Горящий нимб.

      — Пиздец… — Лэрин забралась на унитаз с ногами, держась трясущимися руками за кудрявую голову, будучи в умопомрачающем ужасе с происходящего и уже произошедшего. Она не сможет вечно прятаться в этой жалкой туалетной кабинке, и она понимает это по тому, как кот уже активно делает попытки вынуть рыженькую из своего укрытия, пробивая дверь, — Пиздец…       Её распирало от наступившей тревоги. Она хваталась за свои волосы, за лицо, за воротник свитера — за что угодно, будто бы это был спасательный круг утопающего. От любого звука Лэрин вздрагивала; ей приходилось учащённо дышать, чуть ли не задыхаться, и при этом вдыхать туалетные запахи. Она лишь пыталась успокоиться, переводя дыхание, но каждый новый вздох только накалял и без того перенапряжённую душу. Совершенно не контролируя свою речь, Лэрин материлась без остановки, повторяя ругательные слова, как молитву или стихотворение.       Обескураживающее волнение ураганом вскружило её рассудок, а на глаза словно повязали чёрную повязку. «Что делать?! Что мне теперь делать?» — кричала она у себя в голове, но от напряжения она не могла ответить себе хотя бы «не знаю». Совершенно никакие идеи не приходят в голову, их попросту нет. Если во все предыдущие разы к ней в голову так или иначе закрадывались какие-то затеи о том, как выкрутиться из опасной ситуации, сейчас в её голове лишь хаос и неразбериха.       Страх был смешан со всем негативом, который только может испытывать человек. И помимо всего прочего было отчаяние. Росло чувство безнадёжности в момент, когда Лэрин признала, что хоть у неё и бойкий характер, закаляемый на протяжении всей жизни, и непоколебимые принципы, и есть искреннее желание и активные, пусть и не до конца продуманные, попытки сбежать, Лэрин всё же проиграла. Кот добился своего. Сердце замирало каждый раз, когда девушка понимала это. Когда понимала, в какой кошмар она погрязла с головой, безвылазно. Она хотела бы успокоить себя тем, что, скорее всего, она не беременна, а ей это просто кажется. Она же больная на голову? Вот, ей мерещится, она бесплодна. Но в душе Лэрин понимала, что на самом деле внутри неё уже зарождается новая жизнь. Или жизни. Нежеланные, опасные.       Когда дверца была открыта, перед котом оказалась совершенно бледная и вусмерть напуганная девушка, похолодевшая от страха. Её глаза упёрлись на него умоляюще. Взгляд Лэрин хранил в себе тысячи разных эмоций, мыслей, чувств — всё сразу. Перебирать их все бессмысленно, кот не захотел играть с ней в эти гляделки. Пока он, когтями схватив за рукав свитера, вытаскивал её из узенькой комнатки, Лэрин что-то лепетала едва слышно, вроде как о просьбе отпустить, перестать и всё в этом духе. Даже если она скажет громче и внятнее, вряд ли кот послушается.

      « Даже если сюда приедут копы, они не спасут меня!

Где мои друзья? Я хочу домой… »

      Взор помутнел, закружилась голова.

« Этот ребёнок не должен родиться.

Я не дам ему родиться.

Эта тварь не отнимет его у меня.

Я лучше сдохну, пока не поздно… »

      Лэрин уже не стояла на ногах.

      « Отныне, это и мой дом. Я не покину его.

Я так решила, не Прототип, и даже не Теодор.

Меня никто не ищет. Меня никто не ищет. Меня никто не ищет. »

