Я заберу тебя обратно

      Новая жизнь началась сразу. Домой уже никого не нужно было ждать. Чтобы кушать, нужно было устроиться на работу. Все банковские счета Мирона передали ему, но на это можно было прожить только пару месяцев. Слава сразу стал искать себе работу и первое, о чём подумал — место, где работал до этого, место, где познакомился с Мироном.       Ему повезло, там были свободные вакансии и его взяли почти сразу. Издательство не изменилось внешне после революции. Не потеряло своего цвета и своих колон, клёна у входа и куцых цветочных кашпо из гранита. Внутри был приятный бежевый цвет на стенах и работающие кулеры. Слава встретил только трёх человек, которых он застал, работая здесь раньше. Некоторые лица были знакомы из-за того одного похода на работу с Мироном. Особенно запомнился Ваня, который ходил в этом месте и чуть ли не благоухал. В издательстве теперь работало много омег, и на Ваню с его цветными волосами и татуировками они смотрели подсобравшись и очаровательно улыбаясь.       На второй месяц работы Слава понял, что альфы их боялись. Боялись омег, трогать их, заигрывать с ними, особенно вступать в отношения, а тем более в брак. И это было логично. Славу в первый же день Ваня спросил, что случилось с Мироном, и на ответ, что тот уехал в Двадепу только поджал губы, зато некоторые омеги сразу подбежали к Славе за подробностями. Среди них был новый Славин знакомый и в дальнейшем друг — Ваня, тёзка первого, только тот Евстигнеев, а этот был Светло. Они стали хорошо общаться и бывать друг у друга в гостях. Играть в компьютерные игры или плестейшн, гулять по барам в выходные. Слава и не думал, что можно так жить. Ваня ему показывал, что можно и нужно. Они ещё слишком молодые для вечного сидения в четырёх стенах. Славе было всего двадцать три года, Ване и того меньше, только-только он перешёл на второй десяток. И пусть у Славы уже был за плечами брак, он не должен себя ничем обременять.       У Славы появились друзья и хобби, работа. Не повилась только замена Мирона, даже в одноразовую связь с другими мужчинами он не вступал, да и из-за недавних реформ мало кто из альф на это соглашался. Все ещё боялись, не совсем понимая, как с ними поступит их временный любовник. Вдруг от обиды он накатает заяву, и суд, который в большинстве своём теперь на стороне омеги, отправит его становиться овощем в Двадепу или на увлекательнейший тур в тюремную камеру.       — Опять кого-то засадили в Двадепу, — довольно сказал Ваня, присаживаясь рядом в столовой. — Слышал?       — Я стараюсь не смотреть телевизор и держаться от политики подальше, — поморщился Слава. — Что хорошего в том, что кого-то засадили? Так скоро всех альф пересажают.       — Ну ты на их сторону что ли переходишь уже? — протянул, прищурившись, Ваня. — Забыл, как тебя твой избивал? И кого-то также, а может быть и хуже. И теперь он сидит. Это ли не счастье?       — Я не верю в наш суд, — признался Слава. — Как раньше он был за альф, так теперь он за омег. Суд должен быть справедлив, а он предвзят.       — Зато в нашу сторону теперь.       — На митингах кричали за справедливость и свободу слова, за равноправие. И где оно? Я… Мне пофигу, честно. Я не хочу в это лезть. Я своё отвоевал, теперь просто хочу спокойно жить дальше.       — И правильно! Надо спокойно жить, — согласился Ваня. — Хочешь сегодня в бар пойдём? Завтра суббота, сегодня напьёмся и завалимся играть в плойку. Как тебе идейка?       — Мгм, в принципе неплохая, — согласился Слава.       После работы они, как и условились, пошли напиваться в местный бар, где было относительно дешёво, и провели там несколько часов. Слава старался выпить больше, чтобы не смотреть на других. Ему всё так же было это странно делать. Раньше из-за прилива страха, боли и обречённости, теперь же он не мог понять из-за чего, но чужие лица омег и альф вызывали в нём странные эмоции, которые были глубоко неприятны, потому что опять расшатывали ему почём зря нервы. На этот раз он не мог поплакаться кому-то в плечо, только высказаться Ване или другим друзьям, но они не поймут.       