Мыши, персики и больше никаких перемещений во времени

      Паша любит секс. Ещё больше он, очевидно, любит секс с Серёжей — ему нравится и как Серёжа его касается, и как ласкает, и как целует, и как внутрь входят его пальцы или член. Паша загорается от одной лишь мысли о чём угодно, касающемся их с Костенко интимной связи. И не меньше юноша приходит в восторг от языка мужчины — по телу, во рту, на члене и даже внутри, хотя до поры до времени Вершинин даже представить не мог, ни единой мысли не допускал, что Серёжа умеет вытворять весьма интересные грязности-приятности своим языком. И не только им. Костенко был человек опытный, много чего умел, а новое схватывал на лету. Ему не хватало одного — раскрепощённости.       В юности, да и после отсидки, у него было порядочно партнёрш, хотя после выхода на свободу отношений он не строил — так, любовь за деньги, не больше. Да и то, до отношений с Пашей уже несколько лет толком ни с кем не сближался. Отвык. Поэтому по первости нервничал. Тем более с его огрубевшим характером старался держать себя в узде ещё больше — боялся навредить. Самым родным-то причинить боль куда страшнее, а Вершинин для Костенко дороже всего на свете, он для Серёжи хрупкий, пусть и для других вовсе не такой. Да и, впрочем, не могли не сказываться отголоски советского воспитания — всё-таки непринято так было, да ещё и с парнями, да ещё и извращённо как-нибудь. И всё же сам Паша не бросал свои попытки раскрепостить мужчину и, надо отдать должное, делал в этом успехи. Его немного изводило, что Костенко всегда готов ему сделать приятно, но о своих желаниях почти не говорит.       — Серёж, ну, правда. Чего ты хочешь? — иногда подмазывался к нему Вершинин, порой даже седлая чужие бёдра и жарко, влажно целуясь.       — Не знаю, — пожимал плечами Костенко. — Ты руководи.       — Мы всегда делаем то, что я хочу, — фыркал юноша. Хотя, конечно, грех жаловаться. — Ну неужели ты не хочешь чего-нибудь этакого?       — Не знаю, Паш, как-то не думал об этом, — тушевался Сергей.       Ему во время таких разговоров обычно становилось чуть неловко. Паша это видел. И не мог не думать о том, что Костенко смущается как раз потому, что у него есть какие-то желания, просто он всё никак не решается их высказать.       — Ну вот и подумай, — настаивал Вершинин. — Я тоже хочу делать что-нибудь для тебя.       Сергей обычно обещал поразмыслить на досуге, но пока так ничего толком и не предлагал.       Юноша этим вечером развалился на диване и ничего не делал. Заняться было очень много чем, особенно по учёбе, но Паша гордо забил болт и лениво листал ленты соцсетей, а оттого впал в довольно сонливое состояние, совсем расслабился. Хотелось простого человеческого тактильного контакта, но Костенко весь вечер корпел над очередным своими документами за ноутбуком, поэтому Паша, — который нет-нет, да и рассчитывал сегодня вечером на секс, а потому даже подготовился — при всём своём необъёмном желании поластиться, удалился в другую комнату, чтобы не мешать Сергею, и теперь пребывал в состоянии состояния.       Костенко то ли окончил работать, то ли настолько настроил свою ментальную связь с Пашей, что перенял его тактильные желания, а потому в один момент мягко и тихо — как и всегда — он скользнул в комнату, где разлёгся юноша. Тот краем глаза заметил, но даже не шелохнулся — Серёжа и так знает, что Паша весь его.       