Мыши, персики и больше никаких перемещений во времени

      Костенко неторопливо попивал чай на кухне вечером. Лениво листал новости в телефоне. Бегло поднял глаза, когда в кухню скользнул юноша. Паша молчаливо потянулся тоже налить себе кружечку чаю, параллельно стянув пару печенек из вазочки, а затем, развернувшись к Костенко, сделал пару глотков, опёрся о столешницу позади себя и заявил: — Я хочу рассказать родителям.       Мужчина поперхнулся чаем.       — Что? — переспросил Костенко таким тоном, что было понятно: он не интересуется тем, о чём со своими родителями хочет поговорить Паша, это будто бы Сергею и так понятно, мужчина больше спрашивает о серьёзности намерений Вершинина.       — Надоело врать, — вздохнул Паша, оттолкнулся от столешницы и сел рядом с Костенко. — Да и, в общем-то, они, наверное, заслуживают знать. Каково им не иметь понятия, что с их сыном, где он пропадает?       Вершинин жил у Сергея уже почти пару лет — и это ещё не считая всего того времени, что они встречались без сожительства. Разумеется, невозможно было скрыть наличие «неких» отношений от родителей. Прежде мать иногда подмечала, мол: «С кем это ты так поздно гулять собрался?», или: «У кого ночевал-то хоть?», но Вершинин лишь отмахивался или называл имена известных маме друзей. Однако потом, когда переехал к Сергею, врать пришлось по-крупному — Пашка тогда заявил, что съезжается с девушкой, и возражений не принимал, от вопросов уклонялся. Соответственно, всё это время родители, особенно, разумеется, мама, нет-нет, да и задавали ему вопросы, из разряда: «Паш, ну, с кем живёшь-то? Ну чего рассказывать не хочешь? Покажи хоть? А знакомить нас когда будешь? Ну, не хочешь говорить, скажи хоть: нормально живёте-то?». И так далее. Особенно эти вопросы обрушивались на юношу, когда он заглядывал к родителям в гости или даже оставался на несколько дней. Мама его всегда, сама же поднимая эту тему, становилась более нервной и взволнованной. Переживала. Паше даже было грустно за неё.       — Справедливо, — согласился мужчина с тихим вздохом. — Не стану тебя отговаривать: это твоя жизнь и твои родители. Но, Паш, надо поступать разумно. Не кажется ли тебе более логичным ещё немного повременить?       — До каких это пор? Пока они не состарятся и не умрут? — скептически подметил Павел, неуютно обхватывая себя за положенные на стол локти.       — Нет, — добродушно усмехнулся Сергей. — Чего ж ты сразу всё в штыки воспринимаешь? Подожди ещё хотя бы годик-полтора. Тебе доучиться надо. Пойми, я всей душой надеюсь, что твои родители нормально ко всему отнесутся, но давай будем честны: есть риск, что они могут не принять. И не принять очень жёстко. Они могут решить, что даже образование твоё до конца оплачивать не будут, а у нас деньги, конечно, водятся, но, родной, я нас двоих и учёбу твою уже не потяну.       — И Персика, — вздохнул Паша.       — И Персика, — согласился мужчина.       — Ладно, — кивнул юноша, — ты прав. Надо повременить.       Было видно, что мириться с этим ему тяжеловато — всё же на сердце и плечи давит груз вранья и сокрытия. Но Пашка парень сильный, он всё вынесет. Костенко грустно улыбнулся одними уголками губ и, желая поддержать юношу, обнял его за плечи, притягивая к себе и бережно целуя в висок.       И вот теперь, по прошествии этих полутора лет, Паша почувствовал некую свободу — может во всём признаться. Он уже закончил универ, получил диплом. Забавно вышло: юноша ужасно хотел, чтобы Сергей был на церемонии вручения, но Костенко лишь качал головой: — Вряд ли смогу, котик. Очень бы хотел, но кто ж меня отпустит?       Вершинин только понимающе качал головой, но внутренне, конечно, страшно грустил по этому поводу. По правде говоря, ему должно было быть совершенно всё равно — получить бумажку из рук каких-то людей, которых он в последний раз в жизни видит, да и всё. И всё же общая церемониальность погружала юношу атмосферу некой важности. Всё-таки не зря несколько лет на всю эту учёбу потратил. И теперь хотелось этот момент разделить с близким человеком. С Пашкой, конечно, были друзья и родители, но этого будто бы было мало.       Однако, выйдя на сцену, ожидая, когда назовут его имя, чтобы вручить диплом, Вершинин скользил взглядом по залу, битком набитому чужими такими же друзьями и родственниками, и внезапно наткнулся на такое знакомое, родное лицо. Сергей, едва различимый в полумраке зала, поймал на себе взор юноши и мягко улыбнулся. Пришёл. Он пришёл. Пашу на секунду захлестнули такие чувства к нему, что на миг захотелось сбежать со сцены прямо к Серёже. Сейчас же. Но, разумеется, Вершинин этого делать не стал.       И потом, после всей церемонии вручения, когда бывшие студенты и их близкие хлынули нестройным потоком из зала, а затем растеклись, разбежались по холлу, Паша, перекинувшись парой слов с родителями, пообещал сейчас вернуться, а сам торопливо поскакал между людьми, вдаль, отыскивая Костенко. Обнаружил его в предусмотрительном отдалении.       — Ты пришёл, — улыбнулся Паша, коротко, но нежно обнимая Сергея за шею.       — Не мог не прийти, — отозвался мужчина. — Очень долго отпрашивался, отпустили всего на пару часиков.       Он чуть отшагнул назад, внимательным и важным взглядом окидывая юношу с головы до ног.       — Красавец какой. Самый лучший. И самый умный, — добавил Сергей, побарабанив пальцами по корочке диплома, который Вершинин сжимал в руках.       — Спасибо, — только и улыбнулся тот. Для него сейчас важнее всего было то, что Костенко сумел выкроить хотя бы минутку, чтобы побыть рядом в эти мгновения. Это для Паши было ценнее любых слов.       И вот теперь он стоял перед дверью в квартиру родителей и долго не решался позвонить. Даже в горле пересохло, и руки задрожали — до того нервничал. В итоге, заставил себя, нажал на кнопку звонка. Дверь отворила мама.       — Ой, Пашуня! — она расплылась в улыбке. — Ты бы хоть сказал, что придёшь.       Женщина заключила сына в объятия, едва он переступил порог квартиры.       — Мне ж тебя даже кормить нечем. Суп только.       — Суп не главное, — отмахнулся Паша, разуваясь. — Можно и его.       