Человеческая слабость

***

Заведя руки за спину, сцепил пальцы в замок и стал их теребить. Юнги пялился в пол, пока брат разбирал личные вещи, наряду общаясь с матерью и отцом, находящихся, неожиданно, в их комнате. Как оказалось, он приехал с утра, когда Юнги ещё находился в школе, именно по этой причине пропустил крепкое отцовское рукопожатие и радостные материнские вопли о том, что успешный ребёнок вернулся на Родину. Но оно и к лучшему, он не хотел бы участвовать в этом, потому что места ему никто не оставил. Радовало лишь то, что родители наконец-то покончили с ремонтом на втором этаже, из-за чего краска не заставляла задыхаться юношу всё время. Он хорошо помнит горький привкус во рту, потому что за последние полгода он время от времени терял сон и из-за этого от бессонницы и скуки у него выработалась привычка бродить ночами из комнаты в комнату, дыша ацетоном и всем тем, что с ним связано. Когда отец заговорил о том, что Юнги отбился от рук за прошедшее время, Хосок лишь пару раз кинул внимательный взгляд на младшего брата, который, в свою очередь, не понял, что это значило. Внутри живота крутило — он очень сильно нервничал и не спешил оставаться наедине. Кажется, после повторной встречи все чувства обострились, отчего Юнги хотелось сорваться на первый этаж и остаться ночевать в родительской спальне. «Какой же я глупый…» Сгребая домашние шмотки в руки, Юнги встаёт и выходит из комнаты, пока мать гладит Хосока по голове, нежно улыбаясь ему и соглашаясь со всем, что тот ей говорит. А лапшу вешать на уши тот умел прекрасно. Закрывшись в ванной комнате, Юнги быстренько сбрасывает с себя школьные брюки, буквально влетает в домашние шорты и привычную футболку, оттягивает щеколду и тяжело вздыхает: родители спускаются на первый этаж. Он не понимал причину, по которой старался всегда переодеваться в ванной комнате, стоило Хосоку находится с ним наедине, но, видимо, сказалась долгая разлука и не слишком хорошие отношения. Иногда Юнги и впрямь думал, всё ли с ним нормально. — Надеюсь, хоть брат вставит твои мозги. — тихий шёпот матери, но Юнги улавливает каждое слово и определённо всю интонацию. — Через полчаса спускайся вместе с Хосоком, я приготовила что-то вкусное. — говорит уже более открыто, громче, чтобы брат тоже уловил сказанное. Он знает, что камнем оседает в их душах сейчас. Знает, но мать для него теперь не более человека, лишь живущего с ним под одной крышей, потому что слишком много лишних слов было сказано и слишком далеки теперь их идеалы. Приоткрывая немного скрипящую дверь в комнату, поправляя на лбу чёлку, которая иногда доставала его, так как лезла в глаза, тут же сталкивается со взглядом, который проходится по всему его телу: от этого хотелось как-то себя защитить, скрестив руки на груди. Не проронив ни слова, Юнги садится напротив кровати старшего брата, сначала приподнимая взгляд, а затем снова роняя его куда-то вниз. Убирая чемодан под кровать, Хосок с присущей ему грацией приподнимается со своей кровати, вальяжно садясь настолько близко к Юнги, что их ноги мимолётно стали соприкасаться. Тем не менее, старшего брата это ничуть не смутило, поэтому он только и всего облокотился назад, словно это была его кровать, не переставая глядеть на Юнги, наклонив голову чуть вправо, точно оценивал или любовался — ясно не было. И тут Юнги понял, что ему нужно оправдаться за сказанные раннее слова. Поэтому он заговорил первый, стараясь не теряться из-за пронзительных глаз. — Я думал, что у меня спустя некоторое время всё наладиться, но это не так. — проглатывая слова, быстро пролепетал Юнги, продолжая смотреть куда-то вперёд, но только не на человека, который был слишком близко — разительный контраст за последние года. — Из-за тебя надо мной до сих пор издеваются в лицее. — он не хотел казаться слабаком и от этого пытался показать Хосоку, что он не станет молчать, однако лучше бы помалкивал — от жалкой интонации выставил себя неуверенным придурком. Юнги поворачивает голову прямо, чтобы заглянуть ему в глаза. В ответ на этот блеф он лишь увидел насмешку. Вульгарный