Мыши, персики и больше никаких перемещений во времени

      Пашка иногда умел удивлять Костенко. Хотя, конечно, казалось, что Сергей уже, во-первых, ничему по жизни не удивлялся — слишком уж многое видел, во-вторых, привык к Вершинину с его характером, выдумками и всем прочим. Но получалось, что в этом-то и дело: Костенко настолько уже знал юношу, его привычки, повадки, иногда вплоть до словечка Пашку угадывал, что удивительным становились именно моменты, когда Вершинин выбивался из привычной колеи.       Утром Сергей привычно проснулся по будильнику, но, потянувшись к телефону, чтобы отключить, обнаружил вдруг, что будильник звенит вовсе не на его устройстве. Половина седьмого утра, а юноши в постели уже нет и, судя по успевшей остыть половине, давно. И зачем ему будильник в такую рань, он ведь их даже не ставит — его всегда будит Костенко. Даже для Сергея рановато: он вставал обычно не раньше без пятнадцати семь, а то и ровно в семь. Поэтому решил, что полежит в постели ещё немного, хотя всё же мучило любопытство, где же Паша. Судя по звукам, доносившимся из глубин квартиры, юноша был на кухне и гремел там посудой. Пахло яичницей. Готовит? Похвально, конечно.       Костенко уже хотел вставать, когда в комнату зарулил Паша. В руках у него было большое блюдо — подносов в доме, к сожалению или к счастью, не водилось, — на котором стояла тарелка с совсем капельку пригоревшей яичницей с сосисками, пара кусков хлеба с маслом и кружка кофе. Вершинин на секунду остановился, поймав на себе взгляд мужчины.       — О, ты уже не спишь? Доброе утро.       — Доброе.       — Почему так рано? Ты же вроде позже просыпаешься? — спросил Паша прежде, чем Костенко успел сказать что-либо ещё.       Он направился к кровати, старательно следя за тем, чтобы с блюда ничего не соскользнуло.       — На твоём телефоне будильник разрывался, — отозвался мужчина, садясь на кровати. Он уловил скользнувшую по лицу юноши эмоцию сожаления, он явно был недоволен тем, что оставил свой телефон в спальне и забыл отключить на нём, судя по всему, запасные будильники. Вслух же Сергей поинтересовался: — А это что?       — Завтрак, — ответил Паша, осторожно передавая блюдо на колени мужчине, а сам забрался на постель рядом с Костенко.       — Вижу. Спасибо. Но в честь чего?       Юноша пожал плечами: — Просто так. Ты же готовишь мне по утрам.       Сергей принялся за еду, предварительно благодарно потрепав Вершинина по голове. Тот чуть сонно прикрыл глаза, приваливаясь к плечу Сергея.       — Вовсе не стоило так мучиться, хороший, — проговорил Костенко, уплетая яичницу.       Ему было немного жаль Пашу, который терпеть не мог ранние подъёмы, а теперь летним утром, когда ему самому никудашечки не надо, встал, чтобы приготовить ему, Сергею, завтрак.       — Спал бы себе и спал.       Вершинин лишь отмахнулся.       — Мне не сложно.       Врушка — уж Костенко-то знал, что Паше это явно далось непросто, и потому сильнее ценил.       Юноша же лениво приоткрыл один глаз, а затем ловкой рукою стянул с блюда один из кусков хлеба с маслом, задумчиво его кусая.       — Ага, поглядите, объедают, — шутливо проговорил Сергей. Затем добавил уже заботливее: — На себя-то, что, не готовил?       — Потом, — вновь отмахнулся Паша.       — Ну не кроши, — фыркнул Костенко, замечая, как на одеяло посыпались крошки от хлеба в Пашиной руке.       Вершинин свободной ладонью сгрёб их и пересыпал на блюдо.       — Ты ничего не видел, — хихикнул он.       — Ну-ну, — фыркнул Костенко, а затем вернулся к разговору. — Приготовить тебе? Лишнее время у меня есть.       — Нет, — вдруг запротестовал Паша, — не надо. Спасибо.       Сергея, признаться, несколько насторожила достаточно бурная реакция, но он ничего по этому поводу не сказал.       — Я, может, ещё посплю, — добавил Паша. — А вот потом и поем нормально.       — Ну, как знаешь, — отозвался Костенко, присасываясь к кружке кофе.       