Это пройдёт

Ребята выскочили на улицу, и только ощутив на коже влажнеющую от падающего снега ткань рубашки, Глэм понял, что забыл джинсовку. Пришлось возвращаться: позориться, так до конца, да и жалко было оставлять её тут. Вышел из ресторана с ещё более потерянным лицом, чем до этого. Чес молча смотрел, нервно покачиваясь на месте, и ждал. Глэм уставился на него в ответ. — Пошли домой, — пробубнил он. Снег падал хлопьями, укрывая толстым слоем дорожки и крыши домов. Ноябрьский снег переменчив, и, возможно, завтра растает, но пока он так прекрасен, что не хватило бы слов описать. Чес остановился посреди дороги и посмотрел наверх: — Красиво, да? — Что? — Глэм, идущий слегка впереди, рассеянно повернулся к другу. — Давай быстрее, холодно. Чес вздохнул и поплёлся за ним. Практически всю дорогу они молчали. Чес иногда пытался начать разговор, но Глэм отвечал коротко, отрывисто. Чес от досады пинал снег и хмурился, спрятав руки в карманы. Наконец, пришли к трейлеру. Глэм распахнул дверь и не разуваясь, покрытый снегом, прошёл в комнату. — Ах ты сукин сын! — воскликнула мать Чеса. — И так ходишь, как к себе домой, теперь ещё грязь тащишь, паскуда? — Успокойся, мам. — Это ты блондинку свою успокой! С чего я должна его терпеть? — Я же тебя терплю. Завались уже. Чес захлопнул за собой дверь в комнату, и крики матери стали приглушённее. Глэм сидел прямо на полу, взявшись за голову руками. Он почти не шевелился, отчего картина становилась ещё более угнетающей. — Глэм? Ответа не последовало. — Глэм… — Уйди! Оставь меня одного. Сердце защемило. Хотелось сесть в ту же позу рядом и остаться так навечно. — Я не уйду. — Тогда я уйду. Глэм вскочил и вышел на улицу под очередной концерт матери. Чес застыл на месте. Может, и правда не стоит пока его трогать?

***

Глэм шагал, не разбирая направления, не замечая поворотов, но заранее понимал, куда приведёт его воспалённое сознание. Вот он вновь стоит у дверей старого дома. Пришёл ли уже отец? Глэм постучал чуть громче, чем требовалось. Через минуту дверь открылась. Вот и мама. Её лицо, сначала равнодушно-приветливое, исказилось удивлением. Не сразу она узнала сына, а когда осознала, кто стоит перед ней, закрыла рот руками. — Се… Себастьян! Что?.. Как?.. Отец уговорил тебя вернуться? Мама, вроде такая родная, лучиком света освещавшая этот дом поначалу, а затем превратившаяся в ещё одну причину боли. Сколько упрёков он слышал от неё в том, что он не слушает отца, вечно рыдает, запираясь в ванной, делает глупые ошибки. А сколько упрёков услышала она за то, что игнорировала происходящее, за то, что и не думала пошевелить пальцем ради того, чтобы вырваться из этого ада, за молчаливое одобрение Густава? Нисколько. Очень хотелось это исправить, но Глэм пришёл не затем. — Я пришёл за вещами. — Вещами… да, — бормотала Мэри. — Ты замёрз, наверное? Заходи скорее, простынешь. Глэма передёрнуло от до боли знакомой фразы. — Я в порядке. Теперь. А зайти я и так собирался. Мать то порывалась подойти, то отворачивалась, не зная, куда себя деть. Глэм видел эти терзания, но делал вид, что не замечает. В конце концов, Глэм прошёл мимо неё и направился в комнату. Открыв дверь, он забыл, зачем вообще пришёл. Вместо своих вещей он увидел лишь стеллажи с аккуратно расставленными наградами. — Себастьян! — мать подбежала к нему. — Себастьян, мы обязательно всё вернём, только скажи… — Где вещи? — холодно спросил он. — На чердаке. Сынок, послушай… Глэм вновь оставил её. Послышался звук закрывающейся двери откуда-то сбоку, а затем зазвучал голос Лидии: — Мама, да что тут… Себастьян? — Лидия стояла с широко раскрытыми глазами. Глэму доставляло наслаждение наблюдать, как рушилась её маска самоуверенной аристократки. — Здравствуй, — сухо поприветствовал её Глэм. — Что ты тут?.. — Матушка, — парень повернулся к Мэри, — Густав дома? — Густав… А, Густав, нет, он ещё не вернулся. Что