Предсказания и факты

      Давид забрал его из больницы, и это было прекрасно. Ян вывалился за порог, жадно вдыхая прохладный и влажный воздух — недавно кончился дождь, вокруг желтых фонарей на крыльце летала водяная пыль. Он твердо решил обдумать все завтра, когда в голове прекратит звенеть, все вокруг не будет окутано неприятной молочной дымкой, и он сможет рассуждать спокойно и взвешенно. Ну, насколько вообще было в его силах.       Давид стоял у своей машины, хмурился, глядя в экран телефона, лицо подсвечивало холодное сияние экрана. Но потом он обернулся на вышедшего Яна и широко улыбнулся, сунув телефон в карман. — Социальные обязанности на сегодня всё? — Я тоже всё, — подтвердил Ян, чувствуя противную слабость в ногах. Обошел автомобиль и нырнул в теплый салон, приятно пахнущий парфюмом Давида. Кажется, имбирь и амбра. Горячее и острое, то, что ему сейчас и нужно было. — Знаешь какой-нибудь хороший азиатский ресторан? — спросил он Давида, когда тот сел за руль. — Знаю. Из которого можно заказать домой, — предложил Давид тут же. Несмотря на поганое самочувствие и клубок змей, свернувшийся где-то в районе желудка, Ян хмыкнул. — Отличная мысль. Я как раз хотел бы лечь и лежать пару дней.       Давид взглянул на него внимательнее, прищурился, протянул руку, погладив Яна по щеке и дальше, проводя пальцами сквозь спутавшиеся пряди волос, устраивая ладонь на шее. Ян прикрыл глаза. Тонкая противная боль в висках почти сразу же растаяла, и он посмотрел на Давида благодарно. — Как дела в сфере высокого искусства? — Тебе правда интересно? — спросил Давид, убирая руку и заводя мотор. Ян с сожалением потянулся. — Я художник, если ты еще не забыл. Не только злобный колдун. — Моя сторона высокого искусства не то, чтобы очень высокая, — напомнил Давид с усмешкой, выезжая на проспект. С двух сторон от них тянулись сияющие полосы автомобильных фар, мигали красные огни габаритов. — Могу рассказать о передаче неисключительного авторского права. Или про налог на перепродажу предметов искусства. — Звучит соблазнительно, — произнес Ян, с удовольствием откинувшись в кресле и рассеянно глядя на дорогу. Мерзкая слабость, которая одолела его в больнице, ушла. Осталась обычная усталость, ему хотелось перебраться на заднее сиденье, свернуться там и задремать. — Так что, едем ужинать? — спросил Давид, явно не желая обсуждать искусство, высокое или низкое. — Или… — Давай к тебе, — решил Ян. Он уже успел уловить закономерность, что прикосновения Давида снимали паршивые последствия от посещений больницы. Едва ли какие-нибудь острые крылышки или Том Ям помогли бы лучше. — А там посмотрим. ***       Это было первое по-настоящему весеннее утро. Да, куцый снег в парках еще не до конца растаял, на улице дул ветер, нещадно сгибая ветви кленов, а синоптики радостно обещали, что завтра вернутся тучи. Но прямо сейчас солнце в высоком небе светило ярко и радостно, расцвечивало стены домов и ослепительно отражалось в воде каналов. На воде толклись утки. — То ли это я совсем с ума сошел, то ли вы все сбрендили, а я нормальный, — сказал Ян мрачновато, отхлебывая кофе из стаканчика. Дима рядом неопределенно хмыкнул, пожимая плечами. Они неторопливо брели вдоль набережной Мойки, впереди уже виднелась громада Заксобрания, слева — сияющий золотой купол Исаакия. — Ни то, ни другое. Просто есть вещи, которые нужно сделать. Я бы ни в коем случае не стал впутывать в это Симу, но… — Но? — повторил Ян едко, убирая с лица темные пряди, растрепанные ветром. — Но если очень хочется, то можно? — Но цель и ощущение, что он может повлиять на происходящее, удержат от новых попыток уйти из жизни, — твердо отчеканил Дима. — Я не позволю ему пожертвовать собой вместо меня. Но для ритуала нам и вправду понадобятся силы, чем больше — тем лучше.       