сказка о сломанном времени и бутербродах

Всё началось, кажется, в июне. Где-то в середине душного жгучего июня, когда Серёженька Жилин уселся рыбачить на берегу затянутого тиной катамарановского прудика. Вокруг было непривычно тихо, пахло водопроводом и свежескошенной травой. Когда он отряхнул руки от горячего песка и зашуршал завёрнутым в газету хлебом, по водной глади пошли круги — Серёжа одобрительно хмыкнул. Рыбы, видать, только его и ждали — добрый знак. Когда наживка была насажена на крючок и исчезла под водой, поплавок задёргался почти сразу — Жилин вздрогнул и расплылся в довольной улыбке. «Вот, должно быть, почему «никто тут с роду ничего не поймал,» как отец сказал,» — подумал он и покрепче схватился за удочку. — «Просто никому в голову не приходило на бутерброды с колбасой рыбачить. Кроме гениального сыщика Жилина, конечно.» Сережа дёрнул удочку и еле удержался на ногах — та была тут же уверенным движением утянута на половину лески под воду. Жилин опешил, ойкнул, но пальцы не разжал — наоборот, вцепился в неё всеми конечностями. «Сом-мутант, должно быть,» — успел подумать он прежде, чем под водой тянуть перестали так же неожиданно, как и начали, а сам Жилин отлетел в кусты, продолжая сжимать удочку до белых костяшек. По воде снова пошли круги. — Ты чего, э! — выкрикнул Серёжа, отряхивая от песка ушибленное место и попутно пытаясь восстановить глубоко задетую гордость. — Вот рыбы наглые пошли. Жилин поджал губы, насупился и уселся на горячий песок. Рыбачить он больше, конечно же, не собирался — больно надо! Размышлял только над тем, что он сделает с этой поганой рыбой, попадись она ему на глаза. Этого, к глубочайшему Серёжиному ужасу и изумлению, ждать пришлось совсем недолго — меньше, чем через три минуты, из-под воды медленно показалась косматая, покрытая илом макушка и также неспешно двинулась в сторону берега. Жилин открыл рот, захлопал ресницами и попятился задом, практически сразу уткнувшись затылком в очередной куст. «Ну,» — подумал Жилин, зажмурившись. — «Вот и всё, вот и смерть моя пришла. Не очень героическая, да и баз свидетелей — кто поверит. Смех да и только — сом-мутант одержал победу над самим детективом Жилиным.» Дальше думать было уж очень жутко, поэтому он просто затаил дыхание и стал ждать — слышал, как что-то шлёпает по песку, как шуршит газета, как гремит рюкзак с рыболовными снастями. А своей гибели всё никак не слышал. И интересно уже стало — до жути просто, до мурашек. Только глаза Жилин всё никак не решался открыть. — А чё, бтербрд один чтоль был? — разочарованно заговорило, должно быть, то самое лохматое и в иле со стороны его рюкзака. Жилин тотчас распахнул глаза, выпрямился и быстро начал отряхиваться, сведя брови к носу — сома-мутанта он знал всего пару минут, но тот уже начинал не на шутку его раздражать как минимум тем, что он, в отличие от других рыб, оказался отнюдь не немым, так ещё и жадным до его бутербродов. Серёжа было собрался разразиться гневной тирадой о вреде воровства чужой наживки и последствиях, которые влечёт за собой попытка поломки новенькой удочки из Чехословакии, но сам себя прервал на полуслове — что, если сом-переросток поймёт, что еды больше нет? Не примется ли он тогда за него? Можно ли это будет назвать героической смертью хотя бы с натяжкой? Так Жилин решил, что безопаснее будет промолчать, но продолжать смотреть на него очень и очень сурово — чтобы сом точно понял, что с детективом Жилиным шутки плохи. Серёжа знал наверняка — сработает. Отец вот всегда так делал, если вдруг что, поэтому Жилин, можно сказать, на собственной шкуре проверял неоднократно действенность этого метода. — Ну эт… Я пйду тогда, бывай, — раздосадованно сообщила рыба и, на поднимая головы, начала руками толкаться в сторону пруда. Это, должно быть, и стало для Серёженьки последней каплей. — Нет уж, — отрезал он, осмелев до того, чтобы преградить существу (он начинал потихоньку сомневаться в достоверности своей