Красота твоих движений

***

      Холодный ночной воздух, глухими шагами принявшийся вливаться в теплоту тихого домашнего уюта, вмиг был отстранён в густую тьму, как только входная дверь спокойно захлопнулась, пропустив сквозь себя последние прохладные потоки неприятного ветерка, которые в тот же миг растворились в тёплом помещении.       — Джон, я дома, — громко произнёс Егор, попутно запирая на ключ входную дверь собственного дома.       Его уставший взгляд слегка обернулся назад, внимательно блуждая по тихому тёмному коридору, удаляющемуся вдаль ночной пелены. Сквозь неё виднелось лишь какое-то собственное воображённое движение: казалось, словно кто-то бегло устремлялся за угол, оставляя после себя ощутимый прохладный ветерок.       — «Чёрт, привидится же всякое...» — журналист глубоко вздохнул, снимая с себя верхнюю одежду и вешая её на настенную вешалку небольшой прихожей, пока его взгляд продолжал всматриваться в безмолвную ночную тьму.       Подозрительная тишина, словно никого нет дома; непроглядная темнота, среди которой лишь отчасти виднелась мебель, и в то же время тёплая уютная атмосфера, словно кто-то совсем недавно разогрел камин, – всё это не на шутку настораживало Егора, отчего он в тот же миг, лишь прихватив с собой телефон и включив свет на всём первом этаже, принялся идти вдаль собственного дома. Кажется, услышать гробовую тишину он уж никак не был готов: писатель должен был быть дома.       — Джон, — его утомлённые зелёные глаза внимательно охватывали каждую пробегающую мимо комнату. — Джон, перестань устраивать такие розыгрыши.       Каждый раз, когда в ответ звучала лишь притаившаяся тишина, в душе медленно подкрадывалось неприятное волнение: почему он не отзывается? Почему всё так тихо и спокойно?       Ведь перед отъездом к дому своей сестры Егор, безусловно, предупредил Джона о том, что Лили попросила его о помощи: отвезти её и Лукаса в соседний город, дабы десятилетний мальчик смог исполнить свою мечту попробовать себя в более серьёзной работе с камерой, фотографируя завораживающие своей необъятной красотой местные ландшафты. Конечно, Егор не мог отказать в помощи своему любимому племяннику и с мягкой улыбкой беспрекословно согласился совершить дальнюю поездку.       — Я же сказал Джону, что на день уеду, и он может подождать меня дома, — шёпотом пробубнил журналист и в тот же миг усмехнулся: — Стоп, почему мне в голову не пришла мысль, что Джон просто уехал в город? Ведь это вполне логично: меня нет, дом пустой, да и в округе ни души. Ему просто нечего здесь делать, да и к тому же он давно хотел продолжить свой роман, — Егор мягко улыбнулся. — Наверное, с самого утра строчит свои истории: надеюсь, хоть поесть не забывает, хотя это же Джон – как он забудет о самом важном?       Ступая по аккуратному паркету второго этажа, Егор лишь тяжело вздохнул, понимая, что сегодняшнюю холодную тёмную ночь он проведёт один. На самом деле, за весь небольшой период совместного проживания, журналист настолько сильно привык к нежным поцелуям и крепким трепетным объятиям перед сном, что теперь даже не мог себе представить, каково засыпать без теплоты родного человека. Казалось, будто былая одинокая жизнь Егора была напрочь позабыта, словно тот и вовсе никогда не жил один в большом уединенном доме.       — «Думаю, он уже спит, поэтому не буду беспокоить его звонками», — со спокойствием рассудил про себя журналист и в тот же момент не спеша приоткрыл дверь спальной комнаты, откуда сразу же повеяло приятным успокаивающим ароматом, мягким греющим теплом и тусклым соблазняющим свечением.