Ян промолчал, пиная носком ботинка смерзшийся ледяной комок. Он и сам в какой-то степени был рад, что им с Димой не придется остаться наедине с этой странной Таней. Пусть их было двое, а она — одна, хрупкая девчонка с птичьими худыми руками и ногами. В их деле физическая сила значила не так много. — Значит, сегодня ночью, — произнес он и выпил еще кофе. Кофе «с собой», взятый в унылом киоске по пути, отдавал какой-то гадостью, похожей на сигаретный дым. — Где? — У меня, — сказал Дима, поправляя шарф — от реки пронесся очередной порыв влажного ветра. — Нам нужна Аля, она ведь проводник проклятья. Я ее забрал от родителей — сидит, смотрит сериалы про своих азиатов. Придется дать ей снотворное, — произнес он неохотно. — Сильное. Я бы все Але рассказал, честное слово, но…       Он замолчал, глядя на реку. Над ними с криком пронеслась чайка, взмахнула узкими крыльями и уселась на парапете. — Если ничего не получится, это будет пустая надежда, — сказал за него Ян. Это была не вся правда, конечно, но самая главная ее часть. Дима кивнул. — Она не должна быть в сознании? Во время ритуала? — Таня сказала, это все равно что с проклятым предметом, — произнес Дима с неохотой, останавливаясь на светофоре. Сравнение любимой сестры с каким-нибудь любимым колчаном Чингисхана его явно не радовало. — Прямое участие Али не обязательно. Она несет в себе связь с проклинающим, так что Таня сможет призвать его и немного пообщаться. Наверное, сможет, — добавил он, поморщившись.       Какое-то время они шагали молча. Дима щурился на солнце, сунув руки в карманы своего серого пальто. Ян вертел в руках пустой стаканчик, думая о том, как же ненадежно выглядела их затея. Что, если дух не захочет разговаривать? Как вообще они будут общаться с древнеалтайским полководцем? Насколько он представлял, алтайский был из тюркских языков, нисколько не похожим на русский. Но вслух спросил совсем другое: — А как мы вытащим Симу из больницы? Едва ли ему разрешат встать и уйти, чтобы принять участие в некромантическом ночном ритуале.       Он нарочно говорил с ехидной насмешкой, чтобы не выдать своего смятения. Дима виновато улыбнулся. — Лиля пообещала помочь. Я ей не сказал всего, конечно. Просто объяснил, что нам нужно забрать Симу ненадолго для важного дела. У нее получаются отличные мороки, медсестры ничего не заметят. — Восхитительно, — произнес Ян, запрокидывая голову к синему, ясному небу. В такой день было бы здорово думать только о простых и приятных вещах. Например — вспоминать вчерашнее утро у Давида дома. Как он учил Давида варить кофе в турке — конечно, у того была навороченная кофемашина, но Ян объяснил, что это совсем другое. Медная же турка осталась от Давидовой бабушки и давно уже стояла на полке в шкафу — тяжелая, красивая, с вязью узора на боку, в котором угадывались виноградные гроздья и листья, и темной деревянной ручкой, отполированной за много лет использования.       Потом они пили кофе в гостиной, ели острый козий сыр, и Давид рассказывал про грядущую выставку советских футуристов в Русском музее. Ян, который обычно на завтрак ел бутерброды или хлопья, или вообще брал слойку в «Вольчеке», чувствовал себя попавшим прямиком в кадр из французского или итальянского фильма. — У тебя кто-то появился? — вдруг спросил Дима, и Ян, грубо выдернутый из воспоминаний, посмотрел на него удивленно. — Чего… с чего это ты взял? — он сбился, не ожидавший от Димы подобной проницательности. Тот оскорбленно хмыкнул: — Я, конечно, не такой сильный эмпат. Но тоже кое-что могу. И это тяжело не заметить, — он очертил пальцем круг у своей груди. — Свечение.       Ян даже смутился, начал озираться вокруг в поисках мусорки — стаканчик в руке раздражал. Дима следил за ним с любопытством. — Может, и появился, — сказал Ян наконец, прицельно швырнув стаканчиком в большую каменную урну у моста, — может и нет. А что? Ревнуешь? — не удержался он, и в своем голосе услышал неожиданный вызов. Дима сперва поднял брови, потом вдруг улыбнулся и покачал головой. — Ты как будто до сих пор семнадцатилетний пацан, Ян. При чем тут ревность? Я рад. Тебе иногда очень не хватает любви. И веры в то, что тебя любят. Без этого тяжеловато. И жить, и вообще. — А ты как из восемнадцатого века прилетел, — буркнул Ян, слегка ошеломленный услышанным. — При чем тут любовь? Мы знакомы не так давно, и это просто…       Он смешался, не зная, как лучше охарактеризовать их отношения с Давидом. Если они вообще были. Да, они гуляли, болтали, переписывались, Ян его проклял, Давид перевязал ему порезанную руку, они пару раз поругались, несколько раз переспали. Еще