Темное зарево пожара

      Звон будильника — плохо, когда нужно вставать раньше десяти утра. А звон входящего вызова — в десять раз хуже. Будто барабанные перепонки изнутри лопаются. Навязчивая трель выводила из себя, с каждой минутой становясь все громче и громче. Взвыв от нежелания подниматься с кровати, Паша пытался найти телефон, шаря рукой по простыни. Он всегда засыпал, кладя телефон куда-то рядом с собой, но куда, сам на утро не помнил. Далеко не с первой попытки он, наконец, ответил. С силой открыв глаза, сел на кровати, запуская руку в волосы. — Слушаю. — Его голос был сиплым, надломленным. Парень совсем не любил, когда вырывали из желанной постели, заставляя, к тому же, вести осмысленный диалог. — Ой, Пашенька, ты спал? — Громкий голос, окончательно вывел его из транса. — Не хотела тебя будить. Слушай, тут такое дело, а ты, когда домой собираешься? — Мам, ты тише можешь говорить? Я собирался на следующих выходных. — А ты можешь раньше? Завтра, например. — С чего такая срочность? Что-то случилось? — Паша свесил ноги с кровати и уставился размытым взглядом в стену. — Да. Ты нужен дома. — От ее голоса по коже Паши прошел холодок, застревая у самого основания шеи. Странное чувство поселилось в его душе. — Ну, я постараюсь. Посмотрю сегодня билеты и отпишусь. — Хорошо, надеюсь на тебя. До встречи.       Паша устало провел рукой по лицу, несколько раз похлопал себя по щекам, пытаясь проснуться до конца и принять свое существование в этом мире. Он некоторое время смотрел в стену напротив и копался в своих мыслях: что все-таки случилось. В последний раз приезжал к семье в конце прошлого семестра, уехал сославшись на неотложные дела, а на деле все лето лежал на кровати и неустанно исследовал взглядом потолок. В редкие моменты все-таки выходил из дома за новыми красками по акции из рекламы бегущей строкой, или, банально, за продуктами, чтобы не превратиться в иссохшую статую. Рисование с детства было его хобби. Будучи мальчишкой, уговаривал родителей отдать его в художественную школу, на что получал отказ за отказом, впоследствии полностью опустил руки и рисовал в стол. Было несколько заказов, да только прибыли совсем не приносили.       Он совсем не хотел ехать туда, в место, которое когда-то давно считал домом. Те безжизненные улицы, серые дома, кое-где и вовсе одноэтажные, старые. С родителями отношение как-то не сложились сразу, Паша не помнил с какого именно момента он стал разочарованием в их глазах. Это псевдо-милое обращение «Пашенька» казалось ему не меньше, чем вторжением в личные границы, однако, сердце пропустило удар, когда мама попросила срочно приехать. Она, мало того, что никогда не звонила по утрам, так еще и никогда не просила приехать, зато всегда обижалась, если Паша сам не догадался навестить родителей и младшую сестру.       Стараясь не думать о плохом, он перевел взгляд на часы: по его прикидкам он просидел в состоянии недвижимости не более десяти минут, но увидев на циферблате цифру «7», как ужаленный вскочил с кровати. Из стороны в сторону он несся по квартире: к шкафу, впопыхах доставая одежду, стараясь найти несильно мятую кофту и джинсы. Выбежал из спальни, заворачивая на кухню: неважно на сколько он бы опоздал– завтрак должен всегда присутствовать. Иначе утро будет еще более ужасным. Да и на голодный желудок хуже всего усваивается информация, к тому же, урчание живота в тихой аудитории — не самое приятное ощущение. Открыв холодильник, достал оставшиеся с вечера два куска пиццы, запихнул их в микроволновку. Усевшись на стул, в надежде поумерить сердцебиение, набирающее все большие обороты, он напечатал подруге сообщение с предложением встретиться перед учебой. Алиса, которой он и отправил сообщение, ответила через пару секунд, что проспала и только идет на остановку, уже не надеясь успеть в университет к нужному времени. Паша лишь усмехнулся, понимая всю ситуацию и тот факт, что он оказался в такой же. Недолгой перепиской, они договорились прогулять пару где-нибудь в парке за университетом.       