И павшему воину – меч

(Solitude Mountains — HOYO-MIX)

      Туман был густой. Настолько, что уже на десять метров вперед предметы теряли свои очертания. Словно кто-то смешал молоко с мелом и щедро разлил по всей округе.       Этот туман прорезали бамбуки блеклого серо-зеленого цвета. Они копьями тянулись высоко вверх и исчезали в мутной белизне, и иногда еле заметное колебание воздуха заставляло стволы покачнуться, издав глухой, шепчущий звук, не лишенный музыкальности, но лишенный жизни. Такой лес не имел ничего общего с бамбуковой рощей около деревушки Цинцэ. Он был полон мертвенного спокойствия и казался пустым, как если бы только туман скреплял это пространство вместе и только он обитал здесь.       Под ногами хрустела твердая, промерзшая почва, чуть тронутая ледяным узором. Воздух был влажный, колючий, на вкус морозный, и к нему примешивался явственный запах гари. Тиа огляделась, насколько это было возможным. Вперед, утопая в пелене, вела еле заметная тропка, и Тианьши ступила на нее.       Тропа эта, извиваясь, вела в неизвестном направлении. Идя по ней, Тианьши потеряла счет времени, — если в подобном месте время существует вообще. Заросли бамбука то росли редко, то внезапно становились густыми, то снова редели на глазах. Пейзаж вокруг не менялся: лес замер статичным бамбуковым изваянием, будто воткнутый в землю частокол; было ясно, что здесь не обитает даже самая последняя птица. Тиа, какой-никакой воин, с подозрением вглядывалась между стволами в ожидании внезапной опасности. Но все было спокойно. Только сильнее пахло сгоревшим деревом.       Этот звук появился незаметно, словно плавно сформировался из воздуха. Еле слышимый шум воды, в какой-то момент возникший и нарастающий по мере приближения, был оглушительным в этой густой тишине. Тианьши чуть ускорилась. В один непредсказанный момент она оказалась на свободной от зарослей площадке: лес выплюнул девушку в открытое пространство, захлопнув за спиной бамбуковые врата. Перед Тианьши — из глубины справа и вглубь налево — раскинулась река. Несмотря на течение, она была такой же недвижимой, как лес около нее; вода в ней текла медленно, вязко и была похожа на серебряную ленту ртути. Все то, что было на другом берегу, кроме редких острых бамбуковых стволов, скрывал непроглядный туман.       У пологого берега, из сероватой почвы которого пробивались лишь редкие сухие травинки, Тианьши заметила лодку. Та была привязана толстым тросом к торчащему из земли полусгнившему столбцу, да и сама она не вызывала чувства надежности. Отсыревшее дерево, из которого была сделана лодка, потемнело от времени и стихии; по краю, если всмотреться, можно было рассмотреть узор, стертый временем. Когда-то то были искусно вырезанные драконы, извергающие пламя, и парящие фениксы, и изящные переплетения гибких хвостов и перьев, но от былой красоты остались лишь еле узнаваемые очертания.       Тианьши шагнула за борт. Под ногой глухо скрипнуло дерево, но вес выдержало. Тиа смелее устроилась в лодке. Рядом она заметила длинный высушенный ствол бамбука, который взяла в руку и, отвязав конец троса от лодки и легонько оттолкнувшись, отплыла от берега. Течение само понесло лодку вперед, Тианьши полностью доверилась ему.       Дно у этой реки, кажущейся безмятежной, как колыбель, было совсем не глубоко: при погружении в воду трость скрывалась едва ли на половину. Но отчего-то и это очевидное спокойствие, и неторопливость течения, и мелководье казались западней. Нечто похожее Тиа испытывала в пустыне, где ровная, без намека на внезапность песчаная поверхность могла скрывать в себе скорпионов, гигантских червей и зыбучие пески. Как и тогда, сейчас инстинкт настороженно предупреждал ее быть внимательной — и ни за что не касаться мутной воды.       По берегам же раскинулись опустошенные земли. Туман и не думал рассеиваться, оставался плотным, и Тиа, глядящая по сторонам, угадывала все такой же густой бамбуковый лес. Он стеной обступал реку по бокам, хотя иногда отступал вглубь, оголяя серый пустынный берег. Ни одно живое существо не встретилось богине по пути. Тишина давила на перепонки. На языке явственно оседал вкус пепла.       Внезапно лес кончился, и Тиа увидела то, из-за чего судорожно вздохнула и сжала в руках сухой ствол. Ее с обеих сторон окружили голые истерзанные земли. Туман был так же густ, но позволял увидеть детали: всюду виднелись очертания тонких линий воткнутых в землю копий; прямо так, на земле, лежали груды камней, сломанные мечи и разбитые маски древних охотников. Почва была изрыта, испещрена ранами и язвами. То были поля битвы. Тианьши, одиноко плывущей по течению, слышала лишь свое участившееся сердцебиение. Ей почудилось, что вдруг стало намного холоднее.       Тут внимательный взгляд уловил едва заметное движение. Источник этого волнения, находящийся у самой земли, был похож на темное пламя или лоскуток ткани, трепыхающийся на ветру. Никакого ветра не было. Тиа старательно вгляделась. Этот маленький лоскуток выглядел знакомым, и он был не один: постепенно, как по велению, всюду стали проступать другие такие же — редко расположенные, один поменьше, другой чуть больше, но захватившие все поле сражения. Так выглядели языки пламени, изредка вспыхивающие в уже полностью сгоревших углях. Проплывая мимо, Тиа увидела совсем близко к краю воды еще одну расколотую маску. Она увидела то, как лоскуты танцевали свой напоминающий саму смерть танец на лице этой маски и в ее глазницах. От этой картины отвращение сковало всю суть девушки, в диафрагме похолодело; Тиа впилась в бамбуковую трость до белых костяшек.       Это проклятие. Ненасытная, плотоядная, кислотная карма, останки демонов и злобных духов. В месте, начисто лишенном жизни, она была подобна коршуну, исступленно обгладывающему голую кость. Воины падали, один за другим, поверженные не врагом, но тягучей, смоляной кармой — и даже после их смерти она не давала им заслуженного покоя.       Тиа, наблюдавшая эту картину, коснулась своей щеки и ощутила под пальцами влагу.