у вас с ним произошло? — Ничего интересного. — Сынок, давай я помогу тебе с вещами, пойдём. Глэм не стал спорить. Поднялись на чердак, оставив Лидию в замешательстве. Глэм нашёл старый чемодан и стал собирать свои пожитки. Что-то лежало аккуратно сложенным, что-то было разбросано на полу. Без Густава тут явно не обошлось. Мэри помогала Глэму как могла, и вот, наконец, всё было готово. Лидия распахнула дверь так, что та с грохотом ударилась об стену. — Он приехал, — с паникой в голосе произнесла она. — Что сейчас будет… Было непонятно, то ли она правда боялась за Глэма, то ли за свою шкуру. Впрочем, её можно было понять. Глэм схватил чемодан и сбежал вниз по лестнице. Он уже не надеялся избежать встречи с отцом. Всё прямо как в кошмарном сне, который Глэм видел бесчисленное количество раз. Пустой зал. Отец стоит возле двери, то ли удивлённый, то ли в тихом бешенстве. Только теперь, в отличие от сна, Глэм чувствовал в себе столько уверенности, что он готов был прямо на месте пристрелить этого чёртового психа. — Что, я не стал очередным трофеем в твоей коллекции, да? — с порога заявил Глэм. — Да, не стал, — коротко ответил отец. Напряжение росло. Глэм твёрдым шагом направился в свою… в комнату с наградами. Послышался звон стекла. Отец рванул за ним. — Давай, иди сюда, ублюдок, — Глэм стоял с каким-то очередным кубком в руке. Густав вошёл в комнату и оглядел засыпанный осколками стеклянных дверц пол. — Поставь на место. Ты заплатишь за весь вред, что причинишь. Глэм истерично рассмеялся, словно теряя остатки здравого смысла. — Я? За вред? А ты чем заплатишь за мою испорченную жизнь, — Глэм вдруг взглянул на кубок в руке и прыснул, — смотри-ка, что тут написано, что это приз Себастьяна Швагенвагенса. Бедный Себастьян, от него остались только эти жалкие куски металла. Глэм крепче сжал награду и в следующую секунду со всей силы швырнул её в один из стеллажей. За окном падал мягкий снег, в доме Швагенвагенсов пол покрывал слой стеклянной крошки. — Да ты с ума сошёл, выродок! Выметайся! — Я никуда не уйду, пока не закончу то, зачем пришёл. Как будто он знал, зачем. Схватив со стены литую статуэтку, Глэм кинул её в отца. Она ударилась в стену в сантиметрах от лица Густава, оставляя след. Тот не выдержал, стремительно подошёл к Глэму и с силой толкнул об стену. — Убить меня удумал? — грозно нависая над сползшим на пол сыном, прорычал он. Глэм сидел на полу, прерывисто дыша, пытаясь сдержать стон боли. Он с ненавистью смотрел на отца, потирая ушибленную руку. Они были такими разными, но настолько похожими. Сейчас, когда они, наконец, столкнулись лицом к лицу, стало понятно: никто так не может вывести из себя Глэма, как Густав, и никто кроме Глэма не вызывал такого гнева у отца. Даже взгляд у них был одинаково бешеным. Пробудившаяся в Глэме разрушительная ярость пожирала изнутри, от неё трясло, он готов был с голыми руками наброситься на Густава. — Да чтоб ты сдох! — выкрикнул Глэм охрипшим голосом. — Чтоб всё пропало, этот чёртов дом, чтоб вы все сдохли! Ненавижу! Глэм подобрал с пола что-то увесистое и ударил Густава по колену. Тот вскрикнул и осел на пол. Теперь они были бы на равных, но Глэм из последних сил поднялся и теперь склонился над отцом, с неуместным смешком наблюдая на тем, как тот корчится над своей ногой. — Я бы мог тебя добить сейчас, знаешь? — шепнул Глэм. — Будем считать, что я подарил тебе жизнь, как ты однажды подарил её мне. Ужасную жизнь… Теперь я ничего тебе не должен. Прощай. Глэм вышел из комнаты. У лестницы он увидел мать и сестру, дёрнувшихся при виде выходящего человека. Наверное, подумали, что это Густав. Отвратительно. — Мама, идите, помогите ему. Бедные его больные колени. — Себастьян… — Я Глэм. Мать подбежала к сыну и крепко обняла. Тот лишь стоял столбом, не обнимая в ответ. — Береги себя, — шепнула она и скользнула в комнату. Глэм взял чемодан и