Предсказания и факты

      Жемчужный свет ложился на тщательно натянутый холст. В воздухе висели знакомые запахи, масла и уайт-спирита, и для Яна они всегда были запахами дома. Того, который он создал сам для себя, вокруг себя и внутри себя. Где он оставлял свои мысли, когда их становилось слишком много.       Он был уверен, что после больницы снова вернется к образу Симы — так и получилось. Снова и снова перед глазами вставала тощая фигура под казенным одеялом, кожа, почти такая же белая, как наволочка, и удушающе темная аура. Вот только Ян хотел оставить на картине свою тяжесть и ощущение надвигающейся беды, а получилось вдруг, что он рисует Симу совсем по-новому. Таким мог быть предсказатель, если бы сумел по-настоящему применить свои неординарные способности. Если бы смог спасти хоть кого-то из людей, которых видел сгорающими в лесных пожарах, тонущими в гигантских волнах или исчезающих в хаосе революций в самых разных точках мира через десятки и сотни лет.       Тонкий силуэт в белой рубашке, острые плечи, уверенно поднятая голова. В большом окне — золотистое вечернее солнце после бури. Сима на картине касался кончиками пальцев широкого подоконника, и кончики темных кудрей светились.       Ян водил кистью по холсту, рассеянный и одновременно сосредоточенный. Он утром говорил с Димой — София наконец вернулась из Москвы и заехала в больницу. Она просидела у кровати Симеона почти два часа, и никто из медсестер не решился выгнать пожилую гадалку. София позвонила Диме и сказала, что помочь тут не сможет никто. Что помочь может — и должен — сам Сима, вот только не себе. И тогда у него есть шанс.       Слушая усталый голос Димы, Ян ощутил глухое раздражение. Почему нужно говорить подобными фразами, общими и невнятными? Как будто София боялась промахнуться и старалась быть более таинственной — что-нибудь да угадает. Да, подобные мысли появлялись из-за чувства беспомощности и растерянности, и Ян это понимал. У старой гадалки точно были свои причины не высказываться напрямую. Если бы она не была уверена в своих словах, то могла просто промолчать. Но Яна выводило то, что он ничего, ничего не мог сделать. Ни для Симы, ни для Али. И ему было страшно даже подумать о том, что он не сумеет ничего сделать для Давида тоже. Пропустит нужный момент, не окажется рядом — и все, что Ян снова и снова видел обрывками во сне или в трансе, свершится.       Сведенная судорогой нога. Холодная вода, пахнущая тиной. Меркнущий свет.       Ян несколько раз думал о том, чтобы предупредить Давида напрямую — и будь, что будет. Но и безо всяких способностей мог сказать, что Давид не оставит плавание, зато такое предсказание поставит между ними прочный барьер. Люди не хотят слышать подобного. Так что оставалось лишь следить за его рассказами о тренировках — как хорошо, что пока было слишком холодно для открытых водоемов! — и ждать момента, чтобы спасти Давида не знанием, а физически. Дать увиденному случиться, а затем вытащить его из воды. Это даже в воображении Яна выглядело ненадежным способом, но куда хуже было вывалить информацию на Давида и вообще потерять возможность быть с ним рядом.       Сейчас Яну было смешно вспоминать о том, как он пришел на выставку в Манеже, собираясь устроить свою художественную карьеру. Жизнь и судьба в очередной раз показали их коварные рожи. «Что, дорогой, ты лишь хочешь продвинуться дальше как живописец? Конечно, почему нет. Кстати, вот очаровательный парень, который тебе наверняка понравится, и ужасный образ его кончины. Счастливо оставаться!».       