Он подумал, что, в целом, приятно разок-другой получить завтрак в постель. Но, к удивлению Сергея, Паша на этом не остановился: каждое следующее утро он старался встать раньше Костенко, чтобы приготовить завтрак и, если уж не притащить в спальню, то хотя бы накормить мужчину на кухне до работы.       Вершинин активнее взялся и за дела по дому, убирался, чего за ним прежде не водилось. Сергей даже успел забыть, когда он сам лично мыл посуду — её как-то успевал перехватить Паша.       Пару раз Вершинин к концу дня Костенко оказывался у рабочего здания мужчины.       — Ты чего тут? — спросил в первый такой раз немного удивлённый Сергей.       Паша пожал плечами: — Захотел тебя встретить. Уж извини, мог бы эпично подъехать на машине и забрать тебя с работы домой, но на машине-то утром уехал ты.       Вершинин хохотнул и бодро зашагал рядом с Сергеем в сторону припаркованного автомобиля — Костенко иногда предпочитал оставлять его не на территории работы, а то к вечеру порой было проблематично выезжать.       — Чего это ты ехидный такой? — поинтересовался Сергей, даже чуть прищуриваясь.       — Вовсе я не ехидный, — улыбнулся Паша и нарочно состроил самую ехидную мордочку, которую только смог изобразить.       Сергей хотел спросить что-то ещё, но не стал. Они дошли до автомобиля, принявшись рассаживаться.       — Домой? Или, может, хочешь куда-нибудь? — поинтересовался юноша.       Костенко вздёрнул бровь — очень уж странно и даже немного забавно звучало такое предложение из уст Паши. Обычно о таком говорил сам Сергей.       — Не, — отозвался всё же он, — устал.       Паша закрыл свою дверь и принялся пристёгиваться. Костенко тоже протянул через себя ремень и уже собрался заводить машину.       — Ладно. Тогда домой, отдыхать, — констатировал Вершинин. — Можем посмотреть что-нибудь, хочешь? Поваляемся, поедим. Я ужин приготовил.       Сергей выдохнул изумлённый смешок: — Да что у тебя за шило в одном месте образовалось? — с усмешкой спросил он. — Лето и безделье на тебя так действует?       Паша поджал губы всё с тем же уловимым ехидством.       — Не знаю, — отозвался он. И тут же промурлыкал: — Если хочешь, можешь проинспектировать это самое моё «одно место» на предмет шила, когда домой приедем.       Он плавно подался вперёд и горячо, мокро поцеловал Сергея в губы.       — Или можешь сделать это прямо сейчас, — почти прошептал он, томно глядя из-под приопущенных ресниц.       Тут же жадно рванулся вперёд и, если бы не застёгнутый ремень безопасности, уже бы, видимо, оказался оседлавшим Серёжины колени. Несмотря на эту нелепость, Паша лица не потерял, лишь улыбнулся, снова плавно приблизился, вновь целуя Костенко, влажно обводя языком его губы. Сергей почувствовал, что ладонь юноши гладит его бедро через ткань брюк, и подумал, что домой надо ехать прямо сейчас, иначе они вдвоём задержатся здесь в машине очень надолго.       Да и дома Паша тоже всё чаще норовил встать перед Костенко на колени, лишний раз притереться, погладить в особенно чувствительных местах — вывести мужчину, чтобы затем доставить удовольствие. Сергей, конечно, в основном был не против, но Пашин напор его, пожалуй, поражал.       Вершинин оставался дома чаще, чем обычно. В один такой вечер он бегло поговорил по телефону и вернулся на кухню, где до разговора ужинал с Костенко.       — Кто звонил? — дежурно поинтересовался мужчина.       — Лёха, — отозвался юноша, принимаясь за еду, — звал сгонять куда-нибудь, посидеть втроём с ним и Настей.       Сергей бросил взгляд на часы: — До скольких гулять собираетесь?       — Я не пойду, — ответил Паша.       — Почему? Сходил бы, развеялся.       Юноша пожал плечами: — Не, лучше дома останусь.       — Устал? — сочувствующе спросил мужчина.       — Хочу побыть с тобой. Чем планируешь заниматься вечером?       