Человеческая слабость

***

Пребывая в предельно нервозном состоянии, Юнги боится, что их кто-то застукает, войдя в дверь. И ведь он не сможет оправдаться, потому что первый подошёл к нему и перешёл черту. И чтобы Хосок ни говорил, чтобы ни делал, Юнги не стоило совершать столь опрометчивого поступка и обоснования на это пусть и были, но мелочные и низкие. Он просто-напросто боится боли, устал зализывать раны, постоянно выслушивая нападки со стороны сверстников, не в силах дать стоящий отпор. Не тот, когда он нанёс удар первым, нет. Это была точка кипения и отчаяния, но никак не победное превосходство. Юнги так хотел задать интересующий ему вопрос, так хотел разобраться в том, что происходит на самом деле, но вместо этого он стоял, опустив голову, делая вид, словно вид ног и их ракурс очень интригует его сейчас. Он бы спросил, но не знал, как подступиться, чувствуя нахлынувшее смущение, неприязнь и что-то неизведанное, страшное. Ресницы подрагивали, а сам мальчишка податливо стоял возле возвышающегося старшего брата, который с осторожностью перебирал его пальцы в собственных ладонях. И это не было бы так тревожно, вязко, если бы не невинный поцелуй. Поистине, для Юнги это было именно так, потому что он ещё не делал ни к кому подобного, что был вынужден сделать сегодня. И если для Хосока лёгкое прикосновение было сравнимо с комариным укусом, то для Юнги это было нечто большее. — Я поговорю с родителями. — голос томный, сам же он склонился над ухом подростка, что сейчас зажимался и вёл себя так, словно под ногами не было пола. В любой момент Хосок мог поменять правила и мальчишка бы ничего не смог с этим сделать, потому что уже шагнул в клетку. Где-то внутри себя он умолял, чтобы она не захлопнулась, потому что тогда он потеряет всё, что у него есть. Остатки самоуважения. Юноша не знал, что ему ответить. Стоило ли поблагодарить? За то, что сам толкнул его в грязь, а затем очистил от её излишка? Тем не менее, Юнги знал, что Хосок не любил, когда его игнорируют. Сильно вздрагивая, когда чужие пальцы аккуратно проходятся по белой майке, дотрагиваясь до выступающих костей, мальчишка совсем забил тревогу, стараясь угомонить бешено колотящееся сердце. Приподнимая голову выше, чтобы посмотреть на старшего брата, Юнги делает судорожный вздох и смотрит в глаза напротив, а затем дёргается, когда Хосок притягивает его совсем вплотную, самолично приоткрывая подрагивающие губы в поцелуе. Не терпящий неповиновения, молодой человек мёртвой хваткой удерживает его за горловую часть майки, чтобы тот не убежал, другой рукой придерживая челюсть, не оставляя возможности даже отвернуться. Хосок всегда брал ситуацию в свои руки, именно по этой причине сейчас углубил поцелуй, лаская языком чужой, из-за чего в комнате слышались интимные влажные звуки, вперемешку с копошением из-за сопротивления. Но старшему брату было всё равно. Хосок полностью завладел им, держа в собственных руках, прямо как в детстве, игнорируя сердитое мычание и упирающиеся в грудь тонкие руки. Он ласкал его, нежно, но не обоюдно, в самом деле заявляя свои права на него, показывая то, что он единственный, кто может трогать его. Целовать. Удерживать. Когда воздуха стало совсем не хватать, Юнги наконец-то дали отдышаться, но уйти не позволили — кольцо пальцев сцепило запястья, показывая, что он сейчас не уйдёт, и разговор ещё не закончен. Подавленный, Юнги не отрывал взгляда от статной фигуры Хосока, в особенности, продолжал пялится тому в лицо — тот был, безусловно, горд собой. Чувство собственной ничтожности нитями плелось в сердце, сжимая его, настойчивая горечь прокатывалась по губам, и ему стоило непомерных усилий, чтобы не расплакаться прямо в открытую у него на виду. Стараясь глубоко дышать, он жалеет, что не сбежал из дома и не приехал к бабушке, которая очень тоскует по нему в Сеуле. По её любимому внуку. Он не понимал в какой момент его жизнь стала подобна этому. — Тебе не нужно обижаться. — слово «нужно» было произнесено как «должен», поэтому нижняя губа задрожала, а одна из ладоней сжалась в кулак, чтобы хоть немного прийти в себя. — По правде говоря, я думал, что ты уже давно научился делать