***

      Прибытие обозначилось глухим характерным стуком: бок деревянной лодки ударился о небольшую, наполовину развалившуюся пристань. Часть досок сгнила и совсем обвалилась, а некоторые столбы ушли под воду, и Тианьши пришлось поднапрячься, чтобы привязать лодку и выбраться на берег, не коснувшись воды. Ей в этом помогла бамбуковая трость, которая в процессе успешно выполненной задачи канула в водные пучины. Тиа мысленно воздала должное верной спутнице своего небольшого путешествия.       Тропа шла прямо от пристани; она повела Тианьши в чрево тумана. Чуть правее тропы вдруг выросло здание, маленькая жалкая лачужка, напоминающая традиционные домики лиюэйских деревень. Крыша у дома была прохудившаяся, ставни и двери — распахнуты и сломаны; снаружи и внутри было так же пустынно, как и везде вокруг. Лишь рядом на деревянных балках висели истрепанные рыболовные сети. Тиа побрела дальше, чувствуя, как туман сгущается.       По дороге ей встретились еще два дома. Но эти облинчалые конструкции сложно было назвать зданиями: они будто являли собой отпечаток времени и стихии — и ничего более; сложно было даже представить, что здесь кто-то когда-то обитал. У Тианьши почему-то сложилось неприятное впечатление, что их покинули в спешке.              Это впечатление усилилось и достигло пика, когда тропа привела богиню в место, бывшее когда-то деревней. Тианьши встала на открытой площадке по центру, окруженную домами. Полуразвалившиеся корпуса их контрастным черным выделялись на фоне белого. Они были похожи на резкие графитные линии, начерченные на бумаге; угольные тонкие следы, которые появлялись от нажатия такой силы, что крошился грифель. Здесь царствовали упадок и запустение. Сломанные подпаленные балки, замеревшие в наклоненной позе, развалившиеся крыши, сгоревшие до тла и уже покрытые белой коркой инея скелеты домов — и плотная, вакуумная тишина. Ни птицы, ни человеческого голоса. Даже висящие на одной петле перекошенные двери не скрипели. Все погрузилось в небытие.       Такое место явно когда-то было полным жизни. Оно могло бы напоминать Тианьши деревню Цяоин или Цинцэ, где жил и трудился лиюэйский народ, поколение за поколением, наполняя территорию историей и смыслом. Сейчас же это безликое «оно» являлось антиподом к слову «жизнь»; опустошенное, разоренное пространство на выжженной дотла земле наполнял лишь туман — или, может быть, то был дым?       Огонь и горе превратили деревню в призрака. Кто же мог сотворить такое?       Тианьши должна бы быть настороже, ожидая, что сейчас из глубины на нее набросится монстр, виновный в трагическом исходе — но на деле никакого ощущения опасности не было. Заброшенная деревня не была ни угрожающей, ни печальной — она была попросту… никакой. Словно все отпечатки, остающиеся даже в самом древнем пристанище, выжгло огнем. Насколько же свирепым он должен был быть, чтобы уничтожить все?       Под ногами похрустывал иней. На останки того, что съело пламя, набросился зверский холод.       Единственной деталью, выбивающейся из серой картины, было яркое пятно. Тианьши, заметив его, подошла ближе, чтобы рассмотреть, и увидела мертвого птенца. Его перья при жизни наверняка были очень красивыми, почти золотыми, с переливающимися лазурными вкраплениями, но сейчас они потускнели, и маленькое тело, бывшее когда-то легче воздуха, неподвижным камнем распласталось по темно-серой земле. В этот же момент до слуха донесся чей-то всхлип.       Тианьши вскинула голову. Прислушалась. По началу она подумала, что ей послышалось; что это одна из теней с шорохом пролетела мимо и, задев воздух, исчезла без следа. Но звук повторился. Он доносился из дома, сохранившего свою форму. Тиа подошла ближе, стараясь шагать как можно тише. Из-за закрытой двери, ведущей внутрь, доносились очень редкие, очень тихие — практически шелест листвы — рыдания. Словно кто-то стеснялся своих эмоций. Словно кто-то, желая занимать как можно меньше пространства этого мира, пытался исчезнуть совсем. Тиа положила ладонь на ручку двери, чтобы толкнуть ее.       НЕТ!       Чужой голос прогремел прямо в голове и ударил по перепонкам, заставив девушку отпрянуть, крепко зажмурившись. Когда она открыла глаза, то обнаружила вокруг себя свою комнату. Богиня сидела на полу, откинувшись назад на выставленные ладони; от свечных фитилей шли струйки дыма, и кромешная темнота, затопившая пространство, была разбавлена только светом месяца.       Сяо возвышался над нею, заняв боевую стойку; враждебность потрескивала в накаленном воздухе, как электрические разряды. Тиа уставилась на него округлившимися глазами. Она того, как сильно чужая рука сжимала древко опасного копья. Адепт, узкими, опасными зрачками желтых глаз похожий на ощетинившегося зверя, ни сказав ни слова, вдруг со всей резкостью подскочил к окну и исчез в водовороте воздуха. Оставив за собой распахнутое настежь окно и сидящую на полу тихую богиню.