Вымыв руки, они прошёл на кухню, где мать уже ставила в микроволновку тарелку с супом.       — Отец ещё с работы не пришёл, скоро будет, — констатировала она.       — Хорошо, — отозвался юноша, садясь за стол.       Действительно хорошо — есть ещё время немного отдышаться. Всё-таки он хотел поговорить сразу с обоими родителями. Может, конечно, стоило бы сначала рассказать маме, она-то всё же лояльнее, поди, отнесётся, но дважды этот разговор Паша, чувствовал, не вынесет.       — Ну давай, рассказывай хоть, как ты там?       Паша принялся за суп. Мать, поставив чайник, тоже села за стол. Вершинин принялся рассказывать, как ему сейчас после окончания института, поделился размытыми планами о том, что планирует делать дальше, рассказал, как с друзьями отметили окончание, заикнулся о том, как дела у них. За разговорами время пролетело, домой вернулся отец. У Паши снова к горлу подкатило отчаяние, а в животе что-то стянулось в холодный колючий узел. Андрей, переодевшийся в домашнее, умывшийся, поприветствовав семью, особенно Пашку, которого видел не так уж часто, тоже сел за стол, принявшись за ужин. Вершинин, попивавший начавший остывать чай, почувствовал, что руки трясутся, и постарался пореже отрывать кружку от стола, чтобы не было заметно, как она ходит ходуном в его пальцах.       — Что-то ты, Пашунь, побледнел совсем, — заметила мать, после того, как сын бегло-бегло обменялся новостями с отцом. — Не заболел?       — Нет, — отозвался Вершинин. И, немного помедлив, добавил: — Я на самом деле поговорить с вами хотел.       Он сразу ощутил, как в воздухе появился лёгкий флёр напряжения.       — Слушаем, — проговорил Андрей.       Паша несколько секунд собирался с силами и подбирал слова. Это промедление, видимо, беспокоило родителей.       — Я, короче, это, — начал он, наконец, — подсел на наркотики.       Воцарилась тишина. Отец замер с поднесённой ко рту ложкой, а затем опустил её обратно. Мать, округлив глаза, с ужасом смотрела на сына.              — Что? — севшим голосом переспросила она.       — Торчу по полной, — выпалил Паша.       — Озверел совсем? — с нажимом спросил Андрей.       — Кошмар какой! — всплеснула руками мама. — Пашунь, ты с ума сошёл? Какие наркотики?       Вершинин выдержал паузу, а потом виновато улыбнулся: — Да ладно вам, я пошутил.       Висящее в воздухе напряжение ощутимо поколебалось.       — Дурачьё, — проворчал отец и снова принялся за суп.       — Пошутил? Точно? — обеспокоенно спросила мать. — Паш, ну, ты совсем, что ли? С таким не шутят.       — Ну ладно-ладно. Но поговорить я хотел. О другом.       Казалось бы, начавшее рассеиваться напряжение стабилизировалось и снова укрепилось. Внимательные, серьёзные и несколько недоверчивые теперь взгляды устремились на сына. У Паши отчаянно засосало под ложечкой.       — Я вам врал про свою девушку, — выпалил он. До невозможности трудно было заставить себя продолжить. — На самом деле я встречаюсь с мужчиной, и он старше меня.       У Вершинина закружилась голова от волнения, и ему почудилось, будто всё это говорит не он, а кто-то со стороны. Собственный голос он слышал, словно из тумана.       — Опять шутишь? — недовольно спросила мать, обнимая себя за положенные на стол локти.       — Сейчас нет, — серьёзно ответил Паша, утыкая взгляд в кружку. И, пока родители ничего не успели сказать, торопливо добавил: — Зато, смотрите, ничего страшного. Я жив, здоров, не наркоманю, живу в тепле и уюте.       Родители смотрели на него угрюмыми, мрачными взглядами, но молчали. Были согласны. Ещё бы — по сравнению с перспективой сторчаться любить какого-то там мужчину было, пожалуй, действительно не так уж страшно. Некоторое время все молчали.       Первым отмер отец, вновь принимаясь ковыряться ложкой в супе: — И кто он?       — Его зовут Сергей, — отозвался Паша, немного выдохнув: раз уж нет первой резко негативной реакции, то, может, всё пройдёт по не самому плохому сценарию. — Он служит в органах.       Андрей дежурно кивнул головой и замолчал. Никто не знал, что нужно говорить в такой ситуации. Мать сидела, немного склонив голову и слегка обхватив её руками.       — Ну, он хоть нормальный? — спросила она, наконец.       — Да, — отозвался Паша. — Он хороший, правда.       — И, что, вы прям вот любите друг друга? — со скепсисом поинтересовался отец.       — Да, — твёрдо, без раздумий ответил Вершинин. Помедлив ещё секунду, добавил: — Только не пытайтесь меня разубеждать, я могу решить всё сам за себя. В том числе, кого любить и с кем жить.       — Паш, ну, почему он-то? — с лёгким отчаянием в голосе выпалила мать.       — Не знаю, — пожал плечами юноша. — Так получилось, мам.       Всё снова замолчали. Паша нервно барабанил пальцами по кружке. Явственно стала ощущаться какая-то неловкость. Вершинин поглядел на часы.       — Ладно, я пойду, наверное.       Он стал подниматься из-за стола.       — Да что ты? Куда ты пойдёшь-то? Времени, вон, сколько, — запротестовала мать. — Оставайся ночевать.       У Паши немного потеплело на сердце — видать, не так уж сильно злятся. Ну, может, и злятся, но любят всё равно сильнее. Он подождал, не возразит ли отец, но тот только коротко и бегло кивнул словам жены.       — Ладно, — согласился юноша, решив, что не стоит разрывать эту и без того пошатнувшуюся сегодняшним вечером связь. — Пойду тогда сполоснусь и спать. Устал. Спокойной ночи.       Родители в ответ выдали только несколько растерянное «угу», и Паша вышел из кухни. Он не слышал, но знал, что мать с отцом совершенно точно после его ухода принялись тихо переговариваться. Ну, разумеется. Им есть, что обсудить.       Вершинин долго простоял в душе. Ему очень хотелось смыть, стереть с себя ядовитое ощущение неловкости от этого разговора. И ещё очень захотелось обнять Серёжу — в нём почему-то сейчас виделась особая поддержка.       Придя в свою комнату, Паша расправил диван и лёг. Сразу взял в руки телефон и первым делом написал Костенко: > Рассказал       Мужчина прочитал моментально. Очевидно, ждал сообщений от Паши. Он был в курсе, что юноша сегодня пойдёт к родителям с повинной.

