И павшему воину – меч

      Вначале было лишь дерево. Его сияющие листья. Его могучие ветви. Пульсирующая в нем жизнь. И Тианьши была невероятно маленькой. Она даже не понимала, что такое понимать и что такое чувствовать. Все, что она могла делать, — это дарить свет.

***

      Каждый из дней был повторением вчерашнего и пророчеством завтрашнего. Детали, из которых состояло мирское, размывались и не имели смысла в сравнении с Великими моментами восхода и заката — и на их фоне древо было вечно. Однако один из дней ознаменовал начало новой ветви.       Тогда в первый раз появился человек, назвавший себя священником. Он искал божественную мудрость. И там, около корней великого дерева, великодушные боги ответили его зову.

***

      Первый священник давным-давно умер. Он похоронен в королевском склепе, и замок, творение рук его и его потомков, возвышается над горным королевством Сал Виндагнир, как символ великого знания и смирения перед этим знанием.       Башня, венчающая замок, касается своим шпилем облаков. Она носит имя Пик Виндагнира. Только Велиал и первосвященник имеют право подниматься на самый верх, туда, где боги говорили по сей день. Земля была благословлена и управляема небом, и потоки стихий были плавными и упорядоченными. Звезды предрекали многие года щедрости и процветания. Разве можно хоть на мгновение усомниться в божественном слове?       И Велиал все еще здесь. Она видела тысячи восходов и закатов, смерть старых королей и порядков — и рождение новых. Те бесчисленные множества дней, одинаковых в своем различии, были лишь формой эклиптики. И богиня, неизменная, наблюдает из окна за жизнью внизу, расцветающей, и угасающей, и сохраняющейся в этом бесконечном цикле. Но не касающейся ее. Жизнь течет мимо Велиал, подобно водам реки, огибающим скалу.

***

      В руке Велиал меч, выкованный из звездного серебра. Его холодное лезвие заточено остро, до зеркального блеска, а эфес украшен замысловатой, изящной ковкой. Излишества украшений ни к чему верному орудию, его красота — в балансе, в следах, оставленных в сражениях против неверных. В узах, сплетенных между мечом и его хозяйкой.       Руки Велиал скользят по корешкам книг. Руки перелистывают страницы древних рукописей, разворачивают хрустящие свитки. Богатая библиотека — наследие многих поколений королевской семьи, начиная со времен первых правителей. Здесь высокие ряды стеллажей хранят в себе сокровенные знания, собрания тысяч и тысяч историй и песен; здесь даже тишина окутана тайной. «Audi, vide et tace, si vis vivere» — гласит старинная надпись над входом. И Велиал хоть и не занимает пост главного смотрителя, но вправе считается полноправной здешней властительницей.       Руки Велиал коронуют правителей. От церемоний, проходящих под раскидистыми белыми ветвями, до роскошных мраморных тронных залов, где под сводами уходящих ввысь арок, под торжественные звуки труб, в сиянии и величии, собираются знать и духовенство, чтобы засвидетельствовать явление нового короля и выразить ему почтение. Меняются детали, меняются лица; сын встает на место отца, чтобы в будущем на его место встал его сын. Эта цепочка не прекращается и длится веками, но единственными неизменными остаются две вещи: руки Велиал, возлагающие корону на голову нового первосвященника, и лепестки Иггдрасиля, по традиции разбрасываемые в конце коронации.       Сменяют друг друга эпохи, и Велиал наблюдает за этим как за чем-то глобальным. Она далека от людей. Велиал выказывает должное почтение королю и летописцу, она слушает и наставляет и в час нужды никогда не отворачивается от людских страданий. Но люди, как нечто быстротечное, не касаются ее. Пергамент стирается в пыль, металл покрывает ржавчина. Лишь дерево остается незыблемым. «Мой старый друг», — шепчет Велиал, касаясь ладонью шершавой коры и ощущая, как соки мироздания протекают по жилам, от корней к листьям и обратно, растекаясь на многие мили вокруг. Сосуществовать вне потока времени — такова их общая судьба.       Так было с начала и должно было быть до конца времен.

