божьи коровки ищут чудо, фей и пряжу — и целуют в полюса минеральных щёк

мое сердце размером с твою ладонь и в лиловом небе над головой светит сахарный полумесяц от: дзёси, вечное из вечного п я т а я: и будь у меня хорошее сердце Щёку расчёсывали лучи. Мягко, заботливо, будто уставшей рукой или гребнем для волос феи. Феликс подставлял всё своё лицо солнцу. Иногда поворачивал голову отрубившегося Бан Чана, чтобы утро пробегалось по его лбу. Выскребал ложкой остатки йогурта, мял сухоцвет хлопка. Собирал на костяшках искры света и смотрел на горы сквозь окно. Слушал. Джисон и Хёнджин сидели у компьютерного блока. Что-то задумывали в рассветных потёмках. Не совсем вместе – первый воинствующе нависал над вторым и заговорщически шептал: — Ты делаешь вид, что никогда не ел, и идёшь на кухню. Там стоишь у плиты, но только не впритык! Короче, стоишь и вздыхаешь, поглядывая на завтрак. Повторяй: вдох и выдох. Добавь скорби. Блин, совсем не сопишь. Непорядок. Давай я принесу воду и соломинку? Зальём в нос. Я так притворялся больным, чтоб школу пропускать. — Может, просто попросить? — всё-таки решил уточнить Хёнджин. Чёрная футболка, буквально созданная для ночи, очень ему шла. — Или сами приготовим. Я могу сделать яичные роллы. Он еле умещал ноги, ведь пол был усыпан спальными мешками и подростками, что до зари вытаскивали гадальные палочки и злобно хихикали над судьбами друг друга. — Ни за что, — запротестовал Джисон. — А как же риск? Веселуха? Готовить классно, но азарта никакого – стопроцентно спалим клеёнку. Или сковороду. Или тесто. Хм. Слушай, если так подумать, то вариантов много. — Хан, — загудел Бан Чан. Прозвучало серьёзно. Он на миг вылез из одеяла, поискал говорливый источник мятежа. Убийственно взглянул на солнце. — Дай, блин, поспать. Хёнджин не шелохнулся, даже как-то расслабился, но очевидно затих. Джисон покосился на него и заверил: — Это он не нам сказал, а солнышку. — Это я сказал исключительно тебе, Хан. — Я – солнышко? Бан Чан страдальчески повертелся, утопая в мягкой ткани. Феликс посмеялся и набросил на его глаза халат. Принял мычащую благодарность, соскочил на пол, вплотную подошёл к Хёнджину. Тот глянул на него снизу вверх. Задержался на запястье, увешанном нитями и браслетами, вопросительно склонил голову набок. — Так ты сможешь приготовить завтрак? — спросил Феликс. — Безусловно. Безусловно. Взрослое слово. В нём были спокойные ноты и какая-то мощь. Феликс приоткрыл дверь, приглашая в комнату весенний сквозняк, затем пропустил Джисона, выбежавшего пулей, и мирно шагающего Хёнджина. Потянулся, разминая мышцы. Минэко красилась на кухне и пила воду через трубочку для молока. Радиоприёмник ворковал на тумбе. Звучало что-то лёгкое, подходящее для солнцестояния. Приятное. Губы Минэко, украшенные блеском цвета ракушки, искривились: — Чего пришли? — Готовить, — радостно зажмурился Феликс и покрутился у пуфика, набитого пачками зефира. — Учиться. Сам Феликс был подкухонной ведьмой, что, может, и роняла ложки, а всё равно мечтала испечь брауни без сожжения дома – честно. Поэтому Минэко горестно схватилась за голову: — О, господи. — Я умею, — неловко сказал Хёнджин. Минэко с многолетним, привычным скепсисом и столетним опытом готовки оглядела его, придираясь. Хмыкнула вдруг, собрала косметичку, подхватила зеркало на ножке. Подмигнула Феликсу: — Давно пора. И скрылась. — Будете помогать? — поинтересовался Хёнджин, перебирая холодильник: молоко, яйца, репчатый лук. — Я обычно готовлю в одиночку. Феликс и Джисон поняли намёк, которого не было, расселись у низкого столика и вместе вылупились на кухонную плиту. В ожидании колдовства, очевидно. Хёнджин самую малость смутился, однако продукты не выронил. Принялся объяснять: — Мелко нарезаем овощи. Вам можно трогать нож? — Только по праздникам, — синхронно выпалили они. Переглянулись, боднули друг друга плечами, кое-как приняли внимающий вид. — Тогда просто смотрите. И Феликс просто смотрел – насквозь прожигал чёрную футболку, добираясь до спины и позвоночника. Уходил в мысли. Чужие, возможно. Осознанно повторял заклинание: «Будь счастлив, будь счастлив, будь жив». Но на маленькой солнечной кухне жизни и удачи ютилось много. Хёнджин методично перебирал буханки