Это пройдёт

Весь остаток дня Глэм провёл, погрузившись в свои мысли. Опять нарезал круги по комнате или, наоборот, садился на кровать и зависал, глядя в пустоту. Чес подумал, что стоит дать тому время собраться с мыслями, что так будет лучше, хотя красные следы от ногтей на запястьях Глэма говорили об обратном. — Может, хоть поешь? А то в обморок грохнешься, — предпринял попытку Чес. — Человек может провести без еды и воды как минимум неделю. За один вечер ничего не произойдёт, — произнёс Глэм отстранённо, не фокусируя взгляда. — Ты не человек, Глэм, ты киборг какой-то. И всё-таки давай поужинаем. Не дождавшись ответа, Чес пошёл к шкафам. Ужин — это, конечно, громко сказано. От запасов практически ничего не осталось. Но Глэму было совершенно всё равно. Наверное, дай ему сейчас кусок мыла, он и его съест. Завтра был крайне неудачный день для встречи — вечером уже был запланирован концерт. Глэм, предположительно, освободится за несколько часов до него, но в каком состоянии он будет? Чес помнил предыдущий опыт, и ничего хорошего не ждал. Было даже жалко Глэма: опять будет винить себя за неудачное выступление. Чес подошёл к столу и порылся в бумагах. — Слушай, Глэм, я тут написал песню, заценишь? Там, правда, вот в этом, — Чес ткнул пальцем в листок, — фрагменте, мне кажется, надо что-то поменять. Может ты придумаешь. — Хорошо, — безэмоционально ответил Глэм. Он сел за стол на единственный стул и уставился в написанное. Несмотря на то, что мыслями он был далеко отсюда, на автомате он считывал ноты и аккорды. — О, и вот это ещё, — Чес подкинул пару листов. Песни уже были закончены и в поправках не нуждались, но очень уж хотелось хоть чем-то занять, отвлечь Глэма. В конце концов, хуже не будет: вдруг правда подаст какую-нибудь гениальную идею. Чес взял черновик незаконченной песни и сел на пол, оперевшись спиной на боковую стенку стола. Наступила сосредоточенная тишина. С минуту они сидели неподвижно. Из зависшего состояния Глэма выдернула чужая рука на колене. Он аж подпрыгнул. — Блин, Глэм, харе дёргаться, от тебя стол уже трясётся. У меня у самого скоро нервный тик начнется. Глэм понял, что всё это время неосознанно нервно дергал ногой, ударяясь коленом об низкую столешницу. Сколько ей лет? Такое ощущение, что её купили Чесу в детском саду и до сих пор не меняли. Глэм кивнул головой. Волнистые, слегка отросшие волосы спали на бок, скрывая покрасневшее лицо. Чес вернулся к песне. Глэм чуть прояснившимся взглядом посмотрел на лист в руках. Зачем вообще Чес ему это дал? Обычно он так не делал. Всё было отлично, даже более чем. Вчитываясь в строки, Глэм немного завидовал Чесу и его таланту. — Чес? — А? — Как ты придумываешь слова? Все эти метафоры, рифмы… — Да какие метафоры, я тебе Пушкин что ли? Просто пишу, что в голову приходит, — отмахнулся Чес. — Мне вот не приходит, — пожаловался Глэм. — А ты пробовал? — Да. Немного. — Я не могу научить. Оно само получается. Глэм протянул Чесу листы без единого исправления. — Всё прекрасно. Мы завтра будем это играть? — Нет, конечно, — нахмурился Чес, — мы даже не репетировали это. — А, да, — рассеянно ответил Глэм и тут же встрепенулся, — я, наверное, пропущу завтра репетицию. — Ничего страшного, главное, на выступление приди.

***

Часы показывали два часа ночи. Ребята уже давно легли, но Глэму не спалось. Он смотрел в потолок в темноте, закинув руки за голову. Время от времени он менял позу: так и не привык спать на полу. Чес, кажется, давно удрых, с головой завернувшись в потасканное одеяло без пододеяльника. Глэм тихо встал и вышел на улицу. Тело покрылось мурашками от холодного ноябрьского ветра. Наверное, было не лучшим решением оставить куртку в трейлере, но он затем и вышел, чтобы проветриться. Уснуть не получалось из-за шума, но в какой-то момент стало понятно: в комнате тихо, просто он слишком громко думает. Глэм взял горстку снега и сжал в ладони. Тот податливо смялся в комок. Мокрую руку обжигало холодом. Глэм ещё немного постоял, бросил снег и зашёл в трейлер. Тихо прошёл в комнату и лёг. Согреваясь под теплым пледом, он почувствовал, что уснуть было уже не так трудно.

