит мотнул головой. — Они хоть и не горят желанием со мной возиться, но деваться-то некуда. Ну, если совсем не захотят — большое дело, приютов сейчас много. Королева Хистория — она ведь тоже из ваших? — Ты вообще ребенок?.. Или маленький старичок? Моблит смутился; Жану показалось — обиделся. — Мне пора. Извините, я пойду, — сказал мальчик осипшим голосом. — Тебя проводить? — Нет, благодарю. Я сам. И он протянул Жану свою маленькую ладонь, как и его дядька. — До свидания, — сказал Моблит, и Жан не успел ничего подумать в тот момент, но посмеялся над этим позже: это была не просто любезность, а пророческое прощание; уведомление о проделке, которой Жан еще не понял. Когда Моблит отошел уже так далеко, что скрылся из виду, Жан заметил рядом в траве его блокнот. Жан подобрал его и бросился к выходу из парка, но мальчика нигде уже не было видно — то ли быстро бегал, то ли знал другие секретные дорожки. Жан растерянно опустился на одну из скамеек и снова раскрыл блокнот. Он решил подождать, не вернется ли мальчик за пропажей, и теперь у него была вечность на то, чтобы рассмотреть все как следует, ничего не пропуская. На этот раз он нашел то, чего не заметил сразу — два прочно слипшихся листа. Жан огляделся по сторонам и постарался осторожно разъединить их ногтем; не сразу, но ему удалось. Рисунок занимал целый разворот и был подписан. «Лес гигантских деревьев», — прочитал Жан. На рисунке кроме гигантских деревьев был мальчик в зеленом плаще с крыльями — немного печальный и здорово напоминавший художника. — Э нет, дружок. Гигантские деревья будут повыше… А на последней странице, уже после пруда, Жан нашел новый рисунок, который удивил его еще больше. Это был его, Жана, профиль — ну и чудно же он выглядел с этой бородой и длинными волосами; сам как старик. И когда только успел маленький Моблит?.. Разве что когда Жан задумался, вспомнив самый дерьмовый день. Так крепко задумался, что ничего не замечал кругом. Рисунок этот тоже был подписан: вчитавшись, Жан понял, что это адрес. Он усмехнулся и еще раз пробежался по блокноту. Жуки, пауки, лягушки, ящерки, всякая живность, веточки, листочки, прожилки на них. Острый язык и хитрая голова. Может, он и не был похож на Ханджи лицом, но он был и ее сын тоже. Жан посидел еще немного над блокнотом, а потом побрел вон из парка — ему нужно было успеть на телеграф: вот и появились у него новости, чтобы написать Микасе.