Любовь есть смерть долга

Тяжелый шаг отзывался в стенах коридора. Но ещё тяжелее были накатывающие мысли. «Как спасти её, как спасти себя, как спасти обоих..» В первую очередь он думал о ней. О той, к чьей судьбе Боги не были милостливы. О той, что пережила столько кошмаров, несмотря на свой возраст. О ней, в глазами, словно драгоценные камни, которые смотрят в самую душу, окутывая своим невыраженным теплом. Столько нежности в ней, столько не пережитой любви, она ведь не познала и половины земных удовольствий. Знала только боль и страх, как это несправедливо к столь хрупкому созданию. Не допустит. Не позволит. Спасет! Душа Эпистата была истерзана. Сначала мыслями о том, что происходящее неправильно. Что нужно бросить все, забыть, закрыть на множественные замки где-то глубоко, может…внутри сердца. Следующим поводом было нарастающее чувство вины. Он и кто? Охотник и Шезму. Лед и пламень. Жизнь и смерть. «Прав был Тизиан. Это губительный союз. Стоим на пути, где оба можем головы лишиться.» Но её взгляд. Это был еще один повод для терзаний. Доверилась ему, своему палачу. Знала ведь, кто я и кем сама является. Но не отпрянула, не испугалась. Проявила ласку, помощь, могла ведь сторониться, зверем забитым прикинуться, обходить стороной. Но нет, приласкала, открылась, вверила свою жизнь…» Не подведет ее доверие, не посмеет. Открыв дверь он увидел Ёрана, спокойного, мирно ожидающего разговора. — Рассказывай, почем схватил девчонку? , — маска безразличия, что ему приходилось надевать всякий раз, когда речь заходила о Эве, сидела, как влитая. — Проследил за ней, Господин. У Пелийского была, открыто обсужд… — У Пелийского? Что делала там? , — невозмутимый тон сменился ревностным. Только бы маска не слетела, только бы сдержать себя в руках. Сохранить ту холодность. Не показать свое слабое место. — Обсуждала с ним, что кошмары мучают, что поганый черномаг она. Так и сказала. — Мало ли что она ляпнула, глупец?! Каждый шезму перед смертью всеми Богами клянется, что он не виноват, им тоже поверишь? — Но… — Не черномаг она, не видно на ней этого также ясно, как на других. Думаешь, я не смотрел, не подозревал? Решил, что ты в отряде теперь решаешь сам, что тебе делать? Судьбу вершишь над бедной девушкой? Она здесь брата потеряла, подругу, наставник напал, а ты схватил вот так без повода? , — он сказал это спокойно. Как факт. И ведь все это было правдой, будто бы он не стремился защитить ее, а просто справедливости хотел, нес волю Фараона. — Она сказала, что вы близки, Господин. Что ночь в ваших покоях провела… Должно быть это влияет на вашу снисходительность? Вот оно. Тот самый вопрос выбора, который, как Амен думал, наступит гораздо позже. На одной чаше весов правда, воля Фараона, его работа, его долг. На другой — всё. Его сердце, его душа, его счастье, будущее, и, что самое главное — её жизнь. Чёртов мальчишка! Он не промолчит, разнесет всему поселению и Фараону заодно, все сделает так, чтобы правым оказаться, оттого и сидит тут так спокойно, вальяжно. — Как смеешь ты, щенок! , — занося кинжал над своим некогда подчиненным, рука Амена ни разу не дрогнула, словно не убивал он, а давал жизнь. Жизнь их возможному счастью, их беспечному будущему. Тело Ёрана упало на холодный пол, глаза его закатились, а кровь скоро оказалась около ног Эпистата. Это было не убийство ради убийства. Он прекрасно понял, что охотник не смолчит. Его наглый тон, уверенная поза, уличающий взгляд, — все это выдавало то, что он был уверен в своих словах, наверное потому, что был в действительности прав. Прав в том, что услышал. И всё же разница была. Эва черномаг не по воле, не по желанию, не по призванию и предназначению, она Шезму из нужды, из обстоятельств, из-за тяжелого положения. Так ли было на самом деле? Так думало его сердце, и этого было достаточно. Амен вышел на воздух. Нашёл Тизиана и все ему рассказал. попросил помощи. — В самом деле взял и убил его? — Он нарушил мой приказ, он действовал за спиной, решил все сам, самоуправство я не прощаю, дело ведь не только в ней. — Не будешь же ты лишать головы каждого, кто прознает.? Я ведь тоже знаю, — без всякой злобы рассмеялся друг. — Не неси чушь, — рассмеялся Амен в ответ, — в общем, нужно прибраться там, думаю, ты и сам понял. — Сделаем. — Не хочу там оставаться сейчас, на подлеца глазеть, зайду к Эве, узнаю, как она… — Понял, постараемся поскорее. Амен брёл по поселению и размышлял. О родителях, о своем деле, о том, как смеется над ним судьба. Охотник полюбил Шезму, до его нелепо и неслыханно. Он не заметил как пришел. Дверь не заперта. «Ждала? Или не успела закрыть?» Он вошел в жилище спокойно, будто бы это обычное дело, к Эве нахаживать. Хотя да, вполне себе обычное… — Не спишь? — Нет, Господин, не спится, — она развернулась к нему всем телом, сидела за столиком, расчесывала волосы. За тем самым столиком, где не так давно стояло вино, возле которого она обрабатывала его рану и именно подле него они поцеловались впервые… Эва предстала перед ним в одной лишь ночнушке, что держалась на тонких бретелях. Ткань плотно облегала изгибы ее груди, и это не ускользнуло от мужчины. Её дыхание