Через часок они позвонили Мише, и тот подвалил к ним, допивали уже на улице. Было темно, белые фонари освещали лужи под ногами. Они шли в какой-то подворотне, с чего-то смеясь. Слава уже потерял нить беседы. Между домов, в проёме, куда любили скидывать мусор, он увидел парочку. Молодая омега с карэ и парень, явно постарше её, но всё ещё весьма молодой, они о чём-то разговаривали, даже ссорились, парень схватил девушку за руку и дёрнул на себя, та завозмущалась и стала бить его по плечам. Ваня, увидев эту картину, захотел ринуться в бой, но девушка, недовольно надув губы, положила на него голову и крепко обняла, закрыв глаза. Парень ласково гладил её по голове и раз поцеловал в макушку. На лице девушки Слава не заметил отторжения или неприятия, какого-либо страха, это была бытовая ссора, которая не должна была перелиться в рукоприкладство, но Ваня сразу подхватил, что это она зря и скоро пожалеет о том, что прощает подобное резкое поведение. Что альфа должен быть спокойным и ни за что так не хватать, и вообще молчать.       Слава уплыл в воспоминания о Мироне, в их скупые беседы, совместные, словно по расписанию, ночи, в их совместный быт. Они целовались в последний раз будто бы на свадьбе, а ебались только тогда, когда у Мирона был гон. Но спали в одной кровати, вместе ели, говорили о чём-то без слов. Даже если он был плохим, Слава хотел его увидеть. У него засвербило в грудине от этого чувства. И играл он потом плохо, сваливал всё на алкоголь, чтобы друзья не подумали, что он жертва домашнего насилия, приобретшая стокгольмский синдром.       В субботу, проспавшись до двенадцати, сходив в душ и позавтракав, Слава решительно поехал в больницу, в которой содержали Мирона. В «дом», как его называли некоторые. Для Славы же это место было именно больницей, потому что в ней проводилось лечение таблетками под присмотром врачей. По крайней мере так должно было быть.       Снаружи это место ещё больше походило на больницу, потому что с неё было реорганизованно. Беловато-сероватый фасад, грязные пластиковые окна, решётки за ними. Всего три этажа, здание довольно длинное, из нескольких корпусов. Огорожденное высоким чёрным забором. Вход нашёлся сразу, но дальше возникли трудности. Его не хотели пропускать, потому что Мирону он был уже никто. В суде в одностороннем порядке они развелись. Тогда Слава сказал, что он временно владеет собственностью Мирона, а это почти что его опекун, и в целом он сильно настаивал и его в итоге пропустили.       Он прошёлся по массивным, каменным на вид лестницам до второго этажа, попетлял по коридорам и в итоге отыскал нужную палату. Его нарядили, как в самой настоящей больнице, в белый халат и сказали его не снимать. Бахил разве что не дали. Слава послушался и теперь стоял возле двери не в силах взять и войти. Его предупредили, что в палате находятся несколько пациентов, поэтому он не стал стучать, а робко приоткрыл дверь. Негромкий гул моментально прекратился и на него уставилось две пары глаз. Одни тёмные, другие ещё темнее. Первые злые, вторые испуганные. Слава аккуратно вошёл внутрь и огляделся. Левые кровати были не видны из-за стенки, в которой находился туалет. Он прошёл её и наконец увидел Мирона. Он сидел на кровати по середине, облокотившись затылком о стену и закрыв глаза. Выглядел неважно, слишком бледно-серым, почти что из камня выточенным. Лицо казалось уставшим.       Слава огляделся на встрепенувшихся альф и осторожно прошёл к нужному. Тучный мужчина со злыми глазами плюнул в его сторону, — женщина на ресепшене предупреждала, что в палате может случиться разное, если что нужно всегда кричать, тогда ему на помощь прибегут медсёстры и медбратья. Мирон медленно открыл глаза и уставился на него тупым взглядом. Через два моргания до него начало доходить, кто перед ним стоит, и на какую-то секунду он наконец нахмурился и встряхнул головой. В некогда пустых глазах появились сонные эмоции.       