Кисть скользила по холсту, от запахов все больше першило в горле, свет в комнате понемногу менялся — то выходило солнце, то совсем темнело, а в какой-то момент Ян бросил взгляд в сторону окна и увидел, что с неба снова сыпется смесь снега и дождя. Далекая Петропавловка скрылась в мокрой мгле. Ему захотелось взять телефон и позвонить Давиду, но он только встал, чтобы сделать себе кофе. А позже, когда мастерская окончательно погрузилась в темноту, позвонил Диме. — И что мы будем делать? — спросил он вместо приветствия, прижимая телефон к плечу и сгребая в охапку кисти. — Шевцов, ты с ума сошел, — прохладно отозвалась трубка Диминым голосом. — Половина двенадцатого, воскресенье, а сделать ничего нельзя. Так сказала София. — Дааа, — протянул Ян, подхватывая с табурета кружку с давно остывшим кофе. Подошел к окну и уставился на улицу — погода снова поменялась, в лучших петербуржских традициях. Небо было высоким и холодным, на набережной чисто светились огни фонарей. — Точно. И что мы будем делать? — Ян, — произнес Дима веско, — забудь. Ты постоянно общаешься с людьми. Видишь их, можно сказать, насквозь. Ты ведь знаешь. Нельзя спасти того, кто не хочет быть спасенным. — Согласен, — покладисто отозвался Ян, перекладывая телефон в другую руку. — Нельзя. Но… мы же что-то сделаем? Дим? Сделаем? Дима длинно, с различимым страданием вздохнул. — Ладно. Приезжай, подумаем.       Стремительно натягивая свитер и параллельно заказывая такси, Ян подумал, что предсказания — это сила, с которой они все привыкли считаться. Но не меньшей силой был факт, что Дима не позволит себе бросить кого-то в беде. И плевать, даже если Дима делал это лишь потому, что был не в силах помочь своей сестре, а бездействие его уничтожало. Действия, как считал Ян, были куда важнее мотивов.       Дима жил на Лесной. Он рассказывал, как долго искал квартиру, чтобы жить недалеко от центра, но при этом без призраков. Центр Петербурга был густо населен самыми разными духами — большей частью меланхоличными и безвредными, но попадались мстительные, шкодливые или просто громкие, любившие мерзко завывать на чердаках и в подвалах. Диму, который очень хорошо слышал и видел, они особенно донимали. Так что он, не желая брать работу на дом, отыскал себе целиком реконструированную «сталинку» — все бестелесные сущности из нее удачно сбежали во время капитального ремонта.       Дом встретил полуночной тишиной — только где-то сверху, на пределе слышимости, мяукала кошка. Ян вбежал на второй этаж и дернул заранее для него открытую дверь. Дима жил в аккуратном холостяцком евроремонте, как в апартаментах, которые сдают туристам посуточно. Единственное, что разбавляло ровный светлый интерьер — рисунки, висящие на стенах, наверняка авторства Али. Разуваясь, Ян зацепился взглядом за фиолетовую зверюгу, напоминающую собаку, любовно раскрашенную фломастерами. Почему-то почувствовал себя виноватым и отвернулся, сбрасывая пальто. А потом ощутил легкий запах сигарет и покосился на Диму, вышедшего в прихожую, подозрительно. — Чем это воняет? Все так плохо, ты начал курить? — Во-первых, привет, — произнес Дима наставительно. — Проходи на кухню.       Пожав плечами, Ян прошел. На широком подоконнике, поджав ноги, сидела, как птица, худенькая девушка с сигаретой. Длинные волосы, крашеные в черный, закрывали лицо, и на вошедших она не обернулась. Дима бросил быстрый взгляд на Яна и позвал: — Таня?       Девочка обернулась резко, уставилась на Яна пронзительным, пробирающим взглядом. Глаза были черные, как маслины. Аура… Ян машинально покосился на Диму, но тут же отвернулся, подходя к девушке. Сразу понял, что крадется, будто к клетке с хищником. — Привет, — сказала Таня негромко. Потушила сигарету и метнула бычок в темноту улицы, плечом прикрывая окно и разворачиваясь к ним. Вроде как улыбнулась, но глаза остались настороженными, внимательными. — Это ты Ян? — Вроде я, — у Яна в голове царила муторная неразбериха. Что тут делала эта девчонка? Она как-то связана с Симой? Или, может, она связана с Димой — неужели они вместе?! От этой мысли Яну слегка поплохело. Нет, такого быть не могло. Дима бы не стал встречаться с одной из этих. Исключено. — Мы тут обсуждали Алю, — сказал Дима, садясь и прислоняясь спиной к холодильнику. Он выглядел отвратительно спокойно. — Я спросил Таню, можно ли вызвать того алтайского… молодца, который Алю проклял. — Вызвать? — машинально переспросил Ян, наощупь опускаясь на свободный стул. — В каком смысле? — А ты как думаешь, в каком? — прищурился Дима. — В том самом. Вызвать и попытаться узнать, можно ли его как-то задобрить. Уговорить. — Предложить обмен, — флегматично добавила Таня, спуская худую ногу с подоконника и рассеянно покачивая ей туда-сюда. — Обмен? — снова переспросил Ян, чувствуя себя совершенно