И как? <

> Вроде нормально. Не ругались даже. Домой не жди: предложили ночевать, остался

Хорошо. Рад, что обошлось. Ты сам как? <

> Сойдёт. Переволновался, до сих пор потряхивает. Но, в целом, уже получше

Не переживай. Думаю, раз сразу скандал не закатили, то примут. Отдыхай. Если вдруг передумаешь и захочешь приехать, позвони, я тебя заберу. Люблю тебя, мой хороший <

> Спасибо. Не, я уже спать ложусь, вряд ли передумаю. Тоже люблю тебя🧡       В конце сообщения Паша влепил оранжевое сердечко, потому что этот цвет уже давно плотно ассоциировался у юноши с Костенко: с его рыжиной в молодости, с теми тёплыми воспоминаниями-снами из прошлого. Поэтому Вершинин периодически слал Сергею такие смайлики. И не только они — всё тёплое оранжевое напоминало ему Серёжу.       Спать ещё не хотелось, только эмоциональная вымотанность давала о себе знать. Чтобы отвлечься, юноша принялся сидеть в интернете, листать соцсети. Он слышал, как в других комнатах родители тоже готовились ко сну, ходя по квартире туда-сюда. Потом улеглись в спальне.       Когда Паша уже и сам собирался отложить телефон и лечь спать, он услышал шаги в коридоре. Раздался тихий стук, и дверь в комнату приоткрылась. В темноту помещения просунулась голова мамы.       — Пашунь, спишь? — шёпотом спросила она.       — Нет ещё, — так же тихо ответил юноша.       Женщина, переодетая в спальную сорочку, зашла в комнату и закрыла за собой дверь. Она направилась к чужой кровати.       — А ты чего не спишь? — спросил Паша, приподнимаясь на локте.       — Да не спится, что-то сердце не на месте, — отозвалась мать, усаживаясь на край постели сына. Она покачала головой: — Да, удивил ты нас, конечно, сегодня, Паша.       Вершинин виновато поджал губы и опустился обратно боком на кровать. Затем чуть придвинулся к матери. Она положила ладонь на его бок и принялась методично поглаживать.       — Пашунь, ну я всё никак не пойму, — продолжила мать после некоторого молчания, — почему он-то вдруг? Тебе же вроде раньше девочки нравились, одноклассницы в школе. Встречался ты там с кем-то. И с Аней своей потом встречался. С чего вдруг?       — Мам, мне всё ещё нравятся девочки, — буркнул Паша. — Так уж вышло, что в него влюбился.       — Нет, ну как же? Как ты его любишь-то?       — Ма, ну ты же папу любишь. Вот и я Серёжу люблю. Бывает такое в жизни.       Женщина покачала головой, но ничего не ответила. Некоторое время прошло в тишине.       — Расскажи хоть про него, — попросила, наконец, мама. — Хороший, говоришь?       — Очень. — Паша не смог сдержать улыбку. — Он заботливый.       — Ну, хоть ничего такого, этого? Не... насильничает? — Женщина усердно пыталась подбирать слова, но, видимо, получалось не очень.       — Нет, ты что! — выпалил Вершинин. — Он очень обходительный, меня, считай, на руках носит.       — Голодом там тебя не морит?       — Нет, конечно, — тихо рассмеялся юноша. — Мы на его деньги-то и живём с тех пор, как я у него. Даже на карманные расходы мне даёт, говорит, мол, ни в чём себе не отказывать.       — Богатый, значит? — с сомнением в голосе спросила мать.       — Ну так, — отозвался Паша. — Нужды не знаем. Не волнуйся, я с ним не из-за денег.       — И, что, сильно старше тебя? — снова спросила женщина. Она будто бы прокручивала в голове состоявшийся на кухне диалог, отчего у неё возникали всё новые и новые вопросы.       — Ну-у, — нерешительно протянул юноша, — больше чем в два раза.       — Паш, ты с ума сошёл! — шёпотом прошипела мать.       — Ма, да нормально всё.       — Ой, сыночка, да что ж ты в нём нашёл-то? — невольно запричитала женщина.       — Он добрый. Заботливый, это я уже говорил. Он всегда меня поддерживает и очень серьёзно подходит к вопросу выстраивания отношений, — задумчиво и с небольшими паузами принялся перечислять Паша. — С ним уютно. И у нас с ним отличное взаимопонимание. Мы очень близки, мам, в том числе мыслями.       Женщина молча слушала. От всей её сущности прямо-таки веяло скепсисом, но мать молчала — видимо, старалась принять и смириться.       — Отец-то совсем не в духе был после того, как ты из кухни ушёл, — снова заговорила она, выдержав паузу. — Ругался. Но вроде ничего, сдался. Сказал, мол: «Ай, пусть делает, что хочет». Ты у нас совсем взрослый уже, тебе за себя решать, но ты, сынуль, нас тоже пойми, мы же за тебя волнуемся, — добавила она с растерянностью в голосе.       У Паши сердце ёкнуло. Он мягко погладил мать по пояснице.       — Не переживай, мам. Всё, правда, хорошо. Ты же меня знаешь. Стал бы я терпеть, если бы мне там не нравилось?       Женщина тускловато улыбнулась.       — Ну вот, — продолжил Паша. — Мы с ним славно живём, всё у нас замечательно.       Он заёрзал и сел на кровати. Мать поглядела на него в темноте комнаты, тепло улыбнулась, поджав губы, и погладила юношу по голове.       — Ладно, — сказала она. — Хорошо, если так.       Женщина привлекла сына к себе и крепко обняла. Вершинин, чуть склонившись, уложил голову куда-то между плечом и грудью матери. Та нежно поглаживала его по голове и плечу.       — Ты только не молчи, если что, ладно? — попросила она. — Если вдруг он тебя обижать будет или ещё чего...       — Не будет, — вновь тихо рассмеялся Паша, но всё же добавил: — Но, хорошо, молчать не буду. А ты, ма, не изводись, не надо себя мучить, ничего страшного не случилось.       Женщина вздохнула и прижалась губами ко лбу юноши.       — Хорошо, сыночек, хорошо.       