провоцировало некое движение среди этой тесной ночнушки. Она заметила. Заметила голодный, блуждающий взгляд. Кто знает, на скольких женщин он так смотрел? Так жадно, словно путник среди пустыни. О, нет, ни один путник не испывал столь сильной жажды. «Ни одна женщина не зажигала во мне такой пожар. Чувств, ощущений, эмоций, я пылаю в этом огне, а она смотрит на меня, и…становится еще жарче…» «Ну же, чего ты стоишь как вкопанный. Сделай же что-нибудь, Эпистат.» «Сидит здесь, кошка. Смотрит с вызовом, как раньше, уверенная, собранная, будто не была в темнице недавно. Уже и успела себя в порядок привести, от пыли не осталось и следа. Этот аромат лаванды, мяты и диких ягод…сумасшествие.» «Так и будем играть в гляделки? Давай, ну же… " «Сводит меня с ума, а я и радуюсь. Охотник попал в свою же ловушку. Как могу врать самому себе, пропал…» «Нет смысла ждать, могу ведь и сама приблизится.» Эва поднялась, уверенно шла, сокращая расстояние между ними. Она уже знала, чего хочет и к чему это приведет. «Пусть мир катится в Дуат!» — думала девушка, а тем временем расстояние между ней и Эпистатом сократилось до уровня поцелуя… Горячие губы накрыли его, нежные руки обвили шею, грудью прижалась она к нему, всем телом, насколько это было вообще возможно. «О, Исфет, сил терпеть нет больше!» — Амен углублял поцелуй, приоткрывая рот и выпуская свой язык, он уверенно нашел её. Этот отклик многое прояснил между ними, их истинные желания, что скрывали оба, их чувства, сны, мечты, фантазии, все сплелось воедино, как сплелись и их языки. Он жадно трогал ее тело, бесстыдно шарясь под тканью тонкой ночнушки, а девушка была только рада. Каждое прикосновение — ожог. Пламя, что горит между ними, распаляется все больше, сродне огню, заполучившему кислород. Мгновение… и вот Эва уже обхватила торс мужчины ногами, находясь прижатой к стене. Тепло его тела — всё, что нужно ей в эту ночь. Её руки также блуждают по телу Эпистата, всё, что когда-то казалось невозможным — сбудется сегодня. Шрамы, игзибы, платиновые волосы — всё подвластно ей. Сегодня они во власти друг друга, но было ли по-другому до этого момента? — Эвтида, будь моей… — Уже…готова, Господин, — что это? Слова, льющиеся из уст самой Хаткор? Что за приятные уху звуки? Самые желанные слова только что показались в комнате и попали прямо в сердце Эпистата. Не медля он спустился к её шее, покрывая поцелуями изгибы нежной кожи. Прокладывая дорожу от самого уха к груди. Эва обмякла в этой пучине наслаждений. «Так вот, о чем рассказывали девушки в храме?» — пронеслось у нее в голове? В эту секунду сильные руки подхватили её и без труда отнесли к кровати, нежно уложив на неё. Он целовал Эву, как самый хрупкий цветок, как самую желанную жертву… Он пообещал себе, что покажет ей всю сторону удовольствий. Поэтому незамедлительно приступил к изучению каждого ее изгиба. нависая над ней, целуя грудь одну за другой, то нежно обволакивая губами сосок, то аккуратно прикусывая. Её тягучие стоны тут же раздались по жилищу… Мужчина спускался все ниже, а его возбуждение только росло. Он целовал её живот, нежную кожу, спускаясь все ниже. Манил. Дразнил… А она изнемогала. И вот Амен уже целует ее бедра, колени, внутреннюю сторону бедра, и… -Ах! , — она не сдерживается, прикрывая рот рукой. Он целует Эву в самом интимном месте, честно, и сам от себя того не ожидая. Амен нежен, аккуратен, оттягивает момент своего удовольствия, лишь бы как можно лучше подготовить её. Придерживая бедра, он проникает в её промежность. Так тепло, влажно…узко. Амен уже предвкушает свой триумф, и начинает двигать пальцы внутри девушки. Когда Эва начинает двигаться ему на встречу, он понимает — пора… Всё также нависая над хрупкой Эвтидой он целует её, как бы спрашивая разрешения. «Готова» — импульсом отдаётся во всем её теле, которое беззастенчиво прижимается к нему, ожидая продолжения. Оттягивая момент, Амен смотрит ей в глаза, как завороженный. Разум мужчины ему больше не принадлежит, как и сердце, и телом он скоро станет полностью её… Аккуратное движение вперед. Её глаза распахиваются, а губы раскрываются, Амен тянется к Эве, чтобы поцеловать. Может так он у него получится унять боль? Ещё одно движение вперед. Её руки хватаются за его спину. Плевать, пусть исцарапает ему все тело, может останутся шрамы — как напоминание об этой ночи. Толчок. Стон. Толчок. Поцелуй. Толчок. Вздох. Толчок. Губы на её шее, рисуют узоры и печати, кричащие «она принадлежит ему». Толчок. Выдох. Толчок. Волна удовольствия. Она остается в его объятиях. Нежный поцелуй как завершение самой важной из их будущих ночей. Это не просто близость, эта ночь как обещание, что она принадлежит ему, а он — всецело её… Он всегда будет за неё, защищать, будет тенью спокойствия за её спиной. Она же всегда будет светом в его, как он думал «каменном» сердце. Та, ради которой он убьет, та, ради которой он погибнет. Та, ради которой, кажется, был сотворен этот мир и та, ради которой этот мир продолжает жить. Оказавшись в крепких объятиях, Эва, только прижав голову к родной груди сразу же провалилась в сон. Слова оказались не нужны, когда от счастья кричало сердце…