***

      Волнение воздуха всколыхнувшейся струной задело Велиал еще до того, как ей сообщили о происходящем.       Она степенно прогуливалась вдоль белых колонн галереи — колонны отбрасывали длинные синие тени, — и отсюда открывался обширный вид на долины, утопающие в желтой от заката дымке. Замаячившие на фоне служанки и едва уловимый градус тревоги, который ощущаешь задней стенкой сознания, заставил богиню отвлечься от созидания. Одну из служанок, первую попавшуюся на глаза, Велиал остановила лаконичным жестом.       — В чем дело? Что-то не так с королевой?       — Госпожа, — девушка присела в скромном реверансе, смотря куда-то в пол. — Роды идут не так, как должно. Позвали лекаря, тот приказал принести еще воды и полотенец.       Получив ответ и не став более задерживать работницу, Велиал направилась к покоям королевы. Там, где сейчас на свет должен был появиться новый наследник.       Около закрытых дверей, ведущих в покои, сгустилось тревожное оживление. Слуги стояли вдоль стены, и их растерянность жестов и твердая преданностью во взгляде показывали готовность исполнить любое указание по первому зову. Король не находил себе места. Он бродил из стороны в сторону, глубоко погруженный в тяжелые раздумья; иногда его мысленная молитва высшим вырывалась в виде едва слышного бормотания. Он часто поднимал взгляд на двери, и, когда оттуда доносились протяжные женские крики, весь сжимался, бледнел и стискивал крепко челюсть, страдая от бездействия и чувства беспомощности.       За этими плотно закрытыми дверями происходили события, на которых сконцентрировалось внимание всего замка. Велиал бесшумно приблизилась к королю.       — Ваше первосвященство, — легким поклоном головы дала о себе знать богиня. — Какие новости?       — Госпожа Велиал! — король бледно повернул голову и покачал ею в тихом отчаянии. — Никаких новостей, ничего конкретного. Кроме той смутной догадки, что что-то идет не так… Всевышние! Я имею право знать, что с моей женой и моим ребенком!       В этот же самый момент крик, набравший в себя последнее усилие, оборвался вниз, и все затихло. Двери сразу же распахнулись в очередной раз, появившаяся в проеме служанка с поклоном торопливо попросила Его первосвященство и госпожу войти. Король влетел в покои.       На смятых белых простынях, в прилипшей к телу сорочке, пережившая страшную агонию, спутанная и бледная, с испариной на лбу, обессиленная, лежала женщина, что произвела на свет дитя. Над нею склонился лекарь. Служанки заботливо протирали королеве лоб смоченным полотенцем, подносили и уносили кувшины с водой. Немолодая акушерка держала в руках белый сверток. Королева, превозмогая боль и слабость, потянулось к нему.       Среди замершего молчания раздался вопль. Но младенец молчал.       То был плач королевы.       — Мертва… — упавшим голосом выдохнула акушерка. — Мертвая девочка…       Король упал на колени перед кроватью. Лица его видно не было. Его супругу извела судорога страдания, в тысячи раз превосходящее агонию рождения. Эту боль нельзя назвать печалью. У этой боли нет имени.       За долгую божественную жизнь Велиал не раз сталкивалась и с мертворожденным наследником, и со смертью при родах, но никогда не вмешивалась, как не вмешивались боги. И сейчас, как и многие разы до этого, она стояла поодаль и наблюдала. Но сегодня что-то действительно было иначе. Что-то в сознании Велиал стукнуло, промелькнуло, будто легкий намек. В один момент все прояснилось.       — Дайте мне ее, — Велиал протянула руки.       Говорила она тихо, но глаза всех присутствующих в комнате уставились на нее. Королева умолкла, не переставая дрожать; в ее взгляде мелькнула отчаянная мольба.       Акушерка аккуратно вложила в руки Велиал сверток. Он был похож на тряпичную куклу. Велиал взглянула на синюшное лицо младенца, который, появившись в этом мире, так и не успел познать его. «Разве может быть так, чтобы ты не увидела света дня?» — пронеслось в голове Велиал.       Она покинула покои. Полы ее платья развевались при быстром шаге. Все существо богини воспротивилось смерти: не в этот раз, не с этим ребенком. Мысль о потери несбывшегося, о невинной душе, шагнувшей из небытия сразу в небытие, казалась нестерпимой. Велиал шла так быстро, что уже совсем скоро спускалась по белокаменным ступеням вниз, к Иггдрасилю. Уверенность в правильности действий крепла в ней с каждым шагом. Иного исхода не было. Иначе быть не могло.       Всеобъемлющее, вездесущее, древо раскинуло свои могучие ветви, и тот, кто стоял у его корней, мог смотреть высоко вверх и видеть, как тонкие лучи солнца танцуют в серебряной листве. Велиал, вставшая рядом с ним, почувствовала себя малой крупицей на фоне вечной его мудрости. Окружающие детали исчезли, став частью движущегося потока, а в центре этого потока, в точке сингулярности, была богиня, держащая на руках мертвое дитя, и было дерево.       Смутное предчувствие беды. Безмятежность, в обозрении не имевшая края, вдруг замаячила рябью вдалеке, потревоженная происходящим сейчас событием. Но всякая боль — Велиал склонила голову к маленькому холодному телу, отбрасывая на задний план тень последствий, — всякое страдание ничто по сравнению с жизнью в ее руках.       «Помоги же мне, старый друг» — шепнула Велиал, прислонив ладонь к шершавой коре.       Поднялся теплый вихрь. Осыпались белые лепестки, и вместе с этим обозримый мир мягко затопил белый свет. Дыхание природы и время затаились, словно глубокий вдох. Затем все так же спокойно выдохнуло и осело. Зачирикали птицы, появились и площадь, и ступени, и замок, откуда спешил король в окружении слуг. Лепестки плавно опустились на землю.              Маленькое сердце билось.       — Добро пожаловать, маленькая принцесса, — проговорила Велиал, мягко смотря на сморщенное личико. Принцесса с любопытством взирала на белое лицо богини, тараща голубые глаза, приоткрыв рот. Дохнуло теплым южным ветром. Серебряные ветви зашумели и будто бы склонились ниже, прикрывая свершившееся у корней таинство. Ореол прозрачного сияния окружал богиню с младенцем, в чьих голубых глазах отражался свет древа.

