///мальчик с гитарой///

      — У меня есть право отказаться? — Беспомощно спросил юноша, откидываясь на кресле и прикрывая глаза. В принципе, придумывать отмазки он умел как никто другой, да только в данной ситуации никакая отмазка его не спасёт от излишнего внимания фанатов. И не только фанатов.       — Хм, дай подумать, — якобы задумался Дазай, но в следующий момент по его губам расползлась хитрая ухмылка. — Нет, подобного права у тебя нет.       Чуя поджал губы, даже не пытаясь разлепить глаза. Ему хотелось исчезнуть отсюда куда-нибудь далеко и надолго. В чате под эфиром происходил какой-то движ, но парень не оглядывался — слишком уж большой риск увидеть нечто смущающее ещё больше или компрометирующее. А ему это не нужно. Love_my_LIFE(no) Ого, я не зря сюда зашёл... WTF(141004) Моя реакция это буквально мой ник........       — Ну что, Чуя, мы все ждём, — нетерпеливо роняет Дазай, напущено равнодушно закидывая голову назад, прекрасно осознавая, что напарник на него не смотрит. Ну и не очень-то хочется. По губам скользит ироничная ухмылка. Он играет нечестно и прекрасно это понимает. Но соблазн слишком велик, чтобы отказываться.       — Ждите, не дождётесь, — фыркает юноша, приоткрывая глаза и мысленно подмечая, что сейчас совсем не отказался бы от бокала какого-нибудь дорогого вина. И желательно покрепче. Да, по всем существующим меркам и законам он всё ещё ребёнок, но иногда в его жизни происходило такое, отчего ребёнком его назвать становилось в несколько раз сложнее.       Молчание повисает в воздухе. Никто не хочет говорить ни слова. Каждый звук кажется неестественно громким и лишним. Ничего в этой комнате кроме них двоих существовать не должно. Накахара скучающе осматривает комнату, каждый тёмный угол, старается отыскать хоть что-нибудь, на что можно было бы отвлечь своё внимание. Он смотрит куда угодно, но только не на Дазая. Ему просто не хочется. Нет-нет, он не врёт и ни в коем случае ничего не скрывает, но каждая чёртова секунда их пребывания вместе на протяжении всех этих лет слишком ярко отпечаталась в его памяти. Чуя часто не мог вспомнить элементарной информации, вроде семь на восемь, выученного назубок ещё в начальной школе, но никак не получалось у него забыть всё то время, проведённое вместе с напарником.       — Прошло уже три минуты, — посмотрев в телефон тихо вставляет Осаму, вырывая Чую из потока его бесконечных мыслей. И Накахара внезапно что-то ему отвечает. Дазай не сразу понимает, что он сказал, кажется, это просто набор несвязных звуков. — А, повторишь?..       — Нет. Ты меня услышал, — отрезает юноша, и посмотрев в экран телефона вдруг усмехается. Осторожно пододвигается ближе к Осаму, заглядывая прямо в кофейные омуты искрящихся глаз. Сердца стучат как бешеное, но, кажется, они оба этого не замечают. MILLI?AYRH Чт... All_fake Вы понимаете что происходит? Объясните мне тоже, пж...       — Какого хуя ты творишь? — Одними губами прошептал Осаму, не отстраняясь, но и не приближаясь ближе, оставляя между ними защитную дистанцию в два-три сантиметра.       — Просто доверься.       Просить другого человека довериться тебе, когда ты сам готов отдать себя всего полностью и безвозвратно, ничего не прося взамен, совсем не казалось таким уж эгоистичным. Особенно, когда на кону стоит абсолютно всё, когда хочется пожертвовать уже абсолютно всем, считая собственную жизнь. А Осаму был готов довериться даже без просьбы. Возможно, кому-то другому он бы в жизни не поверил. Но это был Чуя. И Чуе хотелось верить всегда, всю свою жизнь он верил и надеялся, что Накахара поверит ему в ответ. Да, глупые шуточки и подколы были всегда, но это не имело никакого значения, это было всего лишь игрой, правила которой были негласно известны им обоим и в то же время неизвестны никому.       