Давид многократно кормил его в разных ресторанах и катал по ночному Питеру. В виде сухих фактов это все звучало обыденно. Вроде как отношения? Ян не мог сказать, у него было туго с отношениями. — Главное — что он тебе действительно нравится, — произнес Дима обыденным тоном, не дождавшись продолжения. Ян уже хотел возмутиться, почему сразу «он»? Но это точно было бы достойно семнадцатилетнего. Вместо этого он неопределенно хмыкнул и спросил: — Это ты тоже можешь по ауре сказать? Кто и насколько мне нравится? — Конечно, — тон Димы был настолько уверенным, что Ян сумел только покраснеть. Хорошо, что это можно было списать на холодный ветер. — Я же тебя не первый год знаю. — Мы все под колпаком у Мюллера, — пробормотал Ян, покачав головой. — Никакой личной жизни. — Скажи спасибо, что я не Лиля, — заметил Дима с добродушным смешком. — Она бы все в подробностях рассмотрела.       Ян внутренне похолодел от такой перспективы и пообещал себе обновить давно забытые методы защиты от подобного излишне пристального взгляда. Даже если откинуть вопросы приватности, рассматривать «в подробностях» их встречи с Давидом не было занятием для девчонки-школьницы.       Они вышли на Невский, по случаю солнечного дня переполненный прохожими. Дима приостановился, глянул на часы — старенькую «Чайку», доставшуюся, кажется, от отца, потом — на Яна. — Я до Звенигородской. В десять встречаемся у меня, да?       Впервые в его голосе прозвучал намек на неуверенность. Как будто Ян мог сейчас сказать «нет» и своим решением отменить всю акцию. На лице Димы застыло напряженное ожидание. Ян представил весь этот безумный водоворот его эмоций, полыхавший по краям ровной Диминой ауры — почти утерянная и вновь обретенная надежда, опасение, вина, предвкушение. Он помедлил пару секунд и кивнул: — Конечно. Но такси с тебя. ***       В ритуалах обращения к давно почившим Ян ничего не соображал. Эта область знаний и умений была окружена многочисленными слухами, домыслами и ореолом смутной запретности. Все знали, что некроманты — пусть они и не поднимали из земли сгнивших зомби, как в идиотских фильмах — темные личности, и лучше с ними никаких дел не иметь. Ведь одно дело — призраки, смутные отпечатки, так по-настоящему и не покинувшие этот мир и скитающиеся вокруг родового поместья, своих костей, брошенных в подвале, или любимой детской игрушки. И совсем другое — по-настоящему ушедшие.       В общем, подобный ритуал Ян представлял немногим лучше обычного человека. И, заходя той ночью в Димину квартиру, наполовину ожидал увидеть в гостиной черные свечи, пентаграмму, начерченную на ламинате, а то и клетку с жертвенными голубями.       Ничего подобного он не заметил. Гостиная, как обычно, была освещена ровным электрическим светом, в комнате царил типичный хирургический Димин порядок. На диване, мирно лежа на спине, спала худенькая Аля в мягкой желтой пижаме. Рыжие волосы были распущены, под боком примостилась мягкая игрушка-дельфин.       У ног Али сидел с книжкой Сима — чуть менее бледный, чем в их последнюю встречу. Очень худой, худее, чем до больницы, он был одет в синий свитер, висящий на нем мешком, и потрепанные джинсы. Подняв голову на вошедшего Яна, он неуверенно кивнул и улыбнулся. Руки у него все еще были плотно забинтованы до локтей, и Ян молча этому порадовался. Рассматривать последствия Симиных действий не хотелось.       Таня примостилась в кресле с противоположной стороны комнаты, забравшись с ногами и уставившись в телефон. Девушка почему-то была одета в длинное платье, почти до щиколоток, на голове красовался небрежно повязанный платок. У кресла валялся маленький рюкзачок. Таня при появлении Яна даже не шелохнулась, будто находясь в своей собственной реальности, куда не долетали звуки из этого мира. Позади деликатно кашлянул Дима и тихо спросил: — Чай будешь? Или кофе? Пиво не предлагаю, — добавил он с кривой улыбкой, видимо, в попытке немного разрядить атмосферу. — Не положено. Таня говорит, никакого алкоголя, наркотиков и стимуляторов крепче кофе.       