am.

2011, 1 Сан посильнее натягивает капюшон, прячась от внезапного снега, и бежит дальше. Ловко залетает в заученные подворотни, огибает углы улиц и совсем немного скользит ботинками на поворотах. Когда он, наконец, добирается до нужного дома, то не придерживается привычного маршрута: сегодня не через ворота. Вернее, через них. Сан запросто перемахивает через метровую каменную ограду — счищенный жёсткий снег горой только в помощь. Оказавшись на территории, он быстро осматривается, но как только замечает открытое большое окно настежь, то все мысли со свистом вылетают и оставляют после себя лишь приятную пустоту. Уён действительно ждал. Не как обычно: не говорил не дурить и заходить как нормальные люди, не забывал открыть, не открывал спешно в последний момент. Эти дни он совсем не такой, каким привык его видеть Сан, и это не может не радовать. Как будто что-то в нём изменилось, и от этого у Сана теплится надежда. А что, если?.. — Я сегодня ночую у тебя! Без приветствия, прямо с «порога» заявляет Сан. Он смахивает с себя снег, который тут же тает в жарком доме — родители Уёна щедро топят, прямо лето какое-то на этом островке зимы. — О-окей?.. — у Уёна в голосе смешивается недопонимание с беспрекословным согласием. На самом деле Сан давно уже уверен, что Уён нисколько не против таких его просьб, просто для вида немного повозникает и прекратит. — Ты же сказал, за шапкой только зайдёшь, — не особо заинтересованно, но всё равно вспоминает Уён. — Кстати, я вообще не понял, чё это она тебе нужна стала?.. Всю зиму не нужна была, а сейчас? Ну, сам, короче, выберешь. Он так же лениво указывает куда-то рукой и снова переключает своё внимание к ноутбуку. Привычно так развалился на ковре, повернулся на левый бок и привычно взял две подушки под голову. Сан давно выучил, но сейчас смотрит — и у него щемит где-то в груди. Такая привычная картина, он её привычно любит. — Смотри, — коротко отвечает Сан на заданный вопрос. Подходит ближе и снимает куртку, а вместе с ней стягивает капюшон. Остаётся в одном чёрном кардигане, который, наверное, излишне как-то открывает шею, которую всегда прятал, но Сану с недавнего момента стало плевать. Это подарок, его прислала мамы из города. И обычно она не особо вкладывала вещи — ссылалась, что боится прогадать с размером — в посылки, только кучу сладостей да переводом деньги, а тут… Почему-то Сану это безумно понравилось, несмотря на косые и недовольные взгляды отца. На кого он больше злится, Сан не хотел гадать. — Ты чё сделал?! Уёну много времени не потребовалось, что среагировать. Он мешает удивления наполовину с режущими слух матами, но Сан всё равно доволен этой реакцией. Кажется, Уёну тоже… нравится? Нравится! Сан заставляет себя поменьше улыбаться, но отчего-то так и тянет. Может потому, что у него сейчас безумно хорошее настроение? — Ах…хереть! — не перестаёт удивляться Уён. — Ты чё сделал?! Дед будет в шоке. «Дед» — это отец Сана, если переводить с языка Уёна. — Ну, он не только будет в шоке, — говорит Сан. — Сказал, что не пустит на порог, если я вернусь из парикмахерской и не буду под ноль. А если увидит, то поймает и собственноручно побреет, думает Сан, решая всё же не выдавать вслух то, что его лучший друг и так прекрасно знает. Уён, внезапно тихо спрашивая разрешения, тянет руку ближе. И Сан не может ему отказать, напротив — это всё, что он хочет. Может быть, мечтал и воображал весь день, пока ему в салоне многосложно осветляли волосы. Но вслух он этого, конечно же, опять не скажет, наоборот, умоляет сердце так сильно не биться. Только бы Уён ничего не понял… но это вряд ли. Но как же Сану нравится одна только реакция Уёна! Наверное, даже больше своих чувств, эмоций и ощущений, ему нравится это всё от Уёна по отношению к Сану. И от Уёна нечасто, вернее совсем редко, можно услышать настоящий комплимент, о них можно только догадываться. Их можно прочитывать в скомканном «тебе идёт» под деланной незаинтересованностью, их можно услышать во внезапно севшем голосе, когда он как бы вскользь произнесёт: «Оставь