Человеческая слабость

***

Последующие несколько дней в школе можно было назвать вполне тихими и порядочными, за исключением колющих взглядов, от которых хотелось завернуться посильнее в лицейский кардиган и притворяться, словно Юнги там совершенно не было. Погода становилась прохладнее, и, к сожалению, младший ребёнок в семье не отличался сильным здоровьем, время от времени выходя на уроках в коридор, чтобы привести свой нос в порядок. Насморк и кашель время от времени давали о себе знать. Разумеется, будь он не настолько упрям, то сообщил бы матери о том, что не совсем важно себя чувствует и ему бы следовало хотя бы на один день остаться дома, однако лёд, а точнее, огромная льдина не таяла, и их отношения после недавней ссоры всё ещё не улучшились: за столом она разговаривала только с отцом, временами спрашивая подростков о том, как у них обстоят дела на учёбе — у Хосока в целом, а у Юнги с новым коллективом. Она не хотела оставлять младшего сына наедине с собой, но лучшего решения выхода из такой проблемы не находила. Она пыталась подтолкнуть его к тому, чтобы он извинился перед Хосоком, но он оказывался непреклонен, и она не понимала, откуда у её ребенка взялась такая черта характера. Быть общительным и дружелюбным как прежде не получалось, но буркнуть что-то похожее на «нормально» у Юнги за столом всё же выходило. Но не более. Домашнее задание задавали по истине так много, что ничего кроме уроков Юнги дома делать не успевал, постоянно выписывая конспекты, утыкаясь носом в учебник. Как бы он ни старался, мальчишка никак не мог запомнить, что там написано! «Не зря же говорят, что учёба — не про всех…» Помимо всего прочего, отныне ему приходится навёрстывать упущенный материал, чтобы не стать однажды предметом насмешки со стороны одноклассников. А ведь и помощи попросить не у кого: среди ровесников ни с кем не общается, более того, многие его игнорируют, кроме как Дауль, если приветствие за общение считается. Как же одиноко Юнги! А ведь он по-настоящему переживает о том, что так и не сможет влиться в коллектив, почувствовать себя с ними одной командой, найти хотя бы одного друга, с которым они проводили время за пределами школы или, быть может, кто-нибудь предложил ему руку помощи в изучении новых дисциплин, потому что подросток тонул. Тонул нещадно, в то время пока остальные смотрели на него с берега в молчаливом согласии. А брат, что же касается него, то Юнги лучше удавится тройками, а затем и материнскими криками, чем подойдёт к нему с просьбой помочь хотя бы раз в жизни. Пусть лучше засмеют, будут дразнить в классе глупым, но к Хосоку по личной инициативе и на метр не приблизится. Что же не скажешь о самом брате — тот, кажется, получал эстетическое удовольствие, глядя на то, как младший что-то старается понять, выучить, как ломает голову над задачами, ведь уклон лицея был направлен на математический анализ. Было тяжело, чуждо, везде он казался лишним, но Юнги не сдавался, потому что он знал то, что грош цена тому, что так быстро опускает руки. Всё будет хорошо. По крайней мере, он верил в это. — Неужели следующая физкультура? — Юнги зашёл в класс в тот самый момент, когда подростки с уставшими лицами разговаривали между собой, с формой в руках выходя из класса. Именно поэтому его заметил Бао, как бы невзначай толкая острым плечом. — Да, по тебе и видно, Бао. Тебе повезло, что наша классная руководительница не встретила тебя в таком виде! — девушка размахивала руками и акцентировала своё внимание на том, что её друг все уроки отсидел в спортивной форме. — Она бы порезала тебя на такие же полосочки, какие у тебя вышиты на олимпийке. — Юнги не стал сердиться на одноклассника, подмечая то, что краем уха услышанные слова Дауль рассмешили его. Кидая использованные бумажные платки в урну, он вышел из класса последний, прикрывая за собой дверь. Неловко сжимаясь в раздевалке, стараясь не смотреть ни на кого и самому побыстрее сменить форму, Юнги то и дело слышал речи одноклассников о том, насколько крутыми и высокими кажутся старшеклассники. Бао в особенности подметил, что предпочитал бы заниматься в одном зале с девушками из старших классов, а не с парнями. Послушивая случайно чужие разговоры, Юнги был зациклен на том, что его до ужаса смущала своя фигура: тонкие руки и невысокий рост — одним словом щуплый и