Успокоившись и приняв свое бедственное положение, Паша не торопясь собирался в университет. Небрежно набросив куртку на плечи, он даже не застегнул ее, вставил наушники в уши и побрел на остановку. Недавний дождь оставил на дорогах лужи, в которых отражалось белесое небо. Солнце пыталось пробиться сквозь плотную пелену облаков, но с каждой минутой погода ухудшалась. Совсем нетеплый ветер в начале сентября трепетал еще зеленые листья на черных ветках берез и сосен. Едва начавшаяся морось, заставила Пашу вжаться в ворот куртки и застегнуть ее. Его уши и нос в момент покраснели. Придя на остановку и встав под навес, внимательно смотрел на проезжающие автобусы, в надежде, что нужный ему четвертый придет вовремя хоть один раз за два года обучения. Наконец, после двадцати минут ожидания, он вошел в переполненный автобус, повис на поручне и уткнулся в телефон.       Сойдя с автобуса, он написал подруге сообщение, поднял голову и увидел приближающуюся фигуру девушки, которая приветственно махала рукой. — Ну ты и слепой, конечно. — Алиса обняла друга. — Долго еще будешь тыкать меня в мое нежелание идти в оптику? — Паша усмехнулся — До самой твоей смерти. Ну или, может, чуточку больше… — Не дождешься, — он закатил глаза. — Ты почему решила прогулять пару? — Да я устала. Эти рожи, преподаватели. Раздражает абсолютно все. — Отчислись и будет тебе счастье. — Да мама… ее удар хватит, если она узнает о том, что я заберу документы. — Эта женщина еще не устала топить тебя? — Ха! Да у нее, на такое, силы будут всегда! Вчера она мне трехчасовую лекцию вычитала на тему того, что в моем случае похудеть — самое важное что я могу сделать в принципе. — Ты же не собираешься опять голодать? — Паша остановился и серьезно посмотрел на Алису, в его глазах промелькнули бегущей строкой воспоминания из их школьных будней: ее тонкие запястья, неестественно выпирающие ключицы. — Нет. — Алиса посмотрела чуть в сторону. Паша взял ее за руку, ничего не сказав, он понимал, что его слова не помогут. Да и он никогда не умел поддерживать и подбадривать. Это свойство характера относительно сильно раздражало некоторых знакомых, которые будто специально жаловались ему и плакались в грудь.       Немного посидев на лавочке, Паша вспомнил, что пора бы найти билеты. В ночь ему ехать несильно хотелось: слишком уж красивые пейзажи он проезжал. Любил подолгу смотреть в окно и думать обо всем, чем только можно, воткнув наушники в уши. Темнота его удручала, а редкие фонари на станциях нисколько не разбавляли атмосферу непонятного одиночества. Билеты купил на утро следующего дня, чтобы успеть собрать вещи и не торопясь бежать на вокзал: рано утром автобусы полупустые. — Ты домой поедешь? — Ага, мама позвонила с утра, сказала, что очень срочно. — Сказал Паша, набирая номер мамы. — Привет, я купил билеты, приеду завтра около 10 утра, папа встретит? Мгм. хорошо. — А что случилось-то? — Алиса обеспокоенно посмотрела на Пашу. — Да черт его знает. Завтра узнаю, расскажу. Не переживай, я уверен, там ничего страшного. — Паша почесал нос, обнимая Алису другой рукой. На самом деле он боялся, что придется рассказывать плохие новости. Боялся приехать и увязнуть по горло в состоянии полного отчуждения, ненависти и боли. Там, за четыре часа езды до него, серые дома, серые люди с постными лицами и на каждом углу пьяницы.

