Я заберу тебя обратно

      Наконец подходит главная часть, часть, в которой омеги получили власть над альфами. Своих кандидатов честно выставляли и альфы, и омеги, и некоторые альфы даже прошли, но — уверенные в своих собственных силах и сторонниках кандидаты от альф напрочь забыли, что их пола было меньше, чем омежьего. Альфы чаще умирали и умирали раньше, не доживая даже до пенсионного возраста. С большой лёгкостью проходили нужные недавним митингующим кандидаты, потому что их аудитории был банальный перевес.       В первый месяц всё было более менее спокойно. Только про случаи домашнего насилия говорили по каналам каждый день, без устали, ругая альф и пугая их скорыми поправками в конституцию. Суды стали пересматривать в срочно порядке все дела, где альф за жестокие вещи осудили на насоразмеримо короткий срок. Для всех, кого после митинга избивали дома, открылся пункт, куда омега мог прийти поспать и поесть, один или с детьми. Также начали ходить по городам отряды, которые физически наказывали тех альф, кто себя плохо вёл. Временная власть закрывала на подобное глаза. Но на такие же группировки из альф натравливали все свои силы.       Спустя полгода закон полностью изменили, его очень сильно ужесточили, а для альф открыли свою собственную «колонию», которая была чем-то средним между тюрьмой и психиатрической больницей. Кто-то стал язвительно называть это место домом терпимости, потому что в него попадали агрессивные альфы и становились в нём шёлковыми, и потому что в этом доме им запрещали какой-либо секс, а все их инстинкты, в том числе и гон, давили химией. Через каждый громкий случай альфа попадал в это место, которому официально дали аббревиатуру ДДПА — «Дом для перевоспитания альф», в народе просто — «Двадепа» или, как было сказано ранее, «дом терпимости».       Из телевизора по новостям вещала всё та же женщина, только говорила другие вещи, в основном аккуратным и красивым языком запугивала альф. Все каналы перешли на пропаганду слабости альф, их неустойчивости, и осуждали их животное поведение. Всем омегам рекомендовалось сразу же обращаться в полицию, где так же, как и в парламенте, очень быстро произвели реформу, и сдавать своих домашних насильников в Двадепу.       Слава продолжал жить с Мироном, хотя новое законодательство уже позволяло ему развестись и устроиться на работу. Но он не делал ни того, ни другого. Они жили ровно так же, как и раньше. Словно ничего не случилось. И не было всех этих митингов за отстаивание себя. Они практически не смотрели новости, только Слава стал чаще выходить на улицу и время от времени поискивать себе работу. Мирон это не комментировал никак, кроме как равнодушным коротким взглядом.       И так бы всё и продолжалось, если бы не гон, который Мирон так и не научился контролировать. Слава знал, что этот день опять проведёт в шкафу, но его вытащили оттуда моментально. Мирон был объёбанным. Напившимся и накуренным, под воздействием природных гормонов. Слава в страхе отполз от него под кровать, но за ноги его вытащили наружу. Мирон поднял его с пола и кинул обратно, сел сверху и стал поддушивать, прижимать к стене, крепко обхватив горло. У него были пустые глаза с недовольным блеском. Слава его боялся, каким-то чудом он умудрился его оттолкнуть от себя и убежать в ванную, запереться.       У них не было большой разницы в силе, Слава был выше, немного шире, нескладным, но никак не хлипким и хрупким, а Мирон таким казался, он был ниже, обычные метр восемьдесят, с относительной физической подготовкой и пострадавшими от курения лёгкими. Но его было сложно оттолкнуть. А тем более ударить. К тому же в голове стоял блок, что его нельзя бить, даже защищаясь. И его вид, его глаза — они подавляли.       В слезах Слава схватился за телефон, оперевшись одной рукой о раковину позади себя, и стал звонить в полицию. Он всхлипывал, смотрел то на светлый голубоватый кафель, то на дверь, которую с минуты на минуту грозились выбить. Когда милая девушка оператор подняла трубку, Слава, еле переводя дыхание, сообщил о своей ситуации, у него быстро спросили адрес, девушка хотела задать ещё какой-то вопрос, но дверь слишком опасно скрипнула, и Слава сбросил вызов, спрятал телефон под раковину и отошёл в сторону.       Мирон сломал замок, — от двери отлетело несколько щепок, — впал в ванную и сразу же накинулся на Славу, стал его душить и бить. Слава не бился в ответ, но пытался защитить себя. Удачно смог ещё раз оттолкнуть его от себя и выбежать в коридор. Дрожащими руками он пытался открыть дверь, но очень скоро его схватил за плечи Мирон и кинул в стену.       