хлеба. Феликс повеселел: ему, вообще-то, нравились кусты плесени, но однажды они с Минэко довели хлебницу до такой зелени, что от страха её выкинули. Оставили лес только в кадках. И возле крыльца. Там, где меньше всего топтались кроссовки или босоножки. — Смотрите? — мимоходом поинтересовался Хёнджин. — Смотрим, — ответил заворожённый Феликс. В тишине и потёмках. Потом Джисон открыл рот и – всё. Он принялся без конца комментировать процесс готовки, по традиции надоедая, но не переставая тараторить. Никому не было под силу усмирить его любопытство. На кухню тихонько поползли остальные подростки. Уместились перед холодильником. Очарованно застыли. — Мы покушаем нормальную еду? — с надеждой спросил Чанбин. — Как люди? Сынмин протёр очки свежестиранным полотенцем, ворчливо интересуясь: — А кем мы раньше были, стесняюсь спросить? — Дриопитеками. Хан чипсами завтракал и заливал их газировкой. Разве это полезно? — Дорогой Чанбин, — Джисон любезно к нему развернулся и заулыбался, — твоя куртка такая прокуренная, что неподготовленный чувак позеленеет, если её наденет. И что ты там говоришь про здоровье? Шуршание голосов сбило Хёнджина с медитативного кухонного такта. Зелень летела в стороны. К линолеуму прилипла тянучка от яичной смеси. Хёнджин раздражённо затирал её носком, намеренно не оглядываясь, заметили ли. Вернулся к плите. Феликс подошёл к нему поближе. Аккуратно перенял ручку сковороды, задев лиловую кость запястья, и поджёг конфорку. — Не взорвёшь? — нервно пошутил Хёнджин. — Нет, — улыбнулся Феликс. — Я умею готовить простую еду. Для выживания. На что-то большее не хватило времени выучиться. Хёнджин опёрся бедром на тумбу, помешивая очередную смесь для роллов и спокойнее спрашивая: — Всё так печально? — Как посмотреть. Я самостоятельный, но по мелочи. Счета, завтрак, уборка. Ремонт. Шкаф не передвину, но могу его разобрать и собрать заново в нужном месте. Импровизация, Джинни. Звучало смешно и глупо. Феликс не смутился. Почувствовал выжидающий взгляд и, по кусочку съедая брокколи, продолжил: — Мы раньше жили здесь, а потом уехали в город. За мечтами и полуфабрикатами. Охана, то есть мама, терпеть не может плиту. И неочищенные овощи. Я лет в двенадцать принёс в квартиру мешок картошки и уехал сюда на осень. Когда вернулся, мешок превратился в пугало. Он стоял на солнечной стороне и, ну, пророс. Сгнил внизу. Я потом долго копался, перебирая. — И плакал, — каким-то чудом угадал Хёнджин. — И плакал, конечно, — быстро закивал Феликс. — Я этот мешок выиграл в фермерской викторине. Смог даже отличить чернику от голубики. На следующий год участвовал в танцах для престарелых – не смейся – и занял второе место. Дали мультиварку. Просто так, представляешь! — Не просто так, — мило поддержал Хёнджин. Взрослый диалог под линзой детского духа. — Хорошо, не просто так. Мы с Минэко рассудили, что мультиварку оставим здесь. Можешь ей пользоваться, если хочешь. — Учту. Кухня была заполнена лицами, но подростки старались, чтобы разговор протекал наедине. Игрались с минералами, набранными у моря, кашляли. Таились и не подглядывали. Джисона затолкали в угол, под куртки и шапки. Привалившись к плечу Феликса, Хёнджин почти незаметно выдохнул и предложил: — Показать, как сделать йогурт? — Конечно! — Не кричи мне в ухо, — засмеялся он. — Заверни рукава, запачкаешь. Моя мама работает в больнице для детей. Научила делать домашний йогурт из пробиотика. Его можно в аптеке купить, но я принёс немного. Вскипяти молоко. — Хорошо. — Смотри, чтобы не пригорело. — Хорошо-хорошо. Круглые часы стояли около раковины. Стрелки показывали 07:07 утра, когда молоко убежало. Хёнджин с невероятным смехом потрепал побледневшего Феликса по голове, счищая пену, и не удержался от комментария: — Зато не пригорело. Ты справился. — Я исправлю! Хёнджин уверенно кивнул, мол, буду ждать. Суета привлекла внимание воробьёв, клевавших яичные роллы за низким столом. Джисон зацокал, показательно глядя на молочные корочки на плите. Выбрался из курток, чтобы съязвить: — Не нам судить, но мы обсудим. Феликс изящно замахнулся на него ежевичным фартуком, когда на кухне объявилась Минэко. Она глянула на часы, задумчиво протягивая: — А вы помните, что вам сегодня в школу? — Нет, — ответили