***

      На вторую пару они все-таки решили пойти. Попрощавшись с Алисой, он пошел в аудиторию. Зайдя в кабинет, упал на свое место, словно мешок, поздоровавшись с Костей. Лекция начиналась скучно: монотонный голос преподавателя, неинтересный материал по истории с древнейших времен. Хотелось уйти, сбежать и больше сюда не приходить никогда. Он думал, как же было бы хорошо, если бы тогда не послушал родителей, пошел бы учиться туда, к чему лежит душа.       После университета, вернувшись домой, не раздеваясь, лег на кровать и уснул. Проснулся лишь ночью, от бьющей его дрожи. Тяжелое дыхание рвало тишину, липкий холодный пот стекал по телу. Паша зажал руками лицо и резко сел на кровать. В комнату попадал легкий свет от фонаря, стоявшего рядом с дорогой. Свесив ноги на пол, он еще какое-то время приходил в себя.       Он обернулся, посмотрел на часы. До поезда оставалось еще больше трех часов. Стараясь совладать со своими мыслями, он поплелся в душ, одновременно включая во всех комнатах свет. Горячие капли расслабляли, наконец, вселяя лёгкое спокойствие. Паша опустился на кафельный пол душевой кабины, подставляя свое лицо потоку воды. Спустя некоторое время он все-таки смог прийти в себя после неприятного сна. Выйдя из душа с полотенцем на голове, он пошёл готовить завтрак. Перекусив, закинул в рюкзак пару футболок, толстовку, кроссовки и побежал на остановку. До поезда оставалось совсем немного, и он всем сердцем надеялся успеть. В душе поселилось странное беспокойство, будто он, если пересчёт порог дома, потеряет смысл жизни.       Стараясь не опоздать на поезд, он бежал до остановки так быстро, как только мог, практически сбивая людей на пути. Извиняясь набегу, он влетел в открытые двери отъезжающего автобуса. Постоянно оглядывая окно, в надежде, что совсем скоро будет его остановка, он, наконец, доехал до вокзала. Посмотрев спешно на часы, выругался в себя и побежал на перрон. В ушах играла громкая музыка, дождь капал на лицо, изредка затекая в глаза, отчего Паша обтирался рукавом кофты. Вбежав в вагон, он встряхнул волосы, сбрасывая надоедливые капли.       Он сел на свое место и откинулся на спинку, написав маме короткое сообщение «ждите через 4 часа». Глядя в окно, задумался: насколько же выросла его сестра. В прошлый раз, они так и не увиделись из-за того, что Элина была в лагере все лето. Тогда он приехал всего на пару дней и только ради того, чтобы мама перестала названивать каждый день с истериками, что давно его не видела. На его лице появилась улыбка, полная нежности. Он всецело любил её, нянчился, когда она была маленькая, учил кататься на велосипеде. И каждый раз, когда приезжал домой, его маленькая сестрёнка, бежала встречать брата, крепко обнимая его. За окном мелькали высокие ряды красивейших сосен, облитых разошедшимся ливнем. От проникающей в окно прохлады, Паша укутался поглубже в кофту, надев капюшон. Через некоторое время сквозь плотные тучи начало пробиваться яркое солнце. Капли заиграли новыми красками.       Паша не заметил, как прошло четыре часа. На перроне его ждал отец. Всегда скупой на эмоции, сегодня выглядел еще хуже: его лицо сильно постарело. Паша был уверен, что в прошлый раз он так не выглядел. Всегда ухоженный, статный мужчина сейчас был похож только лишь на тень себя из прошлого: чуть сгорбленный, с красными глазами, потрескавшимися губами. — Привет, ты выглядишь как-то особенно плохо, — Паша пожал руку отцу и залез в машину. — Привет, плохие у тебя комплименты, — мужчина улыбнулся едва заметно, краем губ, трещинки едва разгладились. — Что все-таки случилось, расскажешь? — Дома поговорим.       Паше совсем не нравилось осознание того факта, что от него что-то скрывают. Что-то явно важное и то, что ему необходимо знать. Он упёрся взглядом в окно: листва уже почти везде слетела с деревьев, укрывая город унылой дымкой. Небо серое, свинцовое, кажется, что оно очень тяжелое и вот-вот упадёт на головы прохожих. Паша поежился, когда из открытого окна в машину проник холодный, пронизывающий ветер. Он все еще вспоминал солнце, проникающее и греющее своими лучами через окно поезда.       