теории о соме-мутанте — уж очень он наглый для любой рыбы в принципе) дорогу. — Так не пойдёт, голубчик. Сначала бутерброды тащите, потом удочки гнёте. Знаете, сколько дают за такое? По правде говоря, Жилин и сам не знал — но что-то внутри подсказывало, что противная рыбы, посягнувшая на его покой, достойна высшей меры наказания. Существо, тем временем, остановилось, вскинуло мокрую чёлку и заблестело на него ядовито-жёлтыми глазами, заставляя Серёжу метаться между принятием приторного вкуса своего триумфа и назойливым ощущением комка вязкого страха, не дававшего ему покоя. Тем не менее, он не отступил — наоборот, смерил рыбу ещё более грозным взглядом, плечи расправил и выпрямился. Где-то внутри теплилась надежда, что вдруг встать и пойти на него сом-мутант не сможет и попросту не решится, потому, что в таком случае было очевидно, что живым сыщик Жилин оттуда не уйдёт. — На лдно тебе, — наконец протянула рыба и, обползя возвышающегося над ней Серёжу, наполовину ушла под воду. — Как бдет чё вкусное, зови. — Куда зови? Нет уж, подожди, — Жилин и сам не заметил, как, движимый чистейшим любопытством, плюхнулся на колени и схватил рыбу за покрытые чешуёй плечи. — Ты кто вообще такой будешь? Тогда Серёжа впервые подметил для себя, какая у этого сома гладкая холодная кожа и как приятно она скользит под подушечками пальцев. — Грь Натальич, — гордо представилась рыба и снова блеснула жгучими ядовитыми зрачками — Жилин поёжился. — А подробнее? Игорь задумался, неуверенно пожал плечами и пояснил, что понятия не имеет, если честно, кто он — но «рыбаки грят, что лещъ.» «Не сом, получается,» — раздосадованно подумал Серёжа, совсем разочарованный тем, насколько далека от правды оказалась его теория. Всё ещё тешимый нескрываемым любопытством, он тряхнул рыбу за плечи, оглядел со всех сторон, пока не нащупал жабры, а потом отполз в сторону, чтобы новым взглядом оценить масштаб этого кошмара средь бела дня. — Лещ значит… — совсем растерянно протянул он, ладонью сдвинув растрёпанную мокрую чёлку с чужого лица, и с изумлением обнаружил, что вся кожа рыбы на таком ярком-ярком летнем солнце отливает то ли лазурью, то ли ртутью. — Значит, лещи предпочитают бутерброды с колбасой? Игорь на секунду задумался, а потом уверенно закивал и рассказал, что, вообще-то, лещи и от бутербродов с сыром не откажутся, а ещё жалуют конфеты в хрустящих фантиках и дождевых червей. Он говорил, говорил, а Жилин слушал, затаив дыхание и изредка участливо кивая. Когда Игорь закончил, Серёжа задумчиво свёл брови к носу, после чего запустил руку в карман и протянул ему на ладони несколько шоколадных конфет в блестящих фантиках. — В хрстящей обёртке? — Жилин не до конца уловил суть вопроса, но, на всякий случай, кивнул, позволяя чешуйчатым пальцам стянуть с его ладони обе конфеты. Не успел Серёжа моргнуть, как конфеты вернулись на прежнее место, только уже без фантиков — их Игорь сунул в рот и с удовольствием жевал, шлёпая чуть оттопыренными губами. Жилин уставился на него, затем перевёл взгляд на свою ладонь, потом снова на Игоря и снова на ладонь. — А… — Нь лблю. К зубам льпнут, — пояснил Игорь и, как бы в доказательство своих слов, наградил его щедрым оскалом во все тридцать два неказистых полуклыка. — Ну да, конечно, — невпопад бросил Серёжа. Он давно привык, что в этом городе есть определенные правила, которые он сам должен принимать и следовать им беспрекословно, к которым нужно прислушиваться и приспосабливаться. Тем не менее, тогда он в полной мере ощущал себя героем той глупенькой книжки про русалочку — если, конечно, у кого-то язык повернулся бы назвать так два горящих глаза, торчащих из водорослей, и блестящую на солнце чешую. У Серёжи вот поворачивался – и не раз. Наконец Жилин в глубокой задумчивости сложил обе конфеты в рот и шумно выдохнул. — Ну и что мне с тобой делать? — устало поинтересовался он наконец. В гениальной голове зарождалась практически настолько же гениальная идея сбегать