      Лэрин потеряла сознание.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

      В тёмной комнате с гниющими стенами, под крохотным светом единственной лампочки стояла красивая, пёстрая детская колыбель-качалка. Она была увешана подвесками с игрушками, пластмассовыми звёздочками, Лунами, Солнцами. Они были потемневшими и блеклыми из-за вековой пыли, скопившейся на них. В воздухе витал запах гнили, плесени и сырости. И лишь тоненький аромат миловидной, но уставшей девушки перебивал всю какофонию из зловоний в комнате.       Тёплый, неяркий свет падал на её фарфорово-белое лицо, усыпанное веснушками, на её кучеряжки, блестел в её круглых очках с потрескавшимися линзами. На её тонкой шее виднелись затянувшиеся шрамы, синяки, свежие ссадины и царапины. В её слабых руках ютился кулёчек из детских пелёнок в цветочный узор.       Рыжеволосая девушка убаюкивала свой кулёк — ребёнка, завёрнутого в эти цветочные пелёнки, и напевала осевшим, хриплым голосом дивный колыбельный мотив. Она грустно улыбалась, глядя на свёрток в своих руках, нежно покачивала его, погружая в спокойный младенческий сон.       По завершении, она осторожно уложила его в кроватку, придерживая голову. Тихонечко, она качала кроватку с дугообразными ножками, продолжая напевать усыпляющую песню. Эта юная мама никогда не знала материнской любви, но вполне могла излучать её сама в отношении своего ребёнка. Она любила этот крохотный комочек всем нутром, готова была отдать всё-всё ради его жизни. Её кровинушка. Как могут какие-то проблемы помешать ей любить этого ребёнка? Никак. Она не будет спать, вместо этого постоянно караулить малыша, чтобы никто не забрал его. Никто и никогда не отнимет у неё ребёнка. И всё равно, что она сама ещё далеко не взрослая.       Не дойдя до конца, песня оборвалась, когда уже ранее знакомая для девушки тёмная сущность, похожая на человека, материализовалась у неё за спиной, и она почувствовала его цепкие руки на своей талии. Эта сущность являлась к ней во снах, была одной из галлюцинаций при сонном параличе. Кучерявая непроизвольно хмыкнула от того, как резко и грубо он прижал её к себе.       — Лэрин… — тихо и сокровенно прошептал мужской голос ей на ухо. Девушка стояла неподвижно, догадываясь, что любое движение может отразиться на её хрупком теле очередными увечьями. Она одновременно и знала, и не знала человека позади.       Семейная обстановка сменилась обстановкой страха за свою жизнь и за жизнь ребёнка, сладко спящего в люльке. В гнездо синицы прилетел голодный ястреб, чтобы разворошить его и полакомиться отложенными яйцами. Синица не хочет этого, но и сопротивляться не может. Человек позади неё крепко держал, сдавливал изгиб её туловища, будто бы она каким-то чудом могла бы вырваться из его хватки. Словно удавы, его руки обхватывали девушку, что затрудняло дыхание. Его длинные пальцы сжимали живот Лэрин и сминали, почти рвали в клочья одежду, покрывающего его.       Рыжеволосая дрожала, её дыхание стало в разы чаще, но она словно потерялась от его прикосновений, в животе возникло непонятное чувство; в то время как монстр за спиной прислонился своим человеческим лицом к гладкой, изувеченной шее девушки. Проведя по ней носом, при этом жадно вдыхая манящий аромат девичьего тела, он прикоснулся своими холодными губами к её с бешенной скоростью пульсирующей шейной артерии, тем самым заставив девушку содрогнуться в его могучих, уверенных мужских руках. Он водил своими губами по её гладкой, как шёлк, коже, то спускаясь к плечам, то поднимаясь к ушам. Словно ему нужно было бы уже прекратить, но никак не мог заставить себя оторваться от этой девушки.       — …Не строй из себя хорошую мать, — продолжил говорить мужчина шёпотом. В его словах звучала как нотка сладострастного вожделения, так и нотка печали, огорчения и немного вполне искреннего сочувствия, — Ты ей никогда не станешь.

      Лэрин обескураженно, словно пристрелянная из ружья, взглянула на своего малыша.       Но вместо его головы из пелёнок торчала голова безобразной, безглазой, неживой       куклы.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