Наконец, они приехали к дому. Паша открыл дверь сам, надеясь, что сейчас его собьют с ног. Но перешагнув порог, он понял, что никого здесь нет, кроме мамы, стоявшей возле двери и протирающей тарелку полотенцем. Слишком давящая тишина, неприятная и скользящая. Ему физически было некомфортно здесь оставаться. Он почувствовал крепкую руку на своем плече. Едва обернулся назад, увидел лицо отца, который чуть закусил губу. — Ты голодный, наверное? — опухшее лицо осунулось, но она выдавила из себя улыбку. — Да нет… а где Элина? — Паша хотел пойти в её комнату, но женщина схватила его за рукав. — Паша, пойдём на кухню, поговорим.       Отец, стоявший позади, чуть его подтолкнул и вышел из квартиры, сказав еле слышное «я выйду, машину припаркую и вернусь». — Что с Элиной? — Паша сел на диван. — Она умерла… — Руки мамы, державшей тарелку, начали трястись. Тарелка выпала из рук, разбившись на мелкие кусочки, — Ой… — Мам, я уберу. — Она потянулась собрать осколки, но Паша её остановил. У него самого мысли путались, а руки похолодели. Сердце гулко стучало не только в районе груди, но и в ушах. Он не верил этим словам, но подняв голову, он увидел слезы на её глазах. Женщина старалась не показывать своих слез, держалась из последних сил всегда. Но сейчас, она просто не могла. Паша выбросил осколки в мусор, смыл с рук мелкие куски тарелки и прижал маму к себе. — Все будет хорошо, мам… — Я думала, что успокаивать буду я… — Она всхлипнула. Паша лишь натянуто улыбнулся, пересохшими губами.

***

      Серый город, залитый красками отчаяния. Вдоль дороги растут бесцветные, почти неживые, деревья. Начинает моросить мелкий дождь: его почти не слышно из-за шума машин. Одинокий фонарь заливает улицу оранжевым светом. Он слишком далеко, будто знак того, что отчаяние ближе, чем та самая надежда на тепло и домашний уют. Он идёт в тишине. Совсем один, наравне с неприятным чувством отчужденности. Сердце медленно отбивает ритм, будто бы метроном, отмеряет длину шагов и расстояние до дома. Едва движимый, будто парящий над дорогой, он идёт в тёплый дом на окраине улицы. Будто, именно там он найдёт то самое, желанное им, тепло.       Сбежать с поминок было лучшим решением. Скорбь близких ему людей, больно ударяла по сердцу острым ножом. В горле стоял ком, но на лице не было ни слезинки. Только слепое отчаяние в глазах. Каждый раз в памяти он прокручивает единственный момент: гроб сестры, плотно обитый белым бархатом, медленно закрывают и укладывают на дно свежевырытой ямы. Больше он никогда не увидит её вживую, но будет помнить её последние минуты перед погребением: тонкие, бледные губы, закрытые глаза, чёрные ресницы, которые больше никогда не вздрогнут. На щеках нет того самого, детского румянца, веснушки стали едва заметны, будто их старательно стёрли.       Он отчаянно трясёт головой, в попытках сбросить с себя гнетущие воспоминания. Но сознание снова и снова переносит его в моменты искреннего счастья, которым больше не суждено повториться. «- Паша! Нам срочно надо в лес! — она залетела ураганом в комнату. — В какой ещё лес? — от неожиданности парень вздрогнул, посмотрел на сестру с нескрываемым удивлением. — В обычный лес. Я хочу сушёные цветы. — Девочка лет 10 крутила на пальце локон темных волос. Будто боясь получить отказ, она сразу стала смотреть на брата взглядом, полным мольбы. — Ладно, сходим в лес… Но там жуков до жути много… — Паша подернул плечами, стараясь не вспоминать о своей фобии. Ради сестры он был готов вытерпеть даже чёртовых жуков. Возможно, спустился бы в жучий ад, ради её улыбки и «смешинок» на её глазах.»       