***

Звон будильника больно ударил по ушам. Глэм не без усилий поднялся на ноги. До встречи оставалось около трех часов. Он безнадёжно взглянул на висящую на стуле рубашку. Судя по адресу, отец будет ждать его у ресторана, где обычно проводит свои деловые встречи. Значит, там будет какой-никакой дресс-код. Можно было либо одеться прилично и беседовать за столиком, либо позлить отца и прийти в теперь уже привычном рокерском наряде. Была одна загвоздка: дома не было ни утюга, ни костюма, кроме тех самых штанов и рубашки, в которых он сбежал. Вид у них был не очень презентабельный. Вчера он об этом даже не подумал, а сегодня было поздно. Денег не было, да и тратить их на костюм на один раз было бы жалко. В итоге Глэм надел остатки аристократичной жизни, помятые и потрёпанные. Это тебе уже не складочка на костюме, но и Глэм уже не Себастьян. В остальном он решил соблюсти золотую середину, по максимуму оставив от своего образа, но ровно настолько, чтобы на ресепшене в ресторане на него не смотрели как на идиота. — Серьёзный какой, — наконец проснулся Чес, — я бы тебя каким-нибудь депутатом назначил. Глэм криво улыбнулся и посмотрел в зеркало. Всё же взялся за тени и спрятал мешки под глазами за темным макияжем. Сегодня, кажется, ещё больше похож на панду. Пока Глэм возился у зеркала, Чес переоделся и взял гитару. — Чао, у меня репетиция, удачи с усатым. — Спасибо.

***

Чес вышел из трейлера и отправился в парк. С репетиции он бы не успел ко встрече, а оставаться дома и палиться перед Глэмом — не вариант. План казался уже каким-то глупым. Как сталкер какой-то, ей-богу. Ну вот что может случиться с Глэмом? Не убьют же его. Но оставить друга совсем одного совесть не позволяла. Ближайший час был ужасно долгим. Заняться было откровенно нечем. Холодно, на гитаре не поиграешь, домой не вернёшься. Наконец, Чес посмотрел на часы и отправился к трейлеру, сделав крюк в обход прямой дороги. У входной двери Чес заметил следы: сначала свои, потом Глэма. Прямо у входа всё было утоптано, видимо, тот закрывал дверь на ключ. Потом отпечатки ботинок сливались в одну дорожку следов, как будто шли след в след. Чес усмехнулся. Закинув гитару в комнату, он снова вышел на улицу. Примерно он понимал, где находится ресторан, ведь город знал как свои пять пальцев, хотя в подобных заведениях обычно и не бывал. Не то чтобы это было далеко, но пешком туда дойдёшь не быстрее, чем за полтора часа, тем более по снегу. Глэм сразу сказал, что поедет на такси, потратив последние деньги. Видимо, это ему принципиально. Удивительный человек, — думал Чес, — выехал за два часа до встречи. То ли переволновался, то ли время перепутал, то ли он всегда так делал в прошлой жизни. Придя на место, Чес нашёл место, где его будет не видно, и ждал.