      Темнота рассеялась, глаза Лэрин снова упёрлись в потолок её комнаты. Поначалу её тело не слушалось, не хотело просыпаться вместе с ней, и ей даже подумалось, что это опять сонный паралич. Но это длилось всего секунд 5-10, по истечении которых она хоть и вяло, но смогла двигаться. Сев в мятой, не заправленной кровати, Лэрин чесала голову, расправляя на ней слипшиеся кудряшки.       Сон, непременно, странный. Хотя, в нём отряжены все её главные страхи. Рождение ребёнка, чувство ответственности за него и надвигающаяся опасность, от которой невозможно укрыться. Всё тело ныло и рыдало. Лэрин чувствовала себя не выспавшейся и слишком уставшей, чтобы жить; пробуждение оставило гаденькое «послевкусие», настроение было таким разбитым, что не хотелось ничего, кроме как уснуть и больше никогда не проснуться — умереть во сне, тихо, спокойно, безболезненно.       Эта мысль неправильная. Или же… Лэрин вновь ощупала свой живот, надеясь, что то, что она смогла нащупать за несколько минут до отключки — галлюцинация, не более того. Но нет. Твёрдость внизу живота по прежнему оставалась такой же, возможно, стало даже больше и твёрже, но незначительно. Лэрин хныкнула, в её зелёных глазах снова навернулись слёзы. Сколько можно плакать? Как в её глазах умещается столько слёз? Если собрать все её слёзы, пролитые во время пребывания на фабрике, и слить их в литровую банку, то она бы заполнилась до краёв и при этом выливалось бы ещё. Это образно, преувеличенно, конечно, но впечатление складывается такое. Лэрин понимает, что от слёз только сильнее болит голова, опухает лицо и все дела, но ничего не может поделать.       У неё никогда не было ни кист, ни опухолей, и каждый раз при осмотре врач отмечал, что у неё хорошие, здоровые органы репродуктивной системы. Да она и сама знает о своём наследственно хорошем здоровье, ведь воспитательница Лэрин, некогда знакомая с её родителями, утверждала, что у девочки довольно много братьев и сестёр, что говорит о хорошей фертильности и крепком здоровье её родителей. Это могло передаться и ей.       Каждое новое телодвижение отзывалось болевыми ощущениями внизу. Огорчённо вздохнув, Лэрин поняла, что, похоже, пока она была без сознания, котик не упустил столь удобной возможности воспользоваться её телом для удовлетворения своих нужд. Тошнотворное чувство пробежало горячей дробью по её позвоночнику. Стыд, ненависть… и отчаяние. В который раз он уже сделал с ней это? Четвёртый, пятый? Лэрин обняла свои плечи руками и тут же отпрянула: сильная боль от царапин ощутилась при прикосновении к плечам. Царапины не глубокие, но кровоточащие и очень болезненные, ноющие.       Она начала размышлять о дальнейших своих действиях, в смысле, о детальной разработке плана своего побега. И тут же закончила. Отчаяние отбивало её чувство сражаться за свободу. Тушило огонёк жизни в её сердце, не оставляя даже тлеющих угольков. Она сбилась со счёта, который день она уже проживает в этой фабрике, взаперти, сколько раз она прорыдала, сколько ран на её теле, свежих и старых. От прежней Лэрин осталось лишь слово, а она сама потеряла себя, боевую, принципиальную, никогда не сдающуюся. Она сдалась. Всё.       Её взгляд становился безжизненным и угасал в считанные секунды, даже слёзы на время перестали течь по её болезненно бледным щекам. Зелёные глаза окрашивались в унылый серый, а огненно-рыжие волосы на голове тускнели, теряли свой былой яркий окрас. Дыхание замедлилось, а тело Лэрин смягчилось, будто бы избавилось от всего напряжения. Она терпела больше двух недель этого ада. Пыталась найти лазейки, не верила, что останется здесь навсегда. Она была уверена, что однажды выйдет из этой тюрьмы, что ей помогут, что не бывает безвыходных ситуаций. Это правда, их действительно нет… вот только не все выходы благополучные. Лэрин поняла это сполна, когда всё же выбрала один из таких, освободив себя от тяжкого бремени. Ребёнок ли это в её животе или болезнь — не важно. Она сделает всё возможное, чтобы планы Кота-Дремота никогда не осуществились.       Её время пришло. Девушка невзначай встала с кровати и летящей походкой направилась в сторону выхода из комнаты. Под её лёгкими шагами не скрипел пол, словно она невесомая, как призрак. Со всех рамок на настенных портретах были сняты стеклянные прокладки, защищающие изображения на них. Стекла у неё не оказалось, пускай. Лэрин знает, где лежит то, что поможет ей. Дрожащая от страха и томного предвкушения, она повернула в сторону комнаты воспитателей, где когда-то нашла одежду на свой размер. Решётки были подняты, значит, придётся действовать быстрее, чем задумывалось. Кот ходит поблизости, возможно следит за ней прямо сейчас.       Оказавшись в комнате воспитателей, её атаковали сомнения.       