так». Их можно увидеть, прочитать в отведённом в сторону взгляде, словно он честно хотел бы сказать как есть, но под давлением воспитания или неопытностью не может себя пересилить. И немного случаев, когда пара незаметных слов от Уёна заставили Сана принять и полюбить, во что поселили отвращение или даже ненависть. «У тебя всё же классные глаза!» — однажды проронил он, и Сан убрал дурацкую чёлку, от которой тоже бесился. «Не знаю… не видел людей, у кого были такие крутые скулы», — помнит сказанное Сан наизусть, а ещё то, как избавился от причёски, которая была у всех подряд. «Я кайфую с твоих ямочек на щеках!» «Ты прикольно хитро улыбаешься». «Ничё я не вижу, ты сам себе надумал и загоняешься». Уён не был груб в привычном смысле этого слова, он скорее был груб и неумел — не обучен. И Сан, сам того не замечая, день за днём, незаметно даже для себя, но учил Уёна более правильно и открыто выражать себя, а не просто молчать или кивать. 2 Пацан, который по тысяче раз за день использует выражение «не по-пацански», сейчас совсем не по-пацански, лежал головой на чужих коленях и разрешал проводить рукой по своим коротким волосам. Сан пару минут назад осторожно стянул с Уёна эту приевшуюся его шапку. И тот, нисколько не отдохнувший от закончившейся учёбы, не сказал и слова против — словно не заметил. Но только Сан, воспринимающий всё по-другому, видящий своё, с несвойственной ему боязнью, сейчас боится сделать любое не то движение. Он за последние полчаса зашёл куда дальше, чем за полтора года, когда Уён, сморённый своим убитым режимом, недостатком сна и невосстановившимися нервами, сам лёг на Сана. Наверное, думал тогда Сан, он не понимал, что делает, либо стало настолько на всё пофигу, что… Но сам чуть не задыхался от такого доверия. Да, их дружбе чуть больше шести лет, да они говорили обо всём на свете, да, были неозвученные и негласно запрещённые темы, но подобные действия всё равно казались уж «слишком». Для Сана так точно. Он уже давно забыл, каково это — видеть в Уёне просто друга, а не кого-то больше. Поэтому так жадно и с упорным молчанием заучивает, как Уён почти засыпает на нём. Он точно будет жить этим моментом ближайшие недели. Почти. Особо никто не говорит, считая ноутбука, всё равно мягким светом погружающего это место на ковре во что-то невозможно родное. — Как думаешь, они поженятся? — внезапно, но совсем тихо произносит Уён. Сан от неожиданности даже сбивается со своей «траектории» — его рука съезжает с волос и пальцы проходятся по уху. В любом случае, он всегда хотел прикоснуться ко всему Уёну. — Ну, по классике… Уён так заразно зевает, что Сан, если бы не был сильно занят, точно бы заразился его сонливостью. Но нет. Вместо этого он обращает внимание на экран ноутбука, там они пересматривают недавно скинутые видео со вчерашнего выпускного. Ну да, этот вальс. Одноклассница танцует с одноклассником. — Ты слышал? — продолжает Уён. — Когда англичанка речь толкала, то Юнхо и Мине прямо со сцены такая: «Это что такое? Говорили же, что просто дружите». Типа… даже я с этого охренел, хотя ты знаешь, как мне вообще пое… — Ну да-да!.. — перебивает Сан, не дав договорить ему. — Это было максимально некрасиво. Они, кажется, никому не хотели говорить, а тут так. И это одна из тем, которая по каким-то недоговоренным причинам редко когда была у них обсуждаемой. Сан не знает, почему Уён избегал, хотя у него и не было отношений-то. Но Сан точно знал, почему молчит сам. Он не думал, что сможет правдиво лгать, смотря в глаза своей первой влюблённости. Просто не хотел — из-за уважения и из-за доверия. Но тут кадры сменяются, как и сценарий их вальса. Свет открывает две новые пары, добавляет танцоров, и Сан вспоминает, почему целый день избегал общего чата. — Кстати, она реально была тяжёлая, — чуть смеётся Уён, тыча пальцем в экран. — Первый раз, когда её поднял, думал, сдохну. Но после пары подходов ничё, привык, я даже забил на тренировки ходить! И, кстати, сцена оказалась жутко маленькой, нам всем места не хватало. И мы с Соён кому-то