***

Глэм стоял неподалёку от ресторана. Внутрь он зайти не мог, так как бронировал столик отец. К тому же, он надеялся, что они просто быстро поговорят на улице и разойдутся. Как говорится, надежда умирает последней. Выходя из дома, он всё же накинул джинсовку за неимением другой теплой одежды. Всё же к морозам придётся с этим что-то делать, потому что все вещи остались в особняке. Как ни странно, ближе к назначенному времени Глэм успокоился. Он прислонился к стене здания. Повезло, что здесь был навес, а то бы он превратился в снеговика под этим снегопадом. Может, было бы и лучше, отец бы его не заметил и ушёл. Наконец Глэм увидел вдалеке знакомую чёрную машину. Сколько бы лет ни прошло, он всегда узнает её по звуку, по одному силуэту; она сопровождала каждый его день в детстве, когда он ездил на учёбу и по делам с отцом, как символ стабильности и неизменности, или скорее неизменного холода и одиночества. Автомобиль подъехал ко входу, высадил мужчину и уехал. Глэм стоял в оцепенении. В первый раз за эти полгода он встретится с отцом. Сердце билось как бешеное при виде знакомого силуэта. Тот ещё не заметил Глэма, стоял, поправляя костюм и глядя на часы. У Глэма часов не было, но судя по всему до встречи оставалось минут пять: именно так обычно приезжал Густав на свои встречи, с одной стороны не опаздывая, с другой демонстрируя, что заранее приезжать он видит ниже своего достоинства. Глубокий вдох. Выдох. Глэм выпрямился и пошёл в сторону отца. Тот, наконец, увидел сына. Ничего в нём не изменилось в этот момент, ни поза, ни выражение глаз. Глэм надеялся, что в этом он сейчас похож на отца. Только сейчас и только в этом. Отец смотрел прямо в глаза, как всегда, так бессовестно, без малейшего чувства сожаления. Глэм ответил тем же. Он остановился в метре от Густава. Началась игра в гляделки: по всем правилам, которые господствовали в «высшем свете», Глэм должен поздороваться первым. Но он просто продолжал смотреть в глаза, без тени эмоций на лице, только острые ногти незаметно для окружающих больно впивались в кожу ладони. — Здравствуй, Себастьян, — с нажимом произнёс Густав. — Добрый день. Только меня зовут Глэм. На долю секунды на лице отца скользнуло презрение, но он проигнорировал слова сына: — Рофт зарезервировал стол на десять часов. Нас уже ожидают. Густав оглядел сына с головы до ног. Глэм чуть под землю не провалился от стыда: привычка реагировать на малейшие изменения в тоне или выражении отца никуда не делась, и сейчас он думал о том, как глупо будет выглядеть, если на входе его не пропустят. Отец развернулся и направился к ресторану. Стоящий рядом портье придержал дверь, пропуская гостей. Глэм неловко прошёл за Густавом, стараясь не отставать. Девушка за стойкой расплылась в улыбке при виде постоянного почетного гостя и вежливо поприветствовала. Густав как-то подозрительно тепло улыбнулся в ответ. Та перевела взгляд на Глэма, так же оглядывая его с головы до ног, как отец пару минут назад. — Это со мной, — произнёс Густав. Девушка помялась и предложила сдать джинсовку в гардероб. Глэм не стал спорить. Теперь перед всеми предстала помятая, уже не совсем белая рубашка. По пути к столику отец поглядывал на Глэма, играя желваками, но стараясь не терять вида. Не успели они сесть, как подошёл официант. По старой привычке Густав не спрашивал у Глэма, что заказать, но самому Глэму было не до еды, и он не обратил внимания. Ушёл официант так же незаметно, как и появился. Глэм видел много таких же снующих по залу парней и девушек, которые выглядели куда приличнее, чем Глэм сейчас. Отец наконец подал голос: — Хватит дурить, Себастьян, возвращайся домой. — Во-первых, меня зовут Глэм. Во-вторых, я не вернусь. Наконец, он смог вновь натянуть эту маску, улыбающуюся и немного жуткую. Так было проще. Так было спокойнее. Отец улыбки не оценил. — Если ты вернёшься сейчас, мы закроем глаза на твой недостойный поступок. Подумай над этим хорошенько. В голосе не было и намёка на беспокойство, теплоту, тем более на любовь. Только холодный расчет сделать из него наследника, такого же высокомерного сноба, как они. Ах да, и наглая, неприкрытая ложь: как прежде уже не будет. Глэм знал: если вернётся, его