***

(Once-Colored Memories — HOYO-MiX/

Ode to Spring — Thomas J. Curran)

      В тот день, когда дочь жены первосвященника Виндагнира родилась и под сенью Иггдрасиля получила его благословение, государство цветущих гор наполнилось немыслимой радостью. А для Велиал время остановилось. Во всяком случае, оно замедлило свой ход до темпа смертной человеческой жизни.       Велиал наблюдала, как росла Принцесса. Ее детское любопытство шагало далеко вперед: чуть у нее развился навык ползания, нянькам нужно было держать глаз да глаз, а когда же Принцесса научилась ходить, это повергло весь замок в ощущение постоянной озабоченности и бдительности. Каждый обитатель был настороже, потому что никто — кроме, может быть, богов — не знал, в какой момент в следующий раз Принцесса исчезнет и где ее можно будет найти.       Часто в совершенно случайных местах ее находила Велиал. И, в отличие от остальных, Принцесса совершенно спокойно позволяла богине подобрать ее и вернуть матери.       — Не донимай госпожу Велиал, родная, — говорила стушевавшаяся королева, принимая в руки свое пропавшее дитя.       — Ну что вы, — отвечала Велиал, улыбающимся взглядом глядя на любопытного ребенка. — Уверяю вас, она ничуть мне не мешает.       Как оказалось, эти встречи были пророческими. Чуть в более старшем возрасте Принцесса сама искала встреч с богиней, хвостиком следуя за ней, куда бы та ни пошла: в библиотеку, в сад или на очередную прогулку по окрестностям вокруг города. Велиал всегда ей это позволяла.       Король был горд. Он говорил, что его дочь, наследницу Сал Виндагнира, избрали боги и одарили своим благословением. Но не смотря на возвышенность статуса, юная дева оставалась собой: приносила в замок ящериц из сада, бегала в королевские конюшни, чтобы покормить яблоками лошадей, и разрисовывала красками стены. Повзрослев, она любила не спать по ночам, предпочитая мечтательно глядеть на луну или бродить в саду, заросшему розами и благоухающему пионовым ароматом.       Принцесса не была приспособлена к сражениям. Совершенно. К шестнадцати годам она прекрасно держалась в седле — не говоря уж о том, что все лошади ее обожали, — и Велиал лично взялась обучить ее искусству владения мечом. Но, с каким бы усердием Принцесса не корпела, она так и не стала воином ни на долю. Впоследствии юная дева говорила Велиал: «Ты беспощадна и прекрасна, о, моя богиня. Ты очень решительная, а твой меч в твоих руках — неумолим, как божественная молния. Но я не похожа на тебя. Ну какой из меня может получится воин, если я боюсь раздавить жука и не позволяю своему коню слишком сильно топтать полевые цветы?»       Весь этот портрет, сотканный из света и нежных лепестков, являл собою образ полноты жизни. Принцесса была невероятно добра, и ее милосердное сердце было открыто для слабых и обездоленных. Она могла отыскать красоту в самом глубоком уродстве, свет — в самой темной ночи, и ценность — в самой последней мелочи. Любой, видевший ее широкую улыбку, сам невольно улыбался. И было совершенно неважно, что вид крови, лезвие меча и жестокая справедливость были Принцессе совершенно чужды. В ней росла другая сила, и перед этой силой Велиал, небесный посланник и воин света, добровольно склоняла голову.

***

(Secret Forest — Thomas J. Curran/

Maldegarde’s Flight — Thomas J. Curran/

Flying Home — Thomas J. Curran)

      В день, когда Принцессе стукнуло восемнадцать лет, пировало все горное королевство. Город был украшен цветами, фонариками и искрящимися на свету гирляндами. В каждом доме звучали тосты за долгие лета жизни и здоровье Принцессы, за величие Велиал и благодарности за милость, оказанную богами восемнадцать лет назад. К корням Иггдрасиля с почтением возлагали цветы.       Вечером в замке король устроил пышный бал. Под высокими сводами мраморного зала, где бурлило оживление, сотни свечей освещали пространство; жаркий цвет танцующих языков пламени спорил с сумерками и насыщенной чернильной синевой неба, усыпанного звездами. Пахло мягким ароматным воском, эфиром пионов и роз. Колонны и капители обвивали связки ярких цветов, и прохладная ночь сочилась мимо них в открытые проемы, принося сырую травянистую свежесть. Двенадцать пар — кавалеры в праздничных мундирах и румяные юные девы в легких светлых платьях, усыпанные жемчугами и бриллиантами, — кружили в весеннем вальсе под хрустальные звуки скрипок и флейт. Среди них с рыцарем танцевала прелестная Принцесса.       Статная Велиал, находящаяся на пьедестале рядом с королем и королевой, наблюдала. Мелькали белые перчатки и кружева, плавно скользили фигуры. Музыка нырнула вниз, чтобы с силой оттолкнуться вверх, и вместе с ней кавалеры синхронно подняли своих дам в воздух на короткое мгновение. Принцесса, запыхавшаяся и разрумянившаяся, лучилась радостью. В шелке волос заплутал медовый отсвет, а глаза блестели ярче всех звезд, взятых с неба. Велиал улыбалась, глядя на нее.       Ничто не могло омрачить этот исток жизни. Это было самое правильное решение. Иначе быть не могло.

