Это пройдёт

Когда Глэм заметил, что Чес уснул, было немного обидно, что тот не дослушал. Глэм поджал губы, но тут же вздохнул, и мысли его перешли к другой теме. Он тоскливо взглянул на гитару. Чес, конечно, крепко спал, и говорил, чтобы Глэм не переживал, что может разбудить его игрой. И всё же он не хотел это проверять, особенно сейчас, когда не очень-то хотелось вести диалог с недовольным Чесом, да и в целом разговаривать. Хотелось ещё немного побыть наедине с собой. Хотя со спящим в паре метров от себя Чесом Глэм ощущал себя даже спокойнее. На секунду он замер, пытаясь понять, крепко ли спит друг, а потом подошёл поближе и сел на пол около кровати. Было немножко страшно, что Чес сейчас проснётся. Он наверняка испугался бы внимательного испытующего взгляда. Подумав об этом, Глэм усмехнулся. Тогда это точно того стоило. Лицо спящего было совершенно другим. Он не хмурил брови, не кусал губы, не смотрел исподлобья. Лицо выражало совершенное спокойствие — и больше ничего. Давно Глэм не видел его таким. Да и что жаловаться — Чес Глэма таким тоже сто лет не видал. Глэм непроизвольно дышал тише, чтобы не разбудить. От этого дыхание было немного неровным. Сердце билось чуть чаще, чем должно было. Вот он — так близко, можно дотянуться рукой. Погладить его мягкие непослушные волосы. Дотронуться до гладкой, слегка загорелой кожи. Взять за грубоватую тёплую руку. Снять эту косуху, в которой он улёгся прямо на чистую кровать. Глэм смутился. И всё же… Он осторожно протянул руку и убрал с лица Чеса прядку. Хотелось сделать хоть что-нибудь ещё, касаться, касаться, касаться… Но Глэм отнял руку и поднялся. Нет, так нечестно.