невзрачный, он мимолётно надел на себя белую футболку и красную спортивную форму поверх, не застёгивая на молнию, штаны были ему длинноваты из-за чего он молился о том, чтобы ненароком не споткнуться, в рекордные сроки завязал шнуровку на красных синтетических штанах, не забывая проделать то же с кроссовками. — У вас что, смежные уроки с другими классами? — Юнги находился в таком удивлении, отчего едва ли держался, чтобы не раскрыть рта. Да, провинция не переставала отличаться от столицы. Никто не обратил на него внимание, продолжая болтать о новеньком вышедшем сериале про старшеклассниц и о том, какая у них упругая грудь. Подросток про себя подумал, что его сейчас стошнит. Выскальзывая из раздевалки в спортивный зал, он со смущением прокашлялся, ожидая того, когда тренер начнёт разминку. В растерянности вопросительно оглядываясь по сторонам, заправляя растрепавшуюся чёлку за ухом, Юнги чувствовал себя мешком с мусором в слишком свободной для него форме. Ко всему прочему, в зале было отчего-то слишком прохладно, из-за чего он принялся разминаться прежде, чем преподаватель физкультуры свистком оповестит о начале урока. Замечая, как что-то зудит на его коже, он повернулся в сторону, замечая команду старшеклассников, среди которых отличался один, тот, который являлся его старшим братом. Всегда собран, сдержан в эмоциях и аккуратен — вот, чем он отличался от вечно веселящихся и эмоциональных подростков. Нет, он определённо был не тем человеком. «Почему он пялится на меня?» Из размышлений Юнги вывел резкий толчок в плечо мимо проходящего Бао и пронизывающий взгляд Ли Минхо, который пришёл к единственному уроку — физкультуре. Юнги это не понравилось, и он бы соврал, если бы сказал, что не начал переживать ещё сильнее. Юнги хотелось ответить, спросить какого чёрта его просто нельзя было мирно пройти мимо него, взять за шкирку одноклассника и надрать ему зад. Только вот проблема была в том, что это бы повлекло уйму последствий: кабинет директора и разочарованный взгляд матери, который он в последнее время просто не выносил, травля внутри класса, которая ещё не была таковой из-за пары учеников, и, пожалуй, основное то, что Юнги абсолютно и совершенно не умел драться. Раньше в этом не было нужды — в Сеуле, о котором он не перестаёт мечтать, никто бы и не подумал размахивать кулаками, но сейчас все эти мысли были бесполезны. Они не уберегут его от Бао и Ли Минхо, не спасут от наказаний после уроков и провалов у доски. Пока класс средней школы строился, а затем собирался в пары, чтобы подавать мячи, Хосок наблюдал за тем, как приняли его младшего брата в лицее. Глядя на то, как пихают, пренебрежительно относятся к Юнги, его лицо мгновенно сменилось выражением — безразличие растворилось под суровостью и надменностью, а когда с младшим никто не захотел вставать в пару — оно стало снисходительным и отчего-то удовлетворённым. Ему не нравилось, когда кто-то был слишком близко к брату, когда до него дотрагивались или же спрашивали о чём-либо. Его брат должен был быть один, чтобы познать отчаяние и горе изгоя. И если же Хосок узнал какого это быть таким в семье в самом детстве, то сейчас — очередь Юнги наслаждаться этим везде, где он только способен дышать. Естественно, Хосок не был настолько жесток, чтобы перекрывать своему родственнику кислород полностью, он позволил бы Юнги рассмотреть свою кандидатуру в качестве наставника, но только в том случае, если бы тот в искренней безнадёжности просил его об этом. А это будет. Он не сомневался. — Выйти из строя! — голос учителя отдавал сталью, а затем Юнги сделал шаг вперёд, не совсем понимая, в чём дело, ведь урок практически закончился. — Так как вы только перевелись к нам в лицей, я вынужден предупредить вас, чтобы отныне с отросшими волосами на урок не являлись. — ну…началось. Юнги до безумия сильно хотелось закатить глаза, потому что волосы не были длинными — чёлка попадалась на глаза, но он заправлял её за ухом, да и в целом такая стрижка не являлась в категории «запрещённых» в учебном заведении. Он бы ни за что не стал отращивать себе волосы средней длины, как у девочек в классе. Ему стало неприятно за то, что физрук сравнил его именно с ними. Это было очень унизительно и не профессионально. А ещё он испытывал неудержимый стыд из-за того, что в зале была тишина, из-за чего он был