Fuocofiore

Когда же он в последний раз испытывал это чувство? Никогда. Он никогда не боялся остаться один. В его жизни попросту не существовало ни единой предпосылки для того, чтобы допустить мысль об этом. С ним всегда была матушка. С ним всегда была Мария. И даже став предателем, будучи просто преданным, Агеро уже не боялся одиночества. Так почему сейчас? От короткого взгляда на это пылающее болью тело, сжавшееся на бледных простынях, это неизвестное и пугающее нечто ледяными ладонями обнимает сердце. Это нечто — страх. Страх лишиться того, что прежде по праву считал своим. Страх потерять первого и единственного настоящего друга. До смешного странно. Наставления матери, которым он был так привержен, никак не вязались с дружбой. Покорить Башню и достичь своей цели получится, лишь следуя им. Полагаться только на свои силы, доверять только себе, и помогать только тогда, когда это выгодно. Но наступит день, когда придется выбрать: притворяться другом или быть им? И даже если бы у него двадцать пять тысяч раз спросили… — Есть вероятность, что это его спасёт, — внимательный взгляд Хан Сона следит за проявлениями чужой нервозности. — И какова же эта вероятность? — Кун знает, что директор открыл ему далеко не всю правду, что обещал. Но не может заглушить трепет растущей надежды. — Я не смогу ответить. — Тогда я не смогу согласиться, — тут же отрезает Агеро, снова едва не срываясь на дерзость. — Может, спросишь Баама, хочет ли он жить? — последнее, что слышит избранный, покидая кабинет. Должен быть другой способ помочь Бааму. И он обязан его найти. Агеро вздыхает, глядя на спящего Баама. Бледного, словно призрак. Лишь мягкий розовый закат за панорамными окнами заливает комнату и, падая на его лицо, придает ему чуть более живой вид. Слышит хриплое дыхание, и снова становится страшно. Садится на кровать у ног Баама и вновь ругает себя за то, что слишком долго следит, как медленно покрываются сухой корочкой его губы, обжигаемые горячим дыханием. Мама. Я закрыл свое сердце, но… — Господин Кун, — шепот Баама заставляет Агеро открыть глаза. — Госпо… — раньше, чем он успевает закончить, от легких к горлу поднимается раздирающий кашель, и приходится задержать дыхание, чтобы не нарушить чужой сон. — Баам, тебе… не спится? — отвечает Кун, предполагая, что так и задремал, наблюдая за ним. В ответ Баам кивает, все еще не дыша. Глаза начинают слезиться, и недостаток кислорода лишь обостряет боль, вероятно, сравнимую с той, что чувствуешь, когда легкие пронзает клинок. Сжимая одеяло под пальцами, Баам прикрывает рот свободной рукой, наконец, позволяя себе слабость: долго и громко кашляет, опустив голову. Оно и к лучшему, ведь так не увидит пару стеклянных глаз. От них не может укрыться, как неловко Баам прячет в ладони лепесток и, подняв взгляд на мрачное лицо Агеро, также неловко улыбается. — Не могли бы вы принести воды? — просит он, но в голове другая мысль. Пожалуйста, не смотрите, Господин Кун.