Она так долго боролась и вот так теперь готова всё бросить, сдаться? Разве этому её учили? Разве для этого её растили бойцом, сильным человеком, чтобы она в конце концов сдалась? А как же… как же мисс Ловетт? За время, что Лэрин была в разлуке со своей воспитательницей, она успела соскучиться и переосмыслить их взаимоотношения. Начала по-настоящему ценить заботу мисс Ловетт только когда лишилась её. Лэрин представила, как она вернётся домой, в дверях будет встречать мисс Ловетт с распростёртыми, тёплыми, как у родного человека, объятиями. Бедная мисс Ловетт… она будет так горько плакать, когда обо всём узнает. Лицо Лэрин скорчилось от нахлынувших с новой силой слёз, которые она стирала рукавами свитера, попутно поглаживая своё лицо и волосы, успокаивая. А что на счёт одногруппников, соседей, друзей? Если бы Лэрин взяла себя в руки и продолжила прокладывать себе путь на свободу, то с большой вероятностью у неё бы это получилось в конце концов… а так она бросает всё, как есть, оставляет этот мир и тех, кто любит Лэрин, кто скучает по ней. Кто ищет и ждёт её каждый день, каждую ночь, высматривает в окно, караулит телефон в ожидании заветного звонка.       Никому не известно, что нас ждёт после смерти. Тоска по близким смешивается с тем, что Лэрин никогда больше не вздохнёт чистого, свежего воздуха, не поест вкуснейших блюд, не увидит Солнце, Луну, звёзды. Не будет испытывать всего спектра эмоций, так будоражащих организм, насыщающих повседневную жизнь. Не искупается больше в воде, не умоется мылом, не будет нежиться в приятной на ощупь постели, не услышит любимых песен… ничего из того, что она любит, что любят все люди в своей жизни. Лэрин больше не сможет ощутить все те мелочи, которые придают серым будням множество разных пёстрых красок.       Лэрин замялась в пороге, на долю секунды в её глаза вернулись ярко-зелёные оттенки и желание продолжить бороться. Нет. Так не может продолжаться. Если она не сделает это сейчас, потом будет только хуже, небеса не смилуются. Она не выберется из фабрики. Это западня. Нужно подвести к завершению это приключение здесь и сейчас. Тяжело вздохнув неполной грудью, Лэрин снова стала блеклой, поникшей. Её утомлённые глаза выискивали диковинный комод.       Порывшись в нём немного, она вытащила оттуда огромную аптечку: коричневая кожаная параллелипипедная сумка, будто из-под старого телевизора. Сомнения в том, что она поступает правильно, уже отступали, но Лэрин всё же понимала, что её жизнь не закончена. Что она многое не доделала и там, наверху, в мире людей, и здесь, на заброшенной фабрике. Эта жизнь прожита зря, дальше только мучения. Девушка не переставала тяжело вздыхать, когда нежелание умирать так рано вот-вот бы поразило бы её. Слишком слабая Лэрин.       Всё, что было потом, было, как в красном тумане. Совершенно разные таблетки залетали в её рот и сразу же, без разбору, проглатывались. Только и были слышны шорохи блистеров от медикаментов, которые Лэрин запивала слезами и давилась. Она не хотела всего этого. Она хотела жить. Но в этих же словах видно и оправдание её спонтанного поступка — она хотела жить. Именно жить, а не выживать.       «Простите меня. Простите, мисс Ловетт. Простите, Бригитта и Том. Прости, Сэмми, хотя, наверное ты даже не будешь грустить по мне. Тео, ты тоже не обессудь. Не помешай мне, прошу тебя…»       Она решила, что будет глотать таблетки до тех пор, пока не почувствует так называемый «результат». Прикончив один блистер каких-то таблеток, она вслепую схватила следующий (в комнате было темно, свет шёл только из коридора, от напольных ламп вдоль него). Устремляющиеся шаги в сторону этой комнаты заставили Лэрин ускориться. Прям как когда-то спешно доедая свой завтрак рано утром, опаздывая на школьный автобус, Лэрин старалась успеть принять как можно больше препаратов, чтоб наверняка они сделали своё дело.       Когти болюче схватили её плечи, оттянув от аптечки. Мир потерял звуки, запахи, будто бы стоял на паузе. Лэрин всё ещё отщипывала от блистера таблетки и нещадно совала их себе в рот, пока кот наконец не вырвал их у неё из рук. Ошеломлённо, он осматривал её с ног до головы, смотрел на аптечку и уже опустошённый блистер, валяющийся на полу. Лэрин смотрела на него безэмоционально и совершенно бесстрашно, к чему кот совсем не привык и оттого растерялся, не до конца осознавая, что здесь вообще произошло. Не порядок.       — Побьёшь меня? — послышалось от Лэрин хрипло, с былой дерзостью.       Раз сама напросилась, кот смачно ударил её по щеке. От такого удара, она сразу оказалась на полу, всё ещё в сознании. Она не хотела вставать. Пусть так и умрёт. Пожалуйста. Вот сейчас, пока ещё не так больно, самое время покинуть этот мир. Ну давай же.       Бело-лунные глазки Кота-Дремота бегали по комнате, задумчиво и непонимающе. И всё же, до него, кажется, начало доходить.       Кот без промедления взял Лэрин обеими передними лапами за кости её таза и перевернул вниз головой, после чего начал встряхивать её. Этим он добивался того, чтобы таблетки, которые она уже успела принять, вышли наружу. Девушка не могла сопротивляться, поэтому просто держала руки наготове, если тот резко отпустит её и она полетит на пол.       Он не просто лихорадочно тряс её тело: в добавок, своей достаточно широкой лапой он сжимал туловище Лэрин, будто бы она тюбик зубной пасты. Это он делал с той же целью: чтобы опустошить её желудок.       — Ну хватит! — нарушила молчание Лэрин, когда кот сжал её чересчур сильно, — Опусти меня на пол! Теодор!       Девушке пришлось согнуться, чтобы ударить лапы, которые её держат. И в этот момент начала чувствовать себя совсем нехорошо. Чувство голода стало аукаться тошнотой, тем более, что Лэрин затравила себя таблетками натощак. Как бы она не шлёпала кота по лапам, не выкрикивала его имя, не ругалась, он продолжал начатое, впрочем, как и всегда делает. Жар ударил в голову, а рвотная масса медленно поднялась по пищеводу вверх.       — Отпусти, меня тошнит… — сказала Лэрин, еле удерживаясь от того, чтобы не стать живым фонтаном. Пока живым…       Всё-таки, он отпустил её, и в ту же секунду девушка уползла к тумбочке, чтобы, скрывшись за нею, опустошиться.       Пара секунд и часть таблеток, почти растворившихся в желчи, слюне и прочих биологических жидкостях, оказались омерзительной кашей на деревянном полу. Лэрин смотрела на это дерьмище и понимала, что это не все таблетки, которые она приняла. Возникли смешанные чувства: и хорошо, что не все, значит ещё есть шанс «довести дело до конца», и плохо… потому что… Лэрин всё ещё сомневалась в том, что делает всё правильно. Она не так видела свою смерть. Так или иначе, девушка убеждена, что как бы ей ни хотелось расставаться со своей насыщенной, пусть и загнанной в угол жизнью, она практически вынуждена сделать это.       «Я просто хочу, чтобы всё это закончилось…»       Следующие несколько часов были очень весёлыми. Кот отыскал градусник, в той же аптечке, и каждый раз, используя его, убеждался, что температура Лэрин не спадала ни на градус, а только росла; максимально — до сорока и двух. Всё это время Лэрин была ни жива, ни мертва, её дыхание было то размеренным, то частым, то она вообще задыхалась. Сознание тоже играло какую-то странную игру: каждые пару минут Лэрин отрубалась на несколько секунд, а затем снова просыпалась, на те же пару минут. И всё время, что она была в сознании, она в каком-то ауте глядела в пустоту остекленевшим взглядом своих серо-зелёных глаз, будто она что-то довольно интересное видела на этом деревянном потолке или на этих стенах с зелёными обоями. В руках был сильный тремор, по всему телу дрожь. Несмотря на то, что была высокая температура, руки Лэрин оставались окоченевшими. Лоб, шея, живот горели, хоть омлет на них жарь.       Внутреннее состояние девушки описать сложно. Шум в ушах, звон, ломкость во всём теле, сильная усталость. Тело казалось тяжёлой, непосильной ношей, балластом, от которого хочется избавиться как можно скорее. Перед глазами плыл весь мир, она слышала голоса знакомых людей, словно они совсем неподалёку. В одну секунду, Лэрин убита горем и плачет, в другую беспричинно счастливая и облегчённо улыбается.       Самое пугающее — сердцебиение. Аритмия с редкими ударами сердца в минуту, когда каждый пропущенный удар сердца приближал Лэрин к апостолу Петру, сменялась тахикардией, когда в одну секунду ударов сердца могло быть как минимум три. А потом снова аритмия, снова тахикардия… Давление даже проверять страшно. Это были совершенно новые ощущения. Она могла чувствовать, как сердце уже почти пробило грудную клетку своими ударами, мысли не так быстро кружились в голове, как билось сердце. Такими темпами, скоро случится фибрилляция, и Лэрин наконец перестанет ощущать весь этот ад, потому что либо она умрёт, либо потеряет сознание, а уже потом умрёт. Было видно даже, как дрожит одежда и трясутся волосы от сердечных импульсов. Всё тело пульсировало, а Лэрин не могла отдышаться, словно пробежала марафон.       Ей хотелось бы полностью окунуться в ледяную воду, чтобы остудиться. Она сняла с себя свитер, джинсы, обувь и лежала в одной тоненькой маечке и трусах, потому что было невыносимо жарко, будто её пекли заживо, хотя в комнате была нормальная, даже немного пониженная температура.       Ко всему прочему, добавилась боль в животе. Первый раз, месячные, цистит, схватки — с чем бы не сравнить, боль была адская. Лэрин ворочалась в кровати, вороша пододеяльник, комкая одеяло, хватаясь за подушки, в агонии, терпеливо дожидалась конца этого кошмара. Она уже не скулила — она кричала и била ногами кровать и стены. Она давно пожалела, что пошла на это. Лучше бы Лэрин поискала другой способ…       — Теодор, пожалуйста, уходи, — в промежутке между затишьем и агонией молвила надрывисто девушка наблюдающему за ней коту. Вся её кожа сверкала от пота, глаза покраснели от слёз, напряжения и лопнувших сосудов.       От произнесённых Лэрин слов, кот бросил на неё тревожный, больше взбешённый взгляд. Эта интонация, эти слова, даже голос… снова навели на него чувство дежавю. Очень знакомо. Он чуть снова ушёл бы в ступор, если бы Лэрин не завыла от боли.       В чайнике с коротким шнуром, стоявшем за тумбочкой на полу, как можно ближе к задрипанной розетке, всё ещё была вода, уже остывшая, холодная, подходящая для остужения горячего лба Лэрин. Забрав с её головы эту тряпочку, вроде как являющуюся лоскутом первой попавшейся детской одежды из шкафа, кот опустил её в чайник, чтобы она напиталась холодной водой. Он проделывал эту процедуру уже несколько раз, улавливая момент, когда девушка не так часто ворочается.       В ожидании, пока тряпка охладится, Дрёма взглянул на кровать с лежащей на ней Лэрин, организм которой борется с медикаментозным ядом не на жизнь, а на смерть. Девушка прерывисто дышала, глядя в глаза кота, при этом, с каждым тяжело дававшимся ей вдохом, она становилась всё бледнее. Её образ тускнел, а тело то расслаблялось, то напрягалось, как в одной сильной судороге.       