Harbingers

Ночь была побеждена. Серея, она окончательно превращалась в хмурое, туманное утро, наполненное удушающим предчувствием грозы. Оно еще острее ощущалось в лесу — вероломно затаившееся, точно хищник, поджидающий свою жертву. Взгляд, направленный, точно прицел оружия, четко ему в голову, ощущался издалека. На небольшой прогалине, окруженная густой тенью деревьев, его поджидала Скорбь. Ее глаза цвета сапфира ярко светились в полумраке, пронзая его насквозь острыми иглами зрачков. Она могла бы быть похожа на античную статую — какой-нибудь Афродиты, например, только с мрачным выражением лица — если бы не характерные черты облика Предвестника: меж густых волн ее длинных волос просматривались заостренные уши, а над головой в облаке потустороннего дыма замерла корона греха. Ей, в отличие от него, не было нужды скрываться за семью печатями. Она не двигалась, и ни один мускул на ее лице не дрогнул — но Бедствие мог поклясться, что она ухмыляется. — И в самом деле, Апостол, — ее равнодушный голос заскребся в уши погребальным звоном, а не менее равнодушный взгляд с тела в его руках лениво переместился на него самого. — Сколько лет, сколько зим, братец. — Кто их считает, те лета и зимы, — закатил глаза Предвестник. — Я бы солгал, если бы сказал, что рад видеть тебя, сестричка. — Нет смысла расшаркиваться друг перед другом, — согласилась Скорбь, слегка кивая. — Поговорим о деле. — Мне, похоже, нет смысла спрашивать, откуда ты обо всем узнала? — он скосил взгляд вниз, на бледное лицо Апостола, лишь на мгновение; точно боялся, что сестра выкинет что-нибудь, если он отвлечется. Но нет, она стояла совершенно неподвижно, и лицо ее, как и всегда, ничего не выражало. — Где смерть, там и скорбь, — отвечала Морайн бесстрастно. — Что более важно, что ты собираешься со всем этим делать? — она кивнула на бездыханное тело, которое он по инерции прижимал к себе. — А что, по-твоему, я должен с «этим» делать? — хмыкнул Бедствие. Ехидно и с вызовом, как ему казалось, а на самом деле — раздраженно и с нотками паники. — Убить всех остальных, ведь это только один Апостол из двенадцати, — у Скорби, в отличие от него, вполне удались и ехидство, и вызов. — Но я знаю, что ты этого не сделаешь. Он забрал воздух в легкие, вдыхая запах крови и смерти, исходящий от тела в его руках, а затем долго и протяжно выдохнул, со свистом выпуская воздух сквозь плотно сжатые зубы. Пора было воплощать в жизнь его план — но сначала следовало успокоиться. — Все верно. Я не собираюсь их убивать. Я и ее убивать не собирался, — проговорил Предвестник с нажимом. — Так вышло случайно. Напротив, я хочу вернуть ее к жизни. Скорбь вскинула бровь, но промолчала, давая ему возможность высказаться. — Между Вселенной и богом этого мира есть договор, — пробормотал он глухо. — Нам нет смысла просто убивать Апостолов, чтобы уничтожить этот план. Наоборот, это будет считаться нарушением договора со стороны Вселенной, разве нет? Необходимо разорвать договор, доказав, что человечество увеличивает энтропию. Или что сами Апостолы не безгрешны и не служат равновесию. Для этого они все должны быть живы, как считаешь? Морайн молчала, неотрывно глядя ему в лицо. Под ледяным взглядом сапфировых глаз Бедствие ощущал себя крайне неуютно, поэтому, чтобы не растерять запал, продолжал. — В конце концов, можно пойти еще дальше; представь, что будет, если склонить Апостолов на нашу сторону. Хотя бы попытаться. Манипуляциями или обманом, а то и вообще… ну, не знаю, влюбить некоторых из них в себя, и исподволь… — Довольно, — Скорбь подняла руку, и он мгновенно осекся, волком глядя на нее из-под нависших бровей. — Бедствие… Ты сам-то веришь в тот бред, который несешь? Влюбить в себя? Апостола? — ее верхняя губа дернулась, как от отвращения, но кроме этого ее лицо оставалось каменной маской. — Не смеши. — Ну, тебе это точно не под силу, — буркнул он себе под нос. — С твоим-то характером. — М-да, — протяжно вздохнула Скорбь. — Недаром тебя нарекли Бедствием. Ты оправдываешь это имя, даже в рамках собственной семьи. — Помнится, Отчаяние как-то сказала, что я самый сильный и глупый из нас, — усмехнулся Предвестник. — Насчет первого я бы поспорила, — холодно бросила сестра. На некоторое время между ними воцарилась напряженная тишина. — Надеюсь, ты не ожидал, что я правда на это поведусь, брат, — проговорила Морайн несколько раздраженно. — Впрочем, я не скажу, что это совсем лишено смысла — но недостаточно, чтобы провернуть то, чего вы с Отчаянием хотите. Тем не менее, у меня есть причины притвориться, будто я верю во всю сказанную тобой ахинею. Так что я подыграю тебе — пока. Последние сказанные ею слова замерли в ушах долгим эхом. Он проморгался растерянно, не уверенный, что это не слуховые галлюцинации; ущипнул бы себя, но… Скорбь сделала шаг вперед