несколько раз на платье наступили. Ну да, Уёна в последний момент поставили на замену однокласснику. Ну да, и Сана тоже звали, но он наотрез отказался, не желая танцевать с кем-то, кто не… А ещё прекрасно помнит все те чувства, что испытал, когда Уён внезапно согласился. Просто пожал плечами и такой: «Окей, почему бы нет». Почему-то Сан был уверен, что Уён точно так же откажется, как и в прошлые года. Оказалось, он давно повзрослел. Вальс он танцевал, кстати, очень хорошо для человека, пробующего это дело только вторую неделю. И как бы у Сана не сводило всё внутри от безжалостно тянущего ощущения ревности с тоской, он не мог не признать: Уён с Соён красиво смотрелись. Особенно Уён. Сану тогда казалось, что он видит совершенно другого человека. В костюме, с аккуратно уложенной короткой стрижкой, словно извечная ленивость и некоторая небрежность в школьной форме все прошлые года — не про Уёна. Никакого спортивного костюма с дурацкой шапкой, скрывающей всё. Сан влюблялся ещё больше, даже если и думал, что дальше — невозможно. — У-фф, выключи, — закатывает он притворно глаза. — Надоело уже. — А я, кажись, уже скучать начал по всем, — задумчиво произносит Уён. — По Соён так точно. Я уже к ней так привык, что мне кажется чёт не то, когда в семь часов не нужно тащиться на репетицию. Она мне, кстати, шоколадку задарила в последний день. Чтобы это значило?.. Чем буквально повергает Сана в шок. Это точно тот Уён, которого он знал все эти года? Это точно тот Уён, который не обязывал себя никому и который особо не парился из-за людей, что приходили и уходили? И это то ли Уён, что говорил: «Да мне вообще всё равно»? — Тебе кажется, — душа в себе просыпающуюся ревность, угрюмо отвечает Сан. — А ты разве нет? — вдруг резко поворачивается Уён. — Ну, сейчас я ни по кому не скучаю, — честно признаётся Сан. И это тоже странно. Сан, который был со всеми в хороших отношениях, но с малым количеством людей, и Уён, знакомый, общающийся со многими людьми, правда, всё поверхностно. Всегда казалось, что ему немножко на всех плевать. — Вы ещё и песни везде для танцев такие унылые выбрали, особенно с родителями! — переводит тему Сан. — Будто мы не из школы выпускаемся, а они нас сразу отправляют в такую, у-у-у, страшную и взрослую жизнь. Наоборот радоваться надо! — Ну, это только ты радуешься, — недовольно хмыкает Уён. — Тебе бы только свалить! Он отворачивается обратно, но, впрочем, с колен Сана голову не убирает. — Ну так что?.. — Что? — не понимает Сан. — Ты определился, куда поступишь в итоге? Самая больная тема для Сана, если говорит о ней вслух. И самая простая — если просто думать. — В пед пойду на ин.яз, я же говорил, — напоминает он. — Хочу понимать, чё поют на английском. — Не, а серьёзно? — опять поворачивает к нему голову Уён. — А если вдруг не пройдёшь? — Я серьёзно, — заверяет Сан. — Мамка говорит, это всегда будет выгодно — иметь педагогическое образование. В сельхоз, как заставляет старый, я не пойду точно, а для международного права я тупой. — А я просто тупой, — смеётся Уён. Но и это недолго. Потом он вздыхает и снова как-то уныло и потерянно произносит: «Хоть бы куда-нибудь поступить». — Мне кажется, даже на коммерцию не возьмут с моими баллами. — Ты ещё даже не знаешь, какие у тебя баллы, — закатывает глаза Сан. Уён закатывает в ответ: — Тебе-то легко говорить, мистер-я-всё-знаю-и-всё-у-меня-получается-хорошо. Впервые Сан молчит, хотя до этого всегда подбадривал Уёна. Если раньше действительно боялся, что тот провалит экзамены, то сейчас всё изменилось. За последние пять месяцев Уён серьёзно взялся за голову: занимался с репетитором, занимался сам, засыпая чуть ли не в обнимку с книгой тестов. Результат не заставил себя ждать, и потихоньку оценки ползли вверх, с извечного «удовлетворительно» и минусов дошли до «хорошо», заставляя недоумевать учителей и гордиться Сана. Просто потому что Уён никогда не прикладывал усилий и был за это записан в список самых слабых и безднадёжных учеников. — Ты в Сеул же? — в сотый раз спрашивает Уён, будто… Будто ему