направился к входной двери. Разгорячённый, он вышел на холод, сразу получив порцию мурашек. Позади послышался цокот каблуков. Глэм вздохнул и сошёл с крыльца на тротуар. Лидия медленно вышла и села прямо на ступени в своём лёгком домашнем платье. Видно, идея уже не казалась ей такой хорошей, от холода трясло. Глэм расстегнул чемодан, впуская снежинки и доставая зимнее пальто. Молча протянул Лидии. — Сдались мне твои шмотки, — пробубнила она, едва шевеля губами. — Бери, потом отдашь. Лидия приняла пальто, укуталась и вновь села на ступени, уткнувшись носом в воротник. — Ты предатель. Оставил нас, — говорила она дрожащим голосом. — Ты бы знал, как плохо стало без тебя. — Только не говори, что соскучилась, — хмыкнул Глэм. — Да как ты можешь быть таким спокойным? — воскликнула Лидия. — Вы чуть друг друга не поубивали. Глэм присел на корточки и резким движением задрал рукав Лидии. Та дёрнулась, но Глэм не отпускал. На запястьях красовались многочисленные раны, какие-то едва зажившие, какие-то будто нанесённые только вчера. Они выделялись на нежной белой коже багровыми полосами. Глэм медленно заглянул под другой рукав. То же самое. Видимо, избив одно запястье в мясо, Густав решил не останавливаться. Глэм поднял глаза на Лидию. Та с отвращением глядела на запёкшиеся полоски крови. Глэм заметил на лице умело скрытый макияжем синяк. Протянул руку и дотронулся. — Ай! Больно! — шикнула Лидия, скривив лицо. Глэм убрал руку и выпрямился. Снег тихо падал на светловолосые головы, на плечи, в открытый чемодан. — Помнишь, — после паузы начала Лидия, — мы в детстве обещали, что всегда будем друг другу помогать. И никогда не расстанемся. Глэм опустил взгляд и сел рядом на ступеньки. — Мы уже не дети, Лидия. Это глупости. Было самому больно говорить подобное. Лидия вновь спрятала лицо в воротник, тихо всхлипывая. Глэм положил руку ей на плечо. — Не трожь меня. — Прости меня, Лидия. Я не смог тебя спасти. Он обнял девушку, укутанную в тёплое пальто. Та уже не противилась. — Хочешь, пойдём со мной? Лидия подняла заплаканные глаза. — Ты с ума сошёл? Куда? На свалку? — Ну, ты видела Чеса. В консерватории, он ещё похож на чеснок… — Да я поняла, про кого… Что? — она фыркнула. — Чеснок? Ну ты как всегда. Кажется, она немного успокоилась. — Смотри, пойдёшь с нами, будем жить в комнате втроём. Правда, душа и туалета нет, да и… — Ну уж нет! — сквозь слёзы рассмеялась Лидия. — Я ещё не настолько отчаялась. Глэм улыбнулся: — Что тогда? — Ничего. Не знаю. Себ… Глэм, — произнесла она нерешительно, — ты сильный. Мы с матерью бы так не смогли. — Как же тогда… — Я не знаю, — перебила Лидия, — как-нибудь. Она наконец встала с крыльца. Глэм последовал её примеру. — Как-нибудь, — повторила Лидия, глядя куда-то в сторону, и вздохнула. - Вас хорошо было слышно. Ты знаешь, какая у нас акустика в доме. Глэм кивнул, пытаясь вспомнить, что такого он сказал. Лидия невесело улыбнулась: — Ну знаешь, чтобы мы все сдохли. Глэм потёр лоб, пряча глаза и понимая, что спорить смысла нет. — Ты, наверное, на эмоциях сказал. Ну, или правда нас ненавидишь. Я тебя тоже ненавижу. И отца, и мать. У нас всё не так. Так что я понимаю. Они стояли друг напротив друга, старательно не глядя в глаза. Глэм потёр шею. Лидия сняла пальто и отдала ему. — Ну вот, у тебя теперь полный чемодан снега. — Да. — Слушай, — она наконец подняла взгляд, — я остаюсь здесь. Не знаю, что будет дальше. Наверное, ничего хорошего. Но иначе я не могу. Главное… не стань таким, как он. Ты другой. Ты лучше него. И меня. Поэтому я не могу заставить себя тебя любить. Ты и сам всё понимаешь. Глэм быстрым движением стёр с лица влажные полосы. Снег слишком быстро таял. Он закинул пальто в чемодан, застегнул, не вытряхивая, и в последний раз взглянул на Лидию. «В последний?» — пронеслось у него в голове. Нет, конечно, не в последний. Они ещё встретятся. Жизнь продолжается.