Он был сильно заторможен, Слава не знал, чем его накачали, но ему было больно это видеть. Это, и цепь у того на ноге, которая не позволяла уходить и на метр от кровати. Такая была у всех. Близко он решил не подходить, у Мирона может возникнуть вполне справедливая злость на него, потому что его запихнули в это место.       Но она не возникла. Мирон медленно и несильно кивнул ему, после чего вновь опёрся затылком о стену и уставился в белый потолок. Слава решил подойти ближе.       — Боишься меня? — хрипло проговорил Мирон как будто бы не своим голосом. Он был слишком слабым и скрипучим, будто бы вечность уже ничего не говорил.       — Не знаю, что от тебя ожидать, — признался Слава, и всё-таки сел на край кровати. Его напрягали чужие взгляды на себя, которые его буквально ненавидели. Агрессию Мирон не излучал. Наоборот, только свою любимую подавленность и бесцветность, умноженную таблетками, которые в него пихали.       — Я не злюсь на тебя, — сказал Мирон. — Это тебе нужно злиться на меня, а не смотреть так.       Он вздохнул и перевёл взгляд на Славу. В его почти прозрачных глазах переливались тоска и непривычная ему мягкость, всё покрытое туманом.       — Когда тебя выпишут? — тихо спросил Слава.       Мирон пожал плечами.       — Из моей палаты пока никого не выписывали, — сказал он, протягивая все звуки. — Прости, — сказал он негромко и перевёл взгляд в потолок. На его языке явно вертелось что-то ещё, но он просто повторил ещё раз, убедительнее, утвердительнее: — Прости.       Слава почувствовал, как из глаза полилась слеза, он рефлекторно хлюпнул носом и попытался привести себя в порядок, но не получилось. На глаза навернулся настоящий поток из слёз.       — Ты всегда был эмоциональным, — слабо улыбнулся Мирон и подвигал ладонью, словно намереваясь его погладить по руке, но не стал продолжать своего действия. — Зачем ты плачешь сейчас, Слава, когда у тебя есть свобода и нет кретина, который временами тебя покалачивает? Радуйся. Ты хороший мальчик.       — Не говори… Этого всего, — сказал Слава, утирая со щеки слезу. Он поднял заплаканный взгляд на Мирона. Они смотрели друг на друга около минуты. Просто так, без слов. Слава мокрыми, сочувственными, одинаково красными глазами, Мирон своими затуманенными с виднеющейся мягкостью и долей сожаления.       Это не так должно было быть. Слава хотел увидеть его, убедиться, всё в порядке, что он правильно сделал тогда, когда писал заявление. Но эти глаза, этот голос, эта дурацкая цепь на ноге — это всё было неправильно. Можно было обойтись без этого. Он жил с Мироном три года, он привык к нему рядом. Серому, бесчувственному, но уже какому-то родному. Кому ещё нужна эта проекция человека? А ему вот нужна была. Он привязался. Очень сильно привязался и спустя время мог честно признать, что он его любил.       — Уходи отсюда, Слава, — сказал Мирон, вздохнув. — Тебе здесь не место.       Слава хотел ответить, но не смог, какой-то альфа крикнул, что ему-то здесь самое место. Он вскочил с кровати и с кулаками пошёл на Славу, но далеко не прошёл, не дала цепь на ноге. И всё кричал, кричал, как ненавидит здесь всех и всё, если бы он только мог, так и задушил бы их и сломал позвоночник. Слава бросил испуганный взгляд на Мирона, и тот слабо кивнул, в основном глазами, и с очень относительной улыбкой показал в сторону двери. Беззвучно попрощался.       На шум в палату вошли медсестра и два медбрата, они оперативно достали шприц, скрутили орущего альфу и вкололи в него какое-то вещество. Слава спешно ретировался, стараясь не концентрироваться на трёх злых глазах и трёх тупых, которые смотрели ему в спину. Размашистым шагом идя по коридору, он думал только об одном — «тебе здесь тоже не место». Это пробегалось в его голове большими буквами туда-сюда, шло по кругу и светилось неоновым цветом.       