***

      Принцесса всегда много рисовала. Искренность ее натуры, чувствительность к хрупкой красоте отражалась в ее работах. Для нее не жалели никакие полотна, ни стены, ни даже целые залы. Иногда она рисовала на коре Иггдрасиля, задумчивым нежным цветком сидя у его корней. Велиал чувствовала, что дерево совершенно точно не против такого вмешательства. Но еще Велиал видела смутную тревогу.       Все началось в день восемнадцатилетия. Тогда не нарочно было посеяно зерно сомнения.       Принцесса обнаружила в себе дар изображать грядущее.       И чем больше она рисовала, тем сильнее над замком сгущались тучи недоверия и беспокойства.       — Я вижу снег. Вечный холод, способный заморозить само время. И кровь, окропившую заснеженную вершину…       Силуэт черного дракона — и метель, свистящая метель — омрачали девичьи сны.       Может ли быть так, что миру, который они знают, наступит конец? Долгие годы процветания и благословения, что текли рекой изобилия с небес, прервутся? Неужели люди были ослеплены безмятежностью, доверчиво полагаясь на милосердие и мудрость тех, кто может решить их судьбу взмахом пальца? Мудрецы заговорили о том, о чем раньше не смели и шептать, и король, сидящий во главе стола совета, вынужден прервать негромкий спутанный гомон твердым жестом, с которым не смеют спорить. Однако и в его сердце начала закрадываться неуверенность.       Могут ли небожители отвернуться от них? Король, как первосвященник, снова поднялся на Пик Виндагнира, но боги не ответили на его вопрос.

***

      Тогда был поздний вечер, и лишь свечи нарушали темноту кабинета, очерчивали силуэты книжных переплетов и лаковых дубовых изразцов. Лунный свет прохладно огибал металлическую форму телескопа, направленного к небу. Король и Велиал сидели вдвоем, и никто бы не посмел нарушить это совещание.       — Что ждет нас через тысячу лет? Будет ли голод там, где сейчас у нас изобилие, и бедность там, где богатство? Станут ли наши алтари и дворцы одним целым с землей, и только белое древо будет свидетелем всему происходящему?       Велиал покачала головой. Сквозь каменное окно был виден клочок синего бархата, усыпанного мерцающими звездами, молчащими и холодными. Эта безмятежная ночь была полна сомнений.       — Боги не знали. Или знали, но ответить не захотели. На все их воля. Но Ваше первосвященство должен помнить о своем долге.       На лицо короля, глядящего на пламя свечи, опустилась тень. Винтовая лестница, ведущая на самый верх башни, вела и вниз, в темные глубины, куда не достигал божественный взор. Но куда мог спуститься человек.

***

      Задумчиво наблюдая за тем, как рисует Принцесса, Велиал внезапно ощутила укол тонкой холодной иглы.       «На все их воля»       Что ждет их в будущем, если даже она, посланник небесный, все же начала сомневаться в нем?       И когда король заявил, что настало время взять судьбу в свои руки, а мудрецы решили, что пришел черед людей посетить божественную обитель и увидеть землю обетованную своими глазами, Велиал промолчала.

***

      Они сидели у корней раскидистого дуба на мягком шерстяном покрывале. Это была идея Принцессы — устроить небольшой отдых для Велиал, которая «совершенно закопалась в работе и, как это ни иронично, не видит белого света». Принцесса всегда была мечтательной и чуткой, с самых первых секунд была такой.       Голова Принцессы покоилась на коленях Велиал. Щиколотки ненавязчиво щекотал густо растущий благоухающий клевер.       — Это чудесный вечер, — мечтательно вздохнула девушка и заглянула в лицо богине, ища подтверждение. В этот час все было затоплено медовой ароматной дымкой, плавились на солнце силуэты листьев и в воздухе мельтешили золотистые мошки. Но для Велиал все сущее было соткано из света: любая материя была одухотворена силой, протекающей в корнях Иггдрасиля. Поэтому богиня лишь медленно кивнула. Эта безэмоциональность заставила Принцессу беззлобно фыркнуть.       — Дорогая Велиал, каждый раз удивляюсь твоей непроницаемости. Как же можно не восторгаться этими долинами, этим закатом, и тем, как цветет шалфей? — Девушка играючи потерлась щекой о колени богини, так, что шелк волос спутался. — Прошу, прочитай еще раз про трех сестер.       Принцесса еще немного поерзала и замерла, удобно устроившись. Рукой Велиал погладила золотые локоны. Разве может она отказать? В такие моменты, как этот, полные безмятежного настоящего, отделенные от прошлого и будущего прочным ощущением «сейчас», Велиал чувствовала почву под ногами. Она взяла в руки лежащую рядом книгу, открыла ее и принялась читать вслух об Эпохе Лун. Здесь говорилось о феях, о драконах, о грозном волшебнике, командующем армией божеств и демонов, и о многих других чудесах, что так захватывали воображение Принцессы.       Поднялся ветер. Велиал оторвалась от чтения и нахмурилась. Взметнулись, зашелестели страницы книги. Закаркали вороны, вспуганные черные кляксы. Грозовая туча, набежавшая неестественно быстро, закрыла голубое ясное небо и съела солнце. Принцесса с тревогой подняла голову с колен, чтобы осмотреться. Она сжала ладонь Велиал. Воздух сгустился, заложило перепонки, — и со страшным грохотом небеса разверзлись.