домой за камерой, чтобы была возможность всем показать, какую рыбу ему одному во всём городе удалось поймать — глядишь, орден какой дадут, или даже медаль. Вот будет местным героем, а потом его выдвинут на какую-нибудь международную рыбную конференцию, и станет он практически настолько же великим и известным, как сам детектив Жилин. Только получше чуть-чуть. Намного получше. — Если бтерброды принесёшь, приплыву завтра снова, — вывела его из раздумий триумфальная рыба. — Чего ты к ним так прицепился? — буркнул Жилин, скрещивая руки на груди — совсем как взрослый. — Ну бутерброды и бутерброды. Чего от них — ни жарко ни холодно. Я бы и вообще без бутербродов жил. — А ты пд водой-то много их вдел? — осведомился Игорь. — Вот и ем тлько по возможности — игда мальчишки знакомые прносят или рыбальщки. Иногда мать. Она-то у меня… Ну ух какая прсто — ей льгко на суше. Ей везде легко. — А кто твоя мать? — Весь пруд этот. И вся вода в грде. Всё – одним словом. Жилин кивнул — на том и решили. Когда Жилин появился с бутербродами и на следующий день, по привычке разложившись на горячем песке, лещ всё не появлялся — как он его ни звал, как ни срывал голос. Серёжа тогда с крайне печальным видом уткнулся подбородком в колени, допуская мысль о том, что всё это — галлюцинация, а ему просто срочно нужно в больницу. А он сидит тут, с илом и тиной болтает — вот дурень. На душе остановилось как-то совсем тоскливо, пока он не зашуршал газетой с приготовленными на всякий случай бутербродами и не бросил в воду несколько отломленных кусочков — по воде тут же пошли долгожданные круги, раздался плеск, а затем Жилина накрыло струёй брызг. — Принёс? — поинтересовалась появившаяся над водой клыкастая голова. — Принёс-принёс, — проговорил Жилин, тщетно пытаясь звучать как можно более серьезно, но всё равно выдавая ребяческий восторг — серебристая чешуя в жгучем июньском солнце блестела всё так же ослепительно. Не бывают галлюцинации такими завораживающими — с облегчением подымал Серёжа, протягивая рыбе бутерброд. — С клбасой? — Конечно. Там и с сыром есть. Ты кушай, кушай, — успокоил его Жилин. — Я тут подумал, а где вы с матерью живёте? Так уж там тяжело бутерброды достать? — Везде, — просто ответил Игорь. — Она, по крйней мере. Грит, когда вырасту, тоже тким буду. Вот никак нь могу дождаться. Тогда бы одними бтербродами и питался. И тьбя бы даже угощал, так уж и быть. Жилин тогда даже посмеивался — мол, тоже мне, «везде!». Вот так прям уж и везде — не придумывай, Игорюш. Но за бутерброды благодарил, конечно — пусть и за воображаемые и в далёком будущем. Серёженька не успел заметить, как так получается, что в далёком будущем они вместе ели бутерброды с колбасой и сыром, а в ближайшем будущем он лицом с лицу познакомился с матерью Игоря, когда оступился на середине реки, где они с мальчишками купались практически ежедневно в особенно жаркие дни лета. Он не видел её, у неё точно не было ядовито-жёлтых глаз или полной челюсти клыков — тем не менее, он знал, точно знал, что она там. Выброшенный на горячий песок с полными лёгкими воды и огромными перепуганными глазами, он не мог прекратить об этом думать. «Она, она, точно она,» — набатом в ушах, заглушая крики столпившихся вокруг него мальчишек. «Конечно не она, какие глупости,» — когда лёгкие наконец были выкашляны, а сам он сидел, закутавшись в полотенце, уныло втягивал воздух через приоткрытые губы и мелко дрожал. Тем не менее, тем же вечером его понесло к пруду — как только шорты были высушены, а воспитательные подзатыльники от перепугавшегося отца получены. Игорь тогда, как обычно, приплыл на запах хлебных крошек, выполз на берег и вгрызся в бутерброд. Серёжа терпеливо ждал, сам не зная чего. — Вкусно, — привычно протянул Игорь и растянулся на песке. — Ага, вкусно, — вторил ему Жилин. — А я, кстати, чуть не умер сегодня. — Врать-то, — усмехнулся Катамаранов, обнажая клыки. — Поскользнулся на мелководье, плюхнулся льцом в воду и так