Жучий ад… Вот бы вернуться в тот день снова: почувствовать аромат цветов с опушки, услышать тысячи звуков. Парень пугался каждого шороха: хруста веток, скрипа деревьев на ветру, щебетания птиц. А Элина бежала далеко впереди: рвала цветы и радовалась каждой находке. Для неё этот поход был как никогда важен, а он, словно слуга своей королевы: исполнил желание ради её улыбки и звонкого смеха. Он совсем не помнил, как дошёл до дома: погруженный в мысли, не видел ни дороги, ни ярких звезд, проглядывающих сквозь тучи. Повернул ключ в дверном замке, всем телом навалился на ручку. В доме пусто и темно: никакой радости, все будто замерло, покрылось слоем пыли, напоминающим, что всему в этом мире приходит конец. По полу стелется холодок. Осенью всегда так: одиноко, печально, и даже в душе мелкий дождь отбивает усталую дробь. Он разулся: стянул обувь, наступая на задник кроссовок.       Снимал куртку, необычайно медленно, будто кто-то сзади его останавливал, заставляя задержаться в этом состоянии полного эмоционального упадка. Он не включил свет: в полумраке ему сейчас комфортнее всего. Нет ярких красок, и все кажется таким нереальным, будто все вот-вот изменится, станет обычным. Он наощупь шел в свою бывшую комнату. Взгляд наткнулся на часы: красным горит 20:00. Устало упал на кровать, в чёрной рубашке и джинсах, купленных днем. Совсем не раздеваясь. От него неприятно пахнет дождём, слезами и скорбью. Будто аурой, на нем осел запах старой косметики и формалина. Гнетущий, сладковатый, совсем не приятный. Он закрывает глаза, и снова переносится на несколько лет назад, когда она ещё была жива:       «Аккуратно, со всей нежностью брат заплетает волосы сестре. Мама снова рано убежала на работу, а отцу и дела нет до причёсок в детский сад. Мальчик держит в зубах расчёску, с напряжённым лицом перекидывать пряди, боясь лишний раз перетянуть и доставить ей боль. — Ты так хорошо заплетаешь! Воспитатели хвалят, а девочки завидуют моим косичкам! — Девочка сидит на стуле и беззаботно качает ногами. — Конечно! Ты не знала? Я же волшебник, — Паша вытащил расчёску изо рта и улыбнулся. — Правда волшебник? — Девочка удивлено повернулась к брату, её тонкие тёмные брови почти соприкоснулись с линией роста волос. — Да. Вот заплетаю тебе волшебные косички, — Паша надёжно закрепил резинку на её волосах и нежно прикоснулся губами к макушке. Так, наверное, делают родители, когда очень любят своего ребёнка.»       Паша протяжно выдохнул со стоном скорби и отчаяния. Он не хотел возвращаться обратно. Не хотел вспоминать все заново, тревожить память о своей сестре, ворошить прошлое, которое никак не вернуть. Но его сознание вновь переносилось в то время, когда она была рядом: живая и самая прекрасная, его маленькая и горячо любимая, сестра.       «Брат и сестра лежат на траве возле обрыва. Под ними тихо шипит море. Волнуется, перекатывается волнами туда-сюда, убаюкивает. — Ты поступил, кстати? Будешь историчкой для моих будущих детей, — девочка отвечает на его улыбку, своей, наивной, полной счастья. Она в действительности рада тому, что брат смог побороть страх неизвестности, вот-вот прыгнет в поезд и уедет. Не так далеко, но, возможно, навсегда. И теперь их встречи будут редкими, полными страха потерять друг друга в разных городах, историях. — Тебе еще не рано думать о детях? — с усмешкой проговорил он. Сестре уже вот-вот стукнет 13 лет и, возможно, он переживает за нее. — Рано, конечно, но ты все равно для них будешь самым лучшим учителем истории, — она прижалась головой к его плечу.»       Паша открыл глаза, по телу прошел холодный, липкий мороз. Вопреки желанию согреться, он подорвался с кровати и открыл окно настежь. На улице тихо, будто население вымерло в одну секунду, будто в городе только он, и родственники на поминках. Теперь в его мысли пробрался червь, который упорно твердит: «ты сбежал, чтобы не видеть горя, как последний трус, который не смог попрощаться с ней по-человечески». Паша схватил себя за волосы, потянул в разные стороны и беззвучно закричал. Его внутренности разрывает от боли и тоски. По телу проходят удары тока, оставляя едва заметные звёздочки. Хочется сбежать и потеряться, не слышать ничего, даже стука собственного сердца. Просто исчезнуть, уйти от самого себя. Почувствовать покой, оторваться от реальности.       