***

             После этого Паша немного успокоился — от сердца отлегло, и вроде даже отношения с родителями особо не переменились. Конечно, мама с папой не были довольны, но им пришлось смириться, и Вершинин был крайне благодарен за то, что это смирение прошло без взрывных реакций.       Но ещё через месяц, тоже на вечерок наведавшись к родителям в гости, Паша вернулся домой к Серёже и, найдя его читающим в кровати, плюхнулся рядом, подобрался ближе, улёгся на живот, приподнявшись на сложенных перед собой локтях и заявил: — Они хотят с тобой познакомиться.       — Чего? — выпалил Костенко с нервным смешком, отклоняя книгу. Видимо, решил, что юноша шутит.       — Мои родители хотят с тобой познакомиться, — спокойно и вкрадчиво проговорил Вершинин.       — Паш, на кой чёрт им со мной знакомиться?       Сергей заметно напрягся и даже из полулежачего положения сел полностью.       — Хотят знать, кому они «отдают» своего сыночку ненаглядного, — усмехнулся юноша.       — Не-не, Паш. А можно как-то без этого обойтись?       — Они настроены серьёзно.       — Родной, ну, я не могу.       — Почему?       — Не знаю.       — Боишься?       — Пожалуй.       Паша мягко улыбнулся и, повозившись, тоже сел.       — Да ладно тебе. Ты им понравишься.       — Вот уж вряд ли. Коть, ну, какой «знакомиться»? Я уже не в том возрасте.       — Брось, ты в прекрасном возрасте, — хихикнул Вершинин. — Не переживай, они уже смирились со всем. У них было время подумать, взвесить. Если бы они не были готовы с тобой увидеться, то не стали бы предлагать — это не моя идея была.       Сергей, скривившись, со скепсисом смотрел на юношу.       — Ну, не знаю, Паш. Как ты себе это представляешь? «Здравствуйте, я трахаю вашего сына»?       Вершинин расхохотался: — Нет, ну, если ты конкретно с такой формулировкой пойдёшь, то шансы на успешное знакомство явно снижаются.       — А что мы им говорить будем? Ты уже рассказывал какую-нибудь вымышленную историю знакомства?       — Нет ещё. Но, может, стоит правду сказать, чтоб не завираться?       — Какую правду? «Что? Как мы познакомились? О, да обычная история: я снился вашему сыну много месяцев, потому что он пару раз летал в прошлое в восемьдесят шестой, в Припять, подпортил мне жизнь, а я отсидел и потом с момента рождения следил за вашим сыном»?       Паша снова расхохотался: — Ладно, пожалуй, правда действительно звучит не очень. Я им, кстати, не рассказывал, что ты сидел.       — И, пожалуй, не нужно, — хмуро подметил Костенко.       — Да, я тоже так думал. Хотя тебя же реабилитировали.       — Всё равно.       — Ну да. Думаю, в плане знакомства с семьёй это добавит проблем.       — Про бизнес в девяностых тоже, думаю, не надо.       — Наверное, — согласился Вершинин. Немного подумав, он предложил: — Может, скажем, что на практике моей познакомились? После первого курса. Я как раз к тебе на втором переехал.       Сергей пожал плечами: — Можно и так. Надо только детально продумать, что, как, где, почему. По какой причине мы там вообще пересеклись.       — Продумаем, — заверил его Паша.       Он замолчал и, тепло глядя на Сергея, помедлил несколько секунд, а затем придвинулся к нему, усаживаясь рядом и добавил: — Но ты подумай по поводу знакомства, ладно? Просто, — он замялся, — меня, конечно, тоже пугает это всё, правда. Но, боюсь, они теперь не угомонятся. Им же это тоже для успокоения души надо.       Сергей понимающе кивнул. Паша мягко улыбнулся и погладил его по щеке.       — Да и потом: даже если они останутся недовольны, то что с того? Я же своего мнения не переменю. Я никуда не уйду и тебя от этого не разлюблю, ты же знаешь.       Эти слова на рационального Костенко подействовали успокаивающе, он немного расслабился.       — Ну да, — согласился он.       Паша, глядя на него внимательным ласковым взглядом, не мог не улыбнуться ещё раз: юноша Серёжу таким ещё не видел — будто нашкодивший школьник. Ну, или пытающийся впервые пригласить одноклассницу на свидание. Забавный такой в хорошем смысле, смущённый. У Вершинина где-то в сердце потеплело — ему нравилось за Серёжей подмечать совершенно человеческие проявления, его смущение, страхи, волнения. Это шло в такой контраст с его попытками сохранять невозмутимость — иногда даже наедине —, казаться железным, непробиваемым, почти бесчувственной машиной, что в этом ярком противопоставлении делало его по-настоящему живым. И Паше в такие моменты снова хотелось этого трогательного Серёжу оберегать и защищать от всего на свете. Обычно Вершинин рядом с мужчиной мог расслабиться, дурачиться, нежничать, потому что чувствовал себя под защитой, в такой безопасности, в которой можно быть совершенно открытым, настоящим и ничего не бояться, потому что Серёжа грозный, сильный, он от всего убережёт. Но даже самым сильным тоже порой нужно тепло чьих-то рук и надёжная защита.       Паша придвинулся ещё ближе и обнял Костенко за плечи.       — Не волнуйся так. Всё хорошо.       Сергей позволил себе расслабиться ещё немного и нежно, по-кошачьи уткнулся носом в Пашину шею, прикрыв глаза. Руками мягко обвил тело юноши.       — Спасибо, что ты есть, — прошептал ему Вершинин, чтобы окончательно избавить от неуверенности.       Он почувствовал, как Сергей коротко расплылся в улыбке.       — Тебе спасибо, что ты есть и что ты рядом, — отозвался он.       

