В прицел фотокамеры

Проснувшись утром от звонка будильника, Рома сел на кровати. Голова гудела, как после долгого разговора с собственными мыслями, и глаза открывались неохотно. Комната была наполнена мягким светом, пробивавшимся сквозь щель между шторами, и в этом свете отражалось что-то неуловимо пустое. Как будто день, ещё не начавшись, уже нёс в себе легкую усталость. Он встал, пошатываясь, и прошёл в ванную. В зеркале шкафчика отразилось лицо с бледной кожей и синяками под глазами — следами тревожных снов или, может быть, долгой внутренней работы, которую он сам не замечал. Рома провёл ладонью по щеке, будто проверяя, всё ли ещё на месте. Сегодня он решил не работать — не потому, что лень, а потому что чувствовал: нужно выдохнуть. Приведя себя в порядок, он направился на кухню. Панкейки, салат, немного меда — он готовил завтрак медленно, почти ритуально. Включил случайное видео на YouTube, но мысли были далеко. В какой-то момент экран телефона мигнул: уведомление на почту. Он взял устройство, отложив вилку, и открыл сообщение. На первый взгляд, письмо было обычным — от редакции. Но текст оказался неожиданным. Ему предлагалось взять интервью у Сергея Разумовского — фигуры неоднозначной, почти мифической. Один из тех, чьё имя звучит на стыке власти и тени, харизмы и подозрений. У Ромы на мгновение закружилась голова — не от страха, скорее от того, как внезапно реальность сдвинулась и заискрилась. Он перечитал письмо снова. В нём был какой-то внутренний холод, словно между строк стояло: «Будь осторожен». Но вместо отстранённости Рома почувствовал азарт — давний журналистский инстинкт, тот самый зуд, который возникает, когда ты знаешь: перед тобой — не просто материал, а возможность коснуться чего-то настоящего. Отложив телефон, он налил себе чаю и поставил новое видео на фон. Мысли метались между сюжетами. Как начать интервью? Какой вопрос задать первым? Что скрывается за публичной маской Разумовского? Чтобы отвлечься, он заказал билеты в музей на выставку мастеров Возрождения и на вечерний спектакль. День решил посвятить искусству — как будто только оно и могло дать ответ на вопрос, который ещё даже не был задан. Он выбрал лёгкую водолазку, пиджак и строгие брюки, собрал сумку и решил, что до начала выставки можно посмотреть фильм. Но фильм не захватывал. Его мысли возвращались к письму. Оно было как дрожь под кожей, не отпускавшая, как первый аккорд симфонии, которую ты пока не знаешь, но уже чувствуешь, что она изменит тебя. Вечером, сидя на террасе кафе после музея, он писал статью. Слова текли легко, но с каждым абзацем казалось, что он отходит от темы — всё возвращалось к Разумовскому. Рома закончил писать, отложил ноутбук и впервые за день ощутил странную тревогу. Как будто всё происходящее было прологом к чему-то большему. Вернувшись домой, он переоделся, доел заказанную еду и снова взял в руки телефон. Новое сообщение — от редактора: интервью подтверждено, уточняются время и место. Его пальцы сами набрали ответ: «Готов. Жду деталей». Отправив сообщение, он положил телефон на стол и посмотрел в окно. Вечер растворялся в стекле, как акварель. Он знал, что это интервью не просто работа. Это — развилка. И что бы ни произошло — назад пути уже не будет.