На ресепшене он поинтересовался, как можно поговорить с главврачом. Женщина смотрела на него недоумённо и неохотно сказала, куда можно пройти. Её кабинет был в конце первого этажа. Он был закрыт. Но не успел Слава растроиться, как к нему подошла сухая женщина лет пятидесяти в белом халате и с папкой подмышкой. У неё был строгий пучок почти угольных волос и стильные очки в чёрной оправе.       — Вам что, молодой человек?       — Вы — Елена Артёмовна? — спросил Слава с надеждой.       Женщина на него прищуренно посмотрела, оглядела всего с ног до головы, подошла к кабинету и, став открывать, важно кивнула.       — Я. А что вам надо? Вы кто, студент?       — Нет, — взволнованно из-за переполняющих душу эмоций ответил Слава. — Я посетитель.       Женщина подняла брови и оглядела его ещё более странным взглядом, словно не понимая, что это за существо перед ней стояло. Она кивнула внутрь кабинета своей маленькой острой головкой и закрыла после вошедшего внутрь Славы дверь.       — Так что Вам надо, и как я могу к Вам обращаться?       — Меня зовут Слава, — ответил он. — У меня здесь муж лежит… Уже бывший из-за суда, но… Можете сказать, когда Вы его выпишите?       Женщина сильно поморщилась, положила с шумом папки на стол и сама села за него. Славу оглядела как-то недобро, цокнув и качнув головой.       — Боитесь, что он скоро выйдет? Так это не нужно…       — Нет, я хотел бы его забрать, — сказал нервно Слава, на что Елена Артёмовна округлила свои суровые глаза и покачала головой, пристально вглядевшись в Славино лицо.       — Он извинился перед Вами, вероятно, и Вы уже на всё готовы, чтобы его вернуть. Да, такие случаи мне знакомы. Но подумайте о том, что…       — Елена Артёмовна, — перебил Слава, — Я никогда не хотел прятать Мирона, ну, мужа моего, куда-то далеко и надолго. Мне сказали написать заявление, сказали, что его вылечат, и всё. Я просто хотел узнать, как он живёт, и мне кажется, что ему уже намного лучше, — стал объяснять, порой лукавя, Слава. — Я и хотел бы забрать его обратно.       — Мирон, — пробормотала Елена Артёмовна. — Мирон, Мирон, Мирооон… А, да-да, вспоминаю, имя нечастое, один здесь такой. Фёдоров, если не ошибаюсь… — Слава с готовностью кивнул. — Он не агрессивный, да, но выпускать его пока ещё рано, — сказала убедительно она.       — Почему?       — Он не исправился.       — Как вы это понимаете? — нахмурился Слава. — Как вы вообще их лечите?       — Послушайте, Вячеслав, это закрытое учреждение, я не могу Вас посвящать в детали лечения пациентов. Их лечат так же, как и в других ДДПА, форма лечения утверждена законом.       — Раз это законно, значит и скрывать Вам нечего, тогда почему Вы отмалчиваетесь? Я не хочу криков и разборок, я просто хочу забрать обратно своего мужа. Как я могу это сделать? Когда Вы его хотя бы приблизительно планировали выписывать?       Женщина насупилась и с важным видом поглядела на записи перед глазами, вытянула худую жилистую шею, поправила очки.       — Выписывать, — пробомротала она между своим важным делом. — Выписывать… не скоро выписывать. Пока не будет полной гарантии, что…       — Что он превратился в овоща? — не выдержал Слава. — Господи, прошу, просто скажите, как я могу его забрать обратно.       Женщина вздохнула, цокнула и посмотрела на него уже напрямую недовольным взглядом.       — Через суд, — сказала она едко. — Обращайтесь в суд, чтобы они рассмотрели возможность Вашего бывшего мужа восстановиться в браке и вернуться домой.       — Хорошо, — воодушевлённо ответил Слава и листком в урагане быстро покинул кабинет главврача, прошуршав белым халатом.       На выходе он чуть не забыл его снять, настолько был на эмцоиях, в его глазах и сердце горела надежда уже в ближайшем времени забрать Мирона домой.       