Мыши, персики и больше никаких перемещений во времени

      — Может, на выходных сходим куда-нибудь? — Сергей обвил одной рукой шею юноши и прижался губами к его виску.       Тут же отлепился и уселся за стол напротив Паши. Вершинин сидел на кухне и сонно уплетал яичницу с овощами. Он был немного не в духе — ему никогда не нравилось вставать рано утром, а сейчас, когда учёба, казалось бы, закончилась на летний период, приходилось иногда рано подниматься на практику. Несмотря на мрачный и сонный вид, Паша улыбнулся.       — Давай. Есть предложения?       Они уже давненько никуда не выбирались. Даже в выходные обычно ленились вылезать на улицу и целыми днями валялись в кровати, смотря сериалы, иногда с едой из доставки. Костенко порой внутренне этому поражался: ещё пару лет назад он счёл бы такой досуг бесполезным и явно не стал бы таким заниматься. Но чуть более гедонистичный и ленивый Пашка постепенно приучил мужчину и к такому. Даже к поеданию пиццы в постели, хотя раньше Сергей ни за что не позволил бы себе и уж тем более кому-то другому есть в кровати, особенно что-то такое вредное, как пицца. Иногда, правда, такие посиделки — или, вернее сказать, полежалки — постепенно перетекали в неторопливые, но жаркие любовные ласки, хотя это было реже, чем просто почти сонное совместное лежание.       — Не знаю. Подумал, вдруг ты куда-то хочешь.       Паша призадумался.       — А давай в ресторан сходим? В какой-нибудь, где типа дорого-богато. Ну, не прям, конечно, десять тысяч за салат, но в какой-нибудь приличный, — задумчиво и всё же с неким энтузиазмом проговорил Вершинин. — Типа как красивое свидание.       Сергей улыбнулся.       — Хорошо звучит. Есть у меня парочка на примете.       — Полностью доверяю твоему вкусу. Я в таком не разбираюсь, — усмехнулся Паша.       Тут же он неосторожно наклонил руку, которой поносил ко рту кружку, и выплеснул немного кофе на свою футболку. Замер, критическим взглядом посмотрел на образовавшееся пятно и заявил: — Хотя, может, не ходить мне по ресторанам.       Сергей расхохотался.       — Ну, у тебя будет ещё пара дней, чтоб научиться манерам. — Он несколько секунд наблюдал за тем, как Паша, поднявшийся со стула и подошедший к столешнице, оторвал пару листиков от рулона бумажных полотенец и пытался хоть немного оттереть пятно. — Кстати, там, скорее всего, будет дресс-код из разряда приличного костюма.       — Настолько фешенебельные рестораны у тебя на примете? — усмехнулся Паша. — Впрочем, так даже лучше. Солиднее будет. Как будто живём богатой жизнью больших шишек.       Он выбросил испачканные бумажные полотенца и сел обратно за стол, заявив, что не видит смысла переодеваться — сейчас после завтрака всё равно нужно будет напяливать уличное, а футболку постирает вечером, нечего сейчас время тратить. Сергей едва сдержал смех от контраста Пашиного вида и его слов про дорогие рестораны.       В субботу действительно вечером выбрались из дома. Перед выходом долго целовались в прихожей — уж больно притягательно оба выглядели друг для друга в костюмах. На удивление, даже не Вершинин напирал, а скорее Сергей долго не мог выпустить его из рук, зажимая у стены и выцеловывая глубоко, жарко, мокро. Паша уже почти постанывал в поцелуи, чувствуя чужую руку под пиджаком, сжимающую бок через ткань рубашки.       — Серёж, если ты меня сейчас здесь разложишь, мы точно опоздаем к забронированному времени, — с трудом оторвавшись, выпалил Вершинин, жадно ловя воздух ртом.       — Резонно, — хищно осклабился Костенко. — Но после свидания ты весь мой.       