Ноябрьский драбблопад

Соцсети для них с Серёжей имеют диаметрально разное значение. Тихон никогда не стесняется в сети пошло шутить или написать глупый комментарий в прямом эфире чьего-то сторис. Он не боится писать глупости под фото друзей, спокойно выражает свои чувства к близким и никого из них не скрывает. Серёжа наоборот – однажды обжёгшись, сводит свою деятельность в сети к минимуму. Раньше, Горошко, как и все молодые люди, снимал сторис, выкладывал ролики с собой в ВКонтакте и совершенно не переживал о своей репутации. Пока не случилось то преследование. Серёжа не рассказывал Тихону подробностей – они тогда ещё не были вместе. Но то, что навязчивые поклонники довели его до практически полной закрытости, огорчает. Ведь Тише поклонники прощают всё, будь то глупое «давай сосацо» в эфире Коткова или признание в любви Янковскому. Может, это из-за его вечного образа шута, который Тихон успешно эксплуатирует. Ведь никогда не понятно, говорит он серьезно или шутит. Достаточно заржать в конце, и даже на сказанную вслух фразу «я люблю Серёжу Горошко» никто не обратит внимания. Но Серёжа ему никогда такого не позволит. Он просит Тихона нигде ему не писать и не лайкать фото. Хотя Тиша не понимает, почему обычные дружеские проявления вежливости для него так много значат. Он даже свою глубокую связь с Дашей упорно и трепетно скрывает. Тиша совсем – совсем не понимает. Он бы трубил о такой прекрасной и мудрой девушке как Даша направо и налево, но для поклонников Серёжа упорно делает вид, что она ему никто, кроме как руководитель. Поэтому когда в очередной раз Тиша в шутку предлагает снять их в сторис Инстаграм, Серёжа заводится с полуоборота. — Я же просил, не надо, — машет он руками, убегая в дальний край комнаты, того и гляди спрячется за шторой. Лицо всё покрывается красными пятнами, а в глазах паника. — Да что такого-то? Сидим, смотрим фильм, никого не трогаем, чё будет-то?! — машет перед собой телефоном Тиша. — Что будет? — снова вскрикивает Серёжа. — Нас с тобой поженят через полчаса! Спасибо не надо. — Он вплетается в волосы пальцами и мотает головой. — Отключи, пожалуйста. — Да всё-всё, — Тиша блокирует телефон и демонстративно откладывает его в сторону. — И что такого, ну фансервис же, — хитро улыбается Жизневский, — популярность, внимание, нас вот с Ваней тоже поженили… — И давно вы с Ваней виделись? — перебивает его Горошко, наконец возвращаясь на диван. Тиша морщится, припоминая последнюю их с Янковским встречу. — Ну, вот на прошлой неделе… — Я не про те случаи, когда он Диану со съёмок забирает, Тиш, — фыркает Серёжа и тянется к своему пиву на столике рядом с диваном. Он отпивает маленький глоток из горлышка и косится с прищуром на Тихона. — Когда вы ну нормально так сидели, чтобы выпить, поболтать. — У него же ребёнок родился, — качает головой Тихон. — А до ребёнка? Тиша снова перебирает в голове все их с Ваней встречи, и получается негусто. Это что, Ваня его избегает, чтобы лишний раз не светиться? Он уныло трёт бороду и не отвечает на вопрос Серёжи. А тот допивает остатки пива, ставит пустую бутылку на пол, облизывает губы и тихо произносит: — Не все готовы делиться своими близкими со всем миром, Тиш. — Голос его унылый и глухой. — Иногда рассказать равно потерять. — Серёж, — тянет его за локоть к себе Тихон, обнимает за плечи. — Серёж, ну что ты, мы же… — И я сейчас не про то, что мы с тобой трахаемся, — Жизневский морщится на эти его слова, но не перебивает. — Понятно, что вот это всё закручивание гаек нам ещё всем аукнется, но… — Серёжа прерывается, поджимает губы и качает головой. — Я… Мне хватило, что однажды порылись в моём прошлом, вытащив на свет всё, что я хотел сохранить только для себя. А теперь это всё общественное. Как общественный туалет. И уже точно не моё. — Он поднимает на Тишу глаза, и в них – такая глухая застарелая боль и обида. Тот удивляется, почему раньше этого не заметил, постоянно пытаясь перевести всё в шутку. — Я не хочу тебя терять, Тиш. У Тихона дыхание перехватывает от этой искренной привязанности в его голосе. Он не