уверен, Хосок всё это слышит тоже. Хотелось, грубо говоря, провалиться сквозь землю, поэтому он лишь нервно потеребил край рукава олимпийки, глядя в пол и сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь в ответ. А ведь он слышал смешки за его спиной, прекрасно понимал, что смеются над ним его же новоиспечённые одноклассники, с которыми и речи быть не может, чтобы стать одним целым. Он продолжал молча смотреть вниз, не поднимая взгляда. Щёки покрылись робким румянцем, а сам мальчишка весь сжался, чувствуя едва сдерживаемый хохот своих ровесников. Если бы прислушался, то услышал какую-нибудь насмешку и от старшеклассников. — Вы всё поняли, ученик? — мерзкий голос учителя отдался ему звоном в ушах, на что он лишь несмело кивнул. — Если же вы не хотите отрезать свои локоны, то я разрешаю вам закалывать их невидимками. Тут уж как вам удобнее. — с укором, шпилькой, которую не мог не вставить консервативный мужчина, который всю свою жизнь постригался ну уж слишком коротко. Он взволнован, но волноваться он не хочет, потому что это ему мешает. А ведь не только его семья причиняла боль. Ровесники тоже. Они смеялись, их смех был жестоким, оскорбительным. Юнги замутило. После того, как до конца урока учитель позволил отдохнуть — поиграть в баскетбол или же помочь убрать лишние мячи, Юнги сразу же выбрал, чем займётся. Проходя мимо брата, который стоял возле своей компании сверстников, Юнги ещё сильнее сжал голову в плечи, лишь бы спокойно, без происшествий проскользнуть мимо. Но, видимо, у Хосока были свои дела, потому что тот даже не обратил на него своего внимания. По крайней мере, так показалось Юнги. Разбирая мячи, а затем выходя из подсобки, мальчишка только успел повернуться в сторону. Подросток делает судорожный вздох, когда кто-то присел на корточки, чтобы подготовить мяч для удара. На мгновение, Юнги потерял связь с реальностью, когда его оглушило, а затем он со звуком повалился на спину, не успевая руками смягчить своё падение на затылок. Глядя на потолок, на котором были желтоватые лампы, он сравнил их со звёздами, которые могли излучать тусклый свет, такой же тусклый, как и крошечные огоньки от рыбацких лодок далеко в море. Никаких звуков боли Юнги упрямо не издаёт, всё это происходит в считанные секунды, а затем он хрипит и дёргается, когда к нему кто-то подлетает. Кто бы это ни был, он нежно касается его запястья и выжидательно смотрит некоторое время. Голоса возле становятся всё громче. Это Хосок. Юнги замечает, как его брат на пару секунд поднимает взгляд от него к кому-то, кто подошёл и стоит возле, а затем замечает слишком уж разительную перемену в поведении: глядя на подростка напротив себя, снова возникает тот выглядывающий, злобно выслеживающий взгляд, то недовольное выражение лица, которым он показывал, как он презирал других. Но это было адресовано далеко не мальчишке, а кому-то, кого не было видно на поле зрения. Чувствуя, как крепкие руки залезают ему под спину, Юнги распахивает глаза шире, борясь с головокружением. Он слышит тихое дыхание старшего брата, немыми губами прося того, чтобы тот поставил его на ноги, потому что его не должны нести на руках — засмеют. Но Хосок совершенно не смотрит на юношу, который пальцами слегка держится за пиджак старосты — он не понимает, что старший брат держит его крепко, прижимая к себе, подобно своему ребёнку, которого обидели. По запаху медикаментов и ваты, Юнги догадался, что брат принёс его в медпункт. Он сделал это так быстро и легко, словно Юнги был совсем маленьким и ему совершенно не было тяжело его нести. Касаясь локтями кушетки, на которой он лежал, подросток старался не смотреть в глаза Хосока — то ли от смущения или, быть может, из-за из-за незнания, что должен сказать ему. «Должен ли?..» Постепенно приходя в себя, пока Хосок заполняет бланк и объясняет, что, собственно, произошло, до Юнги начинает доходить происходящее. «Мой старший брат подобрал меня на руки, пока я был не в себе, и при всех отнес меня сюда. Но почему? У нас взаимная нелюбовь друг к другу. Сейчас он сидит возле меня с таким выражением лица, которое я не могу прочесть…» Но кровь оказалась сильнее ненависти. На лице старшего брата не было и подобия насмешки, он лишь остался сидеть рядом на кушетке, касаясь своим бедром лодыжки Юнги, пока медсестра проверяла мальчишку на наличие