Ноябрьский драбблопад

Выходные всегда пролетали незаметно. Вот и сейчас они промелькнули перед глазами так стремительно, что к вечеру воскресенья Тиша поверить не мог, что еще, кажется, пару секунд назад тусил в квартире у Димыча, распивал вино по акции из ближайшей Пятерочки, и пел песни под гитару всем симпатичным девчонкам. Вот еще недавно ему было весело и хорошо, а сегодня голова раскалывалась от боли, а формулы, которые нужно было выучить к завтрашнему коллоквиуму по химии, плыли перед глазами. — Алканы, алкены, алкины, аааа… — завыл Тихон, вцепившись в отросшие кудри на затылке, и снова начал перечитывать определения: — Углеводороды, у которых все связи одинаковые, углеводороды, у которых… алкены, углероды… — Уроды и алконавты, — полет подушки прервал его тщетные попытки хоть что-то запомнить. — Замолчишь ты или нет? — прохрипел владелец подушки. — Я со смены, дай поспать. — Серый, ты спишь целый день уже, и это моя комната тоже, — пробубнил Тихон и отбросил тетрадку с конспектами в сторону. Сидящий все это время на полу, он откинул голову на Сережин диван и уныло произнес: — Вот хорошо тебе, никакой учебы, только работа, которую любишь. — А кто тебе мешает тоже заниматься тем, что любишь? — сел, свесив ноги вниз, и промычал Горошко. Они с Тишей снимали эту комнату уже месяц. Познакомившись как-то на концерте группы Сережи, затусили вместе и подружились практически сразу. Жизневскому, студенту меда, денег всегда не хватало, а из общаги его выперли в начале первого курса. Сережа предложил на время пожить у него. В следующий месяц Тихон принес деньги на половину квартплаты, а Сережа не возражал. Сережка был странный: играл в рок-группе на барабанах, сам вечно считал копейки, но переезжать к родителям обратно в Москву не собирался, хотя те постоянно упрашивали, предлагали найти ему «хорошую» работу и снять квартиру. Но Сережа хотел поступить на актера. И именно в Санкт-Петербурге. Он вообще, кажется, никогда не затыкался. Горошко был нервный, дерганный, не мог сидеть долго на месте и всегда находил себе какое-то занятие. Он таскал с собой исписанные мелким почерком тетрадки и тихо бубнил себе под нос, читая в них написанное. Тихону это никогда не мешало. Под тягучий, приятный Сережкин голос Тише всегда очень хорошо спалось. А вот Сережа его бубнеж не переносил. — А кто б знал, что я люблю, — сказал Тиша. — Ну точно не своих этих алкашей, — хохотнул Горошко. Он сполз с дивана, потянулся, оголив светлую полоску кожи чуть ниже пупка. Тиша невольно зацепился за нее взглядом. Сережа зевнул, смачно открывая рот, и произнес: — Пошли погуляем, выходные же, а ты фигней маешься. — И правда, фигней, — закивал Тихон, натягивая куртку. На улице стояла типичная промозглая поздняя питерская осень. Сережка был каким-то непривычно молчаливым и хмурым, глотал прямо из горла самое дешевое белое, а Тихон курил одну за одной. — Вот и че тебя дернуло в мед-то поступать? — спросил, перехватив из его рук сигарету, Сережа. — Мама хотела, чтобы я пользу человечеству приносил, — хохотнул Тихон. — От тебя польза только мемы на вечеринках изображать да песни петь. — Ага, — отобрав у него бутылку, покивал Тихон. Он отхлебнул из горла и закашлялся, посмеиваясь. — Кошмар кислятина. Как ты это пьешь? Он допил остатки и, пока Сережа докуривал, бросил бутылку в ближайшую урну. Как только Тиша открыл рот, чтобы перевести тему, Сережа выкинул окурок в сторону и резко повернулся. — Я серьезно, Тиш, — схватив руки, остановил его Сережа. — Ну какой ты врач? Тихон смотрел на Сережины