ответ на его страдания. — Отличное решение для нерешительного человека — обвинять другого во всех грехах. Кажется, мальчишка бы подавился от такого ответа, если во рту было хоть немного воды. Он слегка отодвинулся от брата, считая, что так он сможет казаться верным себе, сохраняя почтенную дистанцию, но должного эффекта не произвёл. Поистине, самоуверенность брата и чувство собственного достоинства задавливали его полностью на матрац. Он задыхался из-за него. Мало того, он едва ли не дрожал, пока говорил ему всё это. — Я весь в ссадинах, синяки расползаются по всей спине. — наконец, он осмелился задержать свои глаза напротив угольно-чёрных. — Я готов на компромисс. — Юнги не двигается, не ёрзает, сидя на постели. Он сидит, не шелохнувшись, потому что боится сделать лишнее движение, которое может спровоцировать брата на отказ. Ему и так дались эти слова слишком тяжело. Внезапно Хосок начинает смеяться. Он всё ещё находится в прежней позе, лишь его плечи содрогаются. Первые секунды Юнги не знает как ему реагировать, продолжая непонимающе смотреть в ответ, а в следующие его лицо бледнеет. Приподнимаясь, расправляя спину, из-за чего сразу становится выше Юнги, старший брат, протягивая руку, убирает с лица Юнги выбившуюся прядь волос, затем заправляет за ухо, иронично улыбаясь. — Не издевайся надо мной, я не девчонка, чтобы ты так делал. — насупившись, мальчишка отстраняет лицо от широкой ладони, которая пару мгновений попадя пропадает также быстро, как появилась. Ему не нравилась реакция брата, постоянно находясь на нервах от того, что тот может не согласиться на условия, которые выдвинул ранее. — Это предложение утратило свою силу тогда, когда я улетел в Дакоту. — Юнги уже сжимал ладони, стараясь сидеть с максимально каменным лицом. Но его насупленный вид говорит о многом. Хосок знал, что даже провоцировать не придётся — Юнги просто некуда деваться. Ему придётся принять то, что он будет ему диктовать. И если не сразу, то очень скоро. — И что, по-твоему, ты предлагаешь? — вежливостью младший ребёнок сильно не отличался, а вот эмоциональностью — пожалуйста. Его и без того истрепанные нервы были на пределе. Ему казалось, что он сейчас загорится от переживаний, вылетев при этом из окна второго этажа. Прямо в этот момент он испытывал смесь раздражения, страха, а мурашки по коже лишь усугубляли ситуацию. — Поцелуй. «…Что?..» Где-то с полминуты Юнги переваривал услышанное. Он не был уверен, что ему не послышалось или он в своём уме. Вытягивая лицо, как у ошарашенного зверька, мальчишка с идиотской физиономией глядел на Хосока, не находя слов для ответа. На спину медленно наползал холодный ужас. Нет, он просто устал от подобного издевательства и иронии в его адрес. Он был лишь доверчивым юношей, который порой не мог разделять грязный юмор и реальность. Именно по этой причине он сначала ущипнул себя, а когда почувствовал боль, тут же прервал зрительный контакт, и с бешено колотящимся сердцем отчаянно рванул вперёд, чтобы вылететь из комнаты. Тем не менее, не успел и сдвинуться с кровати, когда светлая ладонь зажала ему рот, поворачивая лицо к себе. Вид Хосока оставался собранным, как и всегда, а лицо выражало лишь скупую сдержанность и едва промелькнувшее удовлетворение? Почти невидимое. Ровный голос оставался мягким, но серьёзным, кажется, чтобы не спугнуть. Тем не менее, тело Юнги сейчас прошибало током, потому что он просто не хотел и не мог верить в то, что только что услышал. «Как это нездорово…» Стараясь отстраниться от старшего брата, как ошпаренный, продолжая пихать руками его близость и вырваться из крепко держащих рот ладоней, Юнги вздрогнул, когда Хосок продолжил говорить. — Поцелуй меня, попроси прощения, и позабочусь о том, чтобы к тебе не подходили. — серьёзный тон, холодная уверенность в том, что он говорит. Ни намека на издевательство. — Я дам время подумать тебе. — Я не понимаю. — с широко раскрытыми глазами Юнги то и дело переводит взгляд на спокойно сидящего брата, который казался слишком безразличным к реакции Юнги, словно всё знал уже заранее. Ладонь