Предсказания и факты

      Наверное, не будь энергетического круга, не отдай он Тане порядочно силы во время сеанса, Ян бы сразу же рассказал. Как только их пальцы разомкнулись, как только зеленовато-бледная Таня покачнулась, опираясь о пол, и тихо попросила у Димы принести ей горячего и сладкого чая. Дима, и сам бледнее обычного, торопливо поднялся и ушел на кухню. Сима, хотя ему пришлось ничем не легче остальных — а то и тяжелее, учитывая его состояние, — тоже встал, чтобы перенести Алю на диван. Ян молча помог ему и сел у девочки в ногах, глядя в полутьме на спокойное детское лицо.       Не будь Ян так вымотан, вычерпан до предела, он бы точно был в панике. А сейчас им овладело чувство нереальности и одновременно дьявольской закономерности происходящего. Словно он смотрел фильм о чьей-то чужой жизни, и к этому моменту успел сообразить, что главного героя вот-вот ждет резкий поворот, неминуемый крах, ужасный выбор.       Хотя о каком выборе могла идти речь?       Удивительно, что Ян раз за разом наблюдал видения, где Давид тонул в прохладной соленой воде, но умудрился проморгать наложенное проклятие. Впрочем, такие вот проклятия, вплетенные в саму суть человека в момент его рождения, высказанные за сто, за двести лет до его появления на свет, нужно было искать специально. Нужно было знать, как смотреть.       А ведь Ян чувствовал, хоть и связывал это с совсем другими причинами, какую-то странную, едва уловимую обреченность. Смутную неправильность и подспудное желание защитить Давида, хотя тот был более чем самодостаточным и сам мог защитить кого угодно. Ян это связывал, само собой, с видениями, связывал со своим долгом предсказателя и их отношениями. А теперь выходило, что он хоть и не видел проклятия, но ощущал его. И это приводило его к мысли, что у них с Давидом не будет и не может быть никакого далекого будущего. Вот только причины Ян находил совсем другие. — Вымотался? — спросил Дима тихо, подходя. Присел на корточки у кровати и осторожно коснулся тонкой руки Али. — Черт возьми, ну и задачка. И как найти этого… Аверьянова? Да еще и его потомков! До пятого, мать его, колена. Может, они вообще не дошли до пятого колена, раз все погибали не своей смертью?       Ян невольно вздрогнул. Он понимал, что просто обязан сказать Диме, сказать прямо сейчас, что знает как минимум двух здравствующих Аверьяновых. И что его останавливало? Он все равно понятия не имел, как можно снять такое проклятие и можно ли вообще. Наверное, было просто страшно произнести все это вслух, ведь тогда оно окончательно превращалось в реальность. — Дошли, — произнес он наконец, облизнув губы. — Ну, до… пятого колена. Наверное. Дима уставился на него недоумевающе, даже с некоторым беспокойством. — Ты о чем?       Ян вздохнул, оглядел комнату. Таня, спиной опершись о сидение кресла, медленно тянула чай. Сима сидел в прежней позе, скрестив ноги и уставившись куда-то в темный пол между своими коленками.        — Давай уложим Алю в кровать? — предложил он Диме негромко. — А потом поговорим. И… я бы тоже не отказался от чая.       Спустя пятнадцать минут Аля спала на Диминой кровати, за плотно закрытой дверью спальни, чайник вскипел, а Сима улегся на диване в гостиной, укрывшись пледом. Видимо, в больницу он не спешил возвращаться, а домой было рановато. Таня от продолжения чаепития тоже отказалась — забрала у Димы несколько крупных купюр оплаты, вызвала себе такси и без лишних слов ушла. На прощание лишь сухо сообщила, что готова провести ритуал еще раз. Когда они найдут, как ублажить духа.       Дима поставил на стол коробку с курабье и выложил половину шоколадки, приторно-сладкой «Милки». Ян лишь удивленно приподнял брови — если Дима и ел шоколад, то точно не молочный с орехами и карамелью. — Для Али купил, — пояснил тот, усаживаясь напротив. — Может, тебе кофе? Ян покачал головой. Он надеялся еще поспать ночью — ну или утром, это как пойдет. — Тогда рассказывай, — решительно произнес Дима. И Ян, понимая, что ожидание лишь все усугубляет, произнес: — Ты спрашивал, не появился ли у меня кто. Так вот — да, появился. Его зовут Давид. Аверьянов, — добавил он, стараясь, чтобы голос звучал совершенно обычно. Дима вытаращил глаза. — Он сын известного галериста, Георгия Аверьянова. Я… не уверен, но, кажется, они