Костенко приблизился к дивану, плавно опустился рядом с Вершининым, игриво пробежал пальцами по его боку, мягко обхватил поперёк живота и, чуть потянув к себе, поцеловал в висок. Юноша наконец зашевелился, опустил телефон, извернулся, приподнялся, ткнулся носом в чужой подбородок и затих, точно боясь, что если начнёт много двигаться, то мужчина уйдёт. Но Костенко, видимо, не планировал уходить, а даже наоборот — он прижал юношу ближе к себе, ещё раз чмокнул в висок, затем в лоб, а потом склонился и неспешно, тепло поцеловал в губы, тут же чувствуя, как Паша тает в его руках. Телефон сразу оказался на диване, а ладони юноши — на боках Сергея, который, почувствовав это, довольно улыбнулся. Поцелуй выходил долгим, влажным, тягучим, жарким до невозможности. Юноша влился в него целиком и полностью, так жадно сминал чужие губы, что даже сам был поражён собственным напором. Он слегка подтолкнул мужчину в плечо, и тот послушно принял горизонтальное положение, почти опустившись на спину, а Пашка ловко уселся на его бёдра, не разрывая поцелуй. Потом оторвался, довольно поглядел сверху, пересел чуть выше и потёрся своей задницей о чужой пах. Костенко жадно закусил губу, хищно глядя на юношу, и огладил его бёдра. Паша ехидно посмотрел сверху, нарочито чуть отклонился назад, как бы заигрывая, а потом поддел пальцами подол собственной футболки и ловко скинул её с себя, обнажая торс. Видя, как чужие руки тут же к нему потянулись, Вершинин сам подался на них, прижимаясь к тёплым, грубоватым ладоням.       — Такой красивый, — негромко пророкотал Сергей с восхищением, проходясь пальцами по чужим рёбрам.       — Ты всегда это говоришь, — благодарно улыбнулся Паша, чувствуя, как щёки начинают алеть.       — А ты всегда так кокетничаешь после моих слов, — шутливо усмехнулся в ответ мужчина, чуть сжимая Пашины бока, отчего тот подавился воздухом.       Юноша склонился ниже, позволяя Сергею без особого труда дотянуться до его груди и чувствительных сосков, чем мужчина сразу же воспользовался, едва ли не мгновенно вызвав у Пашки трепетные стоны. Тот, немного наластившись, поспешил освободить от домашней футболки и Сергея, тут же принимаясь ласково и игриво совсем слегка царапать его бока и живот.       Костенко, позволив пацану немного порезвиться, изловчился и сел. И обхватил руками юношу поперёк спины, прижал ближе к себе и принялся жарко, влажно зацеловывать его грудь, плечи, ключицы, шею, проводя языком, кусая, оставляя засосы и следы от укусов, а Пашка скулил от этих манипуляций и уже представлял, как будет любоваться в зеркале всем тем безобразием, которое сейчас так стремительно расцветает на его коже. Сам юноша только постанывал и прижимался ближе, стараясь ловчее потереться о чужой пах, водя руками по спине мужчины, оглаживая его выпирающие лопатки и перекатывающиеся под кожей мышцы. Ему нравились такие прелюдии Сергей, впрочем, тоже. Они могли часами так обжиматься, жарко, влажно раздразнивая друг друга. Особенно юноше нравилось, как Костенко его сжимал: припечатывал тело и в частности руки к кровати и не только к ней, стискивал бока, бёдра. Ягодицы. Конкретно сейчас этим мужчина и занимался — его крепкие ладони весьма властно сжимали упругую задницу Вершинина, и тот податливо млел, во всех красках представляя, что сейчас с ним будут делать.       Сергей вдруг после очередного важного облизывания груди юноши ткнулся в неё лицом, сильнее стиснул ладони на мягкости чужого тела, глухо прорычал и выпалил: — Блять... Я хочу тебя вылизать.       Паша расплылся в довольной, почти блаженной улыбке — ему нравилось, когда Сергей работал языком и то, как он это делал.       — Я весь твой, — с готовностью выпалил юноша.       — Только, — мужчина вдруг оторвался от него и заглянул в чужое лицо, — я хочу, чтобы ты сегодня побыл сверху.       — В смысле «сверху»?       — В смысле сядь на меня.       Паша посмотрел на него округлившимися глазами — такого они ещё не делали, хотя перспективка ему ужасно понравилась, да и юноша бы соврал, если бы сказал, что не фантазировал о таком. И всё же немного растерялся, оттого в ответ сначала даже бессильно заскулил. Потом собрался с мыслями и наконец ответил: — Я даже не знаю... Тебе ж неудобно будет, да и я тяжёлый.       