это, посредством лобзаний со своим дружком. Его же вроде Чимин зовут, да? Хосок был настолько близок к идеалу, насколько это было возможно, и от этого становилось больнее — социопат, тот, для которого ничего не стоит разбить чужое сердце, превосходил его во всём. Это так ранило, что он просто не хотел об этом думать. Ему было крайне неприятно то, что Хосок думает о нём и Чимине в таком ключе, но выяснять отношения он не собирался. Это просто было выше его сил и эмоционального состояния. — Сдержи своё слово, — старший брат на это никак не отреагировал, ожидая того, что Юнги ещё есть, что сказать. — И давай забудем о произошедшем. — лицо слишком серьёзное, чтобы найти хоть намёк на шутку, но внезапно старший брат расплывается в улыбке, слишком неестественной, угрожающей, порочной. — Ты и взаправду решил, что это единственное, что мне нужно, Юнни? — пальцы продавливают хрупкое запястье, оставляя красные отметины на контрасте с кожей, и Юнги не может сдержать болезненное шипение, пытаясь вырвать руку — тщетно. — А ты что думаешь, что ты хренов умник? — Советую говорить со мной повежливее. — голос оставался мягким, но сквозил затаенной угрозой. Хосок имел отличное самообладание, но порой Юнги совсем не ценил его терпения. Мальчишка, по его мнению, даже не представлял, в какое чудовище он может превратиться. — Не знаю для чего ты загадал столь мерзкое желание, но я советую больше не говорить об этом. Спасибо, что согласился поговорить с родителями и уладить мои недоотношения с одноклассниками в обмен на это, но больше я не собираюсь участвовать в твоих экспериментах. — Юнги был зол и расстроен, но несмотря на это, говорил не громко, а в умеренной интонации, стараясь донести до Хосока то, что всё это — не его случай. Он не хотел ненароком разозлить брата, зная, что он может сделать, ведь отпечаток воспоминаний о том дне на похоронах ещё был свеж. Однако и себя в грязь втаптывать не позволит. Определённо. В самом деле, не убьёт же он его? В глазах напротив плясали красные огни, а сам он угрожающе молчал, заставляя сгущаться чёрные тучи над их головами. На мгновение Юнги даже показалось, что в комнате похолодело, от чего мурашки рассыпались по всему телу. Мальчик чувствует, как две руки ложатся ему поверх плеч. Появляется тяжесть в груди, а сам Хосок нагибается, чтобы их глаза находились на одном уровне. — Юнги, как думаешь, что хуже: слушать меня или быть избитым отцом? — непринуждённый адресованный ему тон, словно выбил воздух из лёгких, отчего Юнги в непонимании метал взгляд по комнате, не зная, за какое слово зацепиться. Честно говоря, Юнги вообще не понимал, о чём говорит Хосок. Он знал, что отец — тиран, помнит как он ударил в детстве мать, но линии не были сопоставимы, при чём тут он? — Ты же не хочешь, чтобы он узнал о том, что ты украл его военный орден? — в Юнги понемногу наливался панический ужас, потому что он не делал подобных вещей. У него не было привычки брать что-то чужое, подросток не был воспитан подобным образом, потому что у него всегда было всё то, чего бы он не желал. Он помнил то, как три недели назад папаша кричал дурью на весь дом о том, что его военная награда за заслуги куда-то пропала, потому что она находилась на видном месте в родительской спальне. Никто не мог ее взять, потому что каждый знал, что за это будет — рукоприкладство. Орден был напоминанием отцу о том, что забрало его лучшие годы и юношеские мечты. С войны он вернулся отвратительным человеком, который был нестабилен в своей вспыльчивости и агрессии, пропитанной всей его сущностью. — Я не крал. — косившись с обидой на Хосока, прошептал Юнги, чтобы только он мог его услышать. — Я расскажу всё родителям. Они поверят мне. Ты чёртов манипулятор. — Юнни, — он облизал губы. — Тогда зови их прямо сейчас, если не беспокоишься о том, что этого значка нет в твоих вещах. — ладони отпустили плечи, но Юнги не мог пошевелиться. «Значок» — вот что думал о военных действиях, во время которых отец потерял своих близких, во время которых глотал кровь и плакал солёными слезами на тот момент ещё парнишка. Хосок не ценил чужих вещей, он готов был растоптать и сжечь всё, что принадлежало родителям в