На словах всё было просто, быстро и легко. В тот же день Слава поехал в прокуратуру писать заявление о пересмотрении приговора для бывшего мужа. На него посмотрели странно и там, заявление долго по разным причинам не хотели принимать. В итоге в том месте он пробыл четыре часа, заявление всё-таки подал, получил расписку, что оно принято в работу и максимальный срок его рассмотрения семь рабочих дней.       Позвонили ему как раз на седьмой под самый конец смены. Сообщили, что дело возобновлено и передано в суд, первое заседание которого состоится ещё через полотры недели.       Слава ругался на эту систему и бормотал про себя, что не за это он боролся. В коридоре он столкнулся с Ваней, тот, услышав подобное, стал расспрашивать его с чем конкретно связана его претензия. Ему рассказывать Слава сперва не хотел, потому что был уверен в отрициательной реакции, но потом всё же сдался и поделился тем, как провёл выходные, с каким трудом в самый последний рабочий час подал заявление в прокуратуру и какой ответ сегодня получил. Ваня его слушал внимательно, но явно не выкупал, зачем это всё нужно было.       — Я по своему альфе вообще не скучаю. Мне абсолютно похеру, где он там и что, — такой была его позиция.       И Слава мог её понять, и его сильно задевало, что Ваня не мог понять его ситуацию. Его привязанность к Мирону, то его извинение, простое, но… Мирон никогда не извинялся, а вдруг взял и сделал это. И так… обречённо. Словно это всё, что он может сейчас сделать. Извиниться и заснуть крепким сном. Слава не знал, как это описать, но он ему поверил и не слушал Ваню, говорившего, что это всё обман и давление на жалость и чувствительное омежье сердечко.       Услышав новость про Мирона, Ваня, который Евстигнеев, крашенный альфа, искренне обрадовался и пожелал Славе удачи в этом деле. Он не слышал пока что ни одного случая, когда альфу забирали обратно из Двадепу. С Мироном он общался нейтрально, но даже не думал, что тот был каким-то плохим человеком. На осуждающие омег разговоры, с Ваниных слов, Мирон всегда реагировал игнорированием и никогда не отвечал на вопросы, заданные ему по этой теме, порой раздражался и высказывался негативно именно о тех, кто подобное обсуждал. Это если его слишком донимали. Ваня сказал, что Мирон просто хотел покоя. Он был старше Славы на пять лет, но казался намного более дремучим, чем его сверстники, и заебавшимся от жизни.       Слава был уверен, что Мирона сильно напрягал его статус. Что его воспитывали по понятиям, по которым он не должен быть эмоциональным и ласковым, а должен уметь проявлять твёрдость характера, силу и хладнокровие. С последим Мирон, пожалуй, переборщил. Слава не был напрямую знаком с его родителями, но слышал что альфа-отец воспитывал его именно так. Вроде бы Мирон об этом скупо рассказал практически в самом начале их отношений. Слава не помнил точно и даже не хотел думать об этом, единственное, что он хотел — вернуть его себе. Забрать обратно домой.              Перед самым судебным слушаньем к Славе наведались две женщины с папочками и дежурными улыбками на лицах. Они стал спрашивать его, по какой такой причине тот решил забрать своего мужа. Уж не угрожает ли ему кто-либо?       Их приход был настолько неожиданным, что Слава растерялся, и потом ещё минут двадцать доказывал, что это он по собственной воле и не потому что заполучил стокгольмский синдром. Ему в итоге сказали обратиться в больницу и подтвердить там своё психическое состояние. Слава с этого вообще выпал, но сдержался и не послал на этих словах женщин из дома. Справку от психиатра нужно было предоставить в суд, который был ровно на следующий день. Слава никогда ещё так не напрашивался к врачу, а потом не ругался столь громко с другими, пытаясь получить свою справку раньше времени. В итоге несколько тысяч на лапу врачу и справка была в его руках в нужное время. Он успел предоставить её на заседание.       