***

             После нескольких попыток уговорить мужчину с разной периодичностью он всё же, скрепя сердце, согласился. Но всё равно нервничал.       — Нет, знаешь, Паш, может, всё же не надо? А они не передумали? Ну, может, всё-таки передумали?       Вершинина это забавляло. Он, конечно, старался смеяться так, чтоб не обидеть Костенко, хотя того вряд ли можно было задеть, но ничего с собой поделать не мог — юноша, правда, никогда Серёжу таким не видел. Сам, конечно, тоже переживал, однако после того, как он прошёл нервотрёпку с признанием родителям, теперь относился ко всей этой ситуации попроще.       И, нет, родители, к сожалению или к счастью, не передумали. Договорились собраться дома у Вершининых в один из выходных вечеров, и Костенко около недели — с момента, как дал согласие, до дня встречи — то и дело возвращался к своим сомнениям и волнениям относительно этого мероприятия. Но деться уже никуда не мог: согласился — так нужно держать слово, поздно назад поворачивать.       Паша ещё с вечера пятницы заглянул к родителям и остался с ночёвкой. В субботу днём помогал с приготовлениями — не могли же родители позволить себе встречать гостя, не подготовившись. Хотя «помогал» это сильно сказано: мама запрягла пропылесосить всю квартиру — пропылесосил, попросила помочь на кухне — пошёл резать овощи на салаты, хотя больше, конечно, таскал в рот всякие мелочи вроде крабовых палочек. Вершинин считал, что родители, пожалуй, очень уж с размахом подошли к такой встрече — уборка, готовка были такие, как на празднование Нового года с прибавкой в виде ещё нескольких гостей.       Но что ж делать — так уж воспитаны.       — Паш, сбегай-ка в магазин, — попросила мать, взглянув на часы. Костенко должен прийти к шести, на часах было начало шестого. — А то хлеб закончился.       Ещё бы. Мама там целый батальон бутербродов с красной рыбой настругала. Было бы странно, если бы хлеба было ещё вдоволь.       — И сыр. И майонезу ещё купи, тоже весь вышел, салаты дозаправить нечем.       — Ладно, — согласился юноша.       Ему, конечно, было лениво сейчас бежать в магазин, особенно с учётом того, что он только закончил помогать маме на кухне и планировал немного отдохнуть, чтобы собраться с мыслями и силами перед грядущим вечером, но не отказывать ведь. Наспех переоделся, вышел.       Магазин был всего через пару домов, и Паша успел бы вернуться минут через семь-десять, но, повернув за угол своего дома, увидел машину Сергея. Удивился — рано же ещё. Замер в раздумье, а затем поспешил к автомобилю. Постучал в окно у водительского места. Тонированное стекло, разумеется, опустилось, в полумраке салона показалось лицо Костенко.       — Откроешь? — спросил Паша.       Сергей пожал плечами в знак отсутствия возражений. Он поднял стекло обратно и, пока Паша обходил машину, открыл ему дверь на переднее пассажирское сидение — мужчина всегда запирал двери изнутри, даже если сам находился в автомобиле. Это у него привычки из разряда «на всякий случай» или «бережёного Бог бережёт».       — Привет, — улыбнулся Паша, забравшись в салон.       Он сходу потянулся поцеловать Костенко, и тот охотно ему ответил.       — Ты чего тут? — спросил юноша. Покосившись на время, добавил: — Почти сорок минут ещё.       — А я тут уже часа пол сижу.       — Зачем? — изумился Вершинин.       — Не знаю. Настраиваюсь, что-то вроде того. Всё равно мне как-то нервно, вот и подумал приехать пораньше, чтобы уж точно собраться в кучу.       Паша расплылся в нежной улыбке, внутри у него что-то ёкнуло.       — Ну ладно тебе, чего ты опять переживаешь? Ты же, вон, в ФСБ служишь, работа страшная, опасная, всяких убийц, маньяков там ловите. Ты ведь так не тревожишься на работе?       — Знаешь, вообще-то «всяких убийц, маньяков» как-то задерживать куда проще, чем знакомиться с родителями парня, — немного язвительным тоном отметил Сергей.       Паша от всей души расхохотался. Потом, прильнув ближе, уткнулся куда-то в шею мужчины и потёрся носом о его кожу.       — Я тоже боюсь, — честно признался он тихим голосом.       — Знаю, — так же тихо отозвался Костенко, зарывшись пальцами в волосы юноши.       — Ладно, прорвёмся как-нибудь, — проговорил Паша. — Наверное, раз нервничаем, значит, для нас это важно.       — Пожалуй, так. — Немного помедлив, Сергей спросил: — Как обстановка дома?       Ишь, стратег. Разведывает, что там и как.       — Нормально вроде. Тоже немного нервничают, готовятся встречать гостя. — Вершинин усмехнулся: — Надеюсь, ты голоден до салатов, а то я так заколебался, часами их стругал.       — Ну так надо было не часами, а ножом, — пошутил Костенко.       — Очень смешно, — съязвил Паша и беззлобно ткнул мужчину в бок.       — А ты-то что тут делаешь?       — Да так, мама в магазин командировала, — ответил Вершинин, отрываясь от Костенко и садясь ровно. — Пойду-ка я, наверное, а то щас уже звонить начнёт, где я там копаюсь.       Он усмехнулся. Мужчина, не сводя с него внимательного, даже любовного взгляда, улыбнулся.       — Ну беги.       — Ещё увидимся. — Паша напоследок чмокнул Сергея в щёку и выбрался из машины.       Ровно к назначенному времени — ишь, мистер пунктуальность — Костенко стоял на пороге квартиры Вершининых. Очень уж хотелось развернуться и усвистать домой, но когда-когда, а теперь поворачивать совершенно точно поздно. Позвонил в дверь.       Встречали все трое, родители сразу окидывали беглыми, изучающими взглядами, а Пашка от волнения и смущения заливался краской, хотя на лице пытался изобразить, что всё в порядке, и он даже не волнуется. Украдкой улыбался Серёже, стараясь делать это как можно более ободряюще. Обменялись приветствиями. Костенко внутренне был благодарен за то, что родители Паши, которые прежде Сергея вовсе не видели, если всё же и удивились, то виду не подали. Мужчина, разумеется, с пустыми руками прийти не мог, поэтому вручил всё как полагается: матери — букет, отцу — бутылку дорогого коньяка, и был приглашён пройти в квартиру. Вовсе не по причине наличия «подношений», разумеется.       Сергей, Паша и Андрей сидели в гостиной за столом и молчали. Ощущался флёр неловкости. Мария ушла на кухню ставить цветы в вазу и приносить ещё не выставленные на стол блюда. Вершинин-старший нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла, в котором сидел. Потом вдруг поднялся на ноги.       — Пойду, помогу, что ли, — пробубнил он скорее себе под нос, но ровно так, чтоб было слышно.       И вышел из комнаты. Паша подсел ближе к Костенко — они старались держать приличную дистанцию перед родителями юноши.       — Ну, как ты? — спросил Вершинин вполголоса.       — Не знаю, — так же тихо отозвался Сергей. — Что говорить-то?       Паша только нервно пожал плечами: — Сами, наверное, спросят, если захотят.       — Да, а, если не захотят, поедим в тишине и разойдёмся, — тихо усмехнулся Костенко.       Паша про себя отметил, что мужчину сегодня так и пёрло на шутки и сарказм — видать, сильно нервничает. Вершинин кротко улыбнулся и ободряюще погладил Сергея по плечу.       Потом, когда все вчетвером собрались за столом и принялись за еду, начался допрос — по крайней мере, Костенко про себя называл эту часть мероприятия именно так. Конечно, все старались разговаривать свободно, буднично, но напряжение, повисшее в воздухе, ощущалось очень уж явственно.       — Паша говорил, вы работаете в органах?       — Служу в ФСБ.       — Опасная работа?       — Скажем так, иногда с рисками.       — И не думали заниматься чем-то более безопасным?       — Мне нравится то, что я делаю. Польза для людей. И потом: если все будут думать только о своей безопасности, то кто же подумает об общей?       В моменты, когда, случалось, повисали совсем тянущиеся паузы, Костенко, силясь наладить коммуникацию, делал приятные замечания: то отмечал уютность квартиры, то хвалил стряпню Марии, и всё в таком роде. Вопросы задавала в основном женщина — ещё бы, мать-то, поди, больше волнуется. Расспрашивала про всё: зарплату, интересы, дачу, о наличии которой узнала лишь из разговора, знакомство с Пашкой. В этом плане оба были подкованы: вместе додумали фальшивую историю знакомства с минимальным количеством правдивых элементов и независимо друг от друга могли её свободно излагать.       — Нет, ну, а позвольте поинтересоваться, почему вы вообще к Паше решили, так скажем, проявить интерес?       — Ну, вообще говоря, — мягко начал Костенко с лёгкой тенью немного стыдливой улыбки, — это скорее Паша первым проявил ко мне интерес.       Вершинин в подтверждение кивнул, смущённо поглядывая на мать исподлобья и спеша переключить своё внимание на ковыряние вилкой в тарелке — было вкусно, но от нервов кусок в горло не лез. Факт про то, кто первым проявил интерес, был одним из тех немногочисленных правдивых элементов. Нет, конечно, Сергей куда дольше следил за Пашей, чем тот его искал, но между собой оба согласились, что если бы не настойчивость и любопытство юноши, то Костенко так и ничего не предпринял, а, решив не воплощать свой изначальный план по отправке молодёжи в Чернобыль, просто растворился бы — уехал бы с концами в Харьков, отпустил бы Пашу, насколько смог. Да и всё же, если уж так подумать, тогда в восемьдесят шестом Вершинин ведь первым к Серёже подошёл.       — А вы вообще одинокий человек? — спросила Мария. Почти тут же она спохватилась: — Извините, если как-то не так прозвучало.       — Да нет, всё в порядке. Нет, пожалуй, не одинокий: у меня есть Паша и его же стараниями кот.       — Да, Паша рассказывал. Притащил с улицы бедолагу.       — Ну так, жалко же.       — И оставили ведь.       — Если есть возможность и желание, то почему бы и нет?       Мария кивнула и тут же улыбнулась: — Да Паша вообще всё детство со зверушками носился. От уличных не оттащить было, «давай заберём, давай заберём». Лет до двенадцати всё упрашивал щенка купить.       — До четырнадцати, — поправил её Паша.       — Ну, до четырнадцати. Так упрашивал, так упрашивал. Но у нас, вот, возможности такой не было.       Сергей кивнул в знак понимания.       — И детей у вас нет? — вернулась мать к теме одиночества.       Костенко отрицательно покачал головой.       — И не думали заводить? — продолжила Мария, на этот раз почему-то не только окинув взглядом Сергея, но и кинув беглый взор на Пашку.       — Не знаю, — отозвался мужчина. — Вряд ли. Тем более сейчас. Кому-то явно ещё рано думать о детях.       Он тоже бросил беглый взгляд на юношу. Мария секунду задумчиво помедлила, а затем согласно кивнула.       — И давно вы до Паши один были? — вдруг подал голос Андрей.       — Пожалуй.       — И сколько у вас раньше было, — мужчина на секунду задумался, подбирая слово, — парней?       Оно и понятно, почему задумался: «мальчиков» звучало как-то грязновато, «мужчин», судя по всему, в глазах Андрея было всё ещё не очень применительно к Паше, так что, несмотря на то, что мужчине почему-то явно не нравилось слово «парней», он выбрал меньшее из зол.       Все за столом замерли и подняли головы. На секунду повисла пауза всеобщего удивления.       — Ни одного, — отозвался Костенко.       — Только женщины или вообще никого не было?       — Была пара-тройка женщин, но давно.       — А вы не думаете, — серьёзно и почти с вызовом в голосе начал Андрей, упираясь локтями в стол и кладя подбородок на сложенные на весу тыльные стороны ладоней, в упор глядя на Сергея, — что всё это может быть какой-нибудь, скажем так, мимолётной симпатией?       Пашу это заметно возмутило или, по крайней мере, задело — он хмуро и неодобрительно посмотрел на отца немного исподлобья. Костенко же спокойным, невозмутимым тоном, без тени сомнений или негативных эмоций на лице отозвался: — Ну, мы встречаемся уже почти пять лет, так что полагаю, это не просто «мимолётная симпатия».       Андрей понимающе и почти оценивающе кивнул, снова опустив взгляд в тарелку. Отправив очередную порцию еды в рот и пережевав, пока все остальные тоже успели вернуться к своей пище, он прямо и без ухищрений спросил: — А вы спите?       Новая волна изумления прокатилась по лицам всех, сидящих за столом.       — Андрей! — недовольно и одёргивающе прошипела шёпотом Мария.       Она явно не считала уместным задавать такие вопросы, хотя её, пожалуй, это тоже, вполне вероятно, интересовало, но женщина всё же склонялась к тому, что если уж ей захочется об этом разузнать, и хватит духу, то она лучше один на один поговорит с сыном.       На Паше снова отразилось всё его внутреннее возмущение и, вероятно, даже небольшое осуждение, смешанное с лёгкой злостью — юноше явно стало неприятно оттого, что его и Серёжу тоже ставят в такое неловкое положение не очень-то приличными вопросами. Паша не выдержал и переглянулся с Костенко. Секунду-другую они глядели друг на друга, потом юноша поджал губы и отвёл взгляд, чувствуя, что щёки уже раскраснелись.       — Спим, — сухо, но в остальном всё так же невозмутимо ответил Сергей.       И он, и Паша боялись, что Андрей сейчас попытается залезть куда-то ещё дальше, во что-то более интимное. Тот, конечно, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Мария поспешила его опередить, торопливо переводя тему. Андрей, поглядев на жену, уже отвернувшую своё лицо и что-то говорившую Сергею, решил не лезть и терпеливо подождал, пока очередная тема себя исчерпает. Когда снова образовалась секунда молчания, отец вдруг обратился к Паше: — Паш, а не нальёшь-ка нам всем чаю?       Пожалуй, действительно было уже пора переходить к чаю — все наелись и к основным блюдам, салатам уже почти никто не притрагивался.       Мария хотела было начать подниматься из-за стола. Подобно большинству хозяек, особенно в таком возрасте, она на всех семейных посиделках пыталась взвалить на себя абсолютно все обязанности по готовке и «обслуживанию» гостей.       — Маш, сиди, ты и так весь день бегаешь, — мягко одёрнул её Андрей. — Пусть, вон, лучше теперь самый молодой побегает.       Юноша послушно поднялся из-за стола.       — Кто какой чай будет?       — С бергамотом, — попросила мать.       — С чабрецом, — отозвался отец.       Паша кивнул и начал уходить из комнаты.       — Паш, — тем же шипением, что и отца, окликнула его мать.       Вершинин-младший развернулся и увидел, как Мария многозначительно кивает в сторону Костенко, мол: «А ты никого не забыл спросить?». Паша перевёл взгляд на Сергея, которого это почему-то очень повеселило, и теперь он едва сдерживал смех. Юноша пожал плечами: — Ну, я и так знаю, какой чай Серёжа будет. — Тут он обратился к Костенко: — Или ты в этот раз хочешь что-то принципиально новое?       — Нет, спасибо, — отозвался Костенко, покачав головой.       Ну, разумеется. Он, кроме простого чёрного чая без добавок, почти никакой другой не пьёт. Иногда травяной, если болеет. Порой может попробовать какой-нибудь другой чай, но обычно себе не изменяет.       Паша перевёл взгляд обратно на мать, сделал вид из разряда: «Вот видишь», а затем ушёл на кухню.       Когда в комнате остались трое, Андрей вполголоса спросил: — А за что вы вообще Пашу любите?       Сергей едва сдержал усмешку — он-то сразу заподозрил, что, возможно, юношу пытаются спровадить не просто так.       — Ну, как вам сказать, — начал он, взяв всего пару мгновений на размышления. — Он очень умный парень, рассудительный, но, наверное, более важно — живой какой-то, что ли. Очень энергичный, любознательный, в нём теплится интерес к жизни, и он захлёстывает им всех вокруг. С ним как будто заново на жизнь смотришь, по-другому, с иной, какой-то крайне позитивной стороны. — Подумав пару секунд, Костенко добавил: — Ещё он очень понимающий, отзывчивый, внимательный. Это любого человека лучше делает.       Сергей хотел сказать что-то ещё, однако в комнату вернулся Паша, занося пару чашек и уходя в кухню за остальными, но тут же возвращаясь. Костенко глянул на Андрея — тот, если уж и не был доволен присутствием Сергея в принципе, всё же явно нашёл его ответ на поставленный вопрос весьма приемлемым. Пашка же в третий раз убежал на кухню и вернулся с блюдцами и тортом — разумеется, как же такие посиделки обошлись бы без торта к чаю. Юноша, стоя у стола, принялся раскладывать кусочки в блюдца.       — Ты будешь? — тихо спросил он у Костенко.       Мужчина покачал головой. Мария, уловив это, спохватилась: — Да чего ж вы? Не стесняйтесь, угощайтесь тортиком, свежий, вкусный.       — Не хочу обидеть... — начал мужчина, но Паша его перебил.       — А Серёжа у нас сладкое почти не ест, не нравится ему. Он у нас вообще практически правильно питается. — Юноша поглядел на Костенко, усмехнулся и добродушно добавил: — И на меня иногда чуть-чуть ворчит, если я гадость всякую ем.       Мария тут же оживилась.       — Вот! Мать иногда не слушаешь, так хоть другого человека послушай. А то, да, тебе лишь бы чипсов каких-нибудь наесться, гамбургеров, и чего вы там ещё, молодёжь, едите?       Паша состроил мученический вид и перевёл взгляд на Костенко, будто ища в нём помощи. Тот лишь, стараясь сдерживать смех, но всё же улыбаясь глазами, слегка покачал головой, словно выражая: «Не-а, с этим справляйся сам».       — Ну вы там дома хоть доставками не питаетесь? — несколько обеспокоенно спросила мать.       — Нет, — отозвался Паша, раздавая всем куски торта и наконец усаживаясь за стол, — обычно Серёжа готовит.       — Вы готовите? — повернулась к Сергею Мария. — И как?       — Ну, — несколько смутился Костенко, — с вашей едой, конечно, не сравнится. — При этих словах мужчины юноша усмехнулся — вот ведь хитрюга какой. — Но, раз Паша ест и всё ещё здравствует, то, пожалуй, как минимум, съедобно.       — Скромничает, — встрял Вершинин-младший. — Серёжа очень хорошо готовит!       Он действительно считал Костенко прекрасным кулинаром. По скромному Пашиному мнению, Сергей некоторые вещи готовил даже лучше, чем Мария, но ей об этом знать, конечно, было не обязательно.       При разговоре о готовке мать воспылала новым энтузиазмом и увела разговор в это русло.       Вечер уже подходил к концу, и все чувствовали, что скоро пора будет расходиться. Андрей вдруг неспешно поднялся из-за стола.       — Курите? — спросил он Костенко.       — Бросил, — отозвался тот.       — Пойдёмте, перекурим, — сказал Вершинин-старший.       Сергей пожал плечами, как бы не возражая, и тоже поднялся из-за стола — он знал, что от таких предложений не отказываются. Это что-то такое из «понятийного» этикета, что ясно всем на каком-то интуитивном уровне, потому что, какими бы разными ни были люди, почти каждому рано или поздно приходится узнать, каково это, руководствоваться «понятиями».       — Андрюш, ты ж тоже бросил, — удивилась Мария.       Мужчина ничего не ответил и вместе с Костенко, удалился на балкон, предварительно захватив из прихожей сигареты. Уже почти неделя, как Андрей взялся за сигареты, хотя действительно бросил несколько лет назад, но сейчас — ещё бы, видимо, очень уж нервничал из-за всей этой истории с тем, что у Паши есть Костенко.       — Вот жук! — недовольно вспыхнула мать. — Я, главное, уже несколько дней всё мучаюсь, откуда ж в квартире сигаретным дымом пахнет. — С учётом того, что мужчины удалились, и не было смысла продолжать ворчание «в воздух» с позицией, что адресат и так всё слышит, Мария направила свои возмущения на Пашу, но не в качестве обвинений, а в поисках слушателя. — А он мне всё «с улицы в окна несёт». Вот тебе и улица!       На балконе Андрей, опершись о перила, выудил одну сигарету и протянул пачку Сергею. Прикурили. С полминуты постояли в тишине, глядя в тёмный, лишь местами освещённый фонарями двор.       — Ты, главное, — начал Андрей, неожиданно переходя на «ты», хотя Костенко и прежде чувствовал, что, вероятно, пора бы, — сына моего не обижай, ясно?       — И в мыслях не было, — тут же серьёзно отозвался Костенко. — И потом: с чего мне его «обижать»? Он мне дорог, как вам с Марией. Нет, конечно, сильнее родительской любви, наверное, нет, но, полагаю, что-то приближённое по силе можно представить.       Андрей понимающе и одобряюще кивнул. Задумчиво затянулся, а потом спросил: — Ты рыбалку любишь?       Сергей пожал плечами: — Не то чтобы фанат, но опыт имею, не гнушался.       — Может, съездим как-нибудь, а? У нас лодка есть.       Костенко снова пожал плечами, но уже в знак непротивления: — Вполне можно.       Снова помолчали. Андрей первым докурил сигарету и, пока Сергей заканчивал свою, порылся где-то в углу со сложенным хламом вроде запылившихся лыж, каких-то досок, явно сломанной люстры и прочего, выудив оттуда спрятанную консервную банку с окурками. Видимо, ныкал, чтобы жена не нашла.       — Хороший ты мужик, — проговорил он, хлопнув Костенко по плечу, — если б только...       Андрей так и не договорил, но Сергей между строк прочёл что-то вроде «если б только с парнями не спал». Впрочем, это его никак не задело, да и Вершинин-старший явно не преследовал такую цель.       Убрав банку обратно, они вышли с балкона. Уже очень скоро Сергей начал собираться домой, Паша оставался у родителей ещё на одну ночь — ему хотелось послушать, что они скажут, да и, в целом, негласно предполагалось, что после знакомства с мужчиной родители захотят обсудить его и с сыном. Попрощались. Андрей даже пожал Сергею руку, а Паша не смог отказать себе в удовольствии обнять мужчину. Ему, конечно, ужасно хотелось его поцеловать, но при родителях делать это было как-то совсем уж неловко. Обнимая юношу, Сергей стоял лицом к его родителям, поэтому мельком глянул на них откровенно смущённо, но они сами учтиво отвели взоры.       К тому моменту, когда Костенко приехал домой, Паша, уже, очевидно, поговоривший с родителями, успел ему написать. > Как ты?