На свое имя Таня тоже никак не отреагировала, но когда Ян покачал головой, резко поднялась с кресла и сказала: — Готовность десять минут. Я руки помою, — и прошла в ванную, ни на кого не глядя. Помолчав немного, Ян оглянулся ей вслед — из ванной донесся шум воды — и шепотом спросил у Димы: — А что за… внезапный приступ женственности? Так связь с космосом лучше?       Он понимал, что глупая реплика тоже родилась из желания немного успокоить Диму и себя, привычка шутить в стрессовых ситуациях была неискоренима. Дима бросил на него быстрый строгий взгляд, ничего не сказав. Вместо него ответила сама вернувшаяся Таня — и как только умудрилась услышать, причем тон оказался почти дружелюбным: — Дед там старых порядков. Древних. Зачем его шокировать лишний раз? Еще откажется беседовать с женщиной в брюках. — Он будет нас видеть? — поразился Ян. Таня скользнула по нему ничего не выражающим взглядом, поправила платок и пожала плечами: — Такая вероятность есть. Но если и будет, то не вас. Только меня. От вас требуется сила, энергетический круг. Который так любят в фильмах показывать.       А вот последняя фраза была определенно насмешливой. Таня прошла обратно в гостиную, присела у кресла и по очереди вытащила из своего рюкзачка подсвечник, несколько обычных восковых свечей и зажигалку. «Все-таки свечи», подумал Ян со смутным и неуместным удовлетворением. Толстый пушистый ковер, обычно лежавший на полу, был свернут и убран в сторону. То ли чтобы не запачкать ворс горячим воском, то ли еще по какой причине. — Помощь не нужна? — осведомился Дима, присаживаясь на корточки рядом с Таней. Та коротко качнула головой: — Девочку положите в центр комнаты. Можно подстелить что-нибудь на пол. Мы все сядем вокруг. — Как ты будешь с ним говорить? — не вытерпел Ян, аккуратно расстилая на полу тонкое одеяльце, врученное Димой. — Он же… алтаец. Древний! Не по-английски же? И не по-русски.       Таня смерила его длинным взглядом, от которого у Яна слегка похолодело между лопатками. Потом, коротко вздохнув, пояснила: — Духи общаются иначе. Так просто и не объяснить. Это как поток образов, символов, которые складываются в предложения, в историю. Или не складываются, — добавила она легко. — Всякое бывает. Чем дальше от нынешнего времени дух, тем сложнее его понять. Я ведь говорила — может, ничего не и выйдет. Он вообще может не явиться. — А мы как… — Если алтаец выйдет на связь, я буду вам переводить, — отчеканила Таня, зажигая свечи, уже установленные в подсвечнике. — И озвучивать ваши вопросы. Но задавать их будете только когда я разрешу.       Тон ее отбивал желание спрашивать дальше. Ян вместе с Димой осторожно подняли Алю с дивана и переложили на пол. Спала девочка крепко, от всех их манипуляций и разговоров вокруг, пусть негромких, даже не шелохнулась. Таня поставила подсвечник на пол и, взглянув на Алю задумчиво, уточнила у Димы: — Не проснется? Я шептать не смогу, буду говорить в полный голос. — Не должна, — ответил Дима, поморщившись. — Я для верности попросил Лилю, пока она тут была, усилить эффект сомнола. Она и такое умеет.       Он сел прямо на пол рядом со спящей сестрой и осторожно, нежно погладил ее по голове, едва касаясь рыжих волос. Ян моргнул и отвернулся, почувствовав, как защемило сердце. Сима, тихий как тень, опустился рядом с Димой и положил ему на плечо руку. — Мы очень постараемся, Дима, — сказал он мягко. — Хуже все равно не будет. Не будет ведь? — уточнил он с беспокойством, взглянув на Таню. Та повела плечами, качнула головой: — Але вряд ли что-то угрожает. Она же не одержима, дух в ней не сидит. Это просто связь. Давайте уже начинать, — произнесла она с нажимом.       Верхний свет был погашен, они расселись в полутьме вокруг Али. Крепко взялись за руки — но Таня не спешила замыкать круг, копаясь в рюкзачке. Наконец, она вытащила короткий серебряный ножик и спиртовую салфетку, деловито её распечатала и протерла лезвие. Ян поморщился. Похоже, что и у некромантов не обходилось без небольших кровавых ритуалов. — Только не падайте в обморок, — предупредила Таня мрачным тоном и, сморщившись, с нажимом провела лезвием ножа по своей ладони. Дождалась, пока кровь скопилась между пальцев, и брызнула на огоньки свечей — несколько капель упало на пол. — Это нужно.       Дима с Яном молчали, привычные к подобному. Тьма — и, видимо, смерть тоже, — почти всегда требовала энергетического подношения. Сима издал странный сдавленный звук, но не шелохнулся. Ян отстраненно подумал, что ему это обязано было напомнить его собственную попытку покончить с жизнью, но потом Таня крепко схватила его за руку, сплетая пальцы.       В комнате словно бы стало холоднее. Таня что-то шептала себе под нос, собранно, быстро, сосредоточенно. Огоньки свечей заинтересованно дрогнули, качнулись, затем вдруг начали потрескивать, как бенгальские свечи. У лежащей на полу Али зашевелились волосы. Ян чувствовал себя очень странно. Словно он очень сильно проголодался, до такой степени, что само чувство голода успело пропасть, зато во всем теле появилась неприятная легкость и слабость. Пальцы у Тани были ледяными. — Он тут, — очень буднично объявила Таня вдруг. Она сидела, поджав под себя ноги, и Ян видел, что веки были чуть-чуть приоткрыты. Из-под них виднелись белки глаз. Тон голоса был ровным, безучастным. — Он… удивлен. Очень удивлен. Все молчали. Даже Дима, хотя, судя по лицу, ему явно хотелось что-то сказать. — Это не древний алтаец, — все так же равнодушно сообщила Таня. Ее рука в ладони Яна слегка дрогнула. — Его звали Прошка. Прошка Желтый. Прохор, — зачем-то уточнила она, поводя головой влево и вправо, словно у нее вдруг заболела шея. — Он по буграм промышлял. — По чему? — не выдержал все-таки Дима. Его голос, переполненный недоумением и нетерпением, покачался особенно громким. Таня вздрогнула, как от удара, и не ответила. Дима тут же пристыженно опустил взгляд, видимо, вспомнив ее наставления перед началом ритуала. — Кинжал… — Таня поморщилась, ее хватка стала еще сильнее. Ян почти не чувствовал своих пальцев. — Кинжал они с Матвеем в бугре и нашли. Под Дуванным Яром. Раскопали. Там были и монеты, и какие-то одежды. Истлевшие. И кости, — от ее спокойного, флегматичного тона Ян вдруг покрылся мурашками от крестца до макушки. — Кинжал сохраннее всего оказался. Богатый, в ножнах, украшенный. Они поспорили, кому достанется.       Таня замолчала. Она, похоже, пыталась выспросить у явившегося духа о проклятии. Ей было нелегко — на лбу выступила испарина, дыхание стало чаще, громче. Сима, державший Таню за другую руку, был бледным до того, что почти светился в желтоватом мерцании свечей. — Они поспорили, — повторила Таня, и голос ее стал тише. — Бросили монету, выиграл Прошка. Да только Матвей затаил злобу. Вечером… они выпили вина, Матвей заспорил вновь о кинжале. Достал нож.       После этого тишина показалась оглушительной, хотя Таня громко и резко дышала, и Ян все отчетливее ощущал, как она тянет, тянет из него энергию, тянет из всех, замкнутых в круг. Ему было холодно, и больше всего хотелось отдернуть руку. — Любому, кто наложит руку на кинжал, несдобровать, — проговорила Таня с явным трудом. — И у Матвея в роду до пятого колена никто своей смертью не помрет. Всем, погибая, страдать. Как сам Прошка погиб. Кровью истек, пропал из-за этого проклятого душегуба. Из-за ножика поганого.       Она замолчала, будто обдумывая сказанное. Ян ничего не соображал — возможно, потому, что находился в странном предобморочном состоянии. — Вы можете задать вопрос, — вдруг объявила Таня решительно, хотя ее бледное лицо блестело от пота, а голос подрагивал. Дима выпалил тут же: — Как нам снять проклятие? Он может его отменить, этот… Прохор? Аля же ни в чем не виновата!       Таня какое-то время молчала, будто в ее воле было решать, смогут они снять проклятие или нет. Затем негромко ответила: — Он хочет знать про сыновей, внуков и правнуков Матвея. Какая их ждала участь, исполнилось ли его проклятие. Если и впрямь погибли, то невинной девочке страдать ни к чему. — Да как мы их найдем?! — отчаянно выкрикнул Дима, совершенно забыв, очевидно, что Аля спала на полу перед ними, и что шуметь после одиннадцати в многоквартирном доме вообще не стоило. — Пусть хоть фамилию скажет! И откуда он был, этот Прошка?       Снова замолчав, Таня вдруг ослабила хватку на руке Яна, и он разом испугался, что пальцы разомкнутся, а они так и не получат ответа. Однако Таня упрямо мотнула головой и будто бы нехотя, вяло и неторопливо произнесла: — Матвей… из Петербурга он был. Кучера Аверья сын. Аверьянов, то есть.