потомки какого-то петербургского дворянского рода, — сказал Ян неуверенно и сам поразился, с какой жалкой надеждой прозвучал его собственный голос. — А ведь Таня сказала, что тот Матвей был сыном кучера? — Дворянский титул мог быть пожалован кому-то из Аверьяновых потом, — произнес Дима медленно. — Еще, конечно, это могут быть не те Аверьяновы. Речь шла о старших сыновьях, так ведь? — Да, — произнес Ян безо всякого выражения. Он уже знал на уровне интуиции, на уровне пресловутого шестого чувства, что «его» Аверьяновы были теми самыми. Нужными им и Прошке Желтому. — Только есть еще кое-что. Я… видел, как Давид погибает. Тонет в реке… хотя нет, вода была соленой. Видел несколько раз.       Он не хотел этого рассказывать, потому что примерно представлял себе реакцию Димы. И не ошибся — растерянное лицо того резко посерьезнело, и Дима свел брови, глядя на Яна в упор. — И ты решил его спасти, — произнес он тоном инквизитора. — Несмотря на все, что я тебе говорил, на то, что тебе когда-либо говорила София… — Да, решил! — тут же повысил голос Ян, и его безразличие внутри вспыхнуло раздражением, пронизанным отчаянием. — Потому что знаешь, что? Потому что мне захотелось! Потому что я не мог его просто взять и бросить. — Ян, — устало-менторским тоном произнес Дима, качая головой. В свете желтой кухонной лампы синяки под его глазами казались особенно темными, — ты же прекрасно знаешь, что спасать людей от неминуемой гибели это тяжелое, неблагодарное, непредсказуемое занятие, и что ты никогда не знаешь, чем твоя попытка закончится.       Ян ощутил, что внутри него будто растет гигантский, обжигающий и колючий ком, темный, ядовитый, безусловно опасный. Он сейчас готов был высказать Диме абсолютно все, что думал о его словах. А заодно — о его многолетних попытках спасти сестру, о способах, которые он при этом использовал, и о только что проведенном ритуале. Но потом вдруг представил себе Давида. Его лицо вчера (или уже позавчера?) утром, когда они пили кофе в гостиной, и золотистое солнце, проникнув мимо плотных штор в комнату, ласково ложилось на плечи, лоб и скулы. Давид весь был такой, будто светящийся изнутри теплым золотом — но совершенно осязаемый, живой и материальный. — Да, — сказал Ян тоскливо, — похоже, что любовь это вообще неблагодарное и… как ты там сказал? Непредсказуемое занятие. Точно. Непредсказуемое. Ну и что?       Неясно, кто был больше удивлен сказанным — Дима или сам Ян. Он даже себя в голове ничего подобного не смел заявлять. Строго говоря, у него были только примерные представления о том, что такое любовь, как она выглядит и ощущается. Но, наверное, сейчас он подошел к пониманию максимально близко. Ближе, чем за всю свою жизнь. — Странно от тебя слышать такое, — только и сказал Дима, разом растеряв свой учительский вид. И Ян вдруг понял, что они практически ровесники. Дима всегда выглядел для него старшим, умным и рассудительным, но есть, видимо, вопросы, в которых возраст или опыт не играют никакой роли. — А мне страшно, — ответил он честно. — И я не знаю, что делать. Что делать мне и что делать нам всем.       Нет, Дима был все-таки старше. Старше, спокойнее и опытнее. Он сказал, что интуиции Яна доверять нельзя, что нужно пойти в архив и постараться найти родственников известных им Аверьяновых. Еще сказал, что Яну хорошо бы попытаться спросить Давида напрямую, нет ли у них генеалогического древа. Желательно — до пятого колена, раз уж они упоминают о своем дворянском происхождении. — Отлично, — от усталости у Яна вновь прорезался сарказм, — объясню, мол, я не уверен, достаточно ли он высокого происхождения, чтобы продолжать наши отношения.       Дима на это никак не отреагировал. Только вздохнул и посоветовал не рассказывать ничего сверх необходимого. То есть — вообще ничего. — Что мы будем делать, если это те самые Аверьяновы? — наконец спросил Ян прямо. — Я имею в виду, что Давид не мертв. И отец его, насколько мне известно, находится в добром здравии. Пойдем прикончим их самостоятельно, чтобы наверняка? — спросил он язвительно, с неуместной злой радостью, назло мстительному духу и всему миру озвучивая свой страх. — Я тебя сейчас прикончу, — рявкнул Дима с неожиданной силой, так, что с Яна мигом слетел весь сон. — Неужели нельзя хоть иногда оставаться серьезным? — Можно, — признал Ян послушно. — Но некомфортно. — Будем решать проблемы по мере их поступления, — все так же сурово сообщил Дима, немного помолчав. — Ты, конечно, любишь сперва делать, а потом уже думать. У меня другой стиль. А прямо сейчас ты пойдешь спать, — добавил он тоном, не терпящим возражений. — Можешь остаться у меня. — С Симой на диване, валетом? — усмехнулся Ян, вставая. — Нет, спасибо. Поеду домой. Мосты все еще не разводят, нужно пользоваться.       