идиотски. Спросил одними губами, почти беззвучно. Ему было не по себе. Таня покосилась на него с обидным недоумением — как будто одним взглядом спрашивала, что этот тормоз вообще здесь забыл. Ее аура, водянистая, серая, как утренний осенний туман, окутывала тощую фигуру. Аура человека, который привык нырять на ту сторону. — Обмен, — проговорил Дима неохотно, — тоже. Есть шанс, что он захочет пообщаться. Войдет в положение. — Войдет в положение! — Таня неожиданно хрипло хохотнула. — Древний алтайский военачальник? Войдет в положение? Если ты собрался его разжалобить — гиблое дело. Можно попробовать узнать, почему он вообще проклял девочку. Извиниться. Предложить перекинуть проклятие на кого-то другого. Обмен, — на этом слове она взглянула в сторону Яна с отчетливым ехидством. Но на дне ее глаз таилось пугающее спокойствие. Мысли об «обмене» ее, очевидно, совсем не смущали. — Перекинуть на другого! — Ян рявкнул так, что Дима даже вздрогнул. — Да это… это вообще возможно? — спросил он с сомнением, глянув на Диму. — Хотя черт, о чем я! Какая разница, возможно или нет, это же просто… — Я бы согласился, — произнес Дима, буднично пожимая плечами. Он не выглядел ни напуганным, ни даже взволнованным этой мыслью. Ян уставился на него, уверенный, что это какая-то идиотская, дурная шутка. Но Таня тоже выглядела спокойно, даже кивнула одобрительно: — Одна кровь. Может, алтайский хрен и согласится. У тебя хорошие шансы. Аура, — она склонила голову набок, снова удивительно похожая на птицу, и на несколько секунд замерла, рассматривая Диму, — в меру сильная. Скорее всего, ты не умрешь. — Вы совсем, что ли, умом тронулись? — вскочив со стула, Ян долбанул ладонью по столу, не в силах слушать дальше. Оба, и Дима, и эта Таня, казались настолько твердо уверенными в нормальности сказанного, как это бывает у сумасшедших, захваченных своим бредом. — Какого… Я не разрешу тебе этого сделать, ни в коем случае! — заорал он на Диму, который все еще выглядел спокойно до равнодушия. — Это все равно, что руки на себя наложить, ты что, не понимаешь?       Дима наконец взглянул на него прямо и усмехнулся. От этой усмешки у Яна по загривку пробежали мурашки. — Готов поспорить, — сказал Дима мягко, — на сколько угодно, что хуже, чем сейчас, не будет. — Вот это ты здорово придумал, — прошипел Ян, наклонившись над столом и глядя на него в упор. — Лучше не придумаешь! Твоим родителям беды с одним ребенком не хватило? — Я уже не ребенок, — произнес Дима, голос звучал упрямо и холодно. — А ведешь себя еще хуже! Ну надо же, какое самопожертвование! — Ян все никак не мог успокоиться и перейти на спокойный тон. — Тебе, значит, станет легче? А если ты загремишь в инвалидную коляску? А если тебя полностью парализует? А вдруг ты просто умрешь на месте — что будет с твоими родителями, с Алей? Со мной что будет? — выпалил он, чувствуя, как горят щеки словно от температуры. Таня косилась на него с подоконника с явной насмешкой и снисхождением, но Яну было плевать. Дима отвел взгляд, пожал плечами, словно не думал ни о чем из перечисленного. — Ты точно справишься, — сказал он наконец, — большой уже мальчик. Аля… сможет наконец-то жить нормально. А сейчас она расхлебывает последствия моей глупости.       Ян почувствовал, что его просто распирает от негодования и страха. Вдруг все его доводы никак не подействуют, и Дима на самом деле решит провернуть этот ритуал? Но тут вмешалась Таня, которая до этого момента сидела молча и наблюдала за их перепалкой со сдержанным интересом. — Рано вы решаете, что делать, — сказала она хмуро. — Может, ничего и не получится. Может, его не удастся призвать. Или он не станет говорить. Времени много прошло, единственная связь — ножик и проклятье. Нужна девочка, нужно найти нож, нужна подходящая ночь. Я ничего не обещаю.       