***

(Finale of the Snowstorm — HOYO-MiX)

      Первые месяцы казались бесцветными. И были наполнены смертью.       Все произошло как-то внезапно. Рухнуло на голову и поглотило без промедления. Один момент стал рубежом между «до» и «после», которые нельзя сшить вместе; этот момент начал цепочку несчастий с короткими междоузлиями, где не хватало места даже для оплакивания. Горести, как могучие сильные волны, накатывали одна за другой. Они сбивали с ног. Они забирали дыхание и, отяжеляя, тянули за собой на дно.       Небо заволокло серым, неба не стало. Далекий божественный остров исчез. Вместо этого, как красноречивое молчание, зловеще нависал над городом Шип небесной стужи, посланный богами и принесший вечный холод. Когда-то зеленый и пышный, Сал Виндагнир разом потерял все свои краски. Теперь он представлял собою ледяную гробницу.       Почти весь скот и урожай погибли в первые недели зимы, к которой вечно цветущее горное королевство готово не было, и все крестьяне — те, что остались живы, — покинули свои владения, бросили свои хозяйства и дома, и деревни вокруг опустели. Сколько дней прошло? Или месяцев? Велиал потеряла им счет. Сколько уже погибло? Велиал видела, как иногда у живых не хватало сил, чтобы проводить в последний путь мертвых.       Живые могли позавидовать мертвым.       Велиал шла по пустынным улицам когда-то процветающей столицы. Сейчас их населяли только безликие призраки и эхо несбывшегося и забытого. Запорошенные снегом брошенные лавки по-сиротски покосились, из щелей заколоченных досками окон тянуло склепом. Кое-где попадались жители, те из немногих, кто не рискнул покинуть дом и отправиться в дикие земли, и их заостренные серые лица были полны скорби. Увяли сады, почернели розы, застыли хрустальные ручьи и пруды. Не было слышно ни птиц, ни зверей, существовали только холод камня и свист вьюги — и молчание. Молчание было самым пугающим.       Велиал проделывала этот путь из раза в раз. Несмотря на зверский холод, она выходила из замка, спускалась по лестнице, где больше не стояли стражники в сияющих доспехах; пересекала пустынную, голую площадь, обдуваемую беспощадными северными ветрами, заворачивала в переулки, изведанные до последней детали, шла через знакомые места. Все было тем же самым, но все было другим. Мороз может менять материю, но холод был настолько силен, что повлиял на дух.       Велиал не знала, зачем проделывала такой крюк. Пройдя пару кварталов, она поворачивала обратно, возвращаясь к воротам замка. Увидеть столицу, погребенную под снегом, город, ставший всеобщей братской могилой, процветающий когда-то многие поколения и уничтоженный, стертый до белизны за какие-то месяцы — это было как надавать на рану, снова вскрыть ее. Может быть, рана была настолько глубока, что Велиал не желала ее заживления.       Она снова направлялась к великому древу, чей сухой безжизненный ствол был расколот надвое.

***

      Велиал шла по темному пустынному коридору. Сквозь каменные стены было слышно, как стонет метель, и света факелов было недостаточно, чтобы разогнать сумрак. Темнота царила в разгар дня, который всегда нес лишь свет. Велиал, чувствуя неприятный холодок, куталась в теплую накидку и несла в руках свитки. Она была слишком погружена в размышления, чтобы заметить, как окоченели руки.       Боги не отвечали. Первосвященник, столько раз поднимавшийся на Пик, возвращался оттуда с пустыми руками. Боги молчали с того самого дня, когда много-много лун назад божественная кара была послана с небес.       Чувство вины пожирало Велиал изнутри.       Богиня проходила мимо арки — сводчатого проема, ведущего в соседний зал, но ее остановил голос, доносящийся оттуда. Велиал заглянула внутрь.       Принцесса сидела прямо на полу, подобрав под себя колени; вокруг нее были разбросаны кисти и краски. Все ее внимание было обращено к незаконченной фреске на стене. Шелковистые золотые волосы в свете огня сияли подобно солнцу, которое Велиал видела теперь только во снах.       «Пройдя в заледеневшие врата, шагнув в глубины темных галерей, он переломит ветку цвета серебра и принесёт надежду королевству вьюг и льда», — напевала она негромко, и этот звонкий спокойный голос на секунду принес утешение. Принцесса, будто почувствовав чужое присутствие, замолчала и повернула голову.       На этом прекрасном бледном лице иногда появлялась улыбка, обадривающая и скромная. Но эти голубые глаза больше не светились радостью. Сейчас в них блестели слезы.       — Я так давно не видела чистого неба и зеленых лугов, — заговорила она шепотом. — Не знаю, какие синие и зелёные краски мне взять, чтобы запечатлеть таяние снегов, о котором так мечтает отец, — плечи Принцессы были усталые, под глазами залегли тени бессонных ночей, во время которых она пыталась закончить фреску. — Я лишь надеюсь, что смогу увидеть его вновь…       Принцесса говорила о Воине. Велиал знала, что он отправился в далекие земли на поиски помощи, хотя бы крохотной надежды для столицы, что погребена под снегом. Но иногда ей казалось, что рыцарь просто-напросто спасся бегством.       — На прощание я сказала ему, чтобы он выжил, чтобы не шел с нами навстречу погибели, навстречу холодному забвению… Надеюсь, он будет жить…       Принцесса тихо смахнула слезу со щеки и, чуть приосанившись, нашла в себе силы улыбнуться:       — Мы должны держаться. К тому времени, как он вернется, все станет как прежде.       Она повернулась обратно к неоконченной работе. Прежде, чем коснуться кистью поверхности, Принцесса прошептала: «Имунлаукр…» — как молитву или напоминание, — а затем вновь принялась за работу.       Сердце богини разрывалось от сострадания. Но в голове коленным железом пылал самый страшный вопрос.       Могли ли они избежать такой судьбы, если бы Велиал не попросила у дерева благословение для мертвого дитя?