действительно не хочется расставаться? — Ну да. И там тебя буду доставать. Сан говорит это через силу, притворно смеясь и улыбаясь. Потому что ему безумно тяжело только думать, что в скором времени придётся надолго расстаться с Уёном. Но даже если подобное и случится, Сан уже готов. Он будет учиться жить без него, даже если сейчас это по ощущениям — как без половины себя. Какими-то остатками глупого самообмана верит, что его влюблённость должна же когда-то закончиться. Не то чтобы Сан как-то пытался избавить себя от этих чувств, но за неимением какого-либо опыта ему думается, что не может человек годами и даже десятками лет быть влюблённым. — Ты меня не достал. Уён произносит это слишком неожиданно. И добивает ещё: — Наоборот. Это я до сих пор не понимаю, почему мы до сих пор друзья? Мы же такие разные, но почему сходимся всегда? И, легко смеясь, добавляет: — Как ты ещё терпишь такого придурка? Раньше Сан любил их полуночные разговоры, пробирающие до души. Ровно до того момента, пока они не стали раздирать его сердце. Раньше Сан любил включать свои любимые песни Эда Ширана Уёну, когда они лежали на тёплом полу. Любил, пока Kiss Me не стала убивать одним лишь своим звучанием, а I’m a Mess он не выучил наизусть. Раньше всё было легче, пока Сан однажды не проснулся утром и просто понял: влюбился. И это чувство не было чем-то «сверх». Не было пугающим, не было ошеломляющим. Оно просто было. Оно пришло первой влюблённостью, но Сан даже не удивился, когда стал замечать участившиеся сердцебиение при одной только мысли об Уёне. Казалось, что оно всегда было в нём, просто с определённым возрастом открылось немного в другом ключе. Просто Сан с детства обожал Уёна, считал его самым классным, с ним было всегда легко и хорошо. Потому совсем и не удивился, когда его выбрала не только душа, но и выбрало сердце. Вот только сказать об этом некому было. Каким бы прекрасным не было это чувство, Сан с самого начала знал: нужно молчать. Нужно либо его бережно и втайне хранить, либо безжалостно избавляться. С последним он не смог смириться, поэтому выбирал первое, каждый день сильнее и сильнее блуждая по этому терновому лабиринту. Но уже через пару месяцев он ясно понял, что не справится. Чувства, вопреки всему здравому, назло, только укреплялись, а сам Уён внезапно становился холоднее. И, о господи, как же Сан начал бояться! Больше того, что Уён не поймёт, Сан боялся, что просто потеряет Уёна. Этого допустить он не мог! Что угодно, но только не уход Уёна из его жизни. Сан уже давно не задавался вопросом, почему собственная мать выбрала не его с отцом, а другую жизнь в другом городе, бросил искать способы переехать к ней, потом и перестал расстраиваться из-за слишком тяжёлого характера отца. Всё потому что однажды в его жизни появился Уён и затмил собой абсолютно всё. Сан и не думал зацикливаться на нём, но так получилось само собой. Просто однажды в голову ударила и не смогла больше уйти одна-единственная мысль — дом, это где я с тобой. Сан никогда не думал, что Уён будет для него ценнее всего в его юной жизни, но сейчас… Его штормит изо дня в день от двойственности. Подобно волнам, прибивающим с разной силой к берегу, так же и его бьёт. Сегодня он может изнывать от своего молчания и нахлынувшей нежности, которой нет возможности быть высказанной, завтра — успокоится и продолжить жить дальше и в тишине. А потом по новой. Иногда Сан до полуночи доводит себя мыслями: что, если он признается? Когда хорошее, спокойное и умиротворённое настроение, он думает, что Уён, хотя и не примет, но всё равно найдёт слова, чтобы мягко и безболезненно отказать, но не пожелает разрывать их дружбу. А когда излишнее весёлое, игривое настроение, Сан в эйфории верит и рисует в голове сценарии хорошего, взаимного исхода. В остальных же случаях — нет, не плохого настроения, а во времена правления трезвого взгляда — Сан ясно понимает, что ничего ему не перепадёт. И здесь он не может представить реакцию Уёна. Но с этим выпуском и предстоящим поступлением он стал замечать за собой