этом доме. Но только после того, как сыграет на них же. Юнги понимал, что Хосок мог блефовать. Он знал и то, что он никогда в жизни не сможет доказать родителям свою правоту, потому что всё будет очевидно, если те найдут орден у него, допустим, в сумке. Но в то же время, если знака не окажется в его шмотках, брату ничего не помешает подложить чтобы то ни было потом, тогда, когда он не будет об этом знать. Ему ничего не помешает выложить всё как чистую воду в другое время. Он боялся отца и его руки, но это не значило, что он меньше страшился человека, с кем делил комнату и всю домашнюю рутину. Юнги не думал, что Хосок способен на подобную подлость, отчего с огромной скоростью Юнги захлестнула волна удушающего страха, от которого начинали предательски слезиться глаза. Как же он ошибался, когда обещал себе, что после выполненного условия все проблемы пройдут — потому что это не так. Сколько бы он не хотел забыть обо всём, оно будет по-прежнему там. Внутри него самого. По-прежнему. Он ошибался. Как же он ошибался, когда решил, что утренняя тревога была безосновательной. Запястье немного саднило от настолько крепкой хватки. На свинцовых ногах Юнги стоял, опустивши лицо в пол, лишь бы он не видел покрасневших глаз. Испуганный мальчишка сам не понимал во что ввязался, когда коснулся чужих губ, сейчас из-за этого пожиная плоды. Он попытался вздохнуть, но вышел жалкий всхлип — успокоиться стало невозможно. — Отрицание — первая стадия принятия. — ни капли сочувствия. — Иди и приведи себя в порядок, а после я позанимаюсь с тобой школьными предметами. — голос брата стал совсем безучастный. — Я не хочу находится с тобой в одной комнате. — Я не помню момента, когда спрашивал тебя о том, что ты хочешь. — Хосок отошёл от Юнги, который моргал слишком быстро, чтобы не дать волю чувствам прямо сейчас. — Пять минут у тебя. Старший брат сел за стол, поворачиваясь к Юнги спиной, показывая всем видом то, что разговор окончен. Это был не вид человека, который с нежностью целовал его пару минут назад. Это был тот, кому ничего не стоило растоптать чужие чувства, чтобы достигнуть своих целей. Мальчишка стоял сейчас в центре комнаты, вперяя взглядом в широкую спину. Поистине жалкое зрелище вкупе с гнетущей атмосферой и покусанными губами. Не проронив ни слова, он выходит из комнаты в сырой коридор, глядя на украшенное полосой запястье и глотая горькие слёзы. Умываясь холодной водой, чтобы не оставалось отёков, мальчишка облокотился на раковину, думая о том, что он в жизни делает не так. Запустив пятернёй в волосы, приглаживая их, он нащупал на полочке свои очки и надел их только после того, что вытер лицо полотенцем. Напоследок глядя в зеркало, Юнги посмотрел в свои же грустные глаза и не смог сдержаться: влага вновь потекла по красным из-за трения щекам, губы подрагивали, в голове творился сущий бардак. Прикрывая лицо руками, с трясущимися плечами в немом плаче, он, кажется, готовится захлебнуться непрошенными слезами, когда в дверь громко стучат. — Кто там? — голос матери был обеспокоен и в то же время нетерпелив. — Мне нужно в душ. — шаркая длинными ногтями по двери в ласковом жесте, словно скребётся котёнок. Вздрагивая, мальчишка отстранил ладони от мокрого лица, пару раз шмыгая носом и отвечая то, что скоро выйдет. Размахивая руками так, чтобы лицо казалось свежее, Юнги открыл щеколду ванной, тут же ныряя в коридор мимо матери, которая поинтересовалась, всё ли у него в порядке, но юноша не мог обернуться и выдавить хоть что-то, приоткрывая дверь в комнату. Он знал, что пять минут уже давно прошли, но он ничего не мог поделать со своими чувствами. В любой момент из груди хотел вырваться крик, который он подавлял всеми силами. Во время всей подготовки Юнги ни разу не поднял глаз на Хосока. Он не сомневался в том, что брат сразу заметил красноватые отметины на щеках, но, тем не менее, внимания этому не уделил. Хосок, объясняя то или иное задание, говорил чётко и спокойно, доходчиво пояснял каждую мелочь и совсем не злился, если Юнги не отвечал на вопросы, которые ему только что разжевали. Хосок лишь начинал приводить примеры из жизни, делился ассоциациями, совершенно не давил. Старший