***

      Деревня Миньюнь представляла собой торжество упадка. Когда-то процветающая, молодая и сильная, деревня была полна здоровых шахтеров и их семей. Среди аккуратных домов располагались сады, хозяйства и лавки с изобилием продуктов и азартными продавцами; тут и там, прямо на улице, можно было встретить опрятно одетых играющих детишек. Да что там, даже у дворняг, греющихся на солнце, был сытый вид.       Моракс, сидящий в своем кабинете, обдумывал то, что увидел сегодня днем. Положение дел казалось ему, многотысячелетнему божеству, скверным.       Как быстро деревня, маленький уголок благоденсвтия, замкнулась сама в себе от преследующих ее горя и бедствий. Многие крестьяне и почти все шахтерские семьи покинули деревню, бросив свои хозяйства и утварь, оставив за собой дома с заколоченными окнами и дверями; они, заброшенные и пустующие, напоминали пустую скорлупу. Оставшиеся же люди продолжали упрямо работать, стремились сохранить сложившийся устой, но постепенно превратились в призраков себя прежних. Глаза их потухли, тела — ослабли, характер, затачиваемый постоянными трудностями жизни, стал озлобленный. Улицы опустели, цветущие богатые сады оскудели и поросли колючим бурьяном. Растрескался пересохший колодец, из которого когда-то брали ключевую воду.       Зло притаилось где-то здесь. Оно высасывало жизненную энергию из этого поселения и из этих людей — и отравляло их существование подобно язве на теле.       «Очаг? Может быть, если и есть очаг всех бедствий, то это обязательно та заброшенная штольня. Там уже давно не ведут работы, порода истощилась, люди не ходят туда. Дурное место. Что-то поди там прячется, если даже последняя собака обходит это место стороной. Что-то недоброе».       То, что древнее зло нашло свое пристанище в тех местах, было понятно и без слов свидетеля, Моракс видел это собственными глазами и ощущал присутствие, нарушающее естественную картину того мира. Каменные глубины прячут в своих недрах проклятие; этот заброшенный рукав стал склепом для того, чему давно было положено упокоиться. Оно еще было в забытье. Оно дремало. Но даже это спокойное бездействие оказывало влияние, искривляя линии и прогибая действительность вокруг себя. Если бы линии энергии и жизни были видимыми, то можно было бы заметить, как они, плавно обтекающие дерево, цветок или живое существо, ломались в том месте, в глубинах заброшенной штольни. В самых недрах, похороненная в кромешной тьме и породе гнила масса скверны, и даже сам Властелин камня, старейший из божеств, ощутил на себе ее влияние.       Архонт сложил руки в замок и задумчиво выдохнул. Взгляд его упал на изящную золотую живопись, изображающую белого дракона, несущего в лапах солнце, и раскинувшего крылья феникса. Хоть факт и оставался фактом, но объяснения, почему спящая до этого тварь активизировалась только тогда, когда Тианьши пробудилась от долгого сна, не было.       Моракс был умен и терпелив. Он знал, что разгадает эту загадку в положенное ей время, когда естественное течение событий вынесет на берег подсказки и детали. Сейчас же ему нужно было озаботиться нуждами страдающих. Чтобы исцелить эту рану, нужно было выдавить гнойник. Был единственный на свете охотник, способный вытащить за шкирку зло из самой последней ямы и навеки изничтожить его, но для этого необходимо было, в первую очередь, увести людей в безопасное место. Для них эта битва могла быть настолько же опасной, насколько опасным было ее отсутствие.

