Предсказания и факты

      Очень обидно считать себя взрослым, разумным, даже немного уставшим от жизни предсказателем, который на все смотрит объективно и беспристрастно. А потом вдруг понять, что один невероятный поцелуй и обещание приятного вечера способны выжечь из головы любые разумные мысли. Любые мрачные мысли — тоже. Время и летело, и тянулось. Ян вообще не понял, как добрался до дома — дорогая будто заняла считанные минуты. Зато потом еле дожил до восьми, без толку прогуливаясь по квартире, выглядывая из окна, передвигая книги и статуэтки на полках и пытаясь снова и снова представить, как что получится. Дурдом.       В восемь за ним заехал Давид. Предложил поехать к нему, потому что Ян еще ни разу у него дома не был, и это нечестно. Ян согласился.       — Ты живешь во дворце? — спросил он, пока пробирались до Крестовского через вечерние пробки. — Скажи сразу, чтобы я был готов. Чтоб не удивлялся слишком позорно, — он знал, что в моменты такого вот бездеятельного волнения начинает болтать слишком много и ерунду, но отказывать себе в этом не хотел.       — В замке с подъемным мостом, — пробормотал Давид, выруливая на Лазаревский мост. — И рвом с крокодилами.       «Замок» оказался одной из новостроек недалеко от метро, и Ян никогда бы не подумал, что Давид живет в таком доме. Он ожидал увидеть что-то в духе неоклассики, качественно запрятанное среди деревьев, где на пять этажей приходится три очень большие квартиры. Ян был равнодушен почти ко всему, что можно было купить за деньги, кроме хорошего жилья. Иногда он разглядывал запредельно дорогие варианты на сайтах продавцов недвижимости, позволяя себе помечтать — впрочем, и в мансарде на Петроградке ему было комфортно.       Они остановились перед стеклянно-синим строением причудливой формы, вроде тех, какие было популярно строить в нулевые. Они всегда казались Яну одновременно слишком сложными и безликими, как будто стекло и внешняя отделка отражали любые проявления человечности от здания. От таких домов можно было ожидать, что в них разместят бизнес-центр или головной офис компании по продаже металла. Но пихать в эту стеклянную коробку жилые квартиры?       Конечно, тут была будка охраны, высокий забор. Давид заехал в гостеприимно раскрытую пасть подземной парковки мимо еще одного поста охраны. Ян поерзал на теплом кожаном сидении, чувствуя внезапную неловкость. Дом его смутил. Он как-то разом сообразил, что почти все время общался с Давидом в переписке и не так уж хорошо его знал. Нет, он многое мог сказать по ауре, например — что Давид не собирался его убить и расчленить на маленькие кусочки. Сумасшествие или страсть к убийствам создавали слишком сильный фон, который нельзя было игнорировать. Но человеческая аура была лишь проявлением самых частых и самых сильных эмоций и основ личности, а вот напрямую читать мысли Ян, увы, не умел. Что, если Давид вообще не такой человек, как Ян успел себе представить и нафантазировать? Что, если ему нравятся такие вот стеклянные здания, нравится ругать официантов в ресторане, требовать книгу жалоб и предложений, читать цитаты успешных людей и фотографировать себя после каждой тренировки?       — Идем? — вдруг спросил Давид, и Ян понял, что они уже остановились на сумрачной подземной парковке и негромко урчавший двигатель умолк. Он неохотно выбрался из машины и пошел за Давидом, уже прикидывая, под каким бы предлогом сбежать. — Как-то ты резко замолчал, — сказал тот, когда они зашли в металлический сияющий лифт. — Предсказатели тоже умеют нервничать?       — Все умеют нервничать, — сказал Ян нарочито вредным голосом. Он вдруг подумал, что если будет вести себя отвратительно, как он умел, Давиду не захочется проводить с ним время. — И я не нервничаю.       — Точно, — сказал Давид скептически и усмехнулся. — Ты ведь не думаешь, что я тебя тащу домой, чтобы прямо у входа накинуться и… предаться страсти?       Это «предаться страсти» заставило Яна громко фыркнуть — так неожиданно и не к месту прозвучало. Двери лифта бесшумно раскрылись в черно-мраморный коридор, Давид прошел к одной из двух дверей на площадке, доставая ключи. Ян посмотрел по сторонам, думая о том, что это королевское великолепие отвратительно сочеталось со стеклянной оболочкой дома.       — Прошу, — раздался приглушенный голос Давида, который уже успел войти в квартиру, и Ян нехотя последовал за ним.       Он любил дома, квартиры, вообще любые места, где жили люди. Часто слышал банальность о том, как много жилье человека может рассказать — и соглашался, потому что конкретно он узнавал еще больше. Дома у Димы с Алей виднелись и следы родительского горя, и упрямая огромная детская радость, которая не позволяла квартире стать склепом. Когда они собирались у Софии, Ян каждый раз полностью успокаивался, наполнялся энергией и свежими мыслями — пожилая гадалка не позволяла ничему чуждому и разрушительному задержаться в своем загородном доме. Это было место, куда хотелось прийти.       А когда Ян, после долгих поисков, впервые оказался в своей мансарде, то сразу понял, что другой квартиры ему не нужно. Она не была идеальной, как не бывают идеальными ауры старых домов, но отлично подходила именно ему. Немного спокойствия, немного отпечатков прежних драм, воспоминания о том, как люди под этой крышей любили друг друга, пятна давно прошедших ссор и разочарований. Никаких убийств или самоубийств — некоторые его знакомые любили такие места, мол, нестабильная аура дома, нарушенная на долгие десятилетия подобным происшествием, подстегивала способности. Но Ян знал, что не смог бы жить и работать в таком месте.       Квартира Давида была ровно никакой. И внешне, и энергетически. Как будто он тут либо не жил, либо не испытывал эмоций вообще. Виднелись очень слабые следы его ауры, как если бы он уехал надолго и только сегодня впервые за долгое время вернулся. Та же история — с интерьером, с белыми стенами, огромной гостиной и шоколадного цвета диваном, на котором словно никто никогда не сидел, какими-то рамками на полках — фотографии в них, Ян был уверен, выбирал дизайнер интерьера; с большой абстрактной картиной на стене, не несущей никакого смысла. С аккуратностью, граничащей со стерильностью, всего помещения.       — Ты тут вообще бываешь? — не выдержав, спросил Ян. Давид стоял рядом с таким видом, как будто неловко чувствовал себя в своем собственном доме.       — Что это за вопрос?       — А что за манера отвечать вопросом на вопрос? — не сдался Ян. У него стремительно нарастало ощущение, что его обдурили, подсунули вместо разгадки ничего не значащую пустышку. — Это не дом, а гостиничный номер.       Давид был похож на школьника, которого поймали со шпаргалкой в руке. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла неуверенной и кривоватой. Потом он с тяжелым вздохом взъерошил волосы и спросил:       — Будешь чай?       — Тут он есть? — откликнулся Ян ехидно. — Готов поспорить, на кухне все полки пустые.       — Чай есть, — подтвердил Давид, который выглядел до смешного виновато. — Я купил вчера.       — Готовился пригласить меня на чай? — Ян не понимал, откуда взялось раздражение, смешанное с совсем уж странной обидой. Это было нечто интуитивное и неконтролируемое. Давид ничего не ответил.       На кухне все было так же дорого, чисто и безлико. Несколько раз открыв и закрыв шкафы, Давид отыскал пару чашек. Потом, пока чайник приятно шумел, он некоторое время стоял и медитировал над коробкой с чайными листьями. Очевидно, мысль о заварнике или о ситечке его не посещала при покупке. Ян, сжалившись над ним, предложил:       — Да насыпь прямо в чашки. Переживем.       Наконец, они уселись рядом за большим деревянным столом, и Ян спросил, не в силах с собой справиться:       — Тут есть биде?       — Чего? — переспросил Давид с ошалевшим видом.       — Биде, — повторил Ян, поджимая губы, чтобы не рассмеяться, — в туалете. Пардон, в уборной. Просто обязано быть биде в таком роскошном месте.       — Ладно, ладно, — произнес Давид, явно сдаваясь, — я тут не живу. И бываю не так часто. Весь этот идиотизм мы купили в качестве очередной инвестиции, вроде как для меня. Но мне не нравится этот дом.       — Даже мраморные коридоры? — напоследок хмыкнул Ян и тут же примирительно поднял ладони. — Все, все, молчу. Где же ты тогда живешь?       — В квартире бабушки, — сказал Давид негромко. — Тоже здесь, на Крестовском, но вообще в другой стороне. Я в той квартире когда-то много времени провел, в детстве. Можно сказать, жил там — родители постоянно работали, а бабушка настояла, чтобы я был с ней, а не с какой-нибудь приходящей нянькой. Она… очень была культурная женщина, — добавил он с улыбкой, — литературовед. Но и бабушкой была замечательной. С ней никогда не было скучно.       Ян молча кивнул. У него в голове, а главное — у сердца пульсировал вопрос, который напрашивался сам собой, но он не был уверен, что хочет услышать ответ.       — Почему же мы приехали сюда? — спросил он наконец, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Он очень постарался, чтобы вопрос прозвучал как вопрос, а не как претензия.       «Потому что он мне не доверяет», ответил сам в своей голове. «И правильно, мы знакомы несколько месяцев, а я успел с ним поцапаться пару раз и один раз проклясть. Потому что это я готов тащить к себе домой почти незнакомых людей, ведь привык, что туда клиенты все время приходят и уходят, что постоянного в моей жизни немного. А Давид, по сути, привез меня на нейтральную территорию — как человек, привыкший охранять свое личное пространство». Тут же Яну пришла в голову еще одна обжигающая мысль. Конечно, никто не собирался его поить чаем, показывать свою жизнь и разговаривать о высоком. У этого вечера была вполне конкретная цель. Они ведь взрослые люди. Для этой цели чистая, пустая и безликая квартира подходила так же хорошо, как и гостиничный номер.       — Извини, — сказал Давид вместо ответа. — Я… как-то по инерции. Было страшновато, что ты придешь в мою квартиру и сразу поймешь слишком много.       — Я и сейчас достаточно понял, — сообщил Ян, отпивая из кружки и отплевываясь от развернувшихся чайных листьев — тонких и мокрых, как водоросли. Он не собирался возмущаться — не стал ведь отказываться, когда Давид позвал его к себе домой. Но разочарование все равно чувствовал.       — Почему ты обиделся? — спросил Давид задумчиво. — Это так важно?       — С чего ты взял, что я обиделся?       — Ну хватит, — вдруг бросил Давид решительно, глядя на Яна в упор. Тот ощутил, как по спине пробежали мурашки, и как будто все мысли в его голове, любые движения, дыхание, биение сердца — все прекратилось. — Что за игра, когда ты отвечаешь вопросами на вопрос? Мы не в третьем классе.       — Ты был в моем доме, — сказал Ян, вздохнув. Он и сам догадался, что вел себя по-детски. — Это большое дело. Ты как бы… забрался в мою жизнь. Видел мои книжки, мастерскую. Картины.       Он посмотрел на Давида, который, кажется, теперь выглядел чуть смущенным.       — Ты все говоришь, что боишься, будто я узнаю о тебе больше, чем следует, — продолжил Ян, — но пока это ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо еще. Что очень странно, — добавил он, покачав головой, — ведь мы знакомы всего ничего.       — Просто я тебе нравлюсь, — откликнулся Давид спокойно. Ян поднял на него изумленный взгляд. — И ты не думаешь, что это странно — открыться мне. Само собой получается.       Ян даже не нашелся сразу, как ответить — настолько это заявление было самоуверенным и беспардонным.       — И ты мне нравишься, — сказал Давид мягко. — Я ведь уже говорил. Просто я так привык защищать свою жизнь и контролировать все на свете, что не могу вовремя остановиться. А ты, ты еще и сильнее меня, у тебя есть способности, которые мне никак не доступны. От которых не получится защититься. Это пугает, знаешь ли, — усмехнулся Давид и провел рукой по волосам, словно ему было слегка неловко от собственной честности. — И, наверное, завораживает.       Снова вспомнив, что их общение привело к случайному проклятью, Ян тоже криво улыбнулся. Да уж. У Давида могло быть сколько угодно денег и любые связи мира, но он был бессилен как перед сглазом, так и перед недобрыми предсказаниями. «Волхвы не боятся могучих владык», черт возьми.       — Я понял, — сказал он, вздохнув, — и не обижаюсь. Даже рад, — добавил в порыве откровенности, — что это не твоя квартира. Если бы тебе искренне нравился этот дом…       — Ну нет.       — Я рад, — повторил Ян.       Он посмотрел в свою кружку, где остались только мокрые разбухшие листья. Так по-дурацки он не пил чай лет с пятнадцати, когда ленился насыпать его в заварник.       — За это тоже извини, — произнес Давид, кивнув на кружку. — Глупо получилось. Хочешь, отвезу тебя домой?       Ян, который примерно полчаса назад очень хотел домой, возмутился:       — Надеешься вот так отделаться? Нет уж. Сейчас будем говорить о том, о чем полагается говорить на первом свидании. Какую музыку ты любишь, какие фильмы смотришь, что там еще?       — Понятия не имею, — сказал Давид, улыбаясь. Глаза его весело заблестели. — А это свидание?       — Понятия не имею, — эхом отозвался Ян. — У меня вообще их не бывает.       Он тут же подумал, как было бы замечательно пойти по проторенной дорожке. Не заморачиваться, не обращать внимания на нежилой неуют этой квартиры, переспать с Давидом на безликом шоколадном диване — или в кровати, которая, наверняка, королевских размеров. И забыть. Освободиться от непривычных ощущений, от обиды, волнения, чувства ответственности. Ян надеялся, что все именно так и получится. И новые тревожащие чувства — просто следствие возникшего между ними напряжения. Интимного характера.       — Безобразие, — возмутился Давид и вдруг поднялся, присел на корточки у стула Яна и взял его за руку. — Тогда я зову тебя на свидание. Нормальное. Куда захочешь. А сегодня, будем считать, ничего не было. Так, недоразумение.       Подняв брови, Ян рефлекторно отдернул руку и ощутил, как горят скулы. Свидание, ну и глупость. Он просто так это сказал, потому, что никак иначе назвать их сегодняшнюю встречу не получалось. И не мог представить, что они специально пойдут куда-то, чтобы… чтобы что? Чтобы подтвердить, что между ними правда происходит нечто, выходящее за рамки обычного общения? Или Давид так хорошо воспитан, что это ему кажется обязательным пунктом? Не может быть, не случайно же он сегодня позвал Яна не куда-то, а к себе домой. Точнее, не к себе. Ян запутался в лихорадочных мыслях, повисла тишина, а Давид не торопился подниматься и уходить, сидя у ног Яна и внимательно глядя ему в глаза.       Тогда Ян сделал то, что ему показалось самым правильным — наклонился вперед, притянул Давида ближе за шею и поцеловал, закрывая глаза. Потому что придумать нормальный ответ не получилось, а напряжение стало просто нестерпимым.       Как и в первый раз, это было очень жадно, кружило голову, и очень быстро стало не хватать воздуха, и Ян вдруг понял, что они оба сидят на кухонном мозаичном полу, а он почти на коленях у Давида, прижимается сам и его прижимают за талию к себе. Он слышал и чувствовал, как бьется у Давида сердце, а потом вдруг увидел его ауру, в которую весь вечер избегал всматриваться, чтобы не узнать лишнего. Она полыхала алым и золотистым и была настолько мощной, похожей на лесной пожар, когда ни убежать, ни закрыться. Ян ошалело взглянул в зеленые глаза, потемневшие, откровенные. Давид гладил его по спине и смотрел в ответ пристально и требовательно.       И тут у Яна в кармане завибрировал телефон.       От неожиданности он дернулся, отшатнулся, не сразу поняв, что вообще происходит. Кто мог ему звонить? Мама? Но ведь не в одиннадцатом часу. А вдруг что-то случилось?       — Может, не отвечать? — одними губами спросил Давид, но явно не серьезно. Ян мотнул головой, вытаскивая телефон, и изумленно взглянул на экран — звонил Дима.       — Да? — проговорил он хрипло, не узнавая свой голос. Он все еще сидел на коленях у Давида и ощущал тепло его тела так близко, что мысли путались в голове.       — Ян, — произнес Дима напряженно, и по его голосу сразу стало понятно — ничего хорошего он сказать не собирается, — извини, что поздно. Ты можешь сейчас приехать на Загородный проспект?       — Что случилось? — спросил он, резко поднимаясь на ноги. В голове сразу прояснилось. Он еще не слышал у Димы такого встревоженного голоса. Тот тяжело вздохнул в трубке.       — Сима, — сказал он коротко, и Ян тут же представил себе темноволосого печального повелителя мировых катастроф. — Он пытался покончить с собой. Ты нам очень нужен. Приедешь?