Мужчина вскинул голову, внимательно глядя в лицо Вершинину и проговорил: — Ну давай, малыш. Ты же сам просил подумать о том, чего я хочу. Не попробуем — не узнаем. Садись.       Паша поколебался. Справедливо, конечно, да, он просил, но всё-таки опять получается, что Костенко приятно будет делать ему, а не наоборот. Но раз уж мужчина желает… В итоге, пришёл к выводу, что, правда, лучше попробовать и уже потом судить, поэтому отозвался лаконичным: «Ну, ладно», и поспешил соскользнуть с чужих бёдер. Сергей с явным довольством помог ему освободиться от домашних шорт и трусов. Юноша даже сам оказался удивлён тем, что жутко смутился — он уже столько раз раздевался перед Серёжей и ещё чаще стонал от всего того, что Костенко с ним так замечательно делает, но при этом сейчас на Пашку накатило странное чувство стыда за собственную наготу, и он, раскрасневшись по самые плечи, поспешил прикрыться хотя бы руками. Вершинин красочно себе представил, как сейчас будет опускаться сверху на Сергея, и ему отчего-то стало неловко.       — Может, хоть в кровать пойдём? — предложил Паша, окинув узковатый диван критическим взглядом. — А то тут неудобно как-то будет, ну, такие штуки вытворять.       Костенко мягко улыбнулся, притянул Вершинина к себе, ласково чмокнул в губы, как бы желая успокоить.       — Хорошо, как скажешь, — безоговорочно согласился он, поднялся на ноги и подал руку юноше, помогая тому встать с дивана.       В спальню Пашка поплёлся первым, нарочно оказавшись чуть впереди мужчины, а потому на протяжении несколько метров комнаты и коридора, отделявших их от нужного помещения, задница юноши оказалась под натиском хлёстких шлепков, но Вершинина это даже распалило ещё больше.       Уже на постель он рухнул повально, по привычке собираясь пристроиться лёжа, однако довольно быстро сообразил и уселся, протягивая руки к мужчине и утаскивая его в кровать. Тот после ещё нескольких минут неспешных, тёплых, нежных ласок улёгся на спину, открывая юноше целую кладезь возможностей.       Паша снова смутился. Ему ещё не доводилось сидеть ни на чьём лице, особенно на Серёжином, поэтому он понятия не имел, как это лучше сделать. Мужчина, видя его замешательство, огладил Вершинина по бедру и порекомендовал: — Не бойся. Попробуй сесть лицом ко мне.       Паша нерешительно придвинулся, приподнял свою задницу, расставил ноги по обе стороны от чужих плеч и, придерживая одной рукой собственный член, попытался продвинуться ещё чуть вперёд. В итоге, и он, и Сергей довольно быстро поняли, что так ничего не получится — было неудобно, да и мужчина не дотягивался.       Юноша поспешно слез с Костенко, чувствуя себя ужасно неловко — ему казалось, что он всё делает не так, и оттого им обоим уже дискомфортно.       Вероятно, эта некая тоска бессилия отразилась на лице Вершинина, которое тот автоматически попытался закрыть ладонями от смущения. Костенко сел, мягко обхватил Пашины запястья, отнимая его руки от лица, внимательно заглянул в глаза и мягко заговорил: — Ну чего ты? Давай в обратную сторону попробуем?       — Думаешь? — недоверчиво отозвался Паша. — Тебе удобно будет? Я уже не уверен в этой идее.       — Всё в порядке, — возразил Сергей. — Но если ты не хочешь только потому, что не хочешь, то лучше так и скажи, я не буду настаивать, мой хороший.       Вершинин встрепенулся и ткнулся носом в Серёжину щёку.       — Хочу, — выпалил он. — Очень хочу. Ну, то есть... — тут же снова смутился юноша. — Я хочу, но я, ну… Не знаю, короче.       Костенко погладил его по волосам и без издёвки усмехнулся: — Стесняешься?       — Вроде того, — честно наконец признался Вершинин, вновь краснея до кончиков ушей.       