травм. — Спасибо, что заботишься о младших, Хосок. — женщина помогла Юнги сесть, так как симптомов сотрясения у парнишки не было. — Я староста. — он пробегает взглядом по брату, который был отчего-то смущён. — Сейчас я должна буду позвонить его родителям. Выпишу ему больничный лист на два дня. Вы можете идти, Хосок. — Я думаю, что сам об этом позабочусь. — глядя на глупое выражение лица медсестры, он пояснил. — Он мой младший брат. — на слове «младший» сделал акцент. Наконец, Юнги прочистил горло и скромно поблагодарил работницу. Неловко поправляя помятую форму, подросток дотронулся до лица, тут же расширяя глаза. Глядя на реакцию Юнги, Хосок в своей манере растянул губы, словно прокаженные, а затем из кармана достал его очки, на одной линзе из которых была царапина. — Спасибо… Он не верил собственным словам. Он и представить себе не мог, что скажет это старшему брату даже не смотря на то, что он, буквально, недавно после учебы нещадно толкнул его в лужу с грязью, когда Юнги попытался его задеть по дороге домой. В отличие от одноклассников, Хосок не выглядел агрессивным или злобным, он лишь молча схватил его за шиворот, а затем с силой развернул и толкнул в противоположную сторону, испытывая только отвращение. Этим и отличался Хосок от ровесников — он был слишком хладнокровен. В тот вечер Юнги не стал жаловаться матери или проклинать старшего брата. Он лишь молча выстирал свою одежду, а на утро пошел в мокром свитере, потому что тот не высох. За то время, а, вернее, два дня, пока Юнги сидел дома, юноша ни разу не притронулся к собственным учебникам. Рюкзак был не разобран с того дня, а сам мальчишка не вставал с постели, проводя в ней практически целый день. Мать не упрекала — не могла этого сделать, так как ребёнок плохо себя чувствовал, а отец… Да про отца и сказать нечего. Хосок всё больше времени проводил в комнате, постоянно занимаясь своими делами: проводил исследования, что-то чертил в тетрадях и записывал непонятные ответы на свои вопросы в блокноты. Юнги не совался — не хотелось нарушать нейтралитет, который мог пропасть лишь дуновением ветерка. Мальчишка, находясь дома, кое-что для себя заметил: он всё ещё не мог отделаться от ощущения неприятной скованности, всё ещё не мог свыкнуться с окружающим. Вот его отец, вот мать и рядом брат, вот старая чёрная коробка с рухлядью, здесь детская кровать, но сам он будто не совсем здесь. — Юнни, к тебе староста пришёл. Говорит, мол какие-то принёс задания. — ничего себе! Вот новость. — Да, хорошо, мам, сейчас спущусь. — натягивая более менее приятные взгляду штаны, а не те, в которых он ходит по дому, Юнги сразу же глянул на себя в зеркало, чтобы убедиться — на голове порядок. Спускаясь по лестнице, Юнги взял с собой в руки тетрадь и карандаш, на всякий случай. Поворачивая к входной двери, в коридор, подросток остановился как вкопанный — не мог поверить собственным глазам, взгляд которых метался — одноклассника на порог. Приоткрывая рот в немом удивлении, улыбка сама разрослась на лице, а само лицо как будто стало светлее. — Неужели это ты?! — Юнги подбежал к старому другу вплотную, обнимая его в ответ. На щеке он чувствовал чужую искреннюю улыбку. — Я и не мог подумать! Чимин стоял близко к юноше, всё такой же милый и добрый, как прежде: мягкие губы, популярная сейчас среди парней причёска, которая была разрешена в лицее, одна осветлённая прядь спереди с пепельным переливом, красивое лицо. Да, Юнги определённо понимает, кто является главным красавчиком класса. — Так это про тебя Дауль говорила? — щёки Чимина зарделись. — Я безумно рад видеть тебя. — кажется, голоса мальчиков были слышны даже на втором этаже. — Да… — казалось, от улыбок у них появилась общая боль в щеках. Разумеется, Юнги пригласил Чимина на кухню, выпить чая. Ставя перед гостем чашку, младший сын готов был прыгать от восторга — с лучшим другом в одном классе, кто же такого не пожелает! Казалось бы, что хуже уже некуда, но именно эта встреча заставила его вздохнуть по-новому. — Я очень скучал по тебе. Я ждал, когда ты напишешь, но писем не было, ровно как и звонков на домашний телефон. — Да, я облажался, извини меня за это. — голос не казался виноватым, но глаза Юнги говорили о другом. — Тем не менее, два друга вновь воссоединились, прямо как в книге Сэлинджера. — Вообще-то, Бойна. Нам это больше подходит.