от его рта убрали, от чего он почувствовал мимолётное облегчение, но нависающее чувство тревоги всё ещё душило. — Тебе не нужно понимать. Тебе нужно выбрать, что ты хочешь: валяться каждый день в грязи, как избитая свинья возле лицея, или быть со мной рука об руку в чистоте и гармонии. — Ты болен. Психически нездоров. — только и мог заключить Юнги, в полном смятении упираясь взглядом. Ему не терпелось покинуть комнату, но он не мог, потому что его насильно удерживали в ней. — Кажется, мы уже установили данный факт перед моим отъездом, зачем повторяешься? Не зная, что ответить, Юнги лишь хлопал глазами, глотая вязкую слюну. Когда его отпустили, он резко встал, тут же пятясь от Хосока к двери. Не желая верить в происходящее, его щёки оставались красноватыми, а дыхание никак не могло сравняться. Естественно, он не собирался делать ничего подобного, потому что такого вообще не должно быть. Это отвратительно, странно, неправильно и превратно. Даже думать о подобном не хотелось. Прекращая наполнять свою голову грязными мыслями, Юнги вышел из комнаты, оставшееся до ужина время просиживая на диване в гостиной. Отец всё это время сидел возле него, но в совершенном молчании, потому что они буквально не хотели замечать друг друга. — Юнги, хватит уже, иди есть. Он был уверен, что ничего не полезет ему в горло, а сидеть за столом сразу с тремя членами семьи для него было подобно инсульту. Ему казалось, что у него уже началось мерзкое головокружение. Тем не менее, уступая матери, он подошёл к столу, замечая, что родители сидят поблизости друг друга, а он всё же будет вынужден рухнуть рядом с человеком, который держался за столом неестественно прилично для своего поведения наедине с ним. Держась как будто в стороне, по возможности избегая разговоров о себе, Юнги абсолютно не привлекал к себе внимания, но если бы кто присмотрелся, захотел поинтересоваться его состоянием, то заметил, что у него слегка подрагивали руки, когда он подносил небольшие кусочки свинины ко рту. Цепкий взгляд обжигает его тарелку и лицо всё это время, а сам юноша с трудом делает вид, словно ничего не замечает. В очередной раз, когда Юнги уже не мог терпеть и хотел встать из-за стола, чужая рука схватила за его, а затем дёрнула вниз, заставляя усидеть на месте. Слыша, как кровь бьёт по ушам, Юнги решил поддаться и не создавать конфликта за столом при родителях. Чувствуя, как во рту окончательно пересохло, а мясо не хочет перевариваться внутри, мальчишка хватает первый попавшийся стакан с ягодным напитком, он делает небольшой глоток, а после тянется и хочет съесть лёд в форме солнца, но испугавшись громкого голоса отца, резко засовывает его в рот и тут же из-за холода выплёвывает обратно в коктейль. Сконфуженно продолжая сидеть за столом, Юнги хватается за лист салата, заталкивая его себе в рот от безысходности. Похоже, что даже мать отдаленно понимала Юнги: её едва заметная улыбка, брошенная ему невпопад, не заставила сомневаться в этом. Пожалуй, он был благодарен приезду Хосока в том, что отец не читал ему за ужином наставлений в отношении отвратительных результатов в учёбе. — Милый, сможешь позаниматься с Юнги школьной программой? — рано начал радоваться. — У него совсем худо дела идут. — подперев ладонью щеку, глядя на мать как на врага народа, младший сын краем глаза заметил ровную улыбку Хосока, который мягко согласился на просьбу. «Лицемер.» От скуки падая едва ли носом в тарелку, Юнги заметил, как рука брата коснулась стакана, который стоял между ними по центру. Испытывая стыд за то, что выплюнул лёд в этот напиток, он перехватывает чужую ледяную ладонь, поднимая брови вверх и приоткрывая рот, желая произнести хоть что-то. Хосок лишь повернул к нему лицо, выжидающе глядя. — Я…Э… — после пары несвязных слов Хосок теряет к нему интерес, делая глоток, после чего мальчишка совсем теряется, а затем его охватывает слишком большое чувство стыда. — Хосок… — лицо до безобразия милое: розовые щеки, испуганный взгляд, подрагивающие ресницы. — Не надо из него пить. Я… — Я видел. И тишина. Кажется, Юнги