Они оба пропустили тот момент, когда губы наконец соприкоснулись в невинном поцелуе. Мягком и оттого кажущимся совсем-совсем лёгким. Без всякой пошлости, без страсти. Как обычно целуются в первый раз. Осаму, почувствовав быстрый, едва заметный знак от Чуи, — обычный лёгкий взмах рукой, — отключил трансляцию. Но не отстранился. И Накахара тоже никакой попытки не предпринял. Только отстранился на пару секунд, глянув в глаза Дазая с такой тоской, с таким странным отчаянием, что Осаму в следующий момент сам прикоснулся губами до его губ, пальцами огладив чужую скулу. но быстро отстранился, не позволяя себе большего.       — Что-то случилось? — Наконец безмятежно спрашивает юноша. По нему совсем не заметно, что пару секунд назад они целовались. Да и поцелуем лёгкое соприкосновение губ назвать было тяжело.       — Нам пора прекращать всё это, — хмуро отвечает Чуя, отводя взгляд.       Дазай смотрит выжидающе. Слова Накахары не были чем-то из ряда вон выходящим. Всё должно было закончиться именно так. Они никогда и друзьями не были, глупо было надеяться на что-то большее. Но в груди почему-то всё равно вдруг стало невыносимо тесно и больно. Словно кто-то вырвал сердце, а потом попытался пристроить на бывшее место, подумав, что никакого вреда это принести не должно. И всё это без наркоза или даже элементарного обезболивающего.       — Всё это — это что? — Нахмурившись, спрашивает Осаму, глядя прямо перед собой и не видя ничего, кроме ярко-рыжих кудряшек, растрёпанных и немного поблескивающих в приятном полумраке комнаты. Дазаю изо всех сил хотелось в тот момент верить, что он что-то понял неправильно, хотелось истолковать слова напарника искажённо, не так, как они были поданы и при каких обстоятельствах. И он верил       — То, что происходит между нами. Ни к чему хорошему это не приведёт, так зачем усложнять? — На одном дыхании быстро произносит парень, резко поднимаясь с места. — Это последний контракт, который Коё заключила с твоим менеджером, и не делай вид, что сам не понял этого с самого начала. Они не дадут нам работать вместе.       — Даже если и так, — соглашается Осаму. Смысла спорить он не видит, да и нет его, наверное. Но в голову приходит интересная идея. — Да, даже если это и так, почему бы нам не оторваться эти последние дни вместе?       Когда Чуя оборачивается, в его глазах заметно сомнение и непонятная тоска, смешанная с такой же непонятной надеждой и приправленная непонятным отчаянием. Хотя, если бы Дазай хоть немного задумался обо всём этом, он бы смог понять каждую эмоцию, промелькнувшую на чужом лице.       — Оторваться? — Недоверчиво переспрашивает юноша, хмурясь. Ему даже просто интересно, что его друг имеет ввиду.       — Угу. Как обычно. Признай, тебе ведь всегда было интересно со мной, нравилось проводить со мной время, — он блефует. Ловко манипулирует фактами, заставляя Чую самого поверить в то, во что хотел верить сам Осаму. И хоть в груди всё ещё жглась надежда на то, что это всё было не зря, что их отношения (даже если и просто дружеские) хоть что-то значат для самого Накахары.       — Не отрицаю, — усмехается юноша. — Тогда, пойдём наверх? Выпутаемся из всей этой ситуации вместе, оторвёмся, а потом...       Чуя замолкает. Ему совсем не хочется думать о том, что будет потом, он даже не знает, зачем озвучил собственное предположение о том, что это их последний совместный проект. Пусть это и было, скорее всего, так. Ему вовсе не хотелось, чтобы их дружба закончилась прямо здесь и сейчас, но в то же время ему совсем не хотелось привязываться. Привязанность ведь, на самом деле — самое ужасное, что может быть в жизни человека. Это ответственность. Это очень большая ответственность, которая ложится на твои плечи как только ты влюбляешься или просто привыкаешь к чему-то. Да даже к какому-то определённому месту — будь то дом, или школа, или даже просто родной город.       — Пошли, — Дазай тоже не спрашивает, что будет потом, не уточняет. Он просто знает. Хотя лучше бы не знал вообще ничего. В голове в очередной раз проносится ненависть к жизни. Нет, он не хотел бы, чтобы всё заканчивалось именно здесь и сейчас. Он бы хотел, чтобы это не заканчивалось никогда. Но ничего вечного ведь не существует, верно? Так зачем же причинять самому себе боль, если можно сразу понять, что ничего не будет? Больно ли это? Да. Больно до тошноты. Но станет ли жизнь после этого легче? Определённо. Намного, намного легче.       В гостиной (или как вообще можно назвать эту комнату?) они не говорят друг другу ни слова. На столе лежит огромный лист белой бумаги, на нём что-то написано, но они оба сейчас не хотят обращаться внимания ни на что. Чуя кивает на второй этаж Дазаю и тот слушается. В очередной раз. Просто идёт за ним, подбирая бумажку со стола и даже не глядя на содержимое записки или что это там вообще было.       В спальне всё, как и прежде. Накахара быстро заправляет свою кровать, уже начавшую мусолить ему глаза и вдруг замечает в углу гитару. Прошло уже так много времени... А он ни разу не брал её в руки. Телефон оказывается отложен до лучших времён. Интернет сейчас — самая отвратительная вещь, придуманная человечеством. То есть, она таковой кажется. Ему не хочется ни с кем общаться, ему не хочется заходить в социальные сети. Сейчас, его глупая популярность только бесит ещё больше, чем раньше, хотя, казалось бы, куда больше-то?       Он быстро достаётся гитару из чехла и перебирает струны. Осаму падает на свою кровать — расправленную и ещё хранящую чужой запах. Ноты фальшивят, конечно, гитара успела расстроиться за то время, пока хозяину было не до неё. Сколько времени прошло с тех пор, как он что-то пел? Много. Голос наверняка будет немного хрипеть и Чуя будет беситься — мысленно отмечает Дазай, разглядывая гладкие черты лица Накахары и невольно любуясь его красотой.       — Не пялься, — тихо просит юноша, чувствуя, как его буквально пожирает этот чёртов взгляд. На секунду, ему кажется, что Осаму его не услышал, но следом раздаётся смех, и парень обескураженно поворачивается на напарника, сжимающего в руках подушку.       — Прости-прости, я просто... — Он обрывается на полуслове, глядя на записку, лежащую на тумбочке и обращая внимание на почерк. Слова были распечатаны. Небольшой стишок, ярко выделенное чёрными чернилами на фоне белоснежно-чистого листа. Накахара замечает этот взгляд и осторожно откладывает гитару в сторону, подходя и заглядывая в лист. Глаза быстро пробежались по строчкам, на первый взгляд не имеющим никакого значения: "Не храни меня, лучше плачь. Выброси, раздави, ненавидь. Друг твой, мрачен словно палач. Он готов был на всё для тебя, увидь. Я, в воде утопая, сгорю дотла. Тебе будет, наверное, наплевать. И только слабый свет от костра Всё шептал, улыбаясь: не плачь..."       — Окей, и к чему такие стихи нам присылают? — Удивлённо спрашивает Чуя, протягивая листок Дазаю, успевшему прочитать только первую строчку второй строфы.       — Скоро начнётся какой-нибудь очередной пиздец, — с видом знатока ответил юноша, откладывая лист обратно на тумбочку. Кажется, между ними ничего и не изменилось, верно? Разве что немного взгляд перестал так светиться, как обычно, но так даже лучше.       — Утопая, сгораю... Как-то это странно, тебе не кажется? Как человек может одновременно тонуть и сгорать? Это ну, по меньшей мере странно, тебе не кажется? — Напряжённо рассуждает Чуя, подходя к своей кровати и плюхаясь на мягкое одеяло. Поясница, как и всё, что ниже пояса, болела. До сих пор.       — Если в метафорическом смысле, то такое вполне возможно, — пожимает плечами Дазай, жмуря глаза и всё же вставая с кровати. Нет, он был просто категорически за то, чтобы чувствовать запах Чуи повсюду вокруг себя, но боль где-то в области сердца говорила об обратном, хоть слушать её он и не собирался. Ему было просто немного некомфортно.       — Метафорическом? Это типа я утопаю, но на самом деле не утопаю и имеется ввиду вообще абсолютно другое? — Он удивлённо приподнимает брови, встречаясь взглядом с Дазаем. Эти слова казались полнейшей чушью в абсолютно любом смысле, каким бы красивым он ни был на самом деле.       — Ну да, вроде того. Обычно утопают в словах, в чувствах, эмоциях, иногда в глазах... — Начинает перечислять юноша, пару раз бросив абсолютно безразличный взгляд на внимательно слушающего Чую.       Парень сидел на кровати, перебирая пальцами струны гитары и слушая пустую болтовню. Да, проводить время вот так ему определённо очень и очень нравилось. Приятный голос, корявая и плохо слышимая буква "р", переплетающиеся взгляды и едва дрожащие струны в умелых руках. Накахара поднимает палец, как бы вежливо прося напарника заткнуться наконец и зажимает один аккорд, проводя ногтями по струнам. По комнате сразу разливается приятное звучание. Давно, он очень давно играл в последний раз, но сейчас это совсем не проблема. Если не помнит мозг — это ещё совсем не значит, что не помнят пальцы. На самом деле, его руки многое помнили, многое помнила и голова, но только ноты, только ноты он знал лучше всего. В мельчайших деталях.       Осаму слушает внимательно, настороженно. Его привлекают движения чужих пальцев по струнам, то, как он зажимает аккорды, то, как улыбается, когда что-то выходит так, как надо, и то, как, как недовольно жмурится, когда что-то не получается и прекрасную музыку прерывает одна единственная фальшивая нота. Отрывать Накахару не хочется, поэтому Дазай осторожно поднимает с места рядом с кроватью листочек и ещё несколько раз вчитывается в строчки. В голове зарождается мысль, но мысль настолько странная и несуразная, что юноша сразу её отметает. Тонуть и гореть. Не в буквальном смысле, конечно, буквально гореть и тонуть одновременно невозможно, это каждый знает... Юноша бросает взгляд на напарника и на мгновение замирает. Он тонет в омутах его голубых глаз и сгорает в пожаре ярко-рыжих волос.       — Что-то случилось? — Чуя спрашивает легко, откладывая гитару. По его губам расходится едва заметная улыбка. Он искренне наслаждается каждой нотой, как маленький ребёнок. Осаму это чувство знакомо не было, но, глядя на Накахару, но пару секунд он будто бы чувствовал то же самое, что чувствовал он в этот момент.       — Нет. Отнюдь. Я ничего не понял, но, просто... Одна строчка, как будто бы что-то, да поясняет.       Дазай смотрит на лист ещё пару секунд. Взгляд зацепляется за первые две строчки. Не храни меня. Что это вообще может значит? Может, им следует разделиться или ещё что-то такое?.. Но как можно не хранить кого-то, кто тебе дорого, когда других участников уже куда-то забрали? Могут ведь и его забрать... А следующие слова так вообще выбиваются. Может, какое-то предупреждение?       — И что же она проясняет? — Заинтересованно спрашивает Чуя, любовно проводя пальцами по древку излюбленного инструмента.       — А вот не скажу, — ухмыляется Дазай, откидывая листок обратно и улыбаясь уголками губ. Почти что неосознанно, уже по инерции. Выработался инстинкт — если видишь Чую, должен улыбаться.       — А вот у меня есть гитара, и если не скажешь, я разобью её тебе о голову, — он невинно улыбается, проговаривая каждое слово и, кажется, даже смакуя их звучание. Что ж, Дазай всегда знал, с кем связывается и это только его проблемы, если однажды он и правда обнаружит себя лежащим на полу в луже собственной кровушки с гитарой, надетой на голову. Хотя поверить в это было крайне сложно, всё ж таки, этот инструмент был Накахареным любимым и разбить его означало бы либо конец предыдущей жизни, либо просто максимальный из возможных уровень ненависти.       — Костёр. Слабый свет костра. Тебе не кажутся эти слова странными? То, что костёр успокаивает, просит не плакать. Обычно всё ведь наоборот. Ну, не знаю, глаза слезятся там от костра, ведьм в кострах сжигали… — Поясняет юноша, указывая на определённую строчку. — А тут наоборот. Успокаивает, говорит не плакать.       Чуя кладёт гитару на колено и задумчиво зажимает какой-то аккорд, наигрывая незамысловатую мелодию. Это помогает ему думать лучше, соображать. Слова, буквы на листочке размыкаются, то складываются во что-то, то наоборот распадаются. Основная мысль словно бы каждый раз ускользает от него, легко увиливает… А он не может за неё никак зацепиться. Не получается. Накахара проводить пластинками ногтей по струнам ещё раз, прикрывая глаза. Зажимает другой аккорд. Ему нужно вспомнить. Вспомнить что-то забытое, медленно пропадающее из памяти, испаряющееся… Каждый момент, каждую секунду жизни нужно помнить, — даже самую незначительную, — и тогда в определённый момент, когда тебе это будет и правда так нужно, ты сможешь вспомнить что-то, что, возможно, спасёт тебе жизнь.       — Помнишь мы нашли в домике амулет? — Протягивает Чуя, беспомощно оглядываясь на Дазая, и слегка хмуря брови.       — Угу. Думаешь, это может быть связано? — Скептически спрашивает он, подходя к сумке и шарясь по её карманам. Он спрятал амулет куда-то туда… Как и ключ для следующего задания. Он хлопает по карману, ожидая, как и обычно, найти вещи на месте, в полной сохранности.       — Да, вполне может быть. Почему нет?.. Как всегда, загадка на загадке. Это же так глупо… Странно, что мы не можем её разгадать, — Чуя наблюдает за поисками Осаму, находясь в странной прострации, не до конца осознавая, что, кажется, найти нужную вещь у Дазая не выходит.       — Чуя, — шёпотом зовёт Осаму, открывая карман и вытаскивая оттуда ключ и ещё одна свёрнутую бумажку. — Мне кажется, чья-то шутка зашла слишком далеко.       — Подожди, в смысле?! — Он подрывается с места, откладывая гитару и подходя к напарнику. Карман сумки и правда оказывается пуст. Ну, почти пуст. И именно это почти и пугает больше всего. Да, амулет абсолютно точно пропал. Зато на его месте появился небольшой клочок бумаги с надписью мелком: Найди меня.       Некоторое время они просто молчали, смотря на вырванный лист, не подписанный ни с одной стороны (что, в принципе, было логично) и неясно каким образом оказавшийся здесь. Осаму ничего не говорит. Он молчит довольно долгое время, и, даже когда Накахара уже готов сорваться, лишь бы не пребывать в гнетущей тишине и дальше, наконец хватает лист, кидает обратно в сумку и со звоном небольшой цепочки достаёт ключ.       — Сосредоточимся лучше на основной игре, — тихо бормочет он, не смотря Чуе в глаза.       Парень в ответ кивает. На автомате, не думая о собственных действиях. Они возвращаются в прежнее положение, но идиллию прерывает звонок. Накахаре даже смотреть на дисплей не нужно — он и так прекрасно знает, кто может ему написать или позвонить. Коё. Только она и никто больше. Ну, или какие-нибудь безумные фанаты, узнавшие его номер посредством шантажа и вымогательства. Или он просто забыл его скрыть в очередной социальной сети, где зарегистрировался и через пару минут благополучно забыл об этом.       — Слушаю, — он перебирает кончиками пальцев струны гитары, скучающе осматривая комнату. Дазай что-то сказал о том, что скоро вернётся и ушёл. Когда это происходило, Чуя уже и не помнит, просто знает, что это было и всё. Только вот момент проворонил. Ну ничего, бывает.       — Чуя. Не смей бросать трубку, это очень важно, — юноша насторожился. Голос никак не принадлежал Озаки, и он знал только одного человека, который мог разговаривать настолько расслабленно и спокойно, в то же время сохраняя серьёзность и погружая в проблему, видимо, довольно большую, с головой, при этом не прилагая каких-либо особых усилий. — Тот, кто затеял всю эту игру, организатор, хочет, чтобы вы продолжали. Я не хочу подвергать вас большей опасности, потому что сейчас это и правда может быть опасно, так что слушай.       — Слушаю.       — Следующим испытанием будет что-то вроде очередной детективной игры с этим чёртовым ключом. На столе в гостиной лежит письмо, там все указания. Но ни в коем случае, слышишь? Ни в коем случае не смейте разговаривать с тем, кого встретите после игры. Точнее, с той... Мх, я не знаю. Ни слова. Ни единого слова, ты меня понял? Я постараюсь помочь, если что, всё будет хорошо, не волнуйтесь.       Акико на том конце провода шумно вздохнула, видимо, абсолютно не представляя, что ещё может сделать для того, чтобы обезопасить их. Что ж, Чуя был признателен. Крайне признателен ей за то, что она для них сделала и что рассказала. Главное не забыть сказать об этом Осаму, а то им всем точно крышка.       — Почему? — Наконец выдавил из себя он. — Что произойдёт, если мы заговорим с этим человеком?       — Вы пройдёте на следующий уровень игры. А туда я вас отпускать одних уже совсем не хотела бы. Есть какие-то другие вопросы? — Напряжённо спрашивает она. Накахара не размышляет ни секунды перед ответом.       — Да. Где остальные участники? Всё хорошо?       — Один наш сотрудник смог вывести их чёрным ходом из подвала, где они оказались непонятно каким способом... В здании сейчас только вы и персонал. Мы не думаем, что среди нас есть предатель; кажется, угроза поступила извне, так что здесь вам ничего не угрожает.       Последние слова были ложью. Чуя чётко видит такое даже сквозь остальную правду (а было ли это всё правдой?..). Или просто считает, что не может оказаться истинным такое высказывание, которое тот же самый человек опровергал уже тысячу раз. Связь обрывается. Это не было странно, наверное, Акико просто бросила трубку, поняв, что вопросов у парня больше нет. Он отбрасывает телефон в сторону и наконец понимает. Дазай до сих пор не вернулся. Вспомнить бы ещё куда он пошёл... То ли в ванную, то ли вниз. Накахара решает действовать незамедлительно.       Интуиция подсказывает парню, что идти сначала нужно именно вниз. Почему так? А он и сам не понимал, почему, но его тянуло именно туда. И правда, даже на этот раз интуиция его не подвела. Осаму сидел на одном из пуфиков с закрытыми глазами, уронив голову на руки и что-то тихо шептал. Чуя хмурится, беззвучно спускаясь по лестнице и глядя прямо перед собой. Он не знает, что мог увидеть Осаму и что вообще могло его так волновать, но видеть его таким... подавленным, что ли, не хотелось от слова совсем. Странно. Он ведь и сам был, наверное, частично виноват в этом. Он всегда был виноват перед Дазаем.       — Что-то случилось? — Спрашивает Накахара, садясь на мягкий ковёр рядом и осторожно отнимая одну руку Осаму от его лица, переплетая их пальцы.       — Они пришли за мной, — неожиданно легко бросает юноша, не отворачиваясь. Кажется, он смотрит на Чую, но его взгляд такой стеклянный, такой неживой... Словно бы он стал вампиром. Кожа бледна, руки холодны, как никогда и на несколько секунд Накахара был даже готов поверить в то, что сердце тоже не бьётся. Но это быстро прошло. Он знал, знал, что Дазай просто человек. Обычный, такой же, как и мы все. И о чём он вообще говорит? Это ведь стресс, верно?.. Не может всё это происходить из-за него. Что простой человек может сделать такого, чтобы вокруг него начала твориться подобная дичь? Разве что убить кого-то. Но Осаму не был на это способен. Ведь не был?..       — Кто, Осаму? Кому ты можешь быть настолько нужен, чтобы они начали прибегать к подобным методам? Достаточно ведь просто попросить менеджера о встрече, или... — Он вмиг замолкает, стоит только его взгляду пересечься со взглядом Дазая. И тут его пронзает осознание. Если бы у него не было возможность хоть как-то контактировать с напарником, даже просто по телефону, он был бы готов пойти на что угодно, лишь бы... лишь бы хоть издали увидеть его и понять, что ничего не случилось, что всё в порядке.       — Ты ведь ничего обо мне не знаешь. — Чуя не стал этого отрицать. да, как бы отвратительно ни было признавать этого, Накахара и правда ничего не знал о своём напарнике. Сколько бы лет они не были знакомы, сколько бы раз судьба не сводила их, узнать, по-настоящему узнать друг друга у них не получалось. Каждый пытался отгородиться как можно плотнее, выстроить стену как можно толще и выше, лишь бы другой не добрался до сути, поверил в невинный образ. И когда это превратилось в игру, в соревнование?..       — Я знаю, что влюблён в тебя, а ты в меня, — внезапно слетает с губ юноши. Он не осознаёт, что только что сделал, не отводит взгляда, даже когда Осаму слегка ухмыляется, словно бы говоря Я так и знал, но вслух ничего не произносит. — И мне этого достаточно.       — А так ли ты уверен, что влюбился в того, в кого надо? — Он усмехается и медленно достаёт из кармана обгоревший огрызок бумаги. На нём мелом написано одно слово: Прощай. Почерк детский, до банального простой. Так, кажется, в первом классе писать учат. Только буквы немного съезжают, не соединяются красивыми линиями и вообще написаны, словно бы в спешке, словно человек очень торопился.       Они молчат. Молчат долго, не прерывая тишину ни одним словом, ни одним вздохом, более громким, чем нужно. Они просто уютно молчат, наслаждаясь присутствием друг друга и этого кажется вполне достаточно, больше никого вокруг и не нужно. Чуя вспоминает о том, что их друзья в безопасности и становится ещё спокойней. Всё хорошо. Всё абсолютно точно хорошо. Он ещё помнит, что должен был передать Дазаю какие-то важные слова, но они вылетают из головы. Кажется, это вертится на языке, так и норовит выскочить, но Накахара всё никак не может поймать назойливую мысль за хвост, зацепиться за неё хоть как-нибудь, хотя бы ногтями удержать... И она пропадает.       — Знаешь, мне стало легче, — внезапно произносит Чуя, склонив голову на чужие колени, всё ещё не поднявшись с полу. — Когда я сказал, ну... Ты понимаешь.       — Да. То есть ты изменишь своё мнение о том, что нам лучше никогда больше не встречаться после этого проекта? — В глазах на пару секунд промелькнула надежда. Накахара хотел бы сказать, что да, конечно он изменил! Но всё и так зашло слишком далеко. Ему не хочется утопать в омутах этих глаз, ему не хочется сгореть в своих чувствах.       — Нет. Прости, но, ты же знаешь, так будет лучше, — он на секунду задумывается и всё же произносит то, что хотел, как бы невзначай, бросить с самого начала. — Но у тебя есть все шансы заставить меня поменять моё мнение. А сейчас, у нас есть направление на следующую игру.       Дазай вопросительно приподнимает бровь, и Накахара в ответ кивает на столик. На нём, как и говорила Акико, лежит запечатанный конверт. Довольно плотная бумага жёлтого цвета, наклеены две марки. Адресов нет. Ни одного из двух нужных. Чуя хмыкает и первым берёт предмет в руки, абсолютно не церемонясь и разрывая упаковку. Внутри лежит стопка бумаг — каких-то документов — заполненных от руки и ещё три кольца. Детских, сделанных из обычного цветного пластика, ничем не отличающегося от того, из которого обычно делают всякие игрушки, вроде ведёрок или лопаток в песочнице.       — Что написано? — Не особенно заинтересованно, скорее скучающе, спрашивает Осаму. Чуя может различить любой почерк, а этот довольно аккуратен, только старомоден. Различные загогулины, красивый наклон... Всё в лучших традициях фильмов ужасов, и ни один из них бы не удивился, если бы на бумаге было написано какое-то заклинание или что-то вроде того.       — Это похоже на завещание. Только очень длинное.       Накахара быстро проходится взглядом по страницам, не особенно обращая внимания на детали, просто пытаясь ухватиться за какое-нибудь опорное слово и от него уже идти дальше. И такое слово находится. Серебряный ключ на цепочке и завещаю своей младшей внучке, так же как и пластмассовые кольца, лежащие на дне моей шкатулки. Носи их с удовольствием и не забывай хотя бы иногда вспоминать обо мне. Чуя цокает языком и протягивает лист Дазаю, чтобы тот тоже смог прочесть написанное на нём. Следующая страница оказывается обгоревшей, половины не хватает. Приглядевшись к остальным, Накахара понимает, что их тоже пытались сжечь, на них осела сажа, в некоторых местах углы страниц обуглились, но это не мешало чтению. До последних двух страницах, на которых разобрать что-либо было практически невозможно.       — Это и есть завещание, — мрачно отметил Осаму, доставая из кармана ключ и рассматривая. — Где-то на другой странице должно быть написано, что он открывает, но если они в настолько плохом состоянии, мы об этом никогда не узнаем.       — Да на все сто какую-нибудь коробку, шкаф или дверь в мрачный подвал. Мы ж в фильме ужасов, забыл? О, прям с нетерпеньем жду, когда меня утащат зомби или мумии, которых мы случайно освободим, когда откроем что-нибудь из этого, — недовольно фыркает юноша, закатывая глаза.       — Так, куда нам дальше нужно?       Осаму замирает. Накахаре первое время кажется, что Дазай смотрит на него, но это, отнюдь, не так. Наконец, юноша замечает, что чужой взгляд направлен куда-то назад, за его плечо. Словно что-то там стоит такое. Ему до последнего не хочется оборачиваться. Нет-нет-нет, не может же кто-то там стоять?!       Осаму не сводит взгляда с девочки. Она улыбается ему, склонив голову к плечу и покачивает зажатым в пальцах амулетом из стороны в стороны, как гипнотизёр, старающийся зачаровать свою жертву. И это, кажется, и правда работает. Дазай не может отвернуться, не может сказать ни слова. Девочка убирает украшение в карман и хитро улыбается. Осторожно подносит указательный палец к губам, слабо улыбается, и легко убегает. Её шагов не слышно от слова совсем.       Они оборачиваются к стене. Синхронно. Перед ними открывается очередная комната, тёмная и мрачная. Чуя берёт Осаму за руку и едва заметно усмехается.       — Оторвёмся в последний раз? — одними губами спрашивает он, уже заранее зная ответ. Дазай улыбается ему в ответ. Почти как раньше. Только взгляд не меняется — всё такой же убито-стеклянный.