Дима развел руками, словно показывая, что ничего и не ждал. Ян медленно сел на стул, голова слегка закружилась от облегчения — еще было время. Он смерил мрачным взглядом и Таню, и Диму, затем вспомнил, зачем вообще сюда приехал. И следом в голову пришла дурацкая присказка про то, как беда никогда не приходит одна. Ян ее терпеть не мог. — Я думал, мы собирались обсудить, как помочь нуждающемуся. А не как создать новых, — сказал он сухо, глядя на Диму и чувствуя, как подрагивают пальцы. Словно через них выходило накопившееся напряжение. Тот глянул на Таню, и девушка, усмехнувшись, слезла с подоконника. Все движения у нее были какие-то угловатые, подростковые, но Ян готов был поспорить, что она старше, чем кажется. — Секретничайте. Я пойду. — Спасибо, что зашла, — произнес Дима неловко, поднимаясь, чтобы проводить ее до двери. Таня издала еще один хриплый смешок. — «Спасибо»… глупый ты, — донесся ее голос из прихожей. — Ладно, бывайте.       Щелкнул замок, послышался длинный вздох Димы, и он снова показался на пороге кухни. — У нормальных людей завтра понедельник, — произнес он настолько спокойным, немного ворчливым тоном, что сразу стало понятно — до спокойствия далеко. — День тяжелый. Так что давай скорее поймем, что с Симой мы бессильны, и разойдемся. — Дим, — сказал Ян, успевший содрать от волнения заусенец и спешно зализывающий кровоточащий палец, — пообещай мне немедленно, что не станешь подставляться под проклятие. Ну? — А ты бы как поступил? — спросил Дима почти весело. — Давай, Шевцов, удиви меня. Что бы ты сделал? Год за годом, каждый день зная, что из-за тебя твоя сестра сидит в инвалидной коляске, — его голос стал угрожающе громким, — а твои родители не живут нормально свои жизни, а пытаются безо всякого толка исправить то, что ты натворил! Ты бы не хватался за любой шанс? — Ну послушай, это ведь не шанс, — Ян понимал, что звучит умоляюще, жалко и едва ли убедительно. — И никакой не выход! Поменять одну жертву на другую? Кинуться грудью на амбразуру? — Я сильнее, — произнес Дима упрямо. — Знаешь что? — Яну вдруг пришла в голову мысль, оглушительная и ясная. — Да ты ведь хочешь сделать примерно то, что натворил Сима! Ему тоже было тяжело, и он решил сдаться. Если б в итоге получилось — кому от этого стало бы лучше? Маме его? Нам? — Это не одно и то же! — возмутился Дима, но как-то вяло. — Но очень похоже. — Ян даже кивнул самому себе. — Давай решать проблему, а не создавать новые. Если ты решил воспользоваться помощью одной из… этих, — произнес он с задержкой, — то хотя бы не перегибай.       Дима немного помолчал, глядя куда-то в сторону темного окна. Потом, усмехнувшись, покачал головой. И на уровне своего шестого чувства, по атмосфере, слегка изменившейся, Ян понял, что все-таки смог его убедить. Хотя бы на время. — Надо же, «этих». Толерантность у тебя нулевая. Ладно, давай обсудим, что нам делать с Симой.       Полтора часа и несколько бутылок пива, которые Дима жестом фокусника достал из холодильника, ничего им не дали. Как Дима справедливо заметил ранее, очень сложно спасти того, кто не хочет спасаться. Наконец, около трех часов ночи, Ян отчаялся и устал настолько, что признал: — Давай так, я тоже не верю в причинение добра. Но последнее время у меня ощущение, что я вообще ничего сделать не могу, никому не способен помочь. А закончить, как Сима, тоже не хочу. Может, хотя бы съездим его проведать? Поговорить?       Дима глянул на часы, видимо, прикинул, что спать ему осталось в лучшем случае пять часов, и постарался изобразить одобрительную улыбку: — Предложение ничем не хуже прочих. Мы его, получается, в сознании пока и не видели. Я видел, — поправился он, — но под транквилизаторами, Сима еле ворочал языком. — Значит, договорились, — подытожил Ян с напускной бодростью, чувствуя, что они просто выдумали действие ради действия. — Ты завтра сможешь? — Сегодня? — ехидно поправил его Дима. — Давай попробуем. Или, знаешь, можем по очереди, чтобы увеличить эффект. Ты завтра, а я послезавтра. — увидев недовольную гримасу на лице Яна, он возмутился, — у тебя гибкий график! Если не отсутствующий. А у меня с девяти до шести, и не надо корчить рожи. — Ладно уж, — буркнул Ян, поднимаясь со стула. Ему совсем не улыбалось ехать в больницу одному, предыдущего раза хватило с лихвой. Но он прикинул, что если отправиться туда вечером, в самом конце часов посещений, то можно попросить Давида составить ему компанию. Что-то подсказывало Яну, что с Давидом все пройдет полегче. — Хорошо, что мосты еще не разводят.