Он напоследок ещё раз размашисто поцеловал юношу.       — Я всегда весь твой, — ухмыльнулся тот.       До ресторана решили прогуляться — пешком и на метро, хотя Вершинин шутил, что в таких случаях надо, как минимум, на тонированном «Мерседесе» ездить.       Уже в ресторане Паша заинтересованно глазел на роскошные интерьеры, полные света и бликов от всяких стеклянных гранёных штук. В меню, правда, юноша заглянул с толикой ужаса в глазах, но Костенко, поймав полный сомнения взор Вершинина, заявил: — Да ладно, надо же себя иногда баловать.       Паша согласно улыбнулся, но всё же выбрал себе только какую-то пасту с креветками и десерт. И алкоголь. Выпить решили от души, поэтому начали сразу с пары бутылок хорошего красного вина.       Вершинин много болтал — у него, на удивление, всегда находились темы для разговоров. Правда, очень скоро параллельно с болтовнёй Паша, на которого уже, видимо, начал действовать алкоголь, нашёл для себя ещё одно развлечение — пользуясь тем, что скатерть была довольно длинная, он невесомо поглаживал мужчину по голени носком своего ботинка. И при этом, бес, говорил, как ни в чём не бывало, в то время как мгновенно ставший молчаливым Сергей предельно концентрировался на том, что бы не реагировать на Пашины шалости. За двумя бутылками вина последовала третья, и, когда Вершинин смеялся уже до неприличия громко, а Костенко чувствовал, как у него самого идёт голова кругом, но непонятно — от алкоголя или всё же от этого невообразимого пацана, решено было выдвигаться домой.       Пашиного самообладания ещё хватило на то, чтобы без происшествий и довольно прилично выйти из ресторана, но на улице его сразу повело, да к тому же пробило на беспричинный, ещё более громкий смех. Костенко сразу взял юношу под руку, чтобы тот через пару-тройку шагов не растянулся на асфальте, и едва сдерживал смех, во-первых, от вида болтающегося, как варёная макаронина, Пашки, а во-вторых, от его же заразительного хохота.       Немного отойдя в сторону от ресторана, Сергей, покрепче ухватив Вершинина, чтобы его устаканить, потянулся за телефоном: — Ну постой ты ровно, Господи! — с усмешкой попросил он. — Сейчас таксишку вызовем и домой.       — Да чё ты, Серёж, поехали на метро, — выпалил Паша, отмахнувшись, из-за чего вновь лихо пошатнулся.       — Радость моя, какое тебе метро? — отозвался Костенко, щурясь в попытках сконцентрироваться на экране гаджета. — Ты там на первом же эскалаторе ухнешь.       Вершинин нахмурился, крепко задумавшись. Видимо, в не очень трезвом виде это давалось ему крайне тяжело.       — Ладно, ты прав, давай на такси, — в конечном итоге, согласился он, прикинув, что в таком состоянии сильно рискует не сдержаться и полезть к Сергею целоваться да хотя бы на том же самом первом попавшемся эскалаторе.       Пока Костенко вызывал машину, и они вдвоём с Вершининым её ждали, Паша норовил привалиться к Сергею, то и дело якобы случайно прихватывая его ладонями за первые попавшиеся части тела. А уже в такси, когда оба сели на заднее сидение, юноша, пользуясь тем, что Костенко на всякий случай сел не у другого окна, а по центру, чтобы быть ближе к Вершинину и на всякий случай его удерживать, украдкой немного припал на плечо мужчине и в один момент, приблизив своё лицо к чужому уху и не размыкая закрывающихся глаз, тихо прошептал: — Если бы ты знал, сколько раз я фантазировал о том, каково трахаться с тобой по пьяни.       