Еще одна история. 21 век.

Анна вжалась в стену. Разумовский стоял в дверях, так и не шагнув вперед. Раздался насмешливый голос: - Ну надо же. Кого я вижу, и в каком виде. Надо же, как послушна. Анна молчала. Всё внутри заледенело. - А я проведать зашел. Думал – как раз мне сегодня на ночь пригодишься, да и от тебя не убудет. А завтра уж заберут. Но кто же мог подумать. И с явным сожалением: - Я тебя уже пообещал. Ведь надо же тебя куда-то девать потом было, отпускать нельзя. Жаль, очень жаль. Кто же мог представить, что в наше время такое еще бывает? К сожалению, пытаться кинуть таких людей категорически не рекомендуется. Зато ценишься теперь куда дороже, всё выгода. И с насмешкой: - Так что учить тебя теперь другие будут. Не ожидал. Вышло, что для других старался. Ну ничего - ты заслужила. Шагнул вперед. Анна инстинктивно накрыла лицо, пряча от его взгляда. И тот остановился. Что-то злое мелькнуло в глазах: - И я бы посоветовал молиться, чтобы не надоела подольше. И вышел. Анна опустилась на пол. Ноги не держали. Всё еще не верилось, что тот ушел. Что всё кончилось. Пока. Зато и планы накрылись. Одну её не оставляли ни на минуту теперь даже и во дворе. Окончательно стемнело. Анна по-прежнему находилась одна в комнате. Мыслей не было. Памяти не было. Последние часы, когда можно было бы хотя бы вспоминать. Сейчас, пока еще имела на это право. Но в груди была пустота, непривычная, страшная. Называющаяся – безнадежность. Очнулась с трудом – так нельзя. Так она пропустит шанс, может быть – единственный. Ждать. Ждать. Бесконечная ночь медленно приближалась к концу. Спала какими-то урывками, безотчетно проваливаясь в дрёму. Внезапно в комнате вновь потянуло неприятным, словно вымораживающим всё сквозняком. Анна поднялась, огляделась. Дух ничего не хотел от неё, ни о чем не собирался говорить. Он лишь прошел за окном мертвецки холодной страшной тенью. Анна тут же выглянула на улицу. В первых рассветных полусумерках хорошо было видно двор - дежуривший возле окна охранник лежал скорчившись. Он был мертв. Невольно отшатнулась к стене, но не успела даже ничего обдумать, как распахнулась дверь. Появившийся на пороге такой же темный, тоже с оружием, но – незнакомый, мужчина показал одним жестом: «Выходи». Анна сжала губы и шагнула вперед. В передней комнате лежал еще один. Тоже уже неживой. И Анна уже не сомневалась, что перед порогом обнаружится третий – слишком уверенно держался пришелец. Попыталась еще плотнее закутаться в темный плащ, и шагнула за порог. Возможно, сейчас и выдастся её последний шанс. Ноги ослабели сразу же. Он стоял, небрежно прислонившись к обломку скалы, словно в гости зашел. В похожей темной одежде, и кажется, на поясе тоже пристегнута кобура. И увидев её, удержался на месте таким огромным усилием воли, что Анна тут же взяла себя в руки и опомнилась. Кто бы ни были, эти, с оружием, при них нужно молчать. И лишь показала, попыталась чуть кивнуть, глазами, ресницами – всё в порядке. И Яков понял. Такое огромное, явное облегчение написано было на лице, что оно просочилось сквозь всё его самообладание.        Двое стали по краям, следя за окрестностями. Подошел третий, немолодой, неторопливый. Бесстрастный взгляд угольно-черных глаз: - Обещание выполнили, женщина ваша у вас. Дальше вести не смогу – до городов далеко, людей у меня мало. Вам надо уходить на вашу сторону, через перевал тут рукой подать. Транспорт был самым слабым местом их плана. Высадили их, словно ненароком отклонившись от курса. Неслабо так отклонившись. Добираться назад придется самим. Связи нет, ждать на месте нельзя, да и некого. Штольман спросил мрачно: - Проводника дадите? Скажет: «нет» - и никуда они не дойдут. Он уже не помнил, кто этот мужчина, откуда. С ним он когда-то сталкивался, или с его родственниками. За четыре года столько в отделении перебывало. - Найду, из местных. И на ту сторону передам. На всякий случай – выходить вам в чужом районе, далеко от своих. Шли молча, никто из сопровождающих не произнес ни слова. Проводник ждал на выходе из долины. Невысокий круглолицый мужчина средних лет улыбаясь, протянул руку: "Али. Доведу, куда надо". Темноволосый, черноглазый, как и все, но что-то непонятно-чуждое проглядывало в смуглых чертах. - Вы откуда? Али в ответ скалил зубы: "Я из Ферганы. Отец меня еще вот таким сюда привез». Показал рукой на метр от земли. - У нас там иногда тоже весело бывало. Всё также добродушно улыбаясь, объяснил, что, если повезет, завтра к вечеру уже выйдут в поселок на той стороне. - Или уж к утру следующему. А там автобусы ваши ходят. Так что меня держитесь, не пропадем. Усмехаются узкие щелочки темных глаз. А за плечами «калаш». Но идти надо. Тенями исчезли сопровождающие, и все явно ощутили облегчение. Али держался в стороне, и Яков смог быстро, коротко переговорить с Анной. Объяснить чуть подробнее то, большую часть чего она уже слышала. Анна коротко, самое основное рассказала о Разумовском. Яков нахмурился. Подобной версии у них не было. Позже следовало собрать информацию и хорошенько всё обдумать. Отошли