Вбивая в приложении адрес, он на какое-то время замер, борясь с искушением напечатать адрес Давида. Тот уже, наверное, отсыпался перед рабочим днем, но Ян почему-то был уверен, что никаких проблем его приезд не создаст. Он вдруг испытал острую радость от того, что ему было, куда поехать, кроме пустой квартиры в мансарде. А потом — щемящую тоску и страх при мысли, что это могло очень, очень скоро закончиться.       «Ну уж нет», — подумал он упрямо, выходя в мокрую весеннюю ночь под порывы пронизывающего ветра. «Не знаю, что я буду делать, но что-то сделаю. Плевать и на предсказания, и на проклятия, и на Димины предостережения. Давид — мой. Я узнаю всё про его чертову родословную, а еще — чем он мечтал заниматься в детстве. Буду ходить на его соревнования и рассказывать ему про ауры и линии судеб. Мы поедем в эту идиотскую нежилую квартиру с евроремонтом и займемся там сексом на гигантской кровати — она ведь там наверняка гигантская. А потом будем пить чай на стерильной стеклянной кухне, и нам будет хорошо. Я его не отдам».       И позже, глядя рассеянно в окно старенькой «Тойоты» на огни над каналом, он вдруг осознал почти пугающую, пробирающую до сердца истину. Даже если они прямо завтра прекратят свое общение, даже если Давид на самом деле никакой не «его», Ян готов был сделать все, чтобы его защитить. Кажется, теперь он иначе уже не мог. *** — Мне кажется, — произнес Петр тихо и торжественно, словно огромную тайну, — что это проклятие. Что кто-то жаждет моей смерти, и просто каждый раз зачем-то ее откладывает. Чтобы я больше мучился.       Ян даже не давил, как раньше, смешки, и не прятал улыбку за кружкой с кофе. Он внимательно смотрел на Петра и пытался понять, каким образом в этом мужчине средних лет, в сером пиджаке и со скучной короткой стрижкой, холодный юридический ум сочетался с поразительной верой в потустороннее.       Петр совершенно не воспринимал слова Яна о том, что отдыхать тоже нужно, чтобы поменьше воображать свою скоропостижную смерть. И что хорошо бы иногда водить куда-нибудь жену, скучающую дома с трехлетним сыном, выезжать из Питера на природу, не засиживаться на работе по ночам. Жена Петра, полненькая жизнерадостная блондинка, уже не раз подозревала того в изменах с одной из молодых коллег. Но Ян прекрасно видел, что этот сухарь честно торчит в своем офисе, частенько уходя последним, и разбирает свои скучнейшие, на взгляд Яна, бумажки — Петр был специалистом по земельному праву. Яну было сложно представить, чтобы какие-нибудь документы по регистрации гаража или свидетельства о праве аренды оказались интереснее, чем вечер с семьей или друзьями.       «А ведь жена его и правда любит», — подумал вдруг Ян, прищурившись. «И он ее любит, вот, что удивительно. Но своё дурацкое земельное право любит тоже. А главное, он какой-то невероятно ответственный. Лично все проверяет и перепроверяет по сто раз, до последней запятой». — Я вас понимаю, — сказал Ян неожиданно для себя самого. Кажется, Петр тоже удивился. — Честно говоря, Петр, прямо сейчас я никакого проклятия не вижу. И вашей скорой смерти, как обычно, не вижу тоже. Но ваш страх понимаю. Поэтому…       Он поднялся и прошел к большому комоду из темного дерева, стоявшему у окна. На улице солнце начало клониться к закату, отражалось апельсиновыми и золотыми бликами в мелких лужах. Погода вот уже три дня стояла ясная, почти безветреная. Ян порылся в комоде и достал небольшой, неровно обтесанный с четырех сторон кулон из белого камня. Черный кожаный шнурок был совсем коротким, но Ян и не думал, что Петр станет носить каменюку на шее. — Белый кварц, — произнес он значительным тоном, — сам по себе обладает способностью обнаружать проклятия и другие сильные негативные воздействия. А этот кулон специально подготовлен и усилен для того, чтобы выявить проклятие в случае его появления.       Петр смотрел на него совершенно зачарованным взглядом. На его хмуром лице появилось детское искреннее выражение: — И как он работает? — Будете носить его с собой, — проинструктировал Ян, передавая камешек посетителю. — В кармане, в сумке, короче, чтобы он был постоянно рядом. Если кто-то действительно решит вас проклясть, то кварц посинеет. В таком случае, сразу же приезжайте ко мне, не раздумывая.       Петр торопливо кивнул и бережно спрятал кулон в карман пиджака. — Сколько с меня? — Это входит в обычную стоимость сеанса, — великодушно заявил Ян, качая головой. — Тем более, вы ведь мой постоянный клиент. Но все равно заглядывайте хотя бы раз в полгода или в год, — добавил он, подумав. — Мало ли что.       Он прямо увидел, как проясняется аура Петра вместе с его взглядом, и невольно улыбнулся. Конечно, никаких фантастических противо-проклятных качеств у белого кварца не было. Зато он немного помогал нормализовать нервную систему, а Петру явно нужен был не настоящий амулет, а хоть какое-то физическое и мистическое подтверждение его безопасности. Кроме слов Яна. — Спасибо, — сказал Петр искренне, пожимая ему руку на прощание. — Правда, спасибо. — Вы бы все-таки съездили в отпуск, Петр, — посоветовал Ян проникновенно. — Белый кварц, он… он перезаряжается на природе. Еще лучше будет работать.       Вероятно, с точки зрения морали его действия не были безупречными. Но Ян вдруг почувствовал, что ему, впервые за долгое время, искренне хочется помогать. Не просто снимать проклятия, не просто заглядывать в недалекое будущее. Лечить души, успокаивать и чинить то, что люди уже и не надеялись увидеть целым. Он вдруг задумался, а не заняться ли и вправду психологией? Сейчас возможности для обучения были ну очень широкие, а он вроде не сильно старый, не стеснен ни временем, ни финансами. Там, где его паранормальные способности оказывались бессильны, психология могла бы ой как пригодиться.       «Буду настоящий человек Возрождения», — подумал он, мысленно смеясь над самим собой. «Художник, предсказатель, психолог. И жрец, и жнец».       От мыслей его отвлек пискнувший в кармане телефон. Дима был краток: «Приезжай в архив. Псковская, 18». Ян вздохнул, потянувшись за свитером, который кинул в кресло. Он с куда большим удовольствием остался бы дома и поискал предков Давида в Интернете, но спорить с Димой было бесполезно. Не то, чтобы тот доверял только бумажным источникам. Просто считал, что лучше быть к ним поближе. На случай, если всемирная паутина не оправдает доверия. — Читальный зал работает до восьми, — строго и вполголоса сообщил Дима, как только Ян присоединился к нему в светлом помещении с однообразными столами из ДСП и офисными лампами. Чем-то это напоминало библиотеку в университете. — Надо постараться найти хоть что-нибудь. Понял? Перед Димой на столе тихо шумел ноутбук. Ян сразу же кивнул на в окне браузера страничку с сайтом архива: — Там ничего? — Без понятия, — ответил Дима, придвигая для него стул. — Этим ты займешься. Нашёл для тебя прекрасное издание, «Весь Петербургъ», пробежишься по алфавитному справочнику. Каких-то Аверьяновых, думаю, найдём в любом случае, но нас интересуют Матвеевичи. Или Андрей. А в идеале — Андрей Матвеевич. — Почему Андрей? — спросил Ян рассеянно, придвигая к себе ноутбук. — Еще и бугры какие-то, помнишь, Таня сказала? «По буграм промышлял». — Бугры — это курганы, — произнес Дима тоном университетского профессора. Он осторожно листал какую-то книгу с пожелтевшими страницами, щурился, вчитываясь в строки. — Ты еще не понял? Прапрапрадедушка твоего… Давида, — каким-то образом он умудрился произнести имя с отчетливой иронией, — был бугровщиком. Кладокопателем. Раскапывал древние алтайские могилы и таскал из них золотишко. Точнее, золота на тот момент в курганах почти не осталось, поздновато Матвей начал. Но, как видишь, ценности еще попадались. — Откуда ты это знаешь? — Сложил два и два, а потом погуглил, — произнес Дима все так же наставительно. — А Андреевич — это отчество дедушки Георгия Игнатьевича. У него на сайте есть и про Игната Дмитриевича, отца, который, кстати, был вполне успешным издателем и историком. И про дедушку, знатока и собирателя всяких музейных ценностей. Дед погиб еще в тридцать четвертом году, а отец — в семьдесят пятом. Интересно, — добавил Дима задумчиво, — что Григорий сохранил историю семьи, хотя бы до деда. Через все раскулачивания и революции. И подозрительно ранние смерти.       У Яна пропало всякое желание спрашивать дальше. Он поправил браслеты на запястье и начал просматривать отсканированные страницы «Всего Петербурга» на экране. «Адресная и справочная книга», гордо сообщал титульный лист. Дальше шли многочисленные рекламные объявления на желтой бумаге. «Вина и коньякъ оптомъ и в розницу Н. А. Журавлева», «Торговый домъ Александръ Венцель переведенъ на Гороховую, №33. Бель-этажъ».       Зачитавшись, Ян не сразу сообразил, что ему нужно оглавление. Алфавитный список улиц Петербурга его не слишком заинтересовал, как и перечень бесконечных гимназий, училищ, коллегий, лавок, а также производств, лечебниц и бань. Наконец, он увидел строку: «Алфавитный указатель жителей столицы». С замирающим сердцем, электрическим холодном вдоль спины и резко ослабевшими пальцами Ян промотал страницы до нужной, почти пятисотой, и очень медленно начал просматривать столбики фамилий. Аваевъ, Аве, Авенариус… — Вот они, — произнес он, и Дима резко обернулся, придвигаясь и глядя в экран. — «Аверьянова Акул. Иг.» — наверное, Акулина Игоревна? «Аверьянов Андр. Матв., поч. гр.»… — Почетный гражданин, наверное, — ввернул Дима, жадно рассматривая две строчки сокращений. — «В. О., 14 линия, №79. Домовлад.». Ну тут все ясно.       Они синхронно выпрямились, и Ян выдохнул. На самом деле, никаких сомнений у него и прежде не было, только жалкая и слабая надежда. — Это может быть совпадением, — сказал Дима серьезно. — Нет, правда. Ведь могло быть так, что… — Это не совпадение, — отрезал Ян резко и спокойно. Теперь, когда все было окончательно и бесповоротно, напечатано с дореформенными «ерами» и светилось на экране, ему резко расхотелось надеяться. И почему-то стало спокойнее. — Этот почетный гражданин и есть сын Матвея, дед Игната, прадед Георгия. Я знаю. Я просто чувствую, Дим.       Дима не стал спорить. Он в тишине выписал все, что было указано про Андрея Матвеевича, затем пролистал документ обратно, на трехсотую страницу, и честно выписал адрес и информацию о доме номер семьдесят девять на 14-й линии Васильевского острова. Ян с каким-то неприятным, мазохистским удовольствием подумал, что им не нужно искать информацию о смертях деда и прадеда Давида. Уж об этом Григорий Игнатьевич наверняка знал, а то и написал на том же сайте. — Нам понадобятся еще документы, — только и сказал Дима, поднимаясь со своего стула.       Через час перед ними лежал листок со столбиком имен и дат. Начинался он Матвеем Аверьяновым неизвестного отчества и неизвестного года рождения, погибшем в 1875 году при неизвестных обстоятельствах. А заканчивался Давидом Григорьевичем Аверьяновым, чей год рождения они успешно нашли в Интернете. В этом году Давиду Григорьевичу должно было стукнуть тридцать четыре года. Ян задумчиво колупал листок бумаги слева от имени Давида.       Им удалось найти в архивных документах почти всю необходимую информацию. Андрей Матвеевич, почетный гражданин и житель Васильевского острова, погиб, сраженный случайной пулей во время революции 1905 года. Его сын, Дмитрий Андреевич, прожил сорок два года. На том же сайте было указано, что умер он от туберкулеза. Наконец, Игнат Дмитриевич безвременно почил в семьдесят пятом году, в возрасте сорока пяти, при совершенно идиотской давке на стадионе «Сокольники». Он, большой фанат хоккея, поехал в Москву на матч юниорских команд — играл сын его хорошего друга и коллеги по издательскому делу. — Очень странно, — резюмировал Дима, еще раз просматривая список имен. — Отцу Давида сейчас шестьдесят с хвостиком. Если посмотреть на тенденцию, он давно должен был… ну, ты понимаешь.       Ян кивнул, его мысли были заняты тем же вопросом. Казалось, галерист был невероятно удачлив. С другой стороны, в проклятии Прошки не был указан возраст смерти — лишь то, что умереть от старости никому из потомков Матвея не светило. — С другой стороны, — произнес наигранно-бодрым тоном Дима, — все они обычно погибали ближе к сорока годам. Давиду в этом году всего тридцать четыре, так что… Ян взглянул на него настолько тяжелым взглядом, что Дима смешался и умолк.