***

      Тиски сна с трудом разжались, и Велиал вынырнула из удушающего видения. Ночная сорочка сбилась, натянулась на чувствительной коже, простыни были неприятно жаркие. Богиня смутно помнила образы — яркие вспышки и расплывшиеся пятна — но отчетливо слышала голоса тех, кто молчит уже много лун.       ПРЕДАТЕЛЬ       Мрак ночи сгущался, стены комнаты стягивались вместе, лишали воздуха. Велиал выскочила в безлюдный коридор, освещаемый скудным светом дрожащего пламени факелов. Она боялась, что сердце пробьет грудную клетку.       Велиал хотела сбежать, спрятаться, исчезнуть. Но она не могла убежать от самой себя.       КАК СМЕЛА ТЫ, БОЖЕСТВЕННЫЙ РЕГАЛИЙ, ДАТЬ СЛАБИНУ?       Велиал ворвалась в заброшенную оранжерею, туда, где дышалось легче. Холод мгновенно сковал тело, но богиня не заметила этого. Судорожно вдыхая колючий воздух, Велиал ощущала колющую боль в районе сердца.       УСОМНИТЬСЯ В БОЖЕСТВЕННОМ СЛОВЕ, ПОДОБНО ЛЮДЯМ?       Вокруг царствовал хаос. Когда-то здесь был цветущий садик: густо росла пышная зелень, стояли широколистные пальмы, цвели орхидеи и гибискусы. Сейчас на разбитой, покрытой сором плитке валялись черепки от глиняных горшков и посеревшие сухие вьюны; жухлые листья кустарников застыли на ветвях и напоминали оттлевший пепел. Синюшный воздух пах морозом и пылью. Велиал упала на колени, задыхаясь.       В ту ночь ветер стих, и вокруг стояла тишина. Луна сияла в небе, ее лучи косыми натянутыми струнами пронзали пространство, оставляя голубоватые пятна на полу. Корявые силуэты спрятались в сухих заостренных зарослях, среди ощетинившихся сухоцветов, и даже свет выглядел одиноко и угрожающе. Он осветил фигуру в центре, богиню, что согнулась под натиском боли, разрывающей ее сердце.       КАК СМЕЛА ТЫ СТАТЬ ЧЕЛОВЕКОМ?

***

      В кабинете Его первосвященства, у чугунной переносной печи небольших размеров, сидят двое. За окном стонет метель, от порывов ветра дребезжат окна, и тлеющие в очаге дрова издают слабый гудящий звук. Король уставшим взглядом наблюдает за редкими язычками пламени. Он сильно постарел за последнее время, глубокая морщина легла между сведенных бровей.       — У нас не осталось сил, — первосвященник прикрыл глаза. — Нация горного королевства находится на грани… И я, король Сал Виндагнира, ничего не могу сделать. За что, о боги, вы покарали нас так жестоко?       Король говорил сам с собой, в какой-то подступающей меланхоличной маниакальности. Ибо надежды на ответ не осталось.       — Я думал, что молодые вырастут сильными и стойкими, как кипарис, но эти кипарисы вот-вот засохнут. Их голоса больше не разносятся ветром. Мои ожидания и их вера в меня не оправдались… Я снова поднимусь на вершину в поисках указаний, — король закивал головой. — Да. А когда я вернусь, моя дочь закончит роспись второй стены. Обязательно закончит.       Он пробормотал себе под нос что-то еще, едва слышно, и Велиал не разобрала этих слов.       — Вы что-то сказали, Ваше первосвященство?       — Ничего, госпожа Велиал, — ответил он громче. — Если на третьей фреске она изобразит таяние снегов и льда, все будет хорошо.

***

(Awake From a Nightmare — HOYO-MiX)