чуть в горы, скрылась из вида долина, явно уже не вернутся вооруженные джигиты, и Анна уверенно сбросила покрывало. Им двое суток идти по горам. Впереди легко, даже чуть напевая, шел Али. За ним Анна. Замыкающим Штольман. И это оказалась проблема. Темп, взятый Али, был для него заметно выше оптимального, и приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы не отставать. И рюкзак роли тут не играл – для Якова это не вес. В то же время Анна приловчилась почти сразу же и шла совершенно свободно. И не имело значения то, что он гораздо сильнее физически и, наверняка, выносливее, и что всегда считал, что находится в хорошей форме. Ему давно не приходилось подолгу ходить пешком, тем более по горам. Да и по городу большей частью он за минуты долетал, куда требовалось, на автомобиле. И его занятия в спортзале никак не могли помочь – сейчас работали совершенно другие группы мышц. У него было два выхода: первый – просить сбавить темп, пока не втянется. Но им нужно уйти как можно скорее и как можно дальше. А Али и так наверняка из-за них идет гораздо медленнее возможного. Второй: сжать зубы и идти на пределе сил, всё же не отставая. Надолго подобного хватит? До первого привала? Впереди двое суток пути. «Когда выйдем – каждый год будем пешком куда-нибудь выбираться»,– поклялся себе Штольман. В середину отряда ставят обычно более слабых. Но слабое звено сейчас именно он. Анна на ведущего не смотрит, она идет так, как привыкла давно. - Анна. – Она обернулась. – Идешь замыкающей. Командовать дальше глупо. У неё опыта побольше, чем у него, роли каждого знает и глупостей не наделает. Чему он когда-то учился долгие годы? Уж точно не руками-ногами махать. Он учился – смотреть, видеть. Понимать. Впереди учитель. Повторять за ним – привычно. Штольман смотрит – и зеркалит движения. Как и куда тот ставит ноги, как движется тело, руки. Пару раз споткнулся, и тут же услышал голос учителя: - Учеников за подобное раньше бамбуковыми палками били. Не копируй внешнее – улавливай суть. Уже не важна ни скорость, ни сложность пути, и даже восприятие идущей следом Анны остается где-то на периферии сознания. Следить за всей группой – задание ведущего, и сейчас явно не время хвататься за чужие обязанности. Он со скользящим впереди Али – почти единое целое. Тот же ритм, то же дыхание, тот же ровный, неторопливый шаг, что незаметно съедает километры. Очередной привал. Яков прислушивается к себе – усталости еще почти нет, вес рюкзака не ощущается. Дорога становится сложнее и круче. Теперь он идет замыкающим, но Али впереди – по-прежнему ориентир.        Али сворачивает в сторону от тропы, и вскоре обнаруживается небольшая пещерка. Пещера видно, что обжита – бугрятся собранные кем-то кучи мха, остатки чужих костров темными головешками хрустят под ногами. Рядом ручей, редкость в этих местах. Сумерки опускаются как-то резко, костер они не разжигают. Али раздает очередную порцию еды: лепешки, к ним сухое мясо. Яков улыбнулся: - Вот это и есть лягур, в первозданном виде. Али вышел наружу, и на короткий миг Яков позволил себе взять Анну за руки. Не словами – взглядом, прикосновениями, обещая – мы дойдем. Слов отчего-то не было. Анна странно тиха. Мертвые вновь вспомнились. Не обычные, спокойные, тихие, которые изредка виделись дома. Эти, незнакомые, ушли безвременно. За этими стояла ненависть и тьма. Спросила другое: - Яков, вы… убивали? Там? И ты? И тот четко: - Да. Так вышло. Я не возражал – это то же самое. Она прижалась, на миг, пока не видит никто. И, про себя, тихо: - Это страшно. Так нужно, да? Ей что-то видится. Что – пока не может понять. Что-то впереди. Решается: - А если снова, Яков? Вы… снова? Яков молчит. Убьет ли он? Да. И не раздумывая, как и любой мужчина в минуту смертельной опасности. Как и любой мужчина, защищая свою женщину – извечный инстинкт, что сильнее придуманных моральных норм. Но что ответить, он не понимал. И вдруг произнес совершенно другое: - Я не знаю. Наверное, да, но не дай Бог проверять. Анна молчит. Якову сейчас всё равно, что о нем подумают. Ему сколько – двенадцать? Учитель сидит на корточках, но Яков знает – тот взметнется мгновенно из любого положения. Учитель смугл, жилист, и быстр, как змея. Вадим Петрович спокоен, нетороплив и добр. Учитель учит сражаться. Вадим Петрович кормит мороженым. Мальчишка не знает еще, чего он хочет. Впереди соревнования. - А вы сможете победить всех? Учитель не улыбается: - Победить нельзя никого. Лишь самого себя. Он шутит, наверное. - А Вадима Петровича сможете победить? В ответ тот должен рассмеяться – где он, и где доктор. - Нет. - Как нет? И тот говорит: - Нет худших воинов, чем лекари. Нет худшего лекаря, чем воин. Воин может перевязать, но лекарем он от того не станет. Воин готов к смерти, истинный лекарь держит жизнь. У них сила другая. И в голове другое, и в руках. И не дай Бог смешивать.        Яков уже решил. За поясом старичок «макаров». Спасибо полковнику – теперь Яков хотя бы знает, с какой стороны у того ствол. Всё пыль и тлен. Всё – и идеалы, и вера. Им главное – дойти.