Которое прошло неплохо, но судья решил, что нужно ещё изучить материалы дела, что недостаточно выводов, поэтому назначил новую дату заседания ещё через неделю.       Слава дома взвыл от всего этого и с трудом заставил себя не поехать к Мирону. Просто посмотреть и ещё раз выплакаться, глядя на его подавленное состояние. К тому же вдруг изворотливые врачи решат как-то подстроить агрессивность со стороны Мирона, с которой его явно не выпустят оттуда ещё лет двадцать. Слава был готов по новой выходить на улицы от безысходности. И стал прекрасно понимать движение альф, которые были против ДДПА, митинговали из-за этого и отказывались вступать в какие-либо связи с омегами.       В бесконечном ожидании он еле работал, постоянно смотрел на время, надеясь, что оно наконец-то ускориться. В назначенный день он выдохнул и с уверенностью в положительный исход, вошёл в зал суда. Новых обстоятельств за это время не прибавилось, из-за чего судья уже хотел было организовать ещё одно заседание, но Слава не выдержал и высказался, что это напрасное оттягивание времени. Около получаса они практически спорили друг с другом, нарушая некоторые регламенты, и наконец недовольный судья всё-таки выдал разрешение забрать Мирона из ДДПА, восстановить его в правах на имущество и вернуть их брак. Однако за ним закреплялась комиссия, которая в неожиданный момент могла прийти и проверить поведение Мирона.       Слава был очень рад, что наконец получил письменное разрешение забрать Мирона, что даже не стал возмущаться последнему. Он был уверен — судья тянул, потому что дело касалось альфы, которого забирали из ДДПА. И хотя судья сам был альфой и по его глазам было видно, что он хотел сразу же вынести положительное решение по делу, ему не давало это сделать общество и люди, которые стояли сверху его. Неугодные судьи очень легко убирались — особенно альфы. Слава понадеялся, что этому энергичному и приятному дедуле не достанется, но очень скоро он и думать про него забыл.       Сразу же он поехал в «дом», где держали Мирона. Он дёргался от нетерпения и сиял от радости, что наконец может это сделать. Встретиться с любимым человеком и забрать его из тех скотских условий. У входа он уже не стал спрашивать куда ему нужно идти, сразу же захватил халат и пошёл в комнату Елены Артёмовны. Та чинно пила чай в своём кабинете. Слава попросился войти и сразу же предоставил ей справку о том о решении суда, по которой Мирон мог вернуться в свой дом.       Елена Артёмовна смотрела на эту справку молча, тупо хлопая глазами и сложив неудоткой губы. Затем наконец отодвинула её от себя и посмотрела на Славу с головы до ног сканирующим взглядом, всё также держа губы в странном положении.       — А Вы время зря не теряли, — протянула она и скучающе ещё раз посмотрела на справку. — Фёдоров же, да? — поморщившись, уточнила она, и встала наконец из-за стола.       Вместе они направились на второй этаж. Слава прекрасно запомнил, где была палата Мирона. Елена Артёмовна попросила не входить за ней, а дождаться «муженька» за дверью. Через эту самую дверь просочилось: «Фёдоров, собирай вещи, давай, давай, быстрее, просыпаемся», и через пять минут из неё вышло двое. Елена Артёмовна грубовато толкнула Мирона в спину и закрыла за ним дверь в палату, после чего коротко попрощалась со Славой и летящей походкой направилась в свой кабинет.       Мирон стоял, как истукан, не понимал, что происходит, его глаза не могли сфокусироваться на одной какой-то точке. Слава аккуратно взял его за руку, забрав лёгкий прозрачный пакет с вещами — сменная одежда, тапочки да и только, — и повёл за собой, на ходу заказывая через приложение такси сюда. Везти Мирона общественным транспортом он не хотел, по нескольким причинам, среди которых было и желание поскорее оказаться с ним дома.       