теперь действительно нечего больше добавить. Сидя за столом в полном молчании, он не мог и взгляда поднять с тарелки — вот как он себя чувствовал. По окнам слишком сильно бил дождь, и это изрядно мотало нервы, а, быть может, Юнги был слишком чувствителен даже к глупым мелочам. Иногда соприкасаясь локтями с Хосоком, мальчишка клянется, его сердце каждый раз разваливалось на куски, потому что ощущения были самые разные: кажется, словно и не человек живой вовсе сидит поблизости, а кто-то очень далёкий, вроде знакомый с детства, но с другой стороны совершенно чужой. Из его головы не хотело выходить условие, которое было оглашено ранее. В это было сложно поверить, потому что он никогда не замечал за братом каких-либо замашек по этому поводу. Он даже ни разу не обнимал его с тех пор, как они встретились спустя столько лет, в то время пока он имеет наглость говорить о таких невозможных вещах. Юнги хотелось разобраться в чём дело, потому что он всё ещё мог полагать, что это какого-то рода ухищрения, чтобы запутать, выставить дурачьём, опозорить. Хосок не был воспитан как Юнги, потому что в атмосфере, где рос младший целоваться и обниматься было также естественно, как и дышать. Пожалуй, чувство металлической скованности пропало только тогда, когда Юнги поднялся на второй этаж, ложась на постель, то и дело просматривая страничку Каыль у себя в телефоне. Валяясь на животе, подросток болтал оголёнными ступнями в воздухе, стараясь спрятать улыбку в кулаке. Хихикая о своём, он вовсе не услышал, как сзади к нему наклонились, отчего ребром ладони почувствовал что-то щекотящее — прядь волос старшего брата. Ошарашено таращась на него, Юнги тут же попытался отклониться корпусом назад, но смог лишь выронить телефон из рук на кровать, ударяясь затылком об стену. Шикая с прикрытыми глазами и потирая голову, мальчишка яростно посмотрел на брата: — Ты меня напугал! — в сердцах произносит он, поджимая губы. У Хосока лишь появилась очаровательная улыбка, от которой раздражение внутри Юнги росло в геометрической прогрессии. — А есть что скрывать? — произнося это обманчиво мягким голосом, настолько нежным, насколько чудесно фальшивым. Юмора Юнги не оценил. Впрочем, он не понимал, когда Хосок шутит, а когда нет, и это порой вгоняло в сильное недоумение. — Это не твоё дело. — помолчав, Юнги добавил. — Не хочу говорить с тобой. Я думал, что ты будешь честен со мной, когда я попросил тебя о помощи, но ты лишь посмеялся надо мной. — сквозь зубы обиженно произнёс подросток. К свежим обидам примешиваются печали, казавшиеся давно забытыми. Молча смотря на то, как Хосок придвинулся ближе, заставляя подростка буквально прилипнуть к стене в напряжении, тот же в свободной позе облокотился на ладонь, внимательно исследуя лицо младшего брата. Он же, в свою очередь старается не обращать внимания, когда он, склонившись над ним, разглядывает его ресницы. — Ты не просил меня о помощи — ты лишь поджал хвост, когда тебя прижало. — ни тени сочувствия или сомнений — Хосок говорил в излюбленной манере. — Эта девчонка глупа, как труха. — Хосок отнял телефон брата, вытягивая руку вверх, чтобы тот не достал, продолжая испытывать его на прочность. Юнги пришлось постараться, чтобы вернуть его назад, всё ещё плохо осознавая то, что если бы Хосок захотел, то его мобильник остался у него. Игра лишь в одни ворота. Никак иначе. — Какое тебе дело?! Не говори о ней ничего паршивого. — в восклицании Юнги сквозит злость и непонимание. Море эмоций сейчас яростно вздувалось, окружая юношу со всех сторон, как будто стремясь затянуть его под воду мыслей. Каждый раз, когда кто-то хотел высказаться о Каыль в таком ключе, его лицо темнело и не предвещало ничего хорошего. Где-то в глубинах сознания всплывают воспоминания. Большие разочарования. Мимолётные и упущенные возможности. Поражения и провалы. Сердечная рана и одиночество. — Видишь ли, Юнни, я уверен, что связавшись с ней, ты поймаешь какую-нибудь заразу, а оно мне ни к чему. — глубокий тембр голоса запутывал мальчишку всё сильнее. Игнорируя последние сказанные слова Хосока, младший