***

      Зайдя в достаточно просторное помещение, в изумрудных глазах сразу же вспыхнула искра безмолвного удивления: Егор ожидал увидеть перед собой привычную тьму, окутанную неприятным холодом и тишиной ночной пелены. Однако вся спальня словно полыхала в тусклых огнях нежных восковых свечей, которые словно кружились в медленном красивом танце, который не спеша пьянил трезвый разум своими тихими, соблазняющими движениями.       — «Значит Джон дома», — он умиротворённо вздохнул, однако тут же слегка напрягся, как только взор упал на просторную двуспальную кровать, которая выглядела совершенно не так, как её оставлял журналист после своего последнего ухода.       На чёрном одеяле виднелись аккуратно выложенные нежные лепестки кроваво-алых роз, представляющие собой форму нежного сердца по всему центру уютной тёплой постели. Казалось, словно расставленные на плоских поверхностях соблазняющие пылающими огоньками восковые свечи сопровождали её каким-то трепетным чувством страстного желания. Всю нежную, романтическую, какую-то даже интимную атмосферу также дополняли задвинутые тёмно-багровые шторы, полностью закрывшие собой свет ночной пелены – спальная просто пылала необъятной страстью. И Егор беспрекословно понимал, на что намекает писатель.       — Я соскучился по тебе, — ласково обняв журналиста со спины и нежно притянув его к себе, мягким расслабленным голосом произнёс Джон. Его горячее дыхание, медленно проходившееся по уху Егора, заставляло того чувствовать, как по всему телу украдкой пробегается волна приятной дрожи.       — Джон... — он закрыл глаза, чувствуя нарастающее всё более тесное соприкосновение в области ягодиц. — Джон, всё это...       — Всё это для нас, — жаркий шепот вновь медленно пробежался по уху Егора, отчего на лице вспыхнуло невинное смущение.       Спустя несколько секунд нежных объятий, писатель медленно убрал руки с торса журналиста. Почувствовав свободу, Егор в тот же миг открыл блистающие влюблённым взглядом глаза, поворачиваясь к Джону и устремляя всё своё былое уставшее внимание на любимого человека.       Его глубокому удивлению и вспыхнувшему в глазах восхищению не было предела, когда журналист впервые увидел писателя совсем в другом облике: на нём была надета аккуратная белая рубашка, заправленная в чёрные брюки, на которых соблазнительно смотрелся чёрный кожаный ремень. Чёрт его побери, когда горящий трепетной любовью взгляд изумрудных глаз устремился ровно на яркие, такие чистые и родные голубые глаза Джона, взор которых горел страстью и горячим желанием любимого человека. Сейчас писатель снял очки, отчего Егору открывался весь мир красивых глаз, в которых читалось буквально всё, чего нельзя было прочесть ранее. Он выглядел не просто красиво... он выглядел так, каким Егор никогда его не видел.       — Джон, — в голосе проскользнуло неописуемое приятное удивление.       — Тебе нравится? — умиротворённо произнёс писатель, вновь почти вплотную приблизившись к журналисту, изучающим взглядом окутывая его взор, в котором украдкой притаились смешанные чувства.       Честно признаться, Егор даже не подозревал того, что Джон умеет быть таким трогательным романтиком. Журналист и вовсе не мог себе представить, что у писателя имеется в гардеробе белая рубашка, ведь до этого момента он ни разу её не надевал, хотя выглядел в ней просто по истине соблазнительно. Да и Егор точно знал, что Джон явный нелюбитель тесной одежды, чувствуя себя в ней как не в своей тарелке, однако сейчас он словно полностью изменил свой стиль. Он делал всё это ради него: он хотел видеть искреннюю улыбку на лице любимого человека.       — Всё это действительно красиво: свечи, постель и... ты, — в голосе слышалось невольное смущение, ласковое умиротворение и в то же время чуть ощутимое волнение.       Продолжая внимательно изучать любимый взгляд блестящих зелёных глаз, Джон принялся медленно подходить к Егору, который в свою очередь начал неуверенно отступать назад, колеблясь в собственной нерешительности: он понимал для чего всё это сделано, однако в глубине всё также сомневался в собственной готовности.       Он отходил назад до того момента, пока спина не коснулась стены: это был тупик и всё выглядело так, как будто журналист был загнан в ловушку пылающей любви.       — Ты же понимаешь, что я хочу сказать? — мягким шёпотом с нежной улыбкой спросил писатель, окутывая того горячим сладостным дыханием.       Тёплая ладонь в тот же момент ласково взяла Егора за руку, медленно приподнимая вверх и подводя её к стене, пока взгляд голубых глаз, блуждающий по зелёным очам, пытался внушить журналисту доверие: он понимал, что действовать нужно нежно и аккуратно.       — Джон, — с учащённым дыханием начал Егор, слегка отведя взгляд в сторону, — давай не сейчас, прошу.       Он чувствовал собственную неуверенность в продолжении, ведь если позволить писателю больше, чем страстные поцелуи и возбуждающие движения, отдающие дрожью по всему телу, то Джон зайдёт куда дальше.       Да, интимной жизни у них ещё не было, так как несмотря на все явные действие Джона, наталкивающие на близость, Егор постоянно отказывал ему в занятии любовью. Он обосновывал это всеми приходящими ему в этот момент аргументами: сейчас не время, нет настроения, надо работать, хочется спать, болит голова и тому подобное. На самом деле он всей душой желал чувствовать его обнажённым телом, ощущать его плавные движения и мягкие, аккуратные прикосновения, однако каждый раз какая-то собственная нерешимость словно ставила под запрет все желания журналиста.       Однако сейчас, будучи прижатым к стене и находясь в комнате, пылающей мерцающими огоньками восковых свечей, издающих приятный соблазнительный аромат, Егор понимал, что всё близилось ровно к тому, от чего журналист продолжительное время пятился назад.       — Сегодня отказы не принимаются, — решительным тоном пояснил писатель, дав тому полностью осознать, что интимная близость просто неизбежна и никакие отговорки сейчас не помогут.       Нет, Джон не собирался быть грубым, плевать на ощущения и чувства Егора, а наоборот понимал, что в первом сексе нужно быть как можно более аккуратным, внимательным, мягким и нежным. Он не собирался делать больно: всё его внимание будет сосредоточено на том, чтобы Егор чувствовал себя комфортно и смог получить максимум удовольствия.       — Я же вижу по твоим глазам: ты хочешь меня, — ласковым шёпотом произнёс Джон, взяв ладонью вторую руку журналиста и также медленно прислонив её к стене. Он вплотную прижался к вздымающейся груди Егора, начав не спеша приближаться к его лицу, чувствуя его участившееся горячее дыхание.