Вроде ничего. Проще, чем казалось <

> Хорошо. Родители, по крайней мере, успокоились. Мама даже довольна осталась. Очень уж ты её впечатлил всякими разговорами про готовку, котов с улицы, работу на общее благо. Начинаю думать, как бы она тебя у меня не отбила       В конце сообщения Паша влепил несколько хохочущих смайликов. Сергей, читая это, не смог не улыбнуться. > Папа тоже вроде не такой мрачный стал. Смирился, видать. А о чём вы там на балконе разговаривали? > Если не секрет, конечно

Да так, по мелочи. Настойчиво рекомендовал тебя не обижать. Позвал на рыбалку <

> Ого, неожиданно. Но круто. Ну вот, справился же, а ты переживал. Отдыхай

Ты тоже. Завтра приедешь?<

> Конечно. Днём уже, наверное, буду дома. Не скучай > И почеши за меня Персика       Сергей тихо усмехнулся и ответил юноше:

Обязательно. Люблю тебя, родной <

> И я тебя люблю       Сергей переоделся в домашнее и, зайдя на кухню, обнаружил дрыхнущего на столе Персика.       — Слышь, бандит, а ну слезай, — беззлобно и немного шутливо буркнул на кота Костенко. Он не очень любил, когда питомец забирался на кухонный стол.       Тот лениво повёл ухом, но двигаться с места не стал. Мужчина подхватил его на руки.       — Сколько раз сказано: не сиди на столе.       Потревоженный Персик возмущённо мявкнул, но тут же устроился поудобнее на руках Сергея.       — Ой-ой-ой, нежности-то какие, — с улыбкой проговорил Костенко, глядя, как кот, мягко упирает лапы в его грудь, потягиваясь, а сам почесал Персика в районе живота. — Тебе привет от Пашки.       Сергей подумал о юноше. Приятно было чувствовать, как они близки. Казалось, совершенно неразлучны. Особенно сильно это ощущалось после таких непростых «мероприятий», как сегодня вечером. Зато сразу чувствовалось — это уже навсегда. И на такое «навсегда» с горячо любимым Пашкой, с вредным Персиком, с жизнью, полной нежности и заботы, гораздо превышающих тяготы, с совестью без особых тайн Серёжа был более чем согласен.