брат был действительно очень умён, но на людях он позволял видеть лишь то, что хочет он. Его поведение в обществе одноклассников было обманчивым: он вёл себя подобно тому, словно учебная рутина приводила его в восторг. «Надо же, никогда бы не подумал, что амитоз выглядит именно так», — конечно, говорил он так в лицее, но дома, подготавливаясь к гранту в прошлом году, он разбирался, как филотические соединения ДНК связывают клетки в единый организм. Хосок был замечательным льстецом, и никто не мог устоять против него. Юнги немного успокоился, хотя и продолжал сидеть как на иголках поблизости с тем, кто под видом шантажа заставил делать то, что угодно ему. Поднимая взгляд и теряя нить того, что ему пытаются донести, он смотрит на подрагивающий кадык возле его щеки, выразительные чёрные глаза, улавливает приятный тембр голоса и тяжело вздыхает. Ему было жаль, что Хосок не может быть таким всегда — не пугающим, не жутким. Из мыслей Юнги вывел резкий поток воздуха, направленный ему в лицо. Чёлка взлетела, а глаза мальчишки выразили растерянность. Он не ожидал, что брат уличит его в рассеянности и подшутит таким образом. Поправляя двумя руками волосы, Юнги вновь опустил безмолвный взгляд в учебник, притихнув в замешательстве. Он надеялся на то, что Хосок не станет говорить ему неприятные вещи, потому что Юнги помнил одну простую истину — он мог довериться члену студсовета и старосте, но не мог доверять брату. — Понимаешь определение «семейное сходство» в таксономическом смысле? — смотрит на Юнги внимательно, но без проявлений каких-либо эмоций. Его рука покоится на его ладони, невзначай прикасаясь, но не переходя черту. Конечно, Юнги нихрена не понимал. — Да. Всё на сегодня? — он хотел было встать, но недовольство Хосока приковало его к стулу. — У тебя будет тест по этой теме, так что сиди и лови каждое моё слово, понял? — на это ответить Юнги было нечего. Хосок видел его насквозь и это практически вымораживало. — В качестве примера, чтобы ты лучше понимал, можно взять паслён-белладонна и помидор. Они относятся к семье Solonaceae, и хотя помидор ты можешь съесть, то чёрный паслён ядовит, оба они имеют много сходств: как физиологических, так морфологических. Так и с нами, Юнни. Только я — чёрный паслён.

***

Благодаря тому, что Хосок спас младшего брата от наказаний матери, Юнги мог позволить себе сходить на вечеринку, которую будет устраивать студсовет через две недели. Разумеется, он и до этого ходил на устроенные Чимином тусовки, но тогда им ещё было по тринадцать-четырнадцать лет, и это было сложно назвать настоящим отрывом. Он знал, что учителей в этот вечер в школе не будет, потому что раз в год они позволяли лицеистам отдохнуть на славу, в честь сдачи экзаменов. И пусть Юнги ещё даже не думал о поступлении в университет, но как многим в лицее ему тоже следует очень хорошо подготовиться к тестированиям для старшей школы. В блок сдачи входило всего лишь три предмета, но и это заставляло поджилки подростка трястись. «Ну в самом деле, кто придумал эту гадость?» — Не хочешь зайти ко мне сегодня? — Чимин вылез из-за угла, заставляя друга схватиться за сердце. Лицо Юнги забавно позеленело. Несмотря ни на что, улыбка Чимина всегда дарила что-то подобия облегчения. Пожалуй, Юнги бы не раздумывая согласился на предложение Чимина, но не был уверен, что мать позволит пойти ему и к другу на вечер и на вечеринку в будущем. На тусовке должна была быть Каыль, и дружба-дружбой, конечно, но своего шанса он упустить не мог, в особенности после того разговора, когда он убежал. Юнги верил, что вытянулся с тех пор, и пускай он был невысок ростом, по сравнению с братом, но оценивал свои шансы чуть выше среднего. — Ты ещё спрашиваешь? — Юнги подтолкнул друга локтем в рёбра. — Меня мать не отпустит. — Не с ночевкой же. Я буду ждать тебя в семь. Кстати, знакомая Дауль купила пива и одна бутылочка осталась у меня с тех пор. Вроде как вишнёвое. Юнги не пил. Вернее, он мог попробовать, но на большее, чем глоток, его не хватало. Не нравился ему вкус и запах алкоголя, ничего с этим не мог поделать, но из-за завлекающей интонации Чимина и желанием провести время с другом Юнги