Тяжёлым шагом он зашел в ванную, стянул дурно пахнущую одежду. Открыл кран горячей, почти кипящей, воды. Залезая в ванну, он обжигался, но терпел, принимая эти ощущения, как данность. Он схватил мочалку, остервенело тер кожу, будто хотел избавиться от нее. Совсем. Будто без нее на теле, быстрее заживёт его рваное сердце. Закрывая глаза, он все ещё видит образ сестры: будто обрывки старых снов, киноленты, которая никогда больше не сыграет. Он стонет от боли и отчаяния. Видит её маленькой, только рожденной, помнит её запах: молочный, детский. Помнит её хрупкое тело, впервые попавшее на его руки. Помнит свои ощущения и наставления матери: «придерживай головку, аккуратно, держишь?». И свои согласия кивками. Свои слезы радости. Он представлял себя в роли лучшего брата, защитника, спасителя. Он бы стал для неё настоящим другом, который никогда не бросит, всегда поддержит и утешит.       «Она прибежала в его комнату, в смятении, со страхом в глазах. На красном лице ещё не просохли дорожки слез. — Что случилось, малышка? — Паша подорвался, сел на кровати, похлопал рядом с собой, приглашая сестру присесть. — Я… чувствую, будто меня предали, — она шмыгнула носом и снова начала плакать. Паша прижал её к своей груди, поглаживая по спине. Он молчал, давая ей возможность успокоиться и набраться сил для продолжения рассказа. — Я рядом, милая, — шептал он куда-то в район макушки. — Он предатель! Украл моё сердце и все равно пошёл гулять с какой-то Сашей! — Она с силой ударила по кровати. — Вот же… он дурак. Давай вместе на него злиться? Он заслуживает самого ужасного наказания в своей жизни! — Паша состроил злое лицо. На самом деле он хотел сказать многое, но все слова в его голове прошли жесткую цензуру. Его мысли были не для ранимых, детских ушей Элины. — Да! Он не заслуживает меня! — Ты у меня самая лучшая, и он не достоин и капли твоих слез, малышка, — Паша прижал её к себе сильнее, будто пытаясь отгородить свою маленькую сестрёнку от «взрослых» проблем.»       Он пробудился, будто от морока, вылез из «бани» и встал на холодный пол. Снова тяжелыми шагами пошел по коридору, останавливая свой взгляд на её комнате. Со страхом и напряженностью во всем теле, он едва ощутимо коснулся ручки двери. Нажал со странной тревогой где-то внутри, практически возле самого сердца. Ее комната встретила его такой же гнетущей тишиной. Где-то в тайне, даже после увиденного тела в гробу, он надеялся, что это шутка. Ужасно несмешная, до омерзения противная. Упав на колени посередине комнаты, он заплакал, закричал, сунув обе руки в волосы, приживая голову к коленям. Он не услышал, как входная дверь открылась. Не услышал и шагов за спиной. Две руки прикоснулись к дрожащим плечам. Резко развернувшись, он увидел родителей, присевших на колени рядом с ним. — Плачь столько, сколько нужно, мы всегда будем рядом, сынок, — папа прижал его к своей груди, поднял голову, чтобы посмотреть на свою жену. Она прижала руку ко рту, глотая слезы, и стараясь не трястись. Мужчина свободной рукой обнял и ее, поцеловав в макушку. Подняв голову к потолку, он будто уговаривал себя успокоиться, беззвучно шепча какую-то молитву. Боль и слезы сжимали горло судорогой. Через некоторое время Паша обмяк, уснув оперевшись на отца. Мужчина аккуратно поднял его на руки, чуть не надорвав спину, еле донес его до комнаты, аккуратно положил на кровать и вернулся к жене. — Что теперь будет? — Она всхлипнула и прижалась к нему. — Когда-нибудь мы это проживем и сможем отпустить, а сейчас, нужно найти в себе силы жить. Я рядом и всегда так будет. — Он поцеловал ее в лоб, выключил прикроватную лампу и накрыл ее одеялом, пожелав спокойной ночи.