из-под сени деревьев, в которой она стояла до сих пор; одновременно с тем вдалеке раздались первые раскаты грома, придавая ее движению внушительности и тяжести. — Эм… Прости, что? — тихо переспросил Бедствие. — Что слышал, — резкий и холодный, ее тон вернул его к реальности. — Не обманывайся. Я вам не союзник. Но пока что — условно и с большой натяжкой — можешь считать, что я на вашей стороне. — Ты сказала, у тебя есть причины… — начал было он. — Все так. И посвящать тебя в них я точно не собираюсь, — припечатала Скорбь. — А теперь — дай-ка сюда свой телефон. — Бери, — настороженно пробормотал Предвестник. — Он в кармане. У меня, как видишь, руки заняты, — он кивнул на Апостола, чей хладный труп все еще покоился в его объятиях. Губы сестры на долю секунды тронула какая-то неоднозначная улыбка, которую она тут же погасила своим фирменным печально-спокойным выражением. Подошла к нему вплотную, отчего сапфировые глаза оказались напротив его глаз; в них читалось непонимание — и вопросы, которые она не планировала ему задавать, припорошенные ее извечным холодом. Запустив ледяные пальцы в карман и достав телефон, Скорбь открыла карту, и, быстро что-то найдя, поставила две отметки. — Езжай туда, — она указала на первую отметку где-то в частном секторе. — Только, разумеется, ночью. Внутри дома найдешь человека, его зовут Йозеф. Скажи ему, что ты от Морайн, и попроси прийти на третью аллею. Он поймет, о чем речь, — коротко проинструктировала сестра. — Третья аллея здесь, — она переместилась по карте и продемонстрировала ему второй маркер. На кладбище. — Йозеф? Кто он? — осторожно спросил Бедствие, глядя с некоторым непониманием на светящийся дисплей. — Некромант. Скорбь вложила телефон обратно в карман и отстранилась, явно готовая уйти. — Некромант? И что, он поможет мне просто так, благодаря твоему славному имени? — неверяще бросил Бедствие ей в спину. — Вовсе нет, — отвечала сестра железным тоном, лишь слегка полуобернувшись на своего непутевого брата. — Он наверняка попросит тебя об ответной услуге. Но тебе же нужно ее воскресить, верно? Значит, выполнишь. — Сквозь ее безразличие проступали издевательские нотки. — Иди, Бедствие. Ты точно не хочешь терять еще больше времени, а путь неблизкий. Сложи свою поклажу в какой-нибудь мешок да сунь в багажник, иначе у пограничников могут возникнуть вопросы. А лучше разживись где-нибудь гробом и поддельными документами, мол, родственницу везешь на погребение… или, не знаю, жену. — И изобразить скорбящего мужа? — изогнул бровь Предвестник. На это она, не сдержавшись, фыркнула. Вокруг женщины заклубился сизый туман; она собиралась оставить его наедине с собой, с телом Апостола — и с ворохом вопросов, на которые он так или иначе не получил ответа. Но был среди них один, который он обязан был задать здесь и сейчас — прежде, чем она уйдет, и их маленькая сделка на странных условиях вступит в силу. — Скорбь, — ее имя звучало сейчас из его уст совсем не так, как он привык к ней обращаться, а спокойно, почти даже мягко — и с осторожной благодарностью. — Ответь: в чем твой интерес мне помогать? Ты даже не заключила со мной договор, но… я не могу так. Ты ведь наверняка потом попросишь чего-то взамен. А ты же знаешь, я привык платить по счетам. — Похвальная эрудиция, — пробормотала сестра с издевкой. — Но вот игры в благородство тебе совсем не к лицу, Бедствие. Оставь это людям. — Просто ответь на вопрос, и я не стану больше задерживать тебя, — недовольно цокнул языком Предвестник. — За меня не переживай, я получу свое так или иначе, — она обернулась, и впервые за долгое время на ее лице появилась полноценная улыбка. Но эта улыбка… ему не понравилась. — Сочтемся. Мы же семья. Не позволив ему прибавить что-то еще, или как-то отреагировать на это последнее слово, сказанное одновременно и с болью, и с ядом, Скорбь исчезла в густом облаке дыма. Бедствие протяжно выдохнул — сам не знал, от облегчения или от усталости. Осторожно уложив тело Апостола на мокрую траву, он прислонил ее спиной к дереву. Голова мертвой неестественно свисала. Он извлек из кармана телефон, проверил, на месте ли маркеры карты, что оставила ему Скорбь, ужаснулся, осознав, что место, куда ему нужно было ехать, находится у черта на рогах… а затем, быстро что-то прикинув, нашел нужный номер в телефонной книге. — Хэй, Джеки? Это Скотт, — Бедствие старался придать своему голосу как можно больше бодрости, зная, что за крышесносную вещь он собирается сейчас сказать. — Рад слышать, взаимно. Чувак, мне позарез нужна твоя помощь — но дело крайне щекотливое. В общем, лучше присядь. Предвестник выслушал причитания своего собеседника и сам, будто ему нужна была опора, облокотился на ствол дерева. — Короче, мне нужен твой плюшевый ламантин — ну, тот, что приносит удачу, два липовых айди и… гроб.