У Сергея в одно мгновение весь воздух из лёгких вышибло, и сердце в груди заколотилось так, что в голове зашумело. Он коротко глянул на всё ещё не открывшего глаз, но ехидно улыбающегося юношу и ощутил прокатившуюся по телу приятную дрожь. Паша тем временем запустил руку под пиджак Костенко, скребя коротко стрижеными ногтями по чужому боку через ткань рубашки, вышибая этим из груди Сергея новые и новые хриплые, едва уловимые вздохи. Самому юноше до невозможности хотелось шептать ещё и ещё пошлости, распаляя и себя, и Костенко, но сил ему на это не хватило.       В квартиру поднимались, на удивление, неторопливо. Почти задремавший в машине Паша всё ещё сильно пошатывался. Иногда они с Сергеем чуть сталкивались плечами, и пару раз после таких столкновений Костенко прижимал Вершинина к себе, целуя горячо, почти властно, впрочем, юноша вовсе не был против.       В квартиру ввалились тяжело, всё ещё цепляясь друг за друга и иногда приникая ближе, плотнее, жарко дыша на ухо или в шею. Едва хватило сил разуться и по очереди вымыть руки.       — Пошли, — потянул Паша мужчину прямо в спальню, на ходу снимая свой пиджак. — Ну пошли же.       Рухнув на кровать, несколько секунд оба лежали без движения, наслаждаясь горизонтальным положением, покоем и сквозившей через открытое окно прохладой опустившейся ночи. Потом Сергей приподнялся, придвинулся ближе к Паше. Юноша повернул голову, обращая к мужчине своё лицо, пытаясь в темноте комнаты разглядеть черты лица Костенко. Тот нежно, едва ощутимо погладил Вершинина по щеке, потом склонился, утыкаясь носом куда-то в Пашину шею, опаляя кожу на ней жарким дыханием, затем вновь приподнялся, влажно целуя юношу в губы. Вершинин жадно ответил на поцелуй, вновь прикрывая глаза, и завозился, пытаясь стянуть с себя брюки, но долго борясь с ремнём. Эта морока окончательно его утомила, и Пашка, с трудом избавившись от штанов, бездвижно улёгся на постели, лишь снова подставляя свои губы для поцелуев, чем Костенко, разумеется, с охотой воспользовался. Немного погодя, он спустился чуть ниже, слегка сонно и лениво вылизывая Пашину шею. Вершинин не мог сдержать тихих стонов — он ужасно любил ощущать влажный Серёжин язык, особенно на шее или вдоль позвоночника. Затем разнеженный юноша всё же перехватил лицо Костенко своими ладонями, поднял, прижимаясь своими губами к чужим, вновь принялся ненасытно, но медленно и плавно целоваться, параллельно притираясь бёдрами к Сергею.       Целовались долго, однако с каждой минутой всё неспешнее и осоловелее, и, в итоге, усталость и алкоголь всё же их сморили.       Утром Костенко проснулся от копошения под боком. Приподнял голову, щурясь, оглянулся, неизменно находя подле себя Пашу. Это у них обоих привычка такая — едва проснувшись, оглядываться вокруг себя, будто они что-то проверяют. Паша, скорее, смотрит потому, что уж больно часто просыпается один: на учёбу уже вставший Сергей его сам будит, а в выходные мужчину порой вызывают на работу, и юноша открывает глаза рядом с уже остывшей половиной постели. А Сергей всё время отшучивается, что если он проснётся и не увидит Пашу рядом с собой, то это значит, что Вершинин уже куда-то свинтил и там бедокурит. Юноша, конечно, хихикает на такие заявления, но про себя иногда думает, что на самом деле Сергей в глубине души просто боится, что однажды утром Паши с ним не окажется, и это уже навсегда. У Вершинина от такой мысли сердце мгновенно сжимается в тугой, колючий, жалкий комок и даже не бьётся, а конвульсивно, истошно сокращается. Страшно. И страшно грустно от таких мыслей, вернее, страшно и грустно оттого, что Костенко может так думать. И в такие моменты с каждым болезненным сокращением тоскливо сжавшегося сердца Паша уверяется, что никогда никуда от Серёжи не уйдёт. И не из жалости — нет, конечно. От большой и искренней любви.       — Доброе утро, ласточка моя светлая, — хрипло-хрипло проговорил мужчина, глядя на сонно возящегося юношу.       Тот поелозил, переворачиваясь с живота на бок, и, лениво приоткрывая глаза, посмотрел на Костенко. Он сам ещё в белой рубашке, расстёгнутой сверху пуговиц на пять. Ткань за ночь измялась — ещё бы, Паша ведь так беспокойно спит. Пиджак и брюки он всё-таки успел с себя стащить, хотя прошлым вечером явно принял на душу больше, чем Сергей. Один носок юноша, видимо, скинул с себя во сне, а другой ночью сам сполз до середины стопы. Пашенька такой смешной, взъерошенный, совершенно очаровательный воробушек.       Костенко одет чуть больше — он вчера снял только пиджак, а сейчас лежал в тоже чуть измятой рубашке, брюках и даже не расстёгнутых подтяжках — он в отличие от Паши такие носил, чтоб уж точно нигде ничего не свалилось. Мужчина разлёгся на спине и, чуть приподняв голову, поглядывал на Пашу, слегка жмурясь. Спать на спине он начал даже не сразу после того, как Вершинин, с которым встречались они уже долго, стал просыпаться с ним в одной постели, и уж тем более далеко не сразу после того, как юноша появился в его жизни. Привычка вторая натура, Сергей прежде всегда инстинктивно спал на животе.       — Доброе, — сипло прошептал Паша, придвигаясь ближе.       Он по-кошачьи боднул лбом Серёжино плечо, потом запрокинул голову и, слегка щурясь, поглядел на мужчину. Ткнулся носом куда-то в его щёку. Костенко тепло улыбнулся и тоже повернулся набок, слегка приобнимая Пашу. Тот потянулся за поцелуем. Поцеловались коротко, но горячо и трепетно. От юноши немного неприятно пахло перегаром, да и от Сергея тоже, но целоваться всё равно ужасно хотелось. Потом обнялись и просто полежали некоторое время молча, иногда сипло похрипывая. Вершинин вскинул руки и спустил с Серёжиных плеч лямки подтяжек, чтобы не мешали и не тянули. Костенко погладил Пашу по боку, потом спустил руку чуть ниже на его оголённое бедро, лишь на уровне ягодиц прикрытое краем рубашки. Вершинин иногда лениво размыкал веки, с нежностью поглядывая на Сергея. Такой ласковый, разве что не мурлыкал, как кот. Трогательный. Во всех смыслах. Костенко придвинулся ещё ближе и от лёгкого переизбытка чувств принялся покрывать короткими, но мокрыми поцелуями Пашкино лицо. Тот захихикал, жмурясь и игриво отворачиваясь, но ровно настолько, чтобы Сергей всегда мог дотянуться губами до его лица. Потом оба немного успокоились и снова стали лежать в обнимку без движения. Костенко уткнулся губами в Пашин лоб и прикрыл глаза. По-прежнему гладил юношу по бедру, невесомо и мягко. Впрочем, потом Вершинин притёрся ещё ближе, а Сергей скользнул рукой чуть выше, пробираясь под ткань Пашиных боксёров и кладя ладонь на мягкую ягодицу юноши, но больше ничего не делал, только осторожно гладил.       Вершинин постепенно немного разбуркался, заёрзал, окончательно раскрыл глаза и вновь принялся тыкаться в Серёжины плечи, шею, щёки, губы, прижимался ближе, притирался к телу и рукам. Нежились, гладились. Снова поцеловались пару раз, а потом, пробудившиеся, согревшиеся, даже, пожалуй, разгорячённые, решили вставать. Костенко заявил, что он пойдёт в душ первым, но, стоило ему уйти, как Паша решил, что вполне может составить мужчине компанию и по-шпионски хитро проскользнул в ванную. Уж больно соскучился, уж больно ему надо к Серёже, надо с Серёжей, надо Серёжу. А Костенко, естественно, не был против.