***

Чес проснулся к вечеру. Глэм, судя по всему куда-то ушёл, не оставив никаких опознавательных знаков. Голова раскалывалась. Вчера Чес на нервах, видимо, переборщил. Поискав безрезультатно глазами бутылку с водой, он попытался встать. Тело не слушалось. Хотелось ещё поспать, но Чес знал — это обманчивое чувство. В итоге он просто лежал на кровати звездой, насколько вообще это позволяла её ширина. Ему всегда казались глупыми разговоры про стакан воды в старости, но сейчас он подумал, что это на самом деле было бы неплохо. Скоро придёт с работы мать и заведёт свою шарманку про отсутствие денег, тяжёлую работу и не купленное пиво. Эта мысль омрачила и без того невесёлое сознание. Чес решил, что лучшим решением будет делать вид, что он ничего не слышит и что его вообще тут нет. Мать почти никогда не заходила в его комнату, и оставалось лишь надеяться, что сегодняшний день пройдёт без нарушения этой традиции. Интересно, куда ушёл Глэм? Вроде шли дни, они уже успели устроить перепалку, а неловкость всё никуда не девалась, лишь росла с каждым разговором. Напряжение висело в воздухе, как бы умело Глэм ни прятал свои эмоции и как старательно Чес ни пытался игнорировать всё, что требовало обсуждения. Только начинало казаться, что всё как прежде, и тут же происходила какая-нибудь ерунда, полностью рушившая это ощущение. Чес мечтал, чтобы всё было как раньше. Чтобы они просто страдали ерундой, и смеялись, и не парились ни о чём. Сейчас общение было просто мучением. Подумай, что нужно сказать, как поступить, что чувствовать. Чесу это было не по душе. Хоть машину времени изобретай, ей-богу. В отличие от Глэма, облегчения после вчерашней ссоры он не чувствовал, только угрызения совести. Что на него нашло? Почему его так задевали чувства Глэма? Где-то внутри теплилась надежда, что Глэм и правда неправильно понял своё сердце. Чесу больно было смотреть, как тот убивается. Он не мог понять, что такого нашёл в нём друг, что так втрескался. Чесу даже было немного стыдно — ведь именно из-за него Глэм который день в таком полудохлом состоянии. Иногда хотелось вообще не видеться с ним, чтобы не видеть потухшего взгляда и не знающих, куда деться, рук. Чес не знал, как на это реагировать, в его жизни ещё не происходило подобного. Обычно в непонятных ситуациях получалось сыграть дурачка, но не в этот раз. Поэтому он и злился, не понимая, что чувствует и что должен чувствовать. И всё же, гнев — не лучшая тактика. Как и сбегание от проблем (и от Глэма), которое стало новым хобби. Чес глубоко вдохнул, поднялся, оперевшись на руки, и сел на край кровати. Огромный шаг для человечества. Оглядел комнату. Когда он пришёл днём, толком и не рассмотрел, что изменилось за его отсутствие. Стало даже как-то светлее. Кажется, Глэм отдраил всё, что только можно. Вот же ему неймётся, подумал Чес. Пока матери не было, нужно было дойти до холодильника и попить чего-нибудь. Но там его ждало разочарование: абсолютно ничего из напитков не осталось. Ни воды, ни пива, ни изредка появляющейся там газировки. Чес проверил чайник, где обнаружилось немного уже кипячёной воды. Поморщился. Ещё больше он скривился, когда подумал про горячий чай. Пришлось довольствоваться тем, что есть, и он выпил всё, что было, прямо через носик. Да, негусто. Пока Чес возился, вернулся Глэм. Немного помялся на пороге, но всё же вошёл. — Что это у тебя? — без приветствия спросил Чес. В руках у Глэма было пара полных пакетов. — Продукты, — улыбнулся Глэм своей фирменной улыбкой. Чес почувствовал укол совести. Теперь друг улыбался не благодаря, а несмотря на. Всё же внимание вернулось к сумкам. — Ты… купил? — слова давались тяжело, отдаваясь в голове пульсирующей болью. — Да. — Блин, я бы сам… взял. А откуда у тебя деньги? — Взял у тебя в сумке. Чес похлопал глазами. Потом вспомнил: Глэм вчера смылся домой без вещей и гонорара, и всё валялось у Чеса. — Ты же помнишь, нам нужно скинуться с ребятами на… — Помню, — невозмутимо прервал Глэм. — Я всё посчитал, от моих денег как раз осталось на взнос. — Молодец, — Чес облегчённо вздохнул. — Только ты с пустыми карманами теперь. — Ничего страшного, должен же и я когда-то приносить поесть? Чес неловко почесал шею и обнял Глэма. Тот застыл, почти не дыша. Улыбка слетела с лица. — Прости, Глэм, правда. Я вёл себя как мудак. Не хотел обидеть. Глэм дёргано обнял друга в ответ. Сердце выпрыгивало, и он надеялся, что Чес не услышит этого смущающе громкого стука. Он почувствовал, как Чес виновато вжался в плечо. Пушистые волосы щекотали шею, и где-то совсем близко чувствовалось теплое дыхание. Глэм прикрыл глаза и обнял крепче. — Да, ты тоже извини. Я слишком много требую. Ты и так стараешься. Чес не двинулся. Рука Глэма застыла в сантиметре от макушки друга. Какие-то миллиметры, но преодолеть их было настоящим испытанием. Наконец, он мягко примял непослушные пряди. — Правда, Чес, спасибо. Они постояли так ещё чуть-чуть, пока Чес не отстранился. Он старательно отводил глаза, а потом выдал: — Ну, показывай, что купил. Глэм запорхал над пакетами, доставая продукты один за одним. — Ну ты тормоз. На эти деньги можно было в два раза больше купить, если бы не брал такое дорогущее, — беззлобно констатировал Чес. — Зато это должно быть вкусно, а не как обычно. Чес не стал спорить. Глэм выудил упаковку какой-то сладкой ерунды вроде жевательного мармелада. — Всегда хотел попробовать, — на лице выражалась неподдельная, даже какая-то детская радость. — Я думал, их все ели. — Нет, мне никогда не покупали, сладкое вообще вредно. Чес покачал головой. Что вообще у Глэма было в детстве? Выходило, что у самого Чеса детство было и то лучше, хоть он и вырос в неблагополучном районе в столь же неблагополучной семье. Остались тёплые и весёлые воспоминания, благодаря друзьям и постоянным движам где-нибудь подальше от дома. Были ли у Глэма такие воспоминания? Неужели все эти годы он жил в полнейшей безысходности, лишённый всего, что только можно? В груди защемило от таких мыслей. — Ну и правильно, что купил. В жизни надо всё попробовать. Глэм только улыбнулся. Сам он, похоже, не задумывался о том, сколько упустил в своей жизни. И слава богу.