ладони, лежащие на его запястьях. Обветренные, потому что Сережа никогда не носил перчаток, даже зимой; покрытые пятнами витилиго, крепкие, с длинными пальцами и крупными ногтевым пластинками. Обычные руки обычного парня. Для всех, не для Тихона. Тишу всегда завораживала их подвижность, их театральная пластичность и нервозность. От прикосновения, неожиданного и крепкого, пробрало дрожью. Жизневский смотрел на сцепленные их руки и терял связность мыслей. — Не знаю, — прохрипел он и посмотрел Сереже в глаза. Тот глядел в ответ одновременно с жалостью и восхищением. Как это сочетание было возможно, Тише совершенно не было понятно. Сережка, такой пылкий и прекрасный Сережа, сжимал его ладони и продолжал убежденно вещать: — Вот именно не знаешь. Ты же… — он облизал обветренные губы, собираясь с мыслями. — Ты так поешь красиво, хоть завтра к нам солистом... Ты такой веселый и смешной. А какой ты гибкий, Тиш, я ж помню… — Он запнулся и покраснел даже ушами, явно вспоминая тот спор с Ленкой из общаги, когда Тиша сел на шпагат. Он смущался, но продолжал сыпать комплиментами: — Тиш, ты красивый такой, талантливый, ты — актер, певец, но точно не врач. — Ты мне в любви что ли признаешься? — нервно засмеялся Тихон. Сережка мгновенно покраснел и оттолкнул его от себя. — Да иди ты, — прошипел. Он развернулся и пошел в другую сторону по набережной. Тихон виновато вздохнул, взмахнул руками и прокричал ему в след: — Сереж, да постой ты! — Пошел ты в жопу, Жизневский, я тебе про будущее твоё говорю, а ты… — крикнул, даже не разворачиваясь, ему в ответ Горошко. Тиша посмотрел несколько секунд, как тот стремительно удалялся, оглянулся по сторонам, рассматривая абсолютно пустую, почти ночную осеннюю набережную, сделал глубокие вздох-выдох, и наконец-то решился. Он рванул вперед — длинные ноги помогли преодолеть расстояние между ними очень быстро — схватил Сережку за плечи, развернул к себе и, не давая тому сказать ни слова, поцеловал. Горошко удивленно открыл рот, охнул, а Тиша ворвался в горячий и терпкий от сигарет рот языком. Сережа несколько долгих мучительных секунд не отвечал, и Тиша начал думать, что ошибся. Что все эти их долгие и прожигающие взаимные взгляды были только Тишиной фантазией. Что эта пылкая Сережина речь — простое участие друга, а не вырвавшееся наконец влюбленное восхищение, что… Сережа громко простонал и ответил на поцелуй, перехватив инициативу. — Сереж, ну хочешь следующей осенью вместе поступать пойдем, куда ты там поступаешь? — оторвавшись от него, простонал Тихон. — Если ты к тому времени не вылетишь. — Да даже если вылечу, — поцеловав его в висок, хохотнул Тиша. — Все равно пойдем. Я от тебя больше никуда не уеду. Сережа только счастливо улыбнулся. Сережа Горошко был странный, немного дерганный и гиперактивный. Сережа был очень красивый и целовался лучше всех на свете. А еще Сережа всегда знал чего хочет, старался себе не врать и не врать окружающим. И, кажется, Тихон теперь тоже знал чего хочет. Он не был уверен, что актерство было его будущим. Но точно знал, что этим будущим был Сережа. — Хорошие выдались выходные, — пробубнил он Горошко в шею, лежа с ним в обнимку на впервые за время их проживания в этой комнате разложенном диване. — Угу, — хихикнул Сережа, — а у кого-то еще и завтра выходной. — Ой все, — демонстративно обидевшись, фыркнул Жизневский. Сережка только смеялся над ним, отчего диван под ними скрипел и трясся. Тиша, устав изображать обиду, повернулся обратно и заткнул его поцелуем. Оказалось, это был самый действенный способ.