Сергей тихо, ласково рассмеялся, прижимая Пашу ближе к себе: — Горе ты моё луковое. Я же тебя всяким видел, всяким знаю, всяким люблю, родной. — Он на секунду замолк, а потом продолжил: — И я хочу сделать тебе хорошо, ты же знаешь.       Юноша притёрся ближе, сполз чуть вниз, прижимаясь к чужой широкой и тёплой груди, глядя на Серёжу снизу.       — Знаю. И я тоже тебя люблю, — прошептал он.       Тут же нагло прихватил чужую кожу зубами. Костенко улыбнулся и склонился, чтобы чмокнуть его в кончик носа. Вершинин заёрзал и сел ровнее, как бы выражая свою готовность продолжать, а Костенко поинтересовался: — Ну что, мой хороший?       Паша вместо ответа ухмыльнулся и надавил на чужие плечи, неоднозначно призывая мужчину лечь. Сергей влажно поцеловал его в губы и выпустил из своих объятий. Юноша жадно ответил, дождался, когда Костенко окончательно уляжется, потом нерешительно приподнялся и вновь перекинул ногу через чужое тело, усаживаясь сверху, но уже спиной к Сергею. Правда, слегка просчитался и опустился слишком близко к груди, а потому ему пришлось приподняться и аккуратно двигаться назад, ближе к Костенко. Тот несколько секунд терпеливо ждал, однако потом резко оторвал голову и плечи от кровати, обхватил руками Пашины бёдра у самого основания — где-то в месте соединения с тазом — и довольно стремительно рванул юношу на себя.       — Блять! — выпалил тот, от неожиданности потеряв равновесие и едва не плюхнувшись на лицо Сергея.       Вершинин взбрыкнул и попытался отпрянуть, но мужчина держал его крепко и даже прижал к себе ещё сильнее. Паша заскулил и не сдержал очередного возбуждённого возгласа, уже больше походящего на стон, когда ощутил, как между его ягодиц скользит влажный, горячий язык. Снова автоматически пытался приподняться, но почувствовал, как руки, обвившие его бёдра, сжались сильнее. Паша разлился в громких несдержанных стонах, ощущая, как его принимаются жарко, активно разлизывать, проходясь ловким кончиком прямо по чувствительному входу. Сергей упорно и почти грубо вжимался лицом в Пашину задницу, не позволяя юноше отстраниться ни на сантиметр. Юноша почувствовал, как у него трясутся руки от возбуждения и от того, как хорошо хозяйничает сзади чужой язык. Он тщетно пытался опереться о кровать, собственные бёдра и чужое тело, но это ему никак не удавалось, потому что руки не слушались, пальцы тряслись и отказывались его держать.       Немного пообвыкнув, Паша взял себя в руки, слегка унял дрожь и перестал удерживаться чуть навесу, боясь опуститься ниже, и теперь сел плотнее, даже позволяя себе слегка поелозить по чужому лицу. В низу живота всё туже и туже узлом скручивалось возбуждение, Паше было так пиздецки хорошо чувствовать, как его невероятно мокро и до бесстыдства горячо заласкивают. Всё это было жарко и, откровенно говоря, расслабляюще. Короткая двухдневная щетина слегка колола и царапала нежные ягодицы, но юноше это даже нравилось, и он тёрся с ещё большим энтузиазмом. Красиво прогибался в спине, закатывал глаза, запрокидывал голову — такой красивый и блядский, даже жалел о том, что Костенко сейчас не может увидеть его целиком.       Паша пару раз попытался поддеть резинку чужих домашних штанов и пробраться рукой под ткань, обхватив член, но пальцы всё ещё плохо слушались, а потому у Вершинина так ничего толком и не вышло. Поэтому всё, на что хватало Паши, — изредка, бегло поглаживать себя между ног.       