***

      Сима все так же лежал в удивительно роскошной двухместной палате, и все так же вторая кровать пустовала, и Ян успел за полчаса до конца посещений, уболтав медсестру его пропустить. Рядом с кроватью на низком столике стояла нетронутая тарелка с картофельным пюре и котлетой. Ян покосился на котлету и его слегка передернуло — больничная среда все так же сдавливала его, до тошноты и белых мушек в глазах. — Присаживайся. Ты извини, пожалуйста, что так получилось.       Сима, полусидевший на кровати, говорил еще тише, чем обычно, но с той же неизменной вежливостью мальчика из хорошей семьи. Выглядел он чуть лучше, чем в прошлый раз — с лица ушла жуткая синева, сменившись на обычную бледность. А большие темные глаза были грустными и виноватыми. Темные кудри примялись и растрепались, вряд ли Сима тут утруждал себя тем, чтобы расчесываться. — Как ты? — спросил Ян, не придумав ничего лучше, и присел на стул рядом. За окном уже сгустились влажные сумерки. Днем, впервые за всю весну, прошел дождь. — Как, — Сима развел руками, длинные худые пальцы дернулись в стороны, — сам видишь, как. Лежу. Думаю о жизни, — по его лицу скользнула тень улыбки. — Слушаю душеспасительные беседы. — И что, спасают? — Этого мы прямо сейчас не узнаем, верно? — в голосе Симы прозвучала отчетливо горькая, даже злорадная ирония. — Но все очень стараются. Хотят меня убедить, что жизнь прекрасна. — Она и есть, — произнес Ян голосом учительницы средних классов, в сотый раз пытающейся успокоить особо вредного подопечного. И заранее знающей, что попытка обречена. — Наверняка, — сказал Сима, даже не пытаясь спорить. Видимо, подобные разговоры с ним велись последние дни постоянно. Ян ощутил, как его беспомощность крепчает, а еще почувствовал глухое раздражение. Зачем, на черта он вообще сюда приперся? Он не психолог, не инженер человеческих душ. Он обычный колдун, который видит чужие ауры и иногда чужое будущее, который может снять проклятие, но не может снять с чужой души тяжкий груз ответственности, вины или стыда.       Ни черта он не мог. Не мог спасти человека, который почему-то захотел перебинтовать его рассеченную руку, верил его невероятным рассказам о паранормальной жизни, кормил его и потащился с ним вечером в больницу просто потому, что Ян попросил.       Помочь девочке, прикованной к инвалидному креслу шальным проклятием, Ян тоже не мог. И ее брату, который при первой же возможности бежал на подмогу ближнему своему, лишь бы приглушить болезненное, не умолкающее с годами чувство вины. В отличие от книжных и киношных чародеев, Ян со своим даром мог только предсказывать всякие гадости, сообщать нервным дамочкам об изменах мужа и зарабатывать себе на аренду квартиры.       Мысль об Але окончательно испортила Яну настроение, и так поганое из-за больницы вокруг и вида печально-смиренного Симы. — Бывает и хуже, — сказал он, хоть и понимал, что такие разговоры в данном случае вести нельзя. — В смысле, я тебя понимаю. Безысходность, беспомощность. Но… тебе хотя бы не в чем себя винить.       Сима приподнял темные брови, чуть улыбнулся. — Еще я мог родиться без рук и без ног, — произнес он иронично и устало, — в семье алкоголиков-садистов. Я знаю, что всегда может быть хуже. Но мне хватает того «плохо», которое есть сейчас.       