***

Сегодня ребята не сговариваясь решили, что не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Поэтому они сидели в комнате, обложившись сладостями. — Кайф, — Чес, кажется, давно так не пировал. — Ага. Сегодня Глэм улыбался почти искренне. — Короче, — начал Чес, — наверное, надо поговорить, да? — О чём? — А ты как думаешь? Кто вчера мне высказывал, что мы так и не договорили? Только я не знаю, что именно ты от меня хочешь. Типа, может сам что-то скажешь, я не знаю. Чес заметно нервничал, то потирая плечо, то начиная грызть ногти — интересно, давно у него эта привычка? Глэм давно ждал разговора, миллион раз репетировал в голове, что сказать, но теперь слова совершенно вылетели из головы: — Ну, ты мне нравишься. И я в этом уверен. Ты хороший человек. И слишком добр ко мне, — Глэм совершенно потерялся. Хотел сказать всё и сразу, а по итогу какая-то бессмыслица. — Потому что ты мой друг. Не могу же я тебя бросить на произвол судьбы. — Нет, ты слишком стараешься. Я ведь и сам всё могу. А если и не могу, то не надо брать всё на себя. Так неправильно. — А что тогда правильно? Глэм, слушай, если тебе сложно, почему я не могу помочь? — Потому что я не заслужил. Слова повисли в воздухе. Глэм поспешил объясниться: — То есть, я же сам не справляюсь, и это исключительно моя вина. Просто нужно быть сильнее, а иначе я так и буду вызывать жалость. — Нет, Глэм, ты конечно умный, но иногда такой тупица, вот честно. Я могу — я помогаю. Ты тоже помогаешь, когда у меня трудности. Не понимаю, что за логика у тебя такая. Может, у тебя дома — уж прости, что напоминаю, — так и было, но сейчас твой дом тут, а вместо тех придурков я. Привыкай. — Ты прав, — Глэм на секунду задумался. — И всё же, я не об этом хотел поговорить. Беседа вертелась вокруг отношений между ними, но была слишком абстрактной. — Хорошо. — Чес, я наверное, привыкну. Дай мне время. Только учти, что ничего сделать со своими чувствами я не могу. Просто знай, что я всё равно тебя люблю. Чес был ужасно смущён. Давно он так откровенно ни с кем не разговаривал. Глэм теперь выглядел на удивление спокойно. Всё же взял себя в руки. — Так что если вдруг… ты передумаешь, то я здесь. — Да, — невпопад ответил Чес. — Что да? — Не знаю, просто сказал, забей. — На что ты ответил? Я пытаюсь найти связь в диалоге… — Блин, да успокойся, я на бум ответил. Я тебя прекрасно понял. Всё, что ты сказал. — Хорошо, — улыбнулся Глэм. Не то чтобы раньше улыбка Глэма была адекватной: он был похож на какого-то психопата, и в целом выглядел немного пугающе, когда слишком радовался или волновался (в хорошем смысле), чаще всего благодаря музыке. Но то была искренняя, пускай и чудаковатая улыбка. Теперь всё чаще он выдавал эти пустые полувежливые улыбки, к месту и не к месту. Если дома обычно он не парился и выражал именно то настроение, которое испытывал, то на людях девяносто процентов времени он был в этой дурацкой маске. И сейчас Чес, заметя эту игру в личном, достаточно важном для обоих разговоре, был огорчён. Между ними как будто возникала невидимая стена, всё выше и выше с каждым днём, какими бы необъятными ни были чувства Глэма и как бы ни старался Чес.