брат пихает его в плечо, выпрямляя плечи, чтобы казаться увереннее и внушительнее. Ему уже всё это надоело. Внезапно набравшись смелости, Юнги приблизил своё лицо к его, произнося медленно, едва ли не по буквам. — Я лучше признаюсь в любви Бао, чем когда-либо поцелую тебя. Злясь на самого себя, на Хосока, родителей и происходящее в целом, он дёрнулся, когда выражение лица старшего брата сменилось на суровое, после чего старший брат глухо положил крепкую ладонь на заднюю сторону шеи, предупреждающе сжимая её в тисках. Юнги лишь мимолётно взглянул в глаза, в которых плясали языки пламени, а затем стиснул зубы, когда пальцы сильнее нажали на позвонки. — Это ли не китаец с твоего класса, случаем? — продолжая крепко держать мальчишку, в голосе Хосока послышались холодные нотки. — А я и не знал, что тебе нравится насилие. В край взбесившись от слишком резких слов, мальчишка снова попытался с силой толкнуть брата в область грудины, а затем принял решение царапать его руки, чтобы он отпустил хотя бы на мгновение. Чувствуя, как чужие ладони сжимают запястья, нога мальчишки проскользнула по животу Хосока, надавливая, а затем ими же — босыми, спрыгнул на пол, размахивая руками в сторону слишком живого, ненавистного ему лица. Спускаясь на первый этаж, не теряя и секунды, он оценивает свой внешний вид, а после прямо-таки в обувь запрыгивает нагими ступнями, накидывая на плечи спортивную олимпийку. Не слыша даже возмущений матери с кухни, которая мыла засаленную плиту, подросток слишком сильно захлопывает дверь, слетая со ступеней на землю. «Это, чёрт возьми, слишком. Всё это — не для меня. Грёбанный ненормальный социопат. Как мне вообще угораздило жить с таким в одной комнате?!» И вдруг всё замирает, пока Юнги идёт по ветхим улицам Осана за поддержкой, тихо — почти едва слышимо передвигая ногами. На мгновение время останавливается, как при невесомости в момент падения. Он думает о том, как будет жить дальше, сможет ли смотреть в глаза брату и жить с ним в одной комнате. Происходящее дома сначала выбивало почву из-под его ног, а затем и вовсе — пережёвывало, причём настолько нещадно, отчего юноша не знал, за что ему цепляться, чтобы спастись. Ситуация патовая, по крайней мере, потому что никому о ней не стоит знать, ведь не найдётся никого, кто бы поверил в его слова. Под шиворот ему падают капли — на улице по-прежнему накрапывает дождь, и он ежится, время от времени поправляя одежду. Прогуливаясь вдоль улочек, он на полчаса останавливается в круглосуточном магазинчике, пытаясь заесть стресс, свалившийся на голову. Запихивая безвкусную закуску в рот на деньги, которые оставались со школьных обедов, он поднимает взгляд на стекло, за которым стоят придурки — те, что привыкли вести себя, как животные. Всё внутри останавливается вновь. Он сидит, затаив дыхание. Ждёт расплаты за поступок в лицее, каких-то последствий. Отморозки припадают к окну, веселясь между собой, делая глупые рожи по отношению к нему. Юнги выжидает. Ли Минхо показывает ему жестом, чтобы тот вышел из магазина, но мальчишка даже не ведет бровью. Взгляды сталкиваются, но он не чувствует ничего, кроме раздражения, в отличие от оппонента, который язвительно вытягивает губу и цокает, словно Юнги — причина его дерьмовой успеваемости и плохого отношения преподавателей. Бао же, в отличие от него, мнётся где-то справа, время от времени открывая рот, но юноша не слышит, возможно, потому что не хочет. Спустя некоторое время, когда лицеисты поняли, что Юнги оттуда не выйдет, так как безопасно: повсюду камеры в магазинчике, а ещё и кассир, что было бы глупо с его стороны идти прямо в объятия кулаков и вечной вражды. Дожидаясь, когда те напоследок наглядно покажут ему, что на учёбе ему будет конец, он спокойно приподнимается с насиженного места, потому что продавец начинает странно на него глазеть. Слыша звук хлопающейся двери за его спиной, он чувствует внезапный тремор рук, а затем и видит саму дрожь. Понимая причину и то, что она кроется отчасти в том, что ему негде спокойно поразмыслить над всем тем, через что ему