отвечает, только притягивает Серёжу ближе, целует лоб, кончик носа и губы. Поцелуй мягкий и невесомый, лишь лёгкое касание. Серёжка выдыхает как-то облегчённо, потому что в одном этом прикосновении, в том, как аккуратно Тиша держит его скулы, как восхищённо и нежно смотрит, намного больше слов, чем во всех языках мира, и сам углубляет поцелуй. Тихон сопит возбуждённо. Лезет под Серёжину футболку, водя шершавыми пальцами по бокам, посылая стаю мурашек по коже, а за ним и тягучее пьянящее возбуждение. — Тиш, — отрываясь от жадного рта шепчет Серёжа. — А может ну его, этот фильм? Тихон довольно мычит ему в шею: — И правда, да ну его. И лезет к резинке Серёжиных штанов. — И никаких сторис, — хихикая, произносит Серёжка. Тихон, стоящий между его ног на полу, уже вовсю выцеловывающий бедра, замирает и поднимает на Серёжу серьёзный взгляд. — Никаких сторис. Никаких лайков. Всё, что происходит между нами, будет только наше и ничьё больше. Потому что я тоже не хочу тебя терять. Горошко выдыхает облегчённо и тянет его к себе за шею, целует, почти кусает чуть шершавые губы, и шепчет дрожащим голосом «спасибо». Тихон опускает руку между ними, торопливо стягивает вниз бельё, проходится кулаком по бархатистой головке и заводит ладонь за поджатые яички, обводит колечко ануса и проталкивая пальцы внутрь, ловит ртом Серёжин возглас удовольствия. — Да ты влажный весь внутри, — восхищённо хрипит Жизневский и прокручивает в Серёже уже два пальца, раздвигая их на подобии ножниц. — Готовился, смазал себя, — довольно смеётся. — Давай-давай, ещё, — стонет Горошко и вскидывает бёдра вверх. Тихон добавляет третий палец, почти не примеряясь, проталкивая его глубже, от чего Серёжа только скулит отчаянно и кусает губы. — А кто-то, — возбуждённо выдыхает Тиша, — совсем не фильм собирался смотреть. — Фильм, — двигая задницей, практически трахая себя Тишиными пальцами, скулит Серёжа, — и его тоже. — Господи, да что ж ты творишь-то со мной, я даже в молодости так часто не трахался. У меня ж презиков рядом нет, — кусая его за подбородок, шепчет Тихон. — Тоже мне дед, — хихикает Серёжа, — ты им ща орехи колоть сможешь. — Он хватается за Тишин член и сжимает в кулаке у основания. Уверенно и немного грубо. Охуенно. Именно так, как надо, как Тихон любит. Он смотрит вниз, на твёрдую Серёжину хватку, на свои пальцы, растянувшие его так сильно, не только член поместится, может ещё что-то большее. От этой мысли Жизневского бросает в жар, член дёргается в Серёжиных пальцах, а перед глазами начинает плыть туман, будто он хапнул сладкого дымка и одновременно закинулся парой рюмок абсента. Ощущения какие-то нереальные. Серёжка с красными лихорадочными пятнами на щеках, в толстовке, голый ниже пояса, с призывно стоящим членом, кусающий губы, виляющий бёдрами, чтобы глубже нанизаться на Тишины пальцы, такой сейчас желанный, что бросить его нет совершенно никакой возможности. — О боже, где ж они лежат, — шепчет Тиша, утыкаясь носом ему в шею, вдыхая пряный аромат лёгкого пота и возбуждения. Он пытается вспомнить, был ли у него запас презиков помимо тех, что они уже с Серёжкой потратили на выходных, но совершенно не может сосредоточиться. — А ты без них, — шепчет Горошко. — Серёж, — воет ему в ухо Тихон. — Без ножа ведь режешь. Не дай бог что… — А что, блять, что? — отстраняет его, давя на плечи, Серёжа. — Вот ты мне и скажи что? — Взгляд его из плывущего и пьяного становится обиженным и упрямым. — Я вот, кроме как с тобой, ни с кем уже полгода. И я регулярно проверяюсь, меня Даша приучила, и вообще… — Никого нет? — удивлённо открывает рот Тихон. — А Даша? — он аккуратно вынимает пальцы и садится на пятки между Сережиных ног. Горошко сводит ноги, прикрывая руками член. — Ты дебил? Ты думаешь, я с вами одновременно? Как ты появился, я и… — он запинается, хмурится, кусает губы, видимо, вспоминая их с Дашей расставание. — Я не думал… — Не думал... именно... Мне иногда кажется, ты вообще не думаешь. Вон сначала сторис твои вечные, потом это, потом… — он натягивает толстовку ниже, и начинает мять её край, гневно