Положив в конце концов ей уже свежую, охлаждающую ткань на лоб, кот заметил, что её взгляд начал заметно меняться. Обычно, такие изменения приходятся Теодору по душе, он очень любит наблюдать такое, но не сейчас, не с тем человеком. Когда из её носа прочертила тонкую, но густую полоску красная кровь, вдоль по щеке и каплями на простыню, стало ясно, что уже мало что можно сделать.       Не особо рассчитывая на то, что после всех этих таблеток она сможет выкарабкаться, кот раз за разом продолжал реанимировать Лэрин, когда сердце переставало биться. Сложная ситуация, не прекращающееся напряжение, злость, если ничего не получается. Всё случившееся не хотелось вспоминать когда-либо. Лучше притвориться, будто ничего не было. Коту приятнее убивать, а не спасать людей — это факт. Однако он перепробовал… все доступные методики, чтобы стабилизировать состояние Лэрин. Может, это и помогло, но девушка всё ещё находилась на грани, и оставление её одной могло стать роковой ошибкой. Поэтому кот всё время находился с ней. Хотя у него, так-то, кроме Лэрин была и своя, иная жизнь, там, вне Дома Милого Дома. В последнее время он изрядно позабросил её, а после суицидального выпада Лэрин так вообще перестал появляться на поверхности. Он словно знал заранее, что она в таком ментальном состоянии, не накладывая на себя руки, долго не протянет.       Он мог объяснить себе, почему он занимается всем этим. Во-первых, она сможет прокормить и его, и остальное голодающее население фабрики. Собой же. Это и есть главная причина — нет Лэрин, нет дополнительного источника пропитания… Во-вторых, Лэрин, как никак, стала вторым поистине любимым развлечением кота, этого не отнять; кто, как не она, превозносит такое разнообразие и красочность в его суровое житие. Первое, скорее не развлечение, а святая обязанность, которую кот ценит и чтит — поклонение интересному ему Прототипу. Всяких других объяснений кот себе не давал. С другой стороны, в нём складывалось небольшое понимание, что есть ещё как минимум одна причина того, зачем кот так печётся о Лэрин, помимо всех прочих названных и заведомо единственных правильных. Но эта причина заставляла мысли Теодора путаться, что он ненавидел, поэтому другими мотивами его поведение трактовать нельзя. Так он себе твердит с хлипкой уверенностью.       Время утекало в бесконечность, а Лэрин всё не просыпалась. У неё был крайне слабый, почти ненащупываемый и редкий пульс, а дыхание медленное и тихое. С виду и не скажешь, что живой человек. Даже зрачки не реагировали на свет… может, это побочный эффект от таблеток?       Сидя у её кровати, пустой, истощённый от вечной настороженности и бессонницы, кот следил за, вроде как, спящей девушкой. Теодор не испытывал чувство страха — как и все другие чувства, страх для него большая редкость. Из-за того, что его холодный рассудок далеко не часто будоражат разного рода эмоции, он привык к их отсутствию, полюбив вместо них «порядок». Ему по душе знать в лицо все свои чувства, ощущения; и сталкиваться с чем-то новым, неизвестным, приводит Теодора в бешенство, заставляет не на шутку разозлиться. С Лэрин, как и с Прототипом, сохранять такое, скажем так, «однообразие» (то есть, когда все эмоции, что он испытывает при взаимодействии с этими двумя, не мешаются между собой и не являются сложными для понимания) довольно затруднительно. И всё же, Лэрин вызывает больше вспышек негативных эмоций, чем Прототип, потому что кот его любит, а Лэрин… что?       Запутавшись, кот томно вздохнул, поняв, что просто устал. Он давно не спал, быть может, уже один или два дня. Его график сна совершенно беспорядочный в том плане, что он может не спать по многу дней подряд, а спать от нескольких минут до суток. Это связано с жизнью, требующей чуть ли не постоянного бодрствования, и с тем, что не устав как следует, кот не может уснуть (вероятно, потому что остаются силы много думать). Вот именно сейчас он знает, что достаточно устал для хорошего сна.       Не особо размышляя над местом для сна, кот переполз через Лэрин и лёг сбоку, на широкую, сделанную ею же, двуспальную кровать. В голове промелькнула забавная мысль, а не для кота ли она постаралась, сделала кровать шире? И почти сразу соприкоснувшись с подушкой кот принялся восстанавливать свои силы.              Ещё не открыв глаза, Лэрин проснулась. И такое случается, когда спишь не дома, мозг воображает себе спросонья, что находится в своей родной кровати в своей родной комнате, а не где-то в другом месте. Что Лэрин у себя, в детском доме, проснулась слишком рано, все ещё спят, потому что в коридоре тихо. Уют, спокойствие, безмятежность. Мягкая, тёплая постель, одеяло, заботливо защищающее Лэрин от замерзания. И слышно даже, как Бригитта сопит рядышком.       Бригитта? Открыв глаза, Лэрин незамедлительно посмотрела в сторону, откуда услышала дыхание. К сожалению, она не была у себя дома, она была на фабрике, в той самой комнате, где помирала несколько часов назад от передозировки медикаментами. И к ещё большему сожалению, рядом спала вовсе не Бригитта. Улёгшись рядом, покуда хватило места, дрых кот неспокойным сном. Волосы на голове девушки встали дыбом от его вида. Только не заново. Неужели она выжила? Не может быть такого.       