На улице, пока они ждали такси, Слава протянул Мирону пачку сигарет, которые тот всегда курил, и зажигалку. Мирон заторможенно достал одну и сразу же зажёг. Глубоко затянулся — аж закашлялся. Прочистив горло и встряхнув головой, сделал ещё одну более аккуратную, но такую же глубокую затяжку, выдохнул дым, понаблюдал за тем, как он рассется, и посмотрел наконец на Славу.       — Ты куришь? — спросил он для начала.       Слава улыбнулся и помахал головой.       — Крайне редко, мне не заходит.       Помолчали. Мирон сделал ещё две затяжки.       — Ты… забрал меня? — осторожно спросил он.       — Да. Забрал тебя обратно. И очень рад тебя видеть, если честно. Оказывается, забрать альфу из Двадепу практически нереально. Мне попался понимающий судья и хороший психиатр, умеющий за деньги очень быстро черкать необходимые справки.       — Зачем тебе это? — прохрипел Мирон, докурив сигарету. Он выкинул бычок под ноги и растёр его по асфальту.       — Я… Я просто хотел тебя видеть.       У него дрогнул голос, глубокие затуманенные глаза Мирона прошлись по всему его внешнему виду, брови слегка нахмурились.       — Ты правда любил меня, — вывел он. — Только не понимаю за что. Я никогда не давал тебе повода это делать.       — Порой влюбляются и без повода, — пробормотал Слава и поджал губы, рассматривая свои кроссовки. — Какая разница? Мы сейчас поедем домой, я картофельную запеканку сделал. Перекусим.       — И всё как раньше? — сипло спросил Мирон.       — И… Я не знаю, Мирон, — отчаянно сказал Слава и посмотрел полными эмоций глазами на него. — Я просто сказал себе, что заберу тебя обратно и всё. Я не знаю, что будет дальше. Не хотел, чтобы ты жил в том месте.       — Дай ещё сигарету.       Мирон закурил ещё раз, пока Слава рассматривал соседние серые дома, пустырёк справа от больницы и страшную вывеску продуктового магазина. Наконец к ним подъехало такси. За полчаса удобной поездки они оказалсь дома. Слава сразу выделил полотенце и нормальную одежду, отправив Мирона первым делом в душ.       Когда тот вышел, освежившийся и слегка румяный из-за горячей воды, Слава всучил ему тарелку с вилкой, заставил есть. Мирон всё делал заторможенно. И хотя соображал он более-менее нормально, всё равно было в нём что-то остаточное от лечения. Он был отчасти овощем, по крайней мере пока что он точно не осозновал, что уже не в том месте, а дома. И что это теперь так и будет. Он правда вернулся домой.       После обеда Мирон курил у подоконника, разглядывая знакомый вид из окна. Слава, не зная, куда себя деть, стоял оперевшись о кухонную тумбу и просто смотрел, то на него, то в пол.       — Ты стал другим, — сказал Мирон, выкинув потушенный окурок в мусорное ведро. — Но не выкинул мои вещи, и эта квартира совсем не изменилась, словно я был здесь вчера.       — Это твоя квартира, — в оправдание сказал Слава.       Мирон вздохнул и покачал головой.       — Я еле соображаю, — поделился он.       — Иди спать, — моментально отозвался Слава. — Сон всегда помогает. Даже днём. Просто тебе надо отойти от того места и таблеток, что в тебя пихали. И всё станет нормально.       — Мгм, как прежде, — сухо проговорил Мирон и отправился в спальню.       Слава вздрогнул от его слов и тона, потянул себя за волосы и мотнул головой, пытаясь прийти в норму, унять волнение.       Мирон уснул быстро, захватил почти всё одеяло, хотя толком и не закрывался им, а использовал, как подушку, его напряжённое лицо расслабилось, стало мягким, округлым и приятным. Слава сел на пол, положил на кровать подбородок и стал наблюдать за его сном. Не веря, что это происходит и на самом деле немного переживая, что всё будет так же, как и раньше.       На полу он в итоге и заснул, проснулся из-за встающего с кровати Мирона, подорвался за ним, но в итоге встал, не зная, что делать и всё ещё не проснувшийся. Мирон сказал ему ложиться спать на кровать и пошёл в туалет. Слава потёр глаза, но в итоге завалился на кровать, расставляя широко руки, и уставился в тёмный потолок. Прошло уже довольно много времени, несколько часов. От неудобного сна болели спина, шея и поясница.       