В таком состоянии Мирон не разговаривал и казалось бы не думал, Слава упал на пол и выставил перед головой предплечья, сжался. Прошла словно целая вечность до звонка в дверь и грубого стука. На третий стук полицейские дёрнули дверную ручку и вошли. Мирон отвлёкся от Славы на новых агрессоров, но те вдвоём оперативно его скрутили. К Славе подбежала худенькая женщина, помогла ему подняться и потом успокаивала его чаем на кухне. Двое полицейских в это время выволокли Мирона из дома в полицейских бобик. Слава пил воду, постоянно всхлипывая, безуспешно пытаясь прийти в себя.       — Успокойся, — ласково проговорила женщина. Она представилась Ольгой и широко ободряюще улыбнулась. — Не бойся, сейчас всё в порядке. Его уже увели. Это твой муж или просто сожитель?       — Муж, — пробормотал в кружку Слава.       Женщина покачала головой.       — Сколько лет вы уже вместе? Раньше такое случалось?       — Три года… Такое… — он шмыгнул носом, — только во время гона… и если он выпьет.       — Да, да, — протянула Ольга. — Всегда так сначала говорят, а потом вспоминают, что бил и так, без гона. Чтобы «остудить», «привести в чувства», «наказать за неправильное поведение», по-разному. Нельзя такое терпеть. Сейчас никто не терпит. У вас дети есть? — Слава мотнул головой, и Ольга продолжила. — И славно, детей нужно только от любящих мужей рожать. Как ты себя чувствуешь? Уже лучше? Сейчас нам нужно поехать в больницу, снять гематомы, потом поедем в полицейский участок, напишем заявление. О муже не беспокойся, его закроют минимум на пятнадцать суток, а там посмотрим.       — А что может быть кроме пятнадцати суток? — осторожно спросил Слава. Он не хотел отправлять Мирона в колонию или в Двадепу.       — Известно что. Раз плохо себя сдерживает во время гона — отправят на усмирение своих инстинктов. В ДДПА. Ты не бойся, всё будет в порядке. Самое главное, что всё будет в порядке у тебя. В одностороннем порядке вас разведут, а ты получишь его имущество. По крайней мере до тех пор, пока он полностью не вылечится и не выйдет из дома.       — Я не хочу, чтобы его закрывали…       — Ты подумай тогда о себе и своём будущем! Или будущем омег, с которыми он будет после тебя встречаться! Он же нестабилен! У него лица не было, только желание бить, бить, бить, унижать и трахаться! Прости господи. Нет, Слава, в такой ситуации обязательно ему нужно пройти курс, успокоиться. Он тебя держит, а так отпустит и тебе станет легче. Поверь мне. Многие через это уже прошли, и их жизнь стала лучше! Понимаешь, он больной, он не исправится так, по щелчку пальцев, потому что попал в полицейский участок. Он таким и будет. Не нужно оставаться с такими людьми. Они сначала должны полностью раскаяться, а ещё обуздать свои гормоны. Не бойся, это правильный шаг на пути к свободе и спокойной жизни.       Ольга говорила мягко и уверенно, ей хотелось верить, тем более Славой всё ещё руководствовал страх недавно пережитого. Он кивнул, согласился со всем, и поехал с ней снимать побои. Следующим пунктом в программе была полиция. Ольга вместе с ним сидела и помогала изливать душу в заявлении о покушении на жизнь и домашнем насилии. Помогала выбирать формулировки. В конце сказала написать: «В связи с отсутствием у моего мужа контроля во время гона прошу отправить его на лечение в ДДПА», чтобы он попал в больницу, а не колонию. Слава послушно это вывел и расписался.       Он распрощался с Ольгой у здания полиции и поехал домой. После этого её он видел только один раз, как и Мирона. В здании суда. Она выступала свидетелем, Мирон — обвиняемым. Что не нравилось Славе, так это ещё большая отрешённость в глазах Мирона, полная серость, как будто бы его глаза и правда имели такой цвет, а не были нежно голубыми. Он сидел на скамейке за решёткой, молча выслушивал приговор, со всем согласился и принял итоговое решение — отправку в ДДПА. Срок не назвали, а он и не спросил. Всё его имущество, в том числе и квартиру временно передали Славе. На это Мирон тоже никак не отреагировал. Лишь один раз за всё слушание, когда Мирона уже уводили во время исполнения приговора, они пересеклись глазами. Коротко, Мирон почти сразу отвернулся. Он был никаким. Ни раскаивающимся, ни злым. Смиренным. А Славе было больно на это смотреть, он опять заплакал. Ольга сказала, что это от радости. Из-за начала новой жизни.