Зрачки в его тёмных глазах не горели, как когда он бодрствует, значит, он с «закрытыми глазами». Его дыхание размеренное, голова лежит на подушке так, чтобы не совсем пропорциональному телу, где голова широкая, а туловище сравнительно уже, было более-менее удобно лежать. Хвост был раскидан по всей кровати, а когти в лапах частично «всосались» в пальцы, от чего обрели менее пугающий вид.       Лэрин старалась не шевелиться, пролежать так ещё дольше, но тело ломило от долгого лежания, хотелось пить, в туалет, просто подышать и прогуляться. Кот никак не касался её, что открывало массу возможностей для Лэрин. Сохраняя тишину, она начала медленно, аккуратно подниматься с кровати, пытаясь не разбудить кота, и выйти в коридор. А там может и… убежать? Дверь открыта, иди ищи выход из Дома Милого Дома. Неуловимый шанс.       Поднявшись, Лэрин не успела сделать и шаг, как её запястье схватила массивная лапа с острыми когтями. Не поворачиваясь, Лэрин послушно села обратно на кровать, опустив голову, словно испытывая вину за то, что хотела сбежать, но на самом деле злясь, что она снова попалась. Хотя она была осторожна и беззвучна, как ниндзя, и даже лучше… Видимо, кот обладает поистине чутким сном. Или он не спал вовсе.       Кот продолжал держать её запястье, при этом сам не хотел подниматься. Лэрин не была намерена спать с ним рядом ещё хоть раз. Она подумала, что раз уйти из жизни не вышло, придётся набраться сил и вернуться к своему нелюбимому долгосрочному плану побега. То бишь идти на сближение с котом. В этом сплошные плюсы, разве нет? Большая часть минусов, возникающих исключительно в рамках долгосрочного плана и процессе его осуществления, зависит от самой Лэрин, и то их не так уж много. И тем не менее, она не считает, что для этого обязательно спать с Теодором в одной кровати — это уже лишнее, перебор. Конечно, если он будет настаивать, это будет уже совсем другой разговор… Лэрин сердито вздохнула, поняв, что снова нагрузила себя множеством ненужных, надоедливых мыслей.       Выдернуть руку не получилось, ибо он держал крепко, будто что-то ожидал. Вероятно, объяснений вчерашнего происшествия. Лэрин не имела понятия, как это можно прокомментировать. Ей хотелось пить, кушать, в туалет сходить, но сказать об этом вслух она ещё только набиралась сил. Сердце до сих пор аукает иногда, пропускает удары или бьётся слишком часто, от этого болит голова и не проходит одышка. А когда сердце перестаёт биться на пару секунд, Лэрин частично теряет сознание и возникает чувство, будто все её внутренние органы разом подпрыгнули и перемешались.       Кот, словно заколдованный, не спускал глаз с лежащей радом с ним девушки, стараясь заглянуть ей точно в глаза, пока та, наоборот, избегала всяческого зрительного контакта. Она почти отвернулась от него, чтобы не видеть краем глаза его фиолетовый силуэт. В этот раз, пробуждение показалось Лэрин очень похожим на продолжение сна. Кошмарного сна.       Притерпевшись к тому, что кот не намерен ослаблять хватку её запястья ещё долго, рыжая устало смотрела в сторону дверей, в потолок, не зная, как расположить глаза, чтобы в их диапазон не попадал Кот-Дремот. В очередной раз вздохнув полной грудью, Лэрин закрыла глаза. Это была хорошая идея, если не считать то, что не видишь, что происходит. И, пока не работает один орган чувств, другие, наоборот, обостряются.       Таким образом, Лэрин не могла сосредоточиться на собственных мыслях, потому что над ухом дышал кот, при чём, как ей показалось, он даже придвинулся к ней поближе для этого; от него пахло всякими запахами, типа пыли, пластика, кожи, шерсти, но по большей части — запах макового газа. Кот уже настолько им пропитался, что если вдохнуть его шерсть, держа нос к ней вплотную, то наверняка уснёшь. Лэрин отметила, что во рту оставался привкус залежавшихся таблеток или бинта, типичный больничный вкус вкупе со свойственным после пробуждения неприятным вкусом. Рыжей следовало бы сходить почистить зубы, к тому же, она давно этим не занималась.       Утопая в море своих раздумий, Лэрин почти уснула опять.       — Я думал, ты умерла. — вдруг сказал кот полушёпотом, но не с облегчением, а, будто бы, со знаком вопроса. Что-то пошло не по задумке, чем кот был, кажется, приятно удивлён. Или нет. Ладно, просто удивлён, нейтрально.       — Ну, как видишь… — снова вздохнула Лэрин, — Не повезло. Значит, в другой раз.       Кот сжал запястье девушки сильнее, впивая в кожу когти в знак несогласия с её «в другой раз». А Лэрин даже не поморщилась от боли. Для неё это была почти крайняя степень неуютности, лежать с ним в одной кровати так близко.       — Ты спала тридцать два часа, — говорил кот тем же искажённым, странным низким голосом, который так пугает Лэрин и всех других, кто может его слышать, каждый раз. Он снова разговорчивый, даже разговорчивее Лэрин… соскучился наверное, молчал всё это время, что она спала. Подождите, сколько она спала?       — Сколько?! — изумилась Лэрин, всё-таки установив с котом прямой зрительный контакт, — Не может быть. Я никогда не спала дольше, чем десять часов. Ты путаешь.       Кот помотал головой, смотря на девушку, как на инопланетянина. А если не путает? Если действительно она умерла на два дня, а потом воскресла… Что за таблетки она выпила, чтобы так крепко спать? К слову, она всё ещё чувствует себя измотанной и недоспавшей. Но, узнав, что, оказывается, уже полтора суток она лежала непробудная, столько же теперь обещает себе бодрствовать, чтобы не сбить режим… кого она лечит?              