Сергей пожал плечами, после чего посыпались предложения от юноши: посмотреть что-нибудь вместе, или сделать Серёже массаж, или почитать ему — мужчине нравилось читать, но, когда можно было полежать головой на коленях юноши, пока он неспешно, выразительно читает вслух для Костенко, у мужчины невообразимо теплело где-то в груди, и там же что-то трепетно ёкало. Это было очень уютно, очень по-домашнему, а ещё это было с Пашей и можно было долго слушать его голос. Вершинину такое тоже нравилось, его во многом забавлял контраст грозного ФСБшника, который на работе командует, задерживает преступников и всякое такое, а дома превращается в мягкого, нежного кота, которого можно — но можно только Паше! — гладить сколько угодно, и которому нравится, когда ему читают вслух. Ласковый. Вершинин готов для него стараться.       В другой раз Костенко вернулся домой с работы поздновато — только-только с задания, даже в «офис» не заезжал, сразу домой. Уставший, измотанный. Паша, который, разумеется, ещё не спал, коротко повис на его шее в коридоре. Потом бережно погладил от плеч по рукам, но вдруг уловил, как мужчина болезненно шикнул.       — Чего ты? — настороженно спросил юноша.       Костенко почти шутливо продемонстрировал разодранную на предплечье ткань рукава и виднеющуюся в разрезе ещё не затянувшуюся довольно глубокую, но некритичную рану.       — Ободрался обо что-то, не заметил, — сознался он.       Паша сочувствующе на него поглядел, отпрянул, позволяя мужчине разуться, вымыть руки, переодеться в домашнее. Когда Костенко, направляясь в сторону кухни, натягивал на ходу футболку, заметил юношу, что-то тащащего туда же, в кухню. Оказалось, что Вершинин притараканил аптечку. После нескольких минут уговоров, в которых Сергей долго упирался, потому что: «Паш, ну брось. Это просто царапина», он всё же сдался и позволил юноше бережно обработать рану.       — Так хоть сердцу спокойнее, — заявил Вершинин.       Впрочем, такое относилось скорее к обычной Пашкиной заботе, а не к образовавшейся в последнее время подозрительной. Сергей это прекрасно понимал, но всё же его позабавило, как этот инцидент пришёлся на период странностей в поведении юноши.       Ластился Паша тоже много — больше, чем обычно. Настойчивее целовался, нежнее гладился, до невозможности славный мышонок. Делал для Серёжи всякие приятные мелочи, даже готовил едва ли не исключительно то, что любит Костенко. Очень долго разговаривал с Сергеем по вечерам — будто бы готов был послушать не только, как день прошёл, а вообще всю жизнь мужчины от начала до настоящего момента.       Сергея же Пашины настойчивые и всеобъемлющие проявления любви сначала забавляли и умиляли, но очень скоро стали немного напрягать. Костенко не мог не задаваться вопросами. А что изменилось? Почему Вершинин начал себя так вести? Чего-то добивается? Что-то пытается исправить?       Впрочем, спрашивать юношу Сергей не спешил. Во-первых, боялся обидеть — вдруг Вершинин тут всё из каких-то внезапных благих намерений шерудит. Во-вторых, старался концентрироваться на мыслях о том, что, пока Пашины странности заключаются лишь в повышенном внимании и всём таком, это ничего страшного собой не представляет — если уж Вершинин хочет так, то пусть так и будет, это даже приятно. В-третьих, где-то в глубине души Сергей всё-таки, пожалуй, побаивался узнать ответы на свои вопросы — было что-то тревожное во всём происходящем, и Костенко не мог не думать о том, что, возможно, лучше всё так и оставить: пусть будет нежнее, жарче, любвеобильнее, чем следовало бы, нежели он сунет свой нос, узнает какую-нибудь правду, и всё рухнет. Нет, конечно, в таком случае Сергей, несмотря ни на что, хотел бы узнать правду, но откровенно боялся предпринимать шаги к этому открытию.       Однако вскоре всё же сдался. Такое Пашино поведение продолжалось пару-тройку недель. Костенко не выдержал, когда Вершинин притащил ему пару новеньких книг и радостно вручил, на вопрос о том, какой повод, отвечая: «Просто так».       — Паш, — выдохнул Сергей, принимая и тут же откладывая книги в сторону, — спасибо, конечно, но ты не хочешь мне объяснить, что происходит?       — А что происходит? — изобразил непонимание юноша.       Сергей состроил выражение лица, означавшее что-то вроде: «Не выводи. Издеваешься, что ли?».       — Не придуривайся, — попросил он пока ещё без наезда. — Ты уже две недели носишься вокруг меня, как вокруг блаженного. Квартира в порядке, завтраки в постель, отказываешься от другого досуга, чтобы побыть со мной. Коть, я это, правда, ценю, но можно подумать, что ты где-то сильно напакостничал. Или что я умираю, — усмехнулся мужчина. Но тут же снова посерьёзнел: — Ну так? Расскажешь, что случилось? А то я уже человек в возрасте, меня так пугать не стоит.       — Чё сразу «пугать»-то? — фыркнул Вершинин. Поймав чужой достаточно строгий взор, он виновато отвёл взгляд, чуть стушевавшись. — Да ничего не случилось, нормально всё. Просто захотел тебя порадовать.       — Спасибо. Но радовать не одну неделю подряд? Это что за аттракцион невиданной щедрости такой? Ещё и иногда в ущерб себе.       Паша молчал. Он, видимо, хотел ещё поизворачиваться, но чувствовал пристальный взгляд Костенко и всю его пытливость, а потому понимал, что выкручиваться, скорее всего, бесполезно — Сергей и так всё узнает.       — Паш, ну скажи ты, что натворил, — мягко попросил Костенко. — Всё решим. Или, может, ты считаешь, что ты что-то не так сделал? Или нашёл себе кого-то другого, а теперь пытаешься загладить возникшее чувство вины?       Вершинин скривился так, что аж самому больно стало. Лицо его выражало крайнюю степень возмущения.       — Да ты что?! Вообще всё наоборот.       — В смысле «наоборот»? — уточнил Сергей.       — Да блин, — растерянно выпалил Паша, — у меня просто всё время такое ощущение, что ты меня сильнее любишь, лучше это показываешь, а я так не могу, у меня так не получается.       У Костенко сердце пропустило удар, а затем сжалось в какой-то дрожащий комочек. Но при этом внутри разлилось почти животворящее тепло.       — О... — растерянно выдохнул Сергей. И не нашёл, что можно было бы ещё сказать.       — Вот я и подумал, что надо как-то показать, что я тебя люблю, — продолжал Паша. — Сильно люблю, понимаешь? Показать, чтобы ты не думал, что мне всё равно.       — Родной, я и не думал, что тебе всё равно, — всё так же мягко отозвался Костенко. — Я знаю, что ты меня любишь, и ценю это. Не нужно вон из кожи лезть, чтобы мне это доказать и, ну, не знаю, будто бы заново понравиться, что ли. Все любят по-разному, и я знаю, как любишь ты. Мне этого вполне достаточно.       В довершение всего он тепло улыбнулся. Паша тоже чуть расплылся в умиротворённой, но немного усталой улыбке.       — Но ты для меня так много делаешь, — отозвался он. — А я? Разве я достаточно отвечаю тем же?       — Может, и нет, — ответил Костенко, — но ведь я в этом и не нуждаюсь. Мне не сложно делать для тебя то, что я уже делаю на постоянной основе. Зато ты меня заряжаешь энергией и помогаешь, когда это необходимо.       Он потянулся вперёд и бережно взлохматил волосы юноши. Тот прикрыл глаза и прижался макушкой к чужой ладони.       — Ты, конечно, можешь меня радовать, — продолжил Сергей, — мне приятно. Но это же не значит, что ты должен стремиться это делать постоянно. Хорошенького понемножку. А то ты меня так совсем избалуешь.       Паша фыркнул сдавленным смешком. Сергей раскинул руки в зазывающем жесте.       — Иди ко мне.       Юноша пересел к Костенко и свалился в его объятия, утыкаясь носом в чужую грудь.       — Не парься, котик, — добавил мужчина, — ты всё равно самый лучший.       — Ты тоже, — разнежено пробормотал Паша куда-то в чужое тело.       Сергей улыбнулся, принимаясь одной рукой бережно гладить Вершинина по голове. Некоторое время посидели так, потом разговорились снова. Костенко взял книги обратно в руки и вместе с Пашей принялся рассматривать, читать описание на задней стороне обложки, пока юноша с увлечением принялся рассказывать о том, как их выбирал. Сергей поглядывал на него тёплым взглядом и думал, мол, всё-таки неправду говорят о том, что книга — лучший подарок. Нет, конечно, книга, безусловно, хороший подарок, но лично для Костенко самым лучшим подарком в жизни однозначно является Пашка.