Сергей в очередной раз умело провёл меж чужих ягодиц и вдруг вогнал язык внутрь юноши. Паша заскулил так громко, будто делал это в последний раз, и едва не рухнул вперёд, на чужой живот. Мужчина принялся буквально вытрахивать его языком, хотя с учётом длины это всё равно было не то же, что членом, влажно лаская чувствительные точки и горячо-горячо дыша носом Паше куда-то в копчик. Чужие ладони на бёдрах юноши грубовато сжимались, сминая мягкую кожу, отчего Паша вкупе с прочими ощущениями совершенно трепетно дрожал. Уже совсем не сдерживаясь, стал насаживаться задницей на чужой язык, шумно выстанывая и едва с ума от того, как внутри было жарко и влажно. Елозил, скользил, подавался навстречу. Ему нравилось. Очень нравилось. Он даже не понимал, что его больше заводит и распаляет — сам процесс или идея, концепция всего происходящего.       Ещё больше расслабившись, Паша перенёс вес всего тела на ноги, выпрямился и трясущимися от возбуждения пальцами принялся игриво царапать чужой торс, прижимаясь задницей к лицу мужчины. В один момент он даже прогнулся в спине, завёл руки назад и раздвинул ягодицы, чтобы чужой язык мог проникать глубже, но ослабевшие непослушные ладони долго не прослужили, и Паша вскоре вновь перевёл их на чужую грудь, сминая её, насколько мог. Ему было так хорошо, что стоны уже срывались хрипами, порой больше походя на поскуливания, почти нечленораздельные слова, обрывков которых вместе со сбивчивым дыханием юноши хватало только на спутанные слова: «Серёжа», «пожалуйста», «блять» и «Господи».       Паша был таким возбуждённым, заласканным, распалённым, влажным, что ему много не потребовалось, и он бесстыдно кончил почти без прикосновений к члену, густо, вязко, много излившись на чужую грудь и живот, громко, хрипло застонав. Только после этого Костенко отпустил Пашины бёдра, перестав притягивать юношу к себе и прекратив вжиматься лицом в его горячую, влажную задницу, позволяя Вершинину наконец отпрянуть. Тот сразу же ослабел, содрогнулся и совершенно обессиленный свалился на кровать, с трудом перетащив одну ногу через Сергея. Уткнулся лицом в простыню и долго не двигался, пытаясь отдышаться. Костенко не спешил его трогать, ждал, пока юноша переведёт дух, и только лишь самодовольно улыбнулся, облизнувшись и утерев влажные губы тыльной стороной ладони.       — Пиздец, — наконец сипловато выдохнул Паша, и тут же смущённо добавил: — Прости.       — За что? — в недоумении поднял голову мужчина.       — Ну, — Вершинин разомкнул прежде слепленные веки и сонно, удовлетворённо поглядел на Сергея, — ты, наверное, рассчитывал на продолжение... А я тут уже...       Костенко усмехнулся и придвинулся ближе: — Всё хорошо, я ведь и хотел сделать тебе приятно.       Он отвёл руку в сторону, зазывая юношу притулиться к его боку, и Вершини послушно последовал за этим жестом, прижимаясь к тёплому телу, ощущая, как его приобнимают за плечо.       — Это было хорошо, — с удовольствием проговорил он, запрокидывая голову, чтобы поглядеть на мужчину. — Очень хорошо.       Костенко ехидно посмотрел на него в ответ и улыбнулся: — Если захочешь, можем как-нибудь повторить.       — Захочу, — жадно закусил губу юноша. — Ой, как захочу...       Они с пару минут полежали молча, только слегка поглаживая друг друга по коже. Вершинин с интересом разглядывал белёсые капли на чужом теле, потом вдруг сел вертикально, хитро поглядывая на мужчину, затем склонился, принявшись слизывать с чужого тела всё то безобразие, которое сам же на нём и оставил. Дыхание мужчины заметно отяжелело и вновь начало сбиваться, он закусил губу, глядя на то, как теперь уже юноша ловко работает языком, неотрывно смотря мужчине прямо в глаза томным взором из-под пушистых ресниц. Красивый. До искр на кончиках пальцев и крепкого стояка в штанах красивый.       Когда Вершинин закончил свою импровизированную «чистку», он встал на четвереньки, прогнулся в спине, нарочито оттопыривая свои самые «филейные» части, красуясь, поддел наконец пальцами резинку чужих штанов вместе с бельём и помог Костенко освободиться от одежды, буквально сразу же припадая губами к влажной от смазки головке, думая, что давненько не делал Серёже минет и пора бы это исправить.