Умывшись, попив воды, сходив в туалет, Лэрин стояла напротив потресканного зеркала в туалетной комнате. Держа руки в холодной воде, она тупо нависала над раковиной и смотрелась в зеркало. Сонливость ещё не отпустила её, плюс спутанность мыслей и переживание сильных эмоциональных впечатлений. Столько всего… жизнь кардинально изменилась, увы, в худшую сторону. «Ха-ха, а ведь раньше я думала, что проживание без денег и работы в гниющем трейлере профессора Банерже было самой худшей жизнью на свете…» — звучала мысль в голове Лэрин. В физическом плане она до сих пор не оправилась и чувствовала себя не лучшим образом, но терпимо.       Всё тело в синяках, увечьях. На подбородке пластырь, на губе кровавая царапина, на лбу уже заживающая рана от удара головой о стену, кровоподтёки на скулах и синяки под глазами, как говорят в детском доме, «фонарей насадили». Боже, как она соскучилась по своим одногруппникам, подумать только…       — Я чё, раздета? — возмутилась Лэрин, наконец обратив внимание на то, что на ней одни короткие трусы и майка из неплотной, просвечивающей ткани.       Прикрывшись самым длинным полотенцем, которое только удалось отыскать, девушка покинула туалетную комнату и почти испугалась сидящего у дверей кота. Он хоть и имеет человеческое начало, но уже настолько вжился в роль кота, что, вероятно, и сам забыл о том, что он не кот. И ведёт себя соответственно уже на подсознательном уровне: по-кошачьи сидит, двигает ушами, хвостом… Это нервирует.        Пока она одевалась, она вспомнила, что это она себя раздела, потому что из-за поднявшейся температуры было слишком жарко для свитера и джинсов. Хорошо ума хватило не раздеться догола. И всё это время и до сих пор кот не отходит от неё.       — Ты достал уже… — шёпотом процедила Лэрин, швыряя ненужное полотенце в стену, а следом на кровать, — Что ты хочешь ещё от меня? Да зачем я спрашиваю, в самом деле. Ты ж у нас в молчанку играешь.       Рассерженная Лэрин села на кровать. Трудно было не заметить, как злость в какой-то мере оживила девушку: она снова стала словно ярче, волосами рыжее, глазами зеленее. Хотя ничего не менялось, если поглядеть. И всё же, она ожила. Её щёки полыхали из-за того, что она злилась. И стыдилась того, что кот следит за тем, как она переодевается, и от осознания, что она так, по его словам, тридцать два часа провела в кровати полураздетая… Стыдобище.       — Ты можешь молчать, но лично мне есть, что сказать, — начала говорить девушка, заикаясь и перенапрягая голосовые связки, — Я прекрасно помню, что ты однажды сказал, что… что пока ты не увидишь результат, ты не прекратишь издеваться надо мной. Так вот о чём это я.       Кот по-иному взглянул на Лэрин, в его кошачьей морде читалось замешательство. Его большие глаза находились не так далеко и словно засматривались глубоко в душу. Ощущалось примерно так же, как выйти раздетым на городскую улицу, полную людей. Щёки закраснелись ещё пуще прежнего, Лэрин терялась от его бело-лунных глаз. С каждой секундой ей становилось всё больше не по себе, но кот словно специально не сводит с неё глаз. Пытаясь спрятаться и успокоиться, Лэрин обнимала себя за плечи и сжимала их безболезненные места, жмякала одежду, осматривала комнату.       — Это ещё нельзя прям… уви-и-идеть… Но оно… осязаемо. То есть трогательно. В смысле, это можно потрогать. Блять. Ну в смысле… — девушка вздохнула, — Я хочу сказать, что результат уже есть. Всё. Теперь меня нельзя бить и… ну сам понимаешь. Трахать. Если ты дашь… не дашь мне выпилиться, то дай хотя бы покой. П-жалста.       Может Лэрин и стоило говорить с большим уважением к своему мучителю, но нет. Просто нет. Гордость, усталость — что угодно, но всем своим телом Лэрин отказывается говорить с котом как-то по-особенному.       Лэрин собиралась продолжить говорить, но кот оборвал её тем, что начал совершенно беспардонно ощупывать живот девушки. Она шикнула на него, пытаясь одёрнуть его лапы. Его импульсивность и зачастую непредсказуемость доводят до белого каления. С другой стороны не на слова же ему верить? Надо убедиться, потрогать… а Лэрин надо потерпеть и не рыпаться.       Она чувствовала неимоверный стыд. Кот держал свою лапу чуть ниже её живота и не двигался, видимо уже почувствовав то, о чём говорила Лэрин. Решив, что достаточно, она отцепила его руку от себя и сразу отползла к стене, чтоб быть подальше от кота.       Сама по себе, рыжая ещё не хотела принимать тот факт, что скорее всего она беременна. Она до сих пор уповает на то, что это опухоль или киста. Глядя на кота, будущего отца, она не видела в нём ни счастья, ни недовольства. Он даже не кивнул для приличия. Повисла гробовая тишина.       Теперь если коту нужно уйти, он связывает Лэрин так, чтобы она вообще никак не могла развязаться. Чтобы облегчить то тягостное время, что она обездвижена, кот перед уходом хорошенько усыпляет девушку. А если дерзит, грубит, ведёт себя не так, как он хочет — оставляет бодрствовать в наказание. Вообще, отныне свобода ей будет только сниться. Остался вечный надзор, мозоли от верёвок, страх, отчаяние и головная боль.