Мирон, вернувшись из туалета, как и раньше опёрся плечом и виском о дверной косяк и сложил на груди руки.       Не хватало только включённого с новостями телевизора, и чтобы Слава сидел перед ним по-турецки — тогда совсем как раньше.       — Ты работаешь? — спросил Мирон.       Слава покивал.       — И когда тебе на работу?       — Завтра.       — Где ты работаешь?       — Там же, где мы встретились, — слабо ухмыльнулся Слава и сел по центру кровати. — Я не стал утруждать себя поисками другой работы. А там из-за сокращений альф и… пропажи некоторых, было много свободных мест.       — Мне тоже нужно будет искать работу. Не то, что бы сильно хотелось, но если там остались вакансии, я бы вернулся туда.       — Я спрошу. Ты как? Уже лучше?       — Не бери на себя вину за то, что отправил меня в то место. Я нарушил новое законодательство и поэтому попал туда. К тому же я правда был не совсем вменяемым тогда. Это следовало сделать. Я вёл себя неправильно и признаю это. Слава, — перебил резко Мирон попытавшегося что-то сказать Славу, — я прекрасно тебя знаю и вижу, ты эмоциональный и открытый, как ребёнок, по тебе всегда видно, что творится у тебя внутри.       — А по тебе никогда не понятно, — сказал обиженно Слава. — Ты всегда такой сдержанный, такой… серый. Сейчас всё будет лучше, да? Мирон, я очень хотел тебя обнять. Пожалуйста…       Мирон качнул головой и всё же подошёл к кровати. Слава подполз к нему, встал на колени и обнял его, ткнувшись носом в его плечо. Его объятия были крепки до жестокости, Мирону стало трудно дышать, но он ничего не говорил и практически никак это не показывал, только робко положил ладонь ему на спину в ответ.       — Я скучал, — пробормотал Слава ему в грудь. — Почему ты такой безэмоциональный? Ты не рад вернуться? Не рад менять видеть? Или всё ещё не отошёл от таблеток?       — Ты как будто хочешь видеть кого-то другого вместо меня. Я никогда не отличался эмоциональностью.       — Только во время гона.       Слава понял, что сболтнул лишнее, когда мягкое тело, которое он обнимал, напряглось. Он не хотел намерено его задевать, но из-за полноты чувств уже не следил за тем, что говорит, и грозился расплакаться от всего подряд. В нём кипело слишком много эмоций. Как и в Мироне, несмотря на все его попытки подавить их, Слава знал, что тот чувствует и чувствует ярко, просто нарочно закрывается в себе.       — Ты всегда острил, но теперь у тебя развязались руки? — сухо проговорил Мирон.       Слава посмотрел на него и слабо улыбнулся.       — И губы.       Он потянулся и чмокнул Мирона. Они раньше спали вместе, и не один раз, но от этого одностороннего поцелуя ему стало намного трепетнее и жарче, чем от всех предыдущих их ночей.       Мирон резко схватил Славу за волосы и оттянул назад, подальше от себя. Смотрел он странно, испуганно в каком-то смысле. Это отлично проявлялось через туман его голубых глаз.       — Мы целовались только в начале, — сказал грустно Слава. — Ты настолько забыл это, что так теперь смотришь? Поцелуй в ответ — это проявление чувств? Ты боишься этого, да? Быть честным и открытым хотя бы со мной, твоим мужем. Между нами многое было, но ты мне всё ещё не доверяешь себя.       — Что ты от меня хочешь? Чтобы я поцеловал тебя в ответ?       — Тебе не больно от всей ситуации? Не жалко себя и меня? Тебе ни разу не было грустно и тяжело, у тебя ни разу не опускались руки? И у тебя никогда не слезились от чувств глаза?. Я хочу быть с тобой, с тобой любым, особенно с тем, кто скрывается за серыми глазами.       — Мать только один раз позволила мне поплакать у неё на плече, ты хочешь её заменить и стать подушкой для нытья? Слава, ты не знаешь вну…       — Я знаю тебя. Плохо и не всего. Знаю, что ты не любишь, когда я тебя перебиваю. Злишься на меня?       — Нет, — ответил Мирон. — Я устал.