Ян помолчал. Он терпеть не мог фальшивые оптимистичные беседы, почти всегда предпочитая им горькую правду. Вот только в данном случае грань между правдой и последней каплей была так тонка, что почти отсутствовала. — Знаешь, мне толком и нечего тебе сказать, — признался он наконец, пожав плечами. — Люди решают свести счеты с жизнью по самым разным причинам. Или вообще, как со стороны кажется, без причины. Многие бы на твоем месте уже давным-давно с катушек съехали. Или начали бы, я не знаю, звонить в приемную президента и просить, чтобы там связались с королем Таиланда и предупредили о землетрясении через пятьдесят лет… — Я звонил.       Зачем-то кашлянув, Ян потер нос, чувствуя себя бесконечно идиотски. Сима смотрел на него со слегка смущенной, грустной улыбкой. — И письма писал, — добавил он, вздохнув. — Не потому, что думал, будто сработает. Просто совсем ничего не делать… тяжело. — Понимаю, — откликнулся Ян тихо. Поерзал на месте, глянул на часы. — Дима тоже хотел к тебе заехать, — сообщил невпопад, лишь бы не молчать. — Он сегодня работает, но вот завтра обязательно… — Как у него дела? У его сестры? — в голосе Симы послышалось почти участие. — Я знаю, она не ходит.       Ян про себя вдруг неприятно удивился тому, что был в течение долгих лет не в курсе существования у Димы сестры. А Сима вот знал. Еще Дима у него был указан, как контактное лицо в случае непредвиденных обстоятельств. Ян почувствовал, как наползает неожиданная ревность, какие-то идиотские неуместные подозрения, и невольно нахмурился. — Дима хочет ей помочь, — сказал он резко, чтобы отогнать свои мысли. — Нашел какую-то Таню. Некромантиху. Некромантку. И собирается вызывать призрака или не призрака, а, не знаю, бестелесную сущность с того света, чтобы выяснить, чего эта сущность прицепилась к Але со своим проклятьем. Более того, — сказал он, снова начиная злиться и волноваться, — он хотел этой сущности скормить себя! В обмен, черт бы его побрал. Кажется, я его отговорил пока, но… — Скормить себя? — переспросил Сима, приподнимаясь и подаваясь ближе к Яну. Вот теперь у него на лице было настоящее изумление. — Сущность с того света?       Ян вкратце описал ему разговор с курильщицей-Таней, подозревая, что этим рискует ввергнуть Симу в еще более глубокую пучину отчаяния. Но эффект вышел неожиданным — по окончании рассказа Сима выглядел ожившим и возбужденным. Темные глаза блестели, бледные скулы порозовели — правда, неровными пятнами. — Я должен в этом участвовать, — сказал он после недолгого молчания, когда Ян закончил говорить. — В чем? — переспросил Ян, заранее подозревая, что ему не понравится ответ. — В ритуале. Потому что я… — тут в палату зашла медсестра, чтобы забрать нетронутый обед, с мягким упреком сообщила Симе, что так он себе только хуже делает, и что нормально питаться ему совершенно необходимо. Затем повернулась к Яну и предупредила об окончании посещения. Ян, изобразив самое очаровательное из своих выражений лица, выпросил еще десять минут. Сима дождался, пока медсестра выйдет из палаты, и уставился на Яна жутковато-пристально, умоляюще. — Я обязан участвовать в ритуале, — проговорил он торопливо. — Вам для вызова понадобятся все возможные силы, я знаю. И если все-таки дойдет до обмена… — Даже не думай об этом, — произнес Ян, почувствовав холодок между лопатками. — Предлагаешь думать о том, о чем я думал до этого? — уточнил Сима саркастически, приподняв забинтованные руки. — Брось, Ян. Я хочу помочь. Я должен помочь. Дима, он… я должен помочь, — произнес он, покачав головой, и вдруг улыбнулся. — Ну вот. Теперь я захотел есть.