честным хором. — А можно не идти? — робко проблестел Чонин. — Будет подозрительно, если не придут сразу несколько человек. Замолчали. Скорбно, вопросительно. Не знали, как спасать ситуацию. Покосились на лидера, который умел подделывать подписи на справках, выдумывать игры для обиженных детей, лазить по деревьям за котами и находить рогатки, укатывающиеся в обрыв. — Блин, ладно, — Бан Чан высыпал в руку зубочистки, обламывая концы двух штук. — Давайте кидать жребий. Двое могут остаться. Решил Бан Чан, и спорить, естественно, не стали. Руки тряслись. Чонин помассировал виски, прося помощи святых духов. Хёнджин с интересом уставился на зубочистки в кулаке. Вдруг на пороге появилась Йеджи, принёсшая корзинку яиц. Взглянула на их сборище так, что ей уступили первенство в ловле удачи. Бан Чан добавил ещё одну зубочистку. Йеджи вытянула несломленную. Смехотворно надулась и вернулась к порогу, звеня стильной сумкой. — Кто дальше рискнёт? — прогудел Бан Чан из тёплого одеяла. — Давайте я, — Чонин набрался смелости и милости горных призраков. — Ну, поехали. Йеджи очень-очень злобно смеялась, когда проигравший Чонин зашнуровывал ботинки и искал тетради. Сынмин ужасно вздыхал, присоединяясь к их кучке. Рюджин залезла на спину Чанбина; вдвоём они запричитали, что мир будет у их ног, но Минхо, вооружившись рюкзаком, вытолкнул обоих на порог. Джисон отказывался до последнего. Клялся, что создаст из себя ежа, если проиграет. Завопил и вырвал ту, конец которой был разрушен. Завопил втройне: — Ребят, ребят, погнали в казино, я ща даже в лотерею всех разнесу! Его наградили самыми жуткими взглядами, на которые были способны. — Осталась одна счастливая, — заметил Хёнджин. Медленно потянулся, вытащил зубочистку. — Эх. Длинная. — Ничего, — Бан Чан не моргал. — О, нет, сейчас будет бой, — затянул Сынмин. — Пойдёмте пока. — Ликс. Твоя очередь. Воинствующе кивнув, Феликс произнёс про себя считалочку – и победил. От удивления он растерялся. Со странной грустью взглянул в окно, через которое было видно, как отдалялись заснеженные макушки. Бан Чан кое-как поднялся. Постоял, долго соображая, где его вещи. Феликс подскочил и протянул ему счастливую зубочистку, спешно одеваясь. — Дарю удачу. Поспи, — он обматывался шарфом, выискивая обувь, пока Бан Чан туговато чесал затылок и залипал в столешницу. — Хочу прогуляться. Всё, спи, спи. Он выбежал на улицу, крича всем сердцем и всем сердцам: — Стойте! Рюджин, всё ещё вцепившаяся в спину Чанбина, горячо ему махала. Чонин поскальзывался, убегая от Минхо. Хёнджин обернулся через плечо. Подождал, пока бегущая яркая точка приблизится, и указал наверх. — Смотри. Ещё луну видно. — Красиво, — восхитился Феликс, сдерживая себя, чтоб не запеть песенку. — Так! Идём рядом, а то кто-нибудь обязательно свернёт домой. — Я его поймал, — Минхо держал за шкирку запыхавшегося Чонина. Горы прянично сверкали. Школьники, как яблоки, катались по льдистой дороге. Хёнджин поделился наушником, включив классику, и Феликсу пришлось – хе-хе – топать впритык к его боку. Пошёл снег. Мгновенно тающий, мягкий. Все переговаривались, обсуждая уроки, недавно вышедшие комиксы и книги. — Я думала, что погибну, пока допишу геометрию, — жаловалась Рюджин. — И я был напуган! Редкое чувство, — яростно поддержал Джисон. — Моя душа будто вышла из тела, я видел себя – кстати, красавчика – со стороны. Рюджин согласно затрещала, в красках уничтожая непонятность формул, пока резко не остановилась. — Стоп. Хан? — Бан Чан отрубился, и мне стало скучно. Чанбин озадаченно взглянул на Джисона, спокойненько шагающего впереди, круто развернулся на одной ноге и понёсся к спящему Бан Чану. Тоже дрыхнуть. — Предатель, — закричала ему вслед Рюджин. — Может, ну эту школу? Сегодня суббота. Скажем, что проспали. Убедительно. Девочки собрались в шатёр, гадать на гуще с местной прорицательницей-сумасшедшей. Чонин потащил Минхо и Джисона в компьютерный клуб. Хёнджин повёл Феликса к себе домой. Там они достали термос и плед, чтобы выбраться на крышу. Принялись смотреть на солнце, пока можно было, пока не больно. Рисовали на старом домашнем задании. Всё было понятно, но Хёнджин, осознанно отвернувшись, всё равно сказал: — Ты мне, кажется, нравишься, Феликс.