      Маленький кабинет, пристроенный к основным залам библиотеки, было легко протапливать, а добывать сухую древесину было все тяжелее и тяжелее, поэтому Велиал и летописец укрылись здесь. Пространство, выкроенное светом огня, уютно сомкнулось вокруг них. Летописец медленно перебирал свитки: он оставался верен своему долгу и вел летопись королевства даже сейчас, когда королевство почти исчезло. Велиал не участвовала в процессе и лишь молча наблюдала, с ногами удобно устроившись в глубоком кресле. Она не смогла бы сейчас вынести одиночество.       Первосвященник еще раз отправился к алтарю для того, чтобы поговорить с богами, но так и не вернулся назад.       Накануне он поделился с богиней тем, что видел странный сон. Он видел пустырь, поросший редким сухим бурьяном, сухое корявое дерево, растущее на этом пустыре, а у его корней — множество сложенных вместе потускневших королевских корон. Похожие сны видели все правители горного королевства перед своим концом, но рассеянная богиня не придала этому значения: когда такое видение посещало королей, они все до единого были глубокими стариками, они предчувствовали свой уход и смиренно готовились к последнему путешествию. Но разве это можно назвать оправданием? Велиал могла подумать. Могла предотвратить исход. Были намеки, было смутное предчувствие, которое на фоне великой скорби было ошибочно принято за беспокойство о будущем. Разве не она — божество Сал Виндагнира? Груз вины немыслимой тяжести давил на грудь.       Как она посмотрит Принцессе в глаза?       — Замок совсем опустел… — заметил летописец, вдруг прервав молчание. — Он совсем не тот, что прежде. Раньше он был полон звуков и людей. Сейчас здесь царствуют вьюга и эхо пустых коридоров. И славный король, мой любимый король покинул нас… — летописец, седой старик, в бессилии сжал кулаки. — Я хотел бы, чтобы это морозное небо горело и пылало до тех пор, пока в мире не останется живой души! Чтобы чёрный дракон из снов принцессы охватил землю облаком алого яда!..       Отчаяние было настолько сильным, что выжгло нутро и превратилось в болезненный равнодушный покой. В словах более не было мощи. Усталость сковала и тело Велиал. Она разделяла чувства летописца и лишь потому не произнесла ни звука.       — Ты не видел Принцессу? — Вдруг спросила отрешенная Велиал.       — Смерть короля стала сильным ударом для нее. Полагаю, она где-нибудь прячется. Хотя какой в этом смысл? Даже в тронном зале сейчас более одиноко, чем в королевском склепе.       — Я пойду поищу ее, — Велиал поднялась с кресла, но тут всепоглощающий ужас отразился на белом, как у покойника, лице летописца.       — Она захотела… Я слышал, как она говорила об этом… О, госпожа, кажется, она отправилась к Иггдрасилю, чтобы забрать с собой последнюю целую ветвь и попытаться возродить дерево.       Внутри Велиал все оборвалось вниз.       Она выбежала из библиотеки, рванула по коридорам, не разбирая дороги, и зловещие тени, как предзнаменование, вырастали у нее на пути, и тут же падали, издеваясь. Бесконечные каменные стены, обдуваемые ледяным воздухом, расступались перед ней и смыкались у нее за спиной глухой темницей. Ибо дороги назад не было.       Велиал вынырнула в зиму, как была, в серебристом платье, и сквозь сугробы, запинаясь, побежала туда, где раньше цвело белоснежное древо. Ступени сковала наледь, богиня чуть не полетела с пригорка вниз, затормозив у самого спуска: на голой, обдуваемой вьюгой площади никого не было. Она сбежала вниз, едва не падая. Дорожка следов, еще не замытых снегом, вела в сторону реки, чьи воды так и не замерзли.       Давно в горном королевстве не произносились молитвы небесам. Но сейчас Велиал, презрев гордость, молила богов лишь об одном: не опоздать.       Ноги увязали в снегу, холода которого она не чувствовала. Каменные выступы царапали ее обмороженные лодыжки. Велиал запнулась, разодрала ладони в кровь — их обожгло морозом — и так же быстро вскочила на ноги. Ее тело свело судорогой страха. Она перебежала ледяной поток и упала на колени. Мокрое платье влажной коркой облепило тело, хриплое дыхание отдавало горечью. Здесь не было ветра. На островке, покрытом ровной толщей снега, из сугроба торчал небольшой саженец с серебряной корой, привитый, но бесплодный и безжизненный. У этого огонька надежды не было даже шанса.       Ее шелковые золотые волосы разметались волнами на снегу, и белое ее лицо было прекрасно. В свете мерцающих звезд алебастровая кожа отдавала тусклым жемчужным сиянием, и эти далекие, прекрасные, равнодушные звезды, на которые они так часто смотрели, сидя среди пионов и роз в укромном уголке цветущего сада, отражались в стеклянных голубых глазах.       Велиал подползла к Принцессе и взяла ее холодное лицо в свои руки.       У этой боли нет имени. У этой боли не будет конца.       Божественная кара свершилась. Там, где когда-то процветала великая горная нация, о былой ее славе не осталось даже воспоминания. Древо, что охватывало своими корнями весь континент, не выстояло против стужи, способной заморозить само время. Королевский род прерван. Королевство Сал Виндагнир, погребенное под вечными снегами, пало.       КАК ВЫ ЕЩЕ МОЖЕТЕ НАКАЗАТЬ МЕНЯ?!       Она потеряла ее. Она потеряла все.       Велиал долго сидела рядом со своей Принцессой, держа ее на своих руках. Она осталась совсем одна.       Эта ночь никогда не кончится.       Но разве божество не должно разделить участь своего народа?       Прежде, чем оставить свою Принцессу, Велиал закрыла ее веки и мягко взглянула на любимое лицо. Будто спит. «Я не могу больше выносить этот холод,» — вспомнила она Ее слова. Теперь он больше не потревожит тебя, дитя.       Велиал встала. Шатаясь, она пошла вперед. Все, чего она желала, — воссоединиться с ее народом, снова увидеть ясное небо и зеленые горные пейзажи — и ее, смеющуюся, золотоволосую.       Велиал мечтательно улыбнулась. Воспоминания были яркими и теплыми. Идя сквозь снег и промозглый ветер, она представляла, как цветут летние луга и как солнечные блики играются среди листвы. Как поют птицы, как сияет белоснежный город в лучах алого заката. Как шумит главная площадь и цветет благоухающая сирень. Как таинственный полумрак библиотеки смягчается из-за желтых прямоугольников света на полу. Какой шершавый пергамент. Как тень от великого дерева накрывает все королевство, и его белые лепестки опускаются на землю, подобно благословениям, подхваченным ветрами. И каждая из этих деталей, словно горные ручейки, стекалась в единый образ — ее улыбающееся, ясное лицо.       Больше не было сил идти. Велиал рухнула в снег и больше не встала. Глаза ее заволокло пеленой фантазий. Скоро все закончится. Велиал свернулась калачиком, на губах ее застыла блаженная улыбка. Страдания прекратятся. Снег был мягкий, как перина. Больше не будет боли и страха. Так было приятно засыпать.       Велиал закрыла глаза. А дальше — темнота.