предстоит пройти, он заходит за угол и не замечает, как на горизонте оказывается дом близкого друга, к которому он осмелится напроситься на ночь. Успел он пройти только пару шагов. Он даже не успел дёрнуться, когда со спины подошли и схватили за шиворот, отправляя Юнги на землю — обороняться. Урвав долю секунды, поднимаясь в полный рост, мальчишка пропустил пару ударов между рёбер, а затем со всей накопленной злости наотмашь залетел однокласснику по лицу, рассекая бровь, пачкая руки в чужой крови, перемешивая землю с ней. В миг, глаза округляются. Он понятия не имел, чего ждать от Бао и всей их компании, но уж точно не того, что он сможет так сильно влепить тому, кто ходит на единоборства. Отступая назад, он со всех было сил побежал к знакомому подъезду, но не успел, так как один из них пнул его по ногам, отчего они подогнулись, и он был вынужден свалиться на сырую землю вновь. — Куда-то спешишь, Юнги? — тут уже вступился Минхо, до этого наблюдавший из тени за своими псами. — Неужели хочешь втянуть в это кого-то ещё снова? — чувствуя что-то горячее на зубах, подросток сжимает глаза и прикладывает испачканную, но прохладную ладонь к месту ушиба, после чего изнурительно закашливается от сильного удара тяжёлой подошвы палёных кроссовок. Очки валялись где-то поблизости, но в темноте найти их было практически невозможно. Нашаривая руками, он практически дотянулся до них, как Бао, дразня, поставил пятку прямо в миллиметрах от оправы. Юнги от боли едва сдержал стон, и ему стоило немало усилий, чтобы яростно прошипеть: — Не смей. Я-... — И что же ты сделаешь, а? — голос китайца был тих, но отлично слышен тому, кто лежал на земле без шансов подняться. — Может, расскажешь мамочке и папочке? — гогот, оглушающий и мерзкий прокатился по улице. Юнги сплюнул вязкий сгусток крови под ноги Минхо. — Я не буду говорить родителям об этом, потому что есть кое-кто другой, Минхо. — юноша было пошевелился, но ему снова нанесли удар прямо по ключице, чудом не сломав кость. Перед глазами пока не темнело, и он был рад этому исходу. — Пока что только ты заслуживаешь жалости, Юнги. В таком виде мальчишка не посмел перешагнуть порог Чимина, когда отморозки скрылись за тенью уличных фонарей. Оттирая олимпийку от плевков, он бросил взгляд на приоткрытое окно и горящий свет, а затем на подкорках сознания уловил смех Дауль и понял, что мать его, скорее всего, не дома, а значит, он будет третьим лишним. Проглатывая собственную ничтожность, он ползал по земле и искал очки, которые продолжали валяться под лавкой. Моросил дождь, но Юнги его практически не чувствовал, как и не чувствовал себя живым.

***

Несколько месяцев были сродни сущему аду. Он страдал, да так сильно, как никогда бы не поверил, если ему рассказали. Изо дня в день над ним смеялись, издевались, пихали, пинали и порой даже исподтишка измывались. Перед глазами сменялись локации, но люди, что приносили боль — нет. Пока он находился в лицее — помятый и усталый, постоянно борющийся за глоток свежего воздуха, он выживал, старался слиться со стенами, лишь бы лишний раз к нему не проявляли повышенно-отвратительного внимания. Из раза в раз он плотно зажмуривал наполнившиеся слезами глаза, потому что знал, что если хоть одна слеза скатиться по его щеке — будет всё в разы хуже, чем прежде. Дауль что-то шепчет ему на ухо, и он, на секунду отвлекшись от общего лицейского гула в коридоре, хочет что-то сказать в ответ, но лишь по случайности сталкивается с высоким старшеклассником, что смеряет его серьёзным взглядом в ответ. — Извините. Я не хотел. — нервно покусывая губу, Юнги неловко посмотрел в ответ, желая по возможности быстрее ретироваться в класс, лишь бы не выслушивать ничего отвратительного. В этот момент даже Дауль задержала дыхание. Никто не хотел иметь дело со старшеклассниками — особенно с теми, у кого были корни в студсовете. Как не к счастью, рядом с этим старшеклассником по правую руку стоял Хосок, лицо которого выражало холодное спокойствие. Стоит старшему брату приподнять руку, чтобы поправить рубашку с эмблемой лицея, Юнги ненароком