ещё одно — настолько стал утомлён выжженным сердцем, что готов сам всё разрушить. Ночью, не в силах заснуть от тоски, он ворочается в кровати и изводит себя навязчивой идеей взять и просто поцеловать Уёна, а там будь что будет! Сан отчаянно, слепо верит — справится с любым. — Я просто умею понимать тебя, — притворно-незаинтересованно пожимает плечом Сан. — Поэтому знаю, когда остановиться, когда перестать спорить, чтобы до конца не ссориться. Уён присвистывает от удивления. — И как у тебя это только получается?! Вот бы мне твоё спокойствие! Отвечать ему Сан не хотел. Он, крутя слова в мыслях, выждал до того момента, когда вопрос из обычного превратится в риторический, и только потом решился. — Поверь, — еле заметно произносит, — ты точно не хотел бы этого. Это ужасно. 3 Сегодня Уён был в Сеуле с родителями, подавал документы в разные университеты, а Сан так и медлит. Ему кажется, он теперь успеет. После того, как упустил возможность поехать вместе с Уёном… Хотя почему упустил? Не хотел целый день признавать, но ему просто запретили. Сначала отец, а потом и сами родители Уёна. С недавнего времени Сан стал замечать их внезапно холодное и строгое отношение и не понимал: с чего? Уён только отшутился, что перестал нравиться, но Сан словно увидел в этом правду. Но на мнение родителей было плевать, самое главное, чтобы у Уёна такого не было, иначе Сан не вынесет. А старый так вообще не жаловал Уёна, но это было скорее потому, что отец Уёна был начальством. Начальством, с которым до ужаса разругался старый; его уход с завода был, наверное, самым громким за последние десять лет. Поэтому старый на предложение бесплатно скататься в город ответил коротко: нечего делать. Поэтому и Уён рано утром позвонил и с сожалением, но всё же сказал правду, что родители против. Но не особо-то Сан и расстроился, он как будто заведомо знал — что-то подобное случится. Но почему-то осознание, что Уён не рядом, не в городе, а совсем в другом, непонятном, далёком и неизведанном месте, не давало Сану спокойствия. Он весь день проболтался, не зная, чем себя занять. О чём-то думал, размышлял, а о чём — не помнит. И только когда под вечер Уён позвонил, то Сан словно очнулся. И тут же нашёл причину заявиться: он хочет расспросить, как всё прошло. — Ну, как тебе город? — спрашивает Сан. Они лениво и расслабленно лежат на ковре — теперь и Сан перенял это от Уёна. Их головы почти-почти соприкасаются, но Сан из последних сил себя уговаривает не поддаваться соблазну лечь ещё ближе. Он отвлекается на разглядывание потолка и своих рук, вытянутых вверх. А ещё на ноутбуке слабо играет Tired Pony, и Сан вообще не понимает, с чего это сейчас Уён не орёт выключить «эту унылую х…», а наоборот, просит и просит переключить обратно на All Things All At Once. Наверное, он всё же долго был с Саном, чтобы что-то от него перенять тоже. А Уён опять почти засыпает. И это причина, по которой Сану вновь и вновь рвёт крышу. Он не может спокойно смотреть на непривычную, но завораживающе сонную улыбку Уёна и закрытые глаза, не может спокойно слушать его хриплый и тихий голос, не может не хотеть поймать его медленные, вялые и словно отяжелевшие движения. Наверняка как рано проснулся, так и не спал в машине… Как же хочется прижать его к себе и не выпускать! Но Сан только крепче сжимает зубы, бесполезно надеясь, что через минуту его отпустит. — Ну… — мотает головой Уён, сбивая накатываюшую сонливость. — Красиво, конечно, что сказать. Хотя когда мы до перевода отца там жили, я этого не понимал. Тогда мне казалось, что в деревне интереснее. Короче, маленький я был, дурачок такой. Сан уже не помнит изначальную «цель» своего визита, да и по правде — ему наплевать. Разговаривать — последнее, что сейчас хочется, но всё это из-за Уёна. Сан просто не может заставлять, прекрасно понимая его состояние. Одного только не понимает: за что держится Уён и нет-нет, но продолжит отвечать на редкие вопросы вместо того, чтобы давно спать. Мысль, что Уён даже сейчас хочет побыть с ним, хочет говорить и говорить, бесконечно