ждёт такое, что и не снилось. Задетого эго Густав не забудет. — Моя нынешняя жизнь устраивает меня гораздо больше, чем сосуществование с вами, — произнёс Глэм, продолжая улыбаться. — А-а-а, понимаю, — ядовито протянул Густав, — сдружился-таки с отбросами. У них ведь всё так просто. Можешь ничего из себя не представлять и пользоваться популярностью. Вот какой путь ты выбрал, сынок. Сынок. После всего, что было, у отца хватало совести так его называть. — Опозорил весь наш род, — продолжил Густав. — Сколько денег в тебя было вложено, а ты променял гордость на рваные тряпки. — Это не рваные тряпки. Это моя жизнь. А ты так и умрёшь, строя из себя достойного человека, которым не являешься. Слова вырвались сами по себе, парень даже испугался, что сказал это вслух. Отец вскочил и яростно стукнул кулаком по столу. В зале всё словно замерло. — Ты, ничтожество, да как ты смеешь со мной так разговаривать? — рявкнул он, но поймав косые взгляды, снизил тон. — Ты хоть понимаешь, какой это позор? Понимаешь, что без меня сгниёшь в этой помойке? Послушай сюда, Себастьян… — Меня зовут Глэм, — с нажимом произнёс парень, теряя последние крупицы спокойствия. — Да мне плевать, как тебя называют твои паршивые друзья! Смотри сюда, щенок, — Густав достал из кожаного портфеля папку с бумагами, — и читай, что тут написано. Читай! — срываясь на крик, он пихнул Глэму бумажку прямо в лицо. Глэм сглотнул и вырвал документ из рук отца. — Пока тут написано моё старое имя, но я тебе клянусь, отец, как только появится возможность, я вычеркну эту нелепицу из всех документов. — Ещё слово, и я разорву всё это к чертям! — Рви. Мне всё равно. Будет даже проще. Такой явный блеф, но Густав на эмоциях принял слова сына за чистую монету. — В таком случае, — произнёс он, швыряя папку на стол, — не забудь вычеркнуть отовсюду и моё имя, и фамилию Швагенвагенс. Будем считать, что ты умер. Как минимум для меня. Схватив портфель он быстрым шагом вышел из заведения, по пути бросив официантке записать обед на его счёт. И на том спасибо. — Какая жалость, — зло процедил Глэм, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, глядя вслед отцу. Внимание привлекла знакомая лохматая макушка. Чес стоял у входа и болтал с девушкой за ресепшеном. Та явно была против, но, слишком увлечённая шоу, развернувшимся в зале, просто игнорировала его присутствие. Чес, понимая, что его засекли, неловко почесал затылок, что-то сказал даме и направился к Глэму. Девушка возмущенно смотрела ему вслед, открыв рот и тут же захлопнув. — Бонжур, силь ву пле, — Чел плюхнулся на стул рядом с Глэмом. — Какого чёрта? — прошипел Глэм. — А если бы он тебя заметил? Почему ты не на репетиции? Как ты сюда… — Чш-чш-чш, успокойся. Давай потом, а? Лучше скажи, как ты. Подошёл официант, выставил блюда на стол и, подозрительно глянув на Чеса, скользнул к стойке регистрации. Там началось шушуканье, разобрать которое с такого расстояния было просто нереально. — Хорошо, — отчеканил Глэм, — то есть, нормально. Документы у меня. — Молодчина, — улыбнулся Чес, хлопая друга по плечу. — А чего еда пропадает? Он всё равно уже заплатил. Он притянул к себе тарелку и стал жевать что-то непонятное, но, очевидно, дорогое. Глэм помнил названия наизусть, для Чеса они были загадкой человечества. Он как-то нервно пихал в себя еду, пока не подошёл официант. — Простите, господин, этот столик забронирован на другого человека. Кроме того, вы не соблюдаете дресс-код. Пожалуйста, покиньте помещение. — А ты чего со мной так разговариваешь? Я вообще-то с ним, — Чес тыкнул пальцем в друга. — Мы уже уходим, — торопливо произнёс Глэм, поднимаясь со стула и собирая документы. — Спасибо. Чес только поморгал глазами. Для него это всё ничего не значило. А Глэм понимал, что к гостям так бы никогда не обратились. Вот его, наконец, и занесли в категорию «отбросы», с Чесом заодно. И если раньше на него просто косо смотрели, теперь практически прямым текстом прогоняли. Конечно, они ведь всё видели, более того, слышали. Глэм потерял в их глазах жалкие остатки авторитета. Он схватил растерянного Чеса за руку и потащил к выходу. Люди за столиками прожигали спины взглядами, но Глэма это уже мало заботило.