отступает, что не ускользает от пары глаз. Не в состоянии видеть брата ещё и на учёбе, он ощутил, как его кинуло в жар, вспоминая об их разговоре тем вечером, кровь ударила в голову, а щёки запылали от стыда. — Порядок. Не нервничай. — Намджун кротко улыбнулся, а затем Хосок ровным шагом прошёл вперёд вместе со старшеклассником, оставляя шлейфом свой парфюм на плечах Юнги, робко стоящего в коридоре уже с минуту после. Глядя на возбуждённое лицо подруги, Юнги в беспокойстве посмотрел на неё, а затем посмотрел в след тому, кто только что мог сделать его жизнь ещё хуже. — Хорошо, что твой брат имеет такое влияние в лицее. — в задумчивости проблеяла девушка, о чём-то мечтая. — Это ничего не меняет. Да и чтобы он мне сделал? Это произошло случайно. — Юнги! Старшеклассники — это не те, кому стоит переходить дорогу. Они на счету у преподавателей, среди них почти все в студсовете, а это значит, что наша спокойная школьная жизнь зависит напрямую от их настроения. — поджимая губы, сказала подруга. — Не будь наивным. Везде есть «главные». — Не место, а дерьмо. Чуть подумав, подруга выдала: — Вот поэтому тебя не любят. Не желая ничего ей отвечать, Юнги спустился на первый этаж, чтобы купить что-нибудь перекусить. Заворачивая сначала за один угол, потом за другой, ноги сами притормозили, когда краем уха он услышал того, чего бы никогда не хотел: — Когда будем в столовой, я схвачу его за руки, а ты сними с него брюки. — был шёпот, но голоса мальчишка определил тут же. — Там будет одна девчонка, которая ему нравится. Да не спрашивай откуда я узнал, главное сделайте всё аккуратно, чтобы не при директрисе, иначе она оторвёт нам башку. Слыша то, о чем говорят подростки, Юнги не хотел даже искать причину того, почему те поступали подло и низко. Он не желал выяснять мотивы или же думать об их тяжёлом детстве из-за которого они вели себя, как сволочи. Он только лишь выглянул из-за угла, уверенной походкой двигаясь по направлению к приспешникам Минхо. Разгоняясь, уже едва ли стоя к ублюдку вплотную, он пользуется эффектом неожиданности — прямо как они, а затем попадает кулаком ровно в солнечное сплетение, игнорируя ошарашенные лица и крики учеников помладше в коридоре. Сейчас в нем играл адреналин. — Ах ты сука! Он не сдерживает подступающую агрессию, когда бьёт одноклассника по лицу, стараясь попасть куда можно больше, совершенно не рассчитывая силу удара, потому что знал — сейчас его скрутят и отведут к директору. Он знал, что будет расплачиваться за последствия, но продолжал кулаками бить по бессовестной морде Ли Минхо, вырывать его волосы на голове, сжимая их в ладонях, как безумец, пока остальные отчаянно пытались его оттащить. Он был в таком приступе бешенства, что едва ли не рычал на тех, кто подходил ближе, потому что все они для него были мерзкими. Они собирались унизить его на глазах всего лицея, подставить перед всеми учениками. И он понимал, что это не прошло бы им даром, но ведь достоинство ему потом никто не вернёт ведь, так? На лице расцветает отёк, такой приятный глазу, и это единственное, чему радуется Юнги, сидящий в кабинете социальной работы напротив ненавистного одноклассника. Что ещё больше его обрадовало — тот смотрел в ответ, но не угрожающе, а прибито. — Пишите объяснительные. Ваших родителей, Юнги, уже оповестили. «Да мне плевать. Можете позвонить президенту Кореи.» — Вас могут отстранить от учебы на две недели и ещё поставить на учёт. Юнги не мог не усмехнуться слишком горько. — Они издевались надо мной, а на учёт поставят меня? — Из вас двоих на Минхо нет живого места. Я делаю вывод, что виновника искать и не нужно. Через сорок минут в лицей прибежала мать, не прекращая причитать того, что её мальчишка, оказывается, совершенно никчёмный сын. Юнги же, поправляя очки, все это время смотрел в пол, не желая вступать в распри. Выслушивая ругань матери, и даже не глядя на ее оскорблённое поведением лицо, он бы оглох, если не директриса, которая до этого покорно стоявшая, сказала об отстранении. После чего Сыльги произнесла сухое «поговорим дома», где его