греет Сана. Но даже такая мелочь несёт в себе разрушение — Сана с ума сводит мания. Ему безумно хочется мягко положить ладонь на щеку Уёна и так и держать, нежно и медленно поглаживая, согревая. Как он этого хочет, о боже, как хочет! — Так чё, твой дед заедет, да, за тобой сейчас? В словах Уёна Сан явственно слышит некое сожаление, но даже не думает себе запрещать, наслаждаясь одним только звучанием слегка севшего голоса, смыслом, тоном. Уён сбил момент мечтаний, но какой-то здравой частью себя Сан даже благодарен. — Так я ему сказал же, что останусь у тебя сегодня… Стой, ты же не против? На самом деле старый разозлился. Сан почувствовал это без вообще каких-либо слов, без ругани, но по сброшенному звонку. И ему откровенно плевать. А ещё вполне возможно, что по пути с работы старый непременно повернёт в сторону ненавистного жилого комплекса, остановится в паре метров от ненавистного дома и будет названивать, ненавистно выплёвывая слова, что ждёт Сана в машине. Домой. — Не. Уён отвечает так коротко, будто за его «не» должно следовать что-то ещё важное. Но нет. Он молчит. И тут же сменяет свою позу: ложится набок, подпирает голову рукой и смотрит на Сана уже сверху вниз. Он буквально нависает над ним, находится рядом всего ничего, слишком близко, притягательно, пленительно. Уён что-то говорит, над чем-то смеётся, но Сан оглушён. Либо слышит, но совсем не понимает слов, слишком увлечённый увиденным. Открывшимся образом. Уён над ним. Как он всегда хотел. Сану сносит тормоза. Теперь точно. Окончательно. Он не может перестать думать о том, как просто протянет руку, положит её на шею Уёну и притянет его ближе к себе. И поцелует, он обязательно его поцелует! Эта мысль мгновенно крепчает, слишком сильно завладевает Саном, заколдовывая его. Он больше ничего не соображает, кроме как одного — Уён. Я люблю, люблю, люблю тебя, не перестаёт стучать в голове. Сан не почти, он задыхается от нехватки Уёна. Тело просит его, руки хотят обнять эту широкую спину, кожа хочет почувствовать тепло, а губы… Губы горят, немеют одновременно и что-то ещё важное, но Сан ни о чём не размышляет в этот момент. Только чувствует: он умрёт сейчас, если не сделает это. Сотню раз прокрученный сюжет действий убивает его, затуманивает последние здравые — но такие ничтожно слабые! — мысли. Сотню раз прокрученный сюжет приказывает ему: сделай. Сан молит. Люблю, люблю, люблю! — не перестаёт звенеть везде. Люблю тебя и только тебя, тебя одного — Сан не в силах остановиться повторять это. И уже не задумывается, в мыслях он это или же вслух. Люблю тебя всего, всё в тебе — смотрит в последний раз. Пытается осмысленно, но осмыслить выходит только, как Уён улыбается, закрыв глаза. О боги, как же он улыбается! Сан, не обдумав, считывает зелёный свет. «Люблю…» — эхом в последний раз проигрывается и затихает, поставив точку. Сар поставил точку. Он решился. И он чуть приподнимается со своего места, протягивает руку и мягко, осторожно опускает её на шею Уёну. Ведёт выше, наверное, обжигая своим теплом ладони, в сладком забытье он ничего не видит и не слышит вокруг. Голова кружится от всего, когда он целует Уёна так, как мечтал бессонными и длинными ночами. Минутная вседозволенность лишает Сана разума, отнимает понимание, он может только ощущать и чувствовать. Но не сразу чувствует, как в плечо резко толкают. И вообще не ощущает, как грубый удар приходится на скулу, в челюсть, может быть, ещё куда-то в губу. Последнее, что видит Сан, это широко открытые глаза Уёна. Злой, злой и разъярённый его взгляд. Что он говорит, повышая и повышая громкость и понижая тон, Сан уже не понимает. Не хочет, не будет, ему больше ничего не нужно. Наверное, последнее, что он сейчас может слышать, — зазвонивший свой телефон. Наверное, точно это отец, думает Сан, но ему опять плевать. Плевать, потому что он больше ничего не хочет чувствовать. Потому что он ощущает настоящую потерю. Уён сейчас громко, почти с надрывом говорит ему проваливать. На шум приходит слишком много людей. Это последнее, что думает Сан.