***

      Тиа не спала. В столь раннее утро, когда воздух был еще синеватый и хрупкий, Тиа наблюдала за рассветом. Сейчас у нее было очень много времени, чтобы побыть наедине с мыслями о случившемся.       Когда Златокрылый Якса без объяснений прервал ритуал и скрылся в ночи, Тианьши могла только догадываться о причинах случившегося. Что-то пошло не по плану? Сяо не понравился тот факт, что Тиа собиралась заглянуть туда, куда не следовало? И тогда она рассердилась, действительно рассердилась. Как же она может помочь ему, если он сам от этой помощи сбегает! Неужели не понятно, что она пыталась его спасти!       Было еще не слишком поздно, и богиня в чувствах решила спуститься вниз, на террасу, выпить чашку чая с мятой и шелковицей, чтобы хоть как-то усмирить свой гнев и успокоиться. Она, помнится, покинула комнату в спешке, вышла в освещенный светильниками коридор и внезапно почувствовала легкое головокружение. Тиа проигнорировала его, списав на резкость движения. Что было большой ошибкой. Потому что внезапно кольнуло сердце. А дальше — темнота.       Очнулась Тианьши у себя в кровати, по-предрассветному серой и тихой. Окно было закрыто, все свечи — убраны на место. Полусонная Тиа провела по распущенным волосам: видимо, кто-то заботливо вытащил все нефритовые палочки из узла, с которым она обычно ходила. Девушка попыталась сообразить, что же случилось, но так ничего и не поняла. Была надежда, что кто-нибудь — кто-то же вернул ее на место, уложил в постель — в итоге зайдет навестить ее и объяснит произошедшее.       Кажется, она задремала снова, потому что ее легкий сон был развеян звуком открывшейся двери и шуршания одежды. В комнату, уже ярко освещенную, вошел Дэшэн. В руках он держал поднос с разной утварью. Ставя его на прикроватный столик, он выразил любезность:       — Госпожа Тианьши, рад, что вы пришли в себя. Чувствуете себя отдохнувшей? Есть жалобы на что-нибудь?       — Только жажда, Дэшэн. Спасибо.       Управляющий, не теряя времени, сразу же налил из принесенного чайника, судя по аромату, травяной настой. Помимо чайного сервиза на серебряном подносе стояла тарелка с супом из морепродуктов и два запечатанных конверта.       Осушив целую пиалу залпом — настой был не крепкий, мягкий и идеальной температуры, — Тиа снова откинулась на подушки и решила, что может теперь задать вопросы.       — Не могли бы вы рассказать, Дэшэн, что произошло?       — Я знаю лишь о том, что видел непосредственно сам. Мы нашли вас, госпожа, лежащей в коридоре, в глубоком обмороке, и перенесли вас в вашу комнату. Вы были очень холодны и бледны, и я решил, что разумным будет позвать лекаря. Лекарь долго осматривал вас, а в конце вынес вердикт о том, что все симптомы указывают на переутомление и что вам полагается покой и ничего больше. Я приказал не тревожить вас, пока вы не проснетесь сами.       — Сколько же я проспала?       — Около полутора суток.       — Полутора суток?!       — Все верно, госпожа. Если быть точным, сутки и десять часов.       Для Тианьши это было большой неожиданностью, однако нужно быть глупцом, чтобы не понимать, какого рода было то переутомление и чем оно вызвано.       — Дэшэн, объясните мне еще кое-что. Вы сказали, что нашли меня в коридоре. Вам кто-то сообщил об этом? Не юноша ли?       — Нет, не юноша, — управляющий хмыкнул. — В действительности был некто, кто позвал на помощь. Никто бы и не нашел вас до утра, госпожа Тианьши, если бы не голос.       — Голос?       — Детский голос. Он позвал меня по имени, довольно настойчиво, и я последовал за ним. Он привел меня на этот этаж, где я обнаружил вас в обмороке. Дальше вам все известно.       Тианьши задумчиво кивнула:       — Спасибо вам за проявленную заботу, — немного подумав, она добавила: — И за то, что убрали свечи.       — Свечи? Честно признаться, я не совсем понимаю, о каких свечах идет речь. В любом случае, всегда рад помочь вам. Всего хорошего, госпожа. Если что-то будет нужно, смело обращайтесь ко мне.       