сверкая глазами. — Серёж, Серёжка, Серёженька, — тянет его в объятия Жизневский. Целует в висок отворачивающегося от него парня и восторженно произносит: — Ты такой у меня хороший, сил нет, как я тебя люблю. Серёжа в его руках замирает, потом изумлённо смотрит в глаза, хлопает своими потрясающими ресницами и хрипит: — Повтори. — Я тебя люблю. А ещё я тоже проверяюсь регулярно. Намотал на конец как-то в юности, — нервно хихикает он. Серёжа скептически сжимает губы, пытаясь сдержать улыбку. — теперь дую на воду. А ещё я тебя хочу трахнуть прямо так, вот прямо здесь. Мы друг другу все справочки потом покажем, — он заваливает Серёжу снова на диван, стягивает с них обоих толстовки, ложится сверху и шепчет в губы: — Только потом. Обязательно... Серёжка... Серёж... Серёжа ничего не говорит больше, только протяжно выдыхает, опускает руку вниз и уверенным движением направляет Тишу в себя. Ощущений с непривычки так много, что Тиша забывает, как дышать. — Ну, давай, — не даёт ему забыться Серёжа и толкает пятками по заднице. Тихон начинает медленно раскачиваться, постепенно увеличивая амплитуду. Внутри узко, жарко и так потрясающе гладко, что крышу срывает буквально моментом. Вот он секунду назад толкался медленно, стараясь не навредить, а теперь вбивается в узкую Сережину дырку быстро и напористо. А тому будто этого и надо, он стонет громко и похабно, прогибается в спине, тянет Тишу на себя за задницу, делая проникновение ещё глубже. Серёжа скулит протяжно «ещё-ещё», а Тиша двигается всё быстрее и жестче. От этой гонки Серёжа совсем съезжает вперёд, загибает шею под неудобным углом и хватается за подлокотник, упираясь в него затылком. Им бы сменить немного позу, но Тише так хорошо, что ещё чуть-чуть, и он кончит. Остановиться нет никаких сил. Он плывёт в этом нескончаемом кайфе, не сразу замечая, что, судя по всему, Серёже до оргазма ещё ой как долго. Нет, так не пойдёт. Тиша тянется к его члену, но тут же передумывает, дёргает его за бёдра на себя и выходит. Серёжа тут же возмущённо вскрикивает, но Тихон закидывает его ноги себе на плечи, проталкивает палец внутрь, сгибает его кверху, — Серёжка охает и закатывает глаза, — и тут же следом толкается членом внутрь. Серёжа вскрикивает громко и протяжно, а Тихон замирает, прислушиваясь к ощущениям — вокруг сжимается ещё более узкое мышечное кольцо, собственный палец упирается в головку, а жар Серёжиного тела обжигает рецепторы удовольствием, — и толкается на всю длину. Он смотрит сквозь ресницы на бессвязно бормочущего Серёжку, выгибающегося в пояснице, на его вздымающуюся, покрытую пятнами витилиго грудь, на торчащий колом красный член, на слипшуюся от пота чёлку, падающую на глаза, на искусанные губы, и понимает, как на самом деле отчаянно его любит. Ради такого прекрасного существа, как Серёжа, ради всего, что происходит между ними, Тиша готов скрываться от всего мира. Если Серёжа хочет, если для него это так важно — Тиша сделает ради него всё. Серёжка снова вскрикивает, хватается за Тишины бёдра и начинает пульсировать на члене. Он выстреливает себе на живот и грудь тугой молочной струёй, запрокидывает голову, и Тиша больше не сдерживается, парой фрикций доводит себя до разрядки. Удовольствие проходится жгучей лавой по позвоночнику и яичкам, концентрируясь в члене яркими вспышками и полыхает в голове ядерными взрывом. Тиша изливается внутрь, так и не убрав Серёжины ноги с плеч, наваливается сверху, сгибая парня чуть ли не пополам. Он жмурится, кайфуя от отголосков оргазма, мелкими электрическими иглами расходящихся по всему телу, и слышит хриплое Серёжино: — Ну нахуй больше без презика. Фу, из меня течёт. Фууу. Тиша сползает с него, ложится на бок, поворачивает к себе спиной и снова запускает палец внутрь, двигает несколько раз без всякого сопротивления по вязкой сперме и размазывает её по натруженному входу. Серёжка тут же затихает, тихо и блаженно выдыхает и поворачивается поцеловать. Тихон клюёт его в губы и кивает головой на пульт, лежащий рядом с диваном. — Так что там? И фильм тоже? И никаких тебе сторис.