***

      Драконий Хребет стал Сал Виндагниром.       Богиня рухнула в снег.       То, что раньше казалось сном, стало реальным. Реальность казалась сном. Две действительности, две громадины айсбергов, неумолимо несущихся друг на друга, столкнулись, а точка соприкосновения коллапсировала яркой больной вспышкой.       Мир расплылся, потемнел, снова обрел неясные очертания. Богиня огляделась, не понимая, что видит: две ипостаси одного и того же, спорящие до этого друг с другом, пришли в дребезжащий и звонкий резонанс; там, где одно мгновение назад был Драконий Хребет, вдруг возникал след Сал Виндагнира, и две этих сущности беспрестанно перетекали друг в друга.       Богиня вспомнила имя, дарованное ей божеством.       Целое королевство.       Тиа попробовала встать, машинально, но ее тело наполнила слабость, и она осела обратно.       Это ее вина.       Чей-то чужой голос пытался достучаться до нее сквозь полую толщу, чьи-то теплые руки легли на плечи, пытались взбодрить, помочь подняться, и богиня вдруг поняла, что она — последняя из горного народа, отделенная от своей родины бесчисленными тысячами полных мрака лет. Острое ощущение собственного одиночества задушило Тианьши в тот же момент.       Виновная в их гибели, она посмела остаться в живых.       — Я убила их всех… — прошептали обескровленные губы. Сяо, наконец получив хоть какую-то реакцию, нахмурился:       — Что ты увидела?       Вместо ответа Тианьши — Велиал? — подняла взгляд, полных жгучих слез.       — Столица погребена под снегом, и это моя вина…       Тиа вдруг неуклюже вскочила. Она вцепилась в собственные плечи, желая выдрать из себя позвонки этой разъедающей боли. Сердце горело огнем, сердце трескалось. Боги были жестоки, но ничего бы из этого не произошло, если бы Велиал помнила о божественном законе. Она предала свой народ, но если бы она поступила иначе, она бы предала свою Принцессу.       Да, в этом и была ошибка: Велиал поставила свое чувство выше долга, свою боль о потере она эгоистично превознесла над правилом жизни и смерти. Божественный регалий не может стать человеком. Посланник небесного суда не имеет права усомниться в законе.       Гибель всего королевства.       Поднялась метель. Руины столицы, холодные, отшлифованные ветром, безмолвные и безликие, исказились осуждением. Они встали грозными фигурами, обрели в глазах Тианьши форму последствий ее собственных действий. Они говорили с ней через молчание.       Даже наша история была стерта с лица континента, и в этом твоя вина.       Бледная Тианьши дернула головой, прислушиваясь к глубине безжизненного мира. Ее блеклые волосы нещадно трепал ветер. Сквозь толщу метели ей померещился голос Принцессы.       Жизнь и наследие целого народа не стоили моей жизни, Велиал.       — Тиа, что с тобой? — Сяо коснулся плеча богини, она затравленно обернулась, и его поразила глубина отчаяния в ее глазах, граничащая с безумием.       — Мне нет прощения! — прохрипела она сквозь гул, сквозь острые холодные потоки. Хребет нагнетал, сгущался; он вставал, чтобы взглянуть на ту, которая сделала его таким. Сяо достал из сумки Чайник безмятежности — «Прошу, успокойся, давай укроемся от бури» — Сяо протянул ей свои руки, щурясь от сильного ветра и крупных хлопьев снега.       — Нет!       Бурлящее отчаяние выродилось в ярость, сгустилось наконец в импульс и вышло наружу, и Чайник полетел вниз, разлетелся на тысячу сверкнувших золотым осколков, которые тут же почернели.       — Уходи! — кричала Тианьши. — Оставь меня здесь! Прочь!       Сяо весь побледнел. В его взгляде сверкнула боль, выражение лица окаменело, словно это горечь взяла его лицо и надела, как маску. Он плотно сжал губы — и, ни сказав ни слова, исчез вместе с ветром. Тианьши осталась одна. Она рухнула в снег на колени и горько зарыдала.