пообещал поговорить с родителями. По непонятным причинам, хоть город был действительно небольшой, а от того и учеников было не такое уж и большое количество, Хосок с Юнги в лицее пересекались до безобразия редко, учитывая, что с утра уроки начинались в одно и то же время. Пожалуй, у Хосока хватало своих обязанностей — голосовать в совете за организационные моменты, следить за правилами и помогать за определённые суммы неудачникам, которые не могли переползти порог на тестированиях. Деньги, кстати, ему выделяла сама канцелярия учебного заведения, считая, что заслуженное упорство должно быть вознаграждено, и это была ещё одна причина по которой им очень гордились родители. Где-то внутри себя Хосок был уверен в том, что в лицее Юнги совершенно не стоит его внимания по нескольким причинам и из-за этого даже не снисходил до простого приветствия в те моменты, когда они замечали друг друга в коридорах. Первая заключалась в том, что он всё равно не собирался помогать ему из-за их внутреннего конфликта, в особенности, раньше. Вторая же была завязана на отвратительной репутации, а для него это было что-то вроде основного способа достижения целей. В столовой же Хосок был редко, в отличие от брата — был брезглив настолько, что даже не мог сидеть с одноклассниками и слушать их чавканье. Он до тошноты глядел на поедающие еду лица, каждый раз сдерживая рвотный позыв. Пожалуй, это был ещё один факт того, почему братья редко сталкивались друг с другом. — Ты уверен, что не хочешь познакомиться с ней? — Чонгук уже порядком раздражал. Хосок шёл довольно размашисто и из-за этого друг детства поспевал так быстро, как мог. В действительности, Хосок не считал его кем-то вроде близкого человека, потому что у него не было потребности в этом. Но ему было очень удобно иметь связь с тем, у которого столь широкий круг общения. Именно за счёт этого Хосок всегда знал что и где происходит. — Меня это не интересует. — скупо и пусто. Хосок не чувствовал ничего к тем простушкам, которые постоянно набивались к нему в подруги. У него был кое-кто поважнее. Заворачивая в мужской санузел, чтобы поправить воротник рубашки и бейдж, Хосок прислушался, когда подошёл уже вплотную, чтобы открыть дверь. Разумеется, он всегда узнает голос младшего брата. Заходя внутрь, компания подростков, состоящая из трёх человек стояла возле Юнги, словно окружив, продолжая угрожающе нависать над ним, что-то диктуя. Один из них был невысокого роста с портфелем его мальчишки в руках, а, кажется, Минхо, из-за которого Юнги отчитывали дома, прямо сейчас держал его за рукав, не давая и шагу ступить в сторону. Глядя на это всё, Хосок пробегается по лицу того, кто не был испуган, но был близок к панике — побледневшее лицо и бегающие яркие глаза, разбитая губа и быстро вздымающаяся грудь. Кажется, он всё-таки старался защитить себя. Те парни, что стояли поблизости, настороженно притаились, как будто проверяя — будет ли Хосок вступаться за него или же нет. Чувствуя то, как внутри закипела кровь и почернели вены от гнева, Хосок с лицом полного холодного равнодушия поворачивается к зеркалу, поправляя запонки и воротник. — Разве это не твой брат, Хосок? — Чонгук едва ли не шепчет, косясь в сторону туалетов и группы подростков. Хосок молчит и уже знает, что будет дальше. Тогда, когда он услышал излюбленный мягкий и побитый голос — тогда уже понимал, что совершит непоправимое. В первую очередь, для одного из тех, кто смел прикасаться к тому, кого трогать можно было только ему. Разворачиваясь в сторону зажатого брата, который измученными глазами смотрел в ответ, Хосок подошёл ближе — об этом свидетельствовал стук небольшого каблука туфель, заставляя отморозков отойти от обиженного ребёнка. — Юнги, выйди. — ни больше, ни меньше. Однако этого было и впрямь достаточно, чтобы Юнги лихорадочно забрал свой портфель из не державших уже его рук и тут же испарился, хлопая за собой дверью. Повторять не пришлось. Вслед за ним хотели выйти и остальные, но Хосок вытянул руку вдоль проёма, хлопая внутренней стороной ладони по косяку прям перед лицом одного из одноклассников Юнги — Ли Минхо. — Чонгук, никого не впускай сюда, а затем отведи остальных