и лежал, пока тебя на брег не выкинуло. — Не правда! Ты-то откуда знаешь? — Жилин аж вскочил — настолько его задела такая откровенная невера в его героическую почтисмерть. — Я практически на середине реки упал, между прочим! — Мать рассказала. Там рька-то тебе по пояс, герой, — Игорь впервые за долгое время расхохотался — громко и чуть хрипло, так, что Серёже на секунду показалось, будто он слышит смех в каждой коряге, в каждой песчинке, в воде ветра и шуме воды. — Врёшь ты всё, — буркнул Жилин, прекрасно понимая, что всё это — чистая правда. — Ну как хчешь, — пожал плечами Игорь, прикрыл глаза и как бы между делом продолжил. — Она грит, вы с отцом похожи. Он тоже по молодости как-то в рьчку наступил и исчз с головой — так она его доставала потом. На берег вытянула в одних трсишках, представляешь? — Не представляю, — хмуро бросил Серёжа. Жилин демонстративно помолчал пару секунд, подпирая рукой лохматую голову, а потом вдруг спросил: — Так кто вы всё-таки такие? — Хочешь — вода, хочешь — лес этот, хочешь — лисы, — Игорь заулыбался и снова засветился ядовито-жёлтыми глазами сквозь него. — Всё одно, так что я и сам-то, есль честно, не очень знаю. Может, ты пймёшь, может — нет. Серёжу такой ответ не устроил — как вообще можно настолько ничего о себе не знать? Глупость и ребячество – заключил для себя Жилин. Он нахмурился, поджал губы и выпрямился. И с чего вообще ждать, что он сможет понять его лучше, чем сам Игорь? «Город совсем не без имени на самом-то дели,» — пронеслось у Серёжи в голове. — «Просто не каждый его знает. Точно как и местные правила.» Тогда к нему вдруг прицепились навязчивая мысль — а не умер ли он там, на речке? Это бы объяснило всё и ещё немного. — Уже уходишь? — лениво протянул Игорь, приподнимаясь на локтях, и тут же заботливо заверил: — Не пережвай, как умрёщ, я тебе сообщу. — Да, темнеет, пора, — бросил Жилин, намеренно игнорируя чужое любезное обещание, и начал демонстративно отряхивать шорты от песка. Что-то беспокойно гудело в груди, что-то его оттуда несло, тянуло и умоляло бежать. «Струсил,» — с позором решил Серёженька. «Пррсто ты и так знаешъ, кто я, Серёг,» — грохотнуло в черепной коробке. – «Завтра ты уже знаешъ.» Жилин зажал ладонями уши, закинул на плечи рюкзак и вдруг поймал чужой взгляд — то ли из чащи, то ли из беспокойного неба, то ли откуда-то изнутри. Обернуться стало для него ещё большим несчастьем — Игорь всё ещё лежал там с непринуждённой улыбкой на пробитых рыболовным крючком губах и блестящей чешуёй. Под рёбрами что-то неустанно зудело — практически приказывало остаться. — Ты прьходи, прьходи, — весело окликнул его на прощание Игорь, будто отчётливо знал, что они ещё увидятся — и Серёжа снова услышал его голос в стихшем пении птиц, в шелесте ветра, в захрустевшей под ногами траве. — Я, когда стану… в общм, как моя мать, так тоже к тебе буду приходить. Так что мы, мжно сказать, не прщаемся. Охранять тебя буду, во! Серёжа не ответил — не хотелось соглашаться на предложение быть вечно повязанным с настолько могущественной галлюцинацией, сомом-мутантом — кем бы он там не являлся — но и отказаться было бы глупо и слишком походило бы на трусость. Жилин решил оглянуться, лишь дойдя до дорожки, ведущей к выходу из леса — у пруда было совсем пусто. Серёжа выдохнул с неподдельным облегчением и зашагал домой. А на следующий день вернулся снова, и на послеследующий, и практически каждый день после этого — Игорь каждый раз театрально удивлялся и посмеивался, говоря, мол, тяжело сказать, кто из нас ещё за кем зарёкся следовать при таком раскладе. А Серёжа Жилин ничего не говорил и не думал больше — в тот вечер он окончательно решил, что слишком много думать вредно и практически губительно, особенно в таком-то городе. Особенно рядом с чем-то настолько могущественным, как Игорь. Сам Игорь пришёл к этому же выводу, только несколько сотен лет назад — тогда время в городе без названия работало ещё без перебоев. Он-то помнит.