ожидал целый час нотаций и всяческих запретов в будущем. «Я запрещаю тебе сидеть в телефоне.» «Запрещаю гулять с друзьями.» «Запрещаю сидеть в ноутбуке.» «Запрещаю смотреть телевизор.» На душе, несмотря ни на что, паршиво не было. Он все ещё был верен своим действиям, и если все были против него, он все ещё знал, что у него был он сам. Сидя на подоконнике, Юнги смотрел на покорябанную деревянную раму, жалея о том, насколько бездарно потратил день своего пятнадцатилетия. А ведь он его даже толком не отметил, не прислушиваясь к советам Чимина о том, что пятнадцать лет — это особенная дата. Но чтобы она могла дать ему кроме сожалений о том, что он проводит своё время в этом богом забытом месте? Родители не сказали ничего стоящего ему в этот день. В качестве подарка он получил книгу от матери и небольшую наличку от бабушки из Сеула, по которой он очень сильно скучал, время от времени набирая её номер в телефоне для вызова. Хосок же его в этот день даже не поздравил, и Юнги был уверен, что тот даже не вспомнил об этом. Кто-то наблюдает, пока он разглядывает окошко. Сначала Юнги затылком чувствует этот взгляд и только потом понимает, откуда он нацелен. Хосок вернулся с учёбы, смотрит на него и язвительная улыбка трогает его губы. Юнги же в ответ растерянно замирает, не зная, как себя вести, потому что полагал, что тот вернётся только через полтора часа. Руки моментально вспотели. Для всех он был идеальным лицеистом, любимым сыном, возможно, другом, почтительным членом совета. Ни одна живая душа не видела ничего грязного в его поведении. Ничего неправильного. Он стоит напротив, но не двигается и не говорит. Из-за этого мальчишке стало совсем не по себе, именно поэтому он не выдерживает и произносит первый: — Мать в бешенстве. Я отстранён от учебы. Через три недели итоговые экзамены. — Юнги не смотрит прямо в глаза Хосоку, но и старается не позволять думать тому, что боится. Чтобы прекратить эту тишину, он был готов на все — завоевать Маньчжурию, покончить с собой во имя президента. Он бы сделал все, но только не то, на что в итоге решился. В ответ на излияния младшего брата, Хосок лишь подобно статуе останавливается возле него, вызывая в Юнги смутное беспокойство, которое липкими лапами трогает его душу. — Ты думаешь, мне интересно? — Я не знаю, что мне делать. Меня ненавидят. — приглушённо, почти тихо говорит он. Как же Юнги одиноко. Как же он жалок сейчас. — Необузданная надежда, даже без поддержки настоящей силы, может породить безрассудную смелость. В этом твоя проблема, Юнни, ты веришь в лучшую жизнь. Проглотив обращение брата, Юнги слезает с подоконника, подходя ближе. Он нерешителен, ему невероятно не по себе приближаться к этому человеку. Однако он не в силах больше терпеть издевательства и именно это толкает его на такой безрассудный шаг. Он приподнимается, и до конца не отдавая отчёт своим действиям, слегка касается своими губами холодной кожи, оставляя на ней горячий след от своего дыхания. Ему стыдно, и он надеется, что Хосок не засмеёт его. Мальчишеские губы касаются чужих, а всё тело парализовало испугом и безысходностью. Он очень боится, но понимает, что выбора у него не осталось. Либо однажды в лицее его забьют так, что он не сможет подняться, ведь сегодня была лишь сплошная показуха и всплеск эмоций, либо он примет условия, продиктованные ранее. Внезапно Юнги вздрагивает, когда жар от прикосновения к его коже разливается по всему телу, хотя Хосок сплетает только их пальцы. Мальчишка ничего не понимает, потому что он до смерти смущён, все эти действия ему неприятны и он от всей души желает прекратить это сумасшествие. Не углубляя поцелуй, ограничившись лишь невинным касанием, он дрожит, когда опускает голову вниз, отстраняется, теряясь. Хосок его не отпускает, слегка сжимая его ладони в ответ. Если бы подросток задрал голову, то смог увидеть ничем не прикрытую одержимость в тёмных глазах. Но он не смотрел. Упорно. — Однажды мой навсегда мой. — тихий шёпот, принадлежавший тому, с чьим мнением отныне будет считаться младший ребёнок — хочет он того или же нет.