к Намджуну в кабинет совета. Он знает, что с ними делать. — разумеется, у него всё уже было спланировано. Это было сделано прежде, чем Юнги решился на очень важный шаг в их отношениях. Наслаждаясь смятением школьника, медленно перерастающим в панику, так как они остались наедине, Хосок готов был поклясться, что если бы данная ситуация произошла на улице, то мальчишке бы повезло чуть меньше. Но это не значит, что его жизнь не будет сломана прямо сейчас. Хосоку даже не придётся марать руки. Когда он хмыкает, Минхо вздрагивает от испуга, но тут же вбирает в грудь воздуха, стараясь выглядеть увереннее. Взгляд сменился на агрессивный. — Мне нужно идти на урок. Стоило произнести эти слова, как подросток теряет равновесие от толчка в грудину, падая на кафельный пол прямо на лопатки, оставляя синяки по всему позвонку. Хосок не сделал это слишком сильно, но ублюдок действительно не полагал, что ученик с безупречными оценками и статусом может поступить так. Доставая из плечевого ранца ранее заготовленный шприц с мутным содержимым, он наклоняется и хватает ладонью за шею — прямо там, где находится яремная вена. С силой швыряя отброса в кабинку, он заходит следом и закрывает дверцу. — Т-ты, ч-что делаешь?! — делать такие вещи для Хосока казалось сущей ерундой. Он не чувствовал абсолютно ничего, доставляя боль. Ответом на вопрос послужила ироничная улыбка, а затем подростка зажали у стены, ровно также, как это было с его братом, крепко обхватывая горло у кадыка. — Ч-что это за дерьмо, мать твою?! Ч-что ты собираешься делать? — вопли летели мимо ушей, но возвышающийся молодой человек не слушал их. Это было просто отвратительно. — Я засужу тебя, засужу, если ты-… — Действительно думаешь, что у тебя получится? — цокнул пару раз Хосок. — Тогда давай взглянем на твою родословную? Мать твоя продавала тело за дозу каждому, кто не побрезгует. Только два года назад центр диспансеризации помог ей слезть с иглы. — на губах покоилась спокойная улыбка, которая могла быть на лице только у нездорового человека. — Думаешь, эту информацию было сложно найти в таком маленьком городе? — Моя мама… Она не… Она… — подросток испугался так, словно видел перед собой смерть или Дьявола. Ли Минхо был хулиганом, который забирал деньги у детей. Он бил и издевался над некоторыми ребятами из лицея, но он не заслуживал такого, что хочет сделать Хосок. — Если я загоню сейчас в тебя этот наркотик, то никто даже и не подумает на меня, Минхо. — разговаривая, как с младенцем, Хосок похлопал лицеиста по щеке так, чтобы остались красноватые следы. — Отец пьяница, а мать — наркоманка, вот и сынок пошёл по стопам своих родителей. Ничего удивительного, не так ли? Я лишь скажу, что нашёл тебя здесь в таком состоянии, когда зашёл справить нужду. — Н-не надо. Пожалуйста. Я больше никогда, я не подойду никогда. Пожалуйста. Умоляю, прошу. — повторяя одни и те же слова, у Хосока появилось желание отрубить его язык и заставить его же съесть. По его мнению, это был бы очень приятный расклад событий, но менее чистый, в плане следов. — Все будут думать, что ты сошёл с ума, показывая на меня пальцем. А знаешь, что самое забавное, Ли Минхо? Твои друзья будут бояться твоей участи и никто даже не попытается защитить такого отброса, как ты. — он не лгал, когда говорил о том, что таких людей нужно истреблять расстрелами или публичной казнью. Он безумно хотел кровопролития, но действовать следовало осторожно. Не обращая внимание на дёрганье подростка, Хосок через борьбу и завывания достаёт заготовленный клочок ткани, сдерживая при этом агонию лицеиста, завязывает жгут. Вгоняя с силой иглу, стараясь попасть по вене, но, очевидно, это было бы довольно сложно в нынешней ситуации, он делает это наугад, ссылаясь про себя на то, что тот уже в любом случае будет заражен. Вводя всё до последней капли, он отходит от ослабевшего подростка, глаза которого уже были затуманены бальзамом, платком вытирает со шприца свои отпечатки, махинациями оставляя отпечатки ублюдка, который вынудил Хосока поступить с ним так. Протирая платком также ткань, он в перчатке кидает её в Ли Минхо, победно насмехаясь над тем, как потом тот будет страдать.