I Dream Your Body Nude

      Чат не видел Кхема до следующего полудня, когда у них была назначена репетиция выступления. Его нос дёрнулся, когда он вошёл на крытую веранду, служившую репетиционной площадкой. Благовония тяжело повисли в воздухе, когда ансамбль пипхат, в основном состоящий только из бет, что было негласной традицией в Мэн Суан, взялся за свои инструменты. Альфы редко выбирались в состав пипхат по очевидным причинам, что делало Чата исключением. В некотором смысле, это делало Чата такой же аномалией в ансамбле, как и самого Кхема в танцах.       Весна пришла во взрыве распускающихся цветов еще до того, как лужи, оставшиеся после сезона дождей, едва успели высохнуть. Воздух был насыщен их ароматами, но Чат не мог оценить свежесть нового времени года, его взгляд был прикован к Кхему, который вошел на веранду и, ни с кем не разговаривая, старательно зажёг подставки для благовоний, чтобы замаскировать свой запах.       Он был обнажен по пояс, как обычно на репетициях, его кожа была золотистой и гладкой. Был виден каждый мускул под кожей, его худощавое телосложение представляло собой отдельный ансамбль идеальных деталей. Чат хотел поймать его взгляд, по привычке перекинуться парой слов, но Кхем держался отчужденно, ни разу не взглянув в его сторону. Чат искал какую-то уверенность в том, что между ними все хорошо, но это было так, как если бы Кхем был один в репетиционном зале. Играли ли музыканты или нет, для него, похоже, это не имело значения.       Чат занял позицию, тафон стоял перед ним. Втирая мягкую рисовую пасту в центр каждого края, он делал нежные, но твердые круги на воловьей коже, ритм танца, который они разучивали, прочно засел в его сознании, чтобы отвлечься от зацикленности на Кхеме и его сладком-пряном аромате. Он снова и снова повторял про себя ритм натхапа, как мантру.       Когда он растопил остатки воска большим пальцем, тело Кхема расплавилось в позе рам нора сан рам с кинжалом в руке, превратив обнаженные до пояса грудь и спину в жилистый изгиб света и тени, который исчезал под завязанным поясом. Его взгляд задержался на выпуклости задницы омеги, что пленяла его идеальной, манящей формой. Чат поднял ладонь, твердую и уверенную, и ударил по концам барабана, реверберация привела Кхема в движение. Духовые инструменты и металлический звон колокольчиков сопровождали его, когда крошечными, почти незаметными шажками Кхем медленно пересекал пространство, словно птица, парящая над спокойным озером, бурлящие движения которого скрыты глубоко под плоской зеркальной поверхностью. Его длинные, слегка мускулистые руки создавали наклон, который переходил в твердый изгиб его изящных пальцев. Чат не мог отвести взгляда.       Он снова ударил в барабан, тело Кхема повернулось в профиль, его прямой нос и полные губы казались идеально очерченной линией на фоне сада. Он был изваян из бога, бога, который упал бы на колени и поклонялся ему, если бы мог.       Чат дышал в такт ритму, чтобы прояснить голову, но уловил запах Кхема, более сильный и с оттенком мускуса, выбивающий свой собственный ритм из самообладания Чата. Его член неумолимо твердел, и он был вынужден передвинуться, чтобы приспособиться к этой проблеме. Его взгляд упал на Кхема, который удерживал его в своих янтарных глубинах, и внезапно Чат утонул в нем, погрузился в бесконечную стремительную реку запаха Кхема, его вкус и ощущения вторглись во все его чувства. Альфа проснулся в нём, но Чат поборол железный взгляд Кхема. Он отчаянно гадал о значении выражения его лица, о внезапном появлении запаха Кхема.       Еще раз оглядевшись вокруг, он обнаружил, что его товарищи по игре невозмутимы, хотя один из них все же потер свой подергивающийся нос, бросив раздраженный взгляд в сторону Кхема, прежде чем продолжить.       Чат контролировал реакцию своего тела, а также свой собственный запах, который изо всех сил пытался подняться и ответить на запах Кхема. Мышцы Чата, его импульсы, каждое его желание были направлены в его игру, ошеломляющий аромат его потребности пульсировал с каждым ударом и рокотом его барабана. Этот ритм эхом отдавался в его пустом сердце, где в пустых покоях жила его бесконечная потребность в Кхеме. То ли Кхем проигнорировал его реакцию, то ли просто не осознал ее, было ему неизвестно, и он снова проклял то, каким он был создан, то, как природа жестоко выставляла его потребности и желания напоказ всему миру, если он не был осторожен.       Удары в барабан успокоили Чата, погрузив его в гипнотическое состояние, когда он лишь постепенно пришел к осознанию того, что запах Кхема вокруг него стал невыносимо густым. Он снова взглянул на своих товарищей по игре в пипхат, их тела все еще были расслаблены, но сосредоточены, и Чат убедился, что запах Кхема был плодом его отчаянного воображения. Кхем, тем временем, извивался, как кобра, его тело изгибалось и шевелилось в такт духовым инструментам, колокольчикам и ритму барабана Чата.       Зрение Чата затуманилось, когда он продолжил движение вперед, полагаясь только на мышечную память. Шелковистые движения Кхема воплощали ритм, в то время как тяжелый аромат благовоний смешивался с элементарным ароматом Кхема и чем-то большим, например, с густейшим медом, который нес в себе оттенок цветов, которые его породили. Чат покачнулся, инстинкты альфы бурлили в нем, их голос был опасным рокотом в его крови и в темных уголках его разума, где жило самое глубокое из всех его желаний к Кхему. Оттуда расцветала примитивная жажда увести его к себе, прикоснуться к нему, попробовать на вкус и, наконец, взять его так, как мужчины берут друг друга, когда они слишком долго жаждали друг друга в тайне и молчании. Связать его своим узлом и сделать своей парой. Наполнить его семенем, наблюдать, как внутри Кхема растёт его ребёнок.       Запах Кхема превращал его фантазии в осязаемое присутствие, которого он жаждал, в реальность, которая пряталась от него и манила его вперед. Его внутренний альфа выл, требуя освобождения, чтобы ему дали разрешение делать то, для чего он был задуман Вселенной. Ему нужно было увидеть, как голова Кхема запрокидывается, обнажая шею и пахучую железу. Он хотел услышать, как Кхем умоляет его впиться в него зубами, когда он двигается в его теле. Хотел, чтобы он рычал, когда Чат берет его, зная, что он там, где эти отвратительные альфы хотели быть, но никогда не могли попасть. Только прикосновение ладони к барабану удерживало его прикованным к этому миру, где каждая его пора была пропитана ароматом Кхема, в котором теперь чувствовались дополнительные нотки — сладкий мускус, который так возбудил его внутреннего альфу, что он был готов вылезти из кожи Чата наружу. Как будто этот альфа был существом, отдельным от него самого, а не набором инстинктов и импульсов, которые сейчас находились в плену у Кхема.       Внезапный звук вырвал его из напряжённых раздумий. Кинжал Кхема лежал на земле, его поза была нарушена. Музыка вокруг него смолкла, и игроки на пипхатах что-то бормотали себе под нос. Кхем, тяжело дышащий от напряжения, раскрасневшийся с выражением, похожим на ярость, свирепо посмотрел на Чата, прежде чем умчаться в свою комнату. **       Казалось, прошли часы, пока Чат помогал ансамблю привести в порядок инструменты. Он остановился только для того, чтобы умыться и переодеться в свежую одежду, надеясь, что время, которое ему потребовалось, чтобы позаботиться о своем внешнем виде, даст Кхему шанс успокоиться, прежде чем он пойдет поговорить с ним и загладить все, что он сделал, что так разозлило его. Кхем не часто впадал в гнев, но не было никаких сомнений, что запах прокисших апельсинов и подгоревшей ванили, который Кхем оставил после своего побега, был не чем иным, как запахом разъяренного омеги.       Чат завязывал брюки, следя за тем, чтобы каждая складка была аккуратно сложена, когда стук в дверь отвлек его. Он понюхал воздух, но это был сладкий аромат беты, который приветствовал его чувства. Открыв дверь, он увидел на пороге Калу, одну из танцовщиц. Она протянула ему запечатанный конверт. — Это от Кхема, — сказала она, ее темные волосы, длинные и прямые, ниспадали на узкие плечи. — С ним все в порядке? — спросил он, уже просовывая указательный палец под изящную восковую печать и вскрывая конверт. — Мне не велено говорить, — она улыбнулась, и в ее улыбке не было злобы. Она была доброй душой, не склонной к сплетням. Она была близка с Кхемом и, несомненно, была выбрана для этого поручения из-за ее осмотрительности. — Будет лучше, если ты пойдешь к нему. Мне нужно кое-что подготовить.       Ее слова озадачили Чата, но он просто сделал ей вай. — Спасибо, Кала, — он сунул руку в маленький мешочек у себя на поясе, вытаскивая пригоршню кокосовых конфет. — Я сегодня ходил на рынок.       Лицо Калы просияло, в ее темных глазах заплясали огоньки при виде гостинца. — О, они мне нравится. Ты всегда такой заботливый. Неудивительно, что Кхем благоволит тебе! — Она быстро кивнула. — Спасибо!       Он хотел спросить ее, что она имела в виду, но не хотел показывать состояние своего сердца, того, как он жаждал каких-либо доказательств того, что он что-то значит для Кхем так же, как Кхем что-то значит для него. — Постарайся не есть их все сразу, — сказал он наконец, прекрасно понимая, что конфеты, скорее всего, закончатся до того, как она вернется в свою комнату.       Кала отправила одну конфету в рот, подтверждая его предсказание, и, пританцовывая, удалилась по коридору.       Он закрыл дверь, прислонившись спиной к деревянному полу, в то время как слова Калы бесконечным эхом отдавались в его голове.       Неудивительно, что Кхем благоволит тебе.       Он вздохнул, пытаясь успокоить в себе альфу, который ощущался как существо, расхаживающее взад-вперед в его груди. Он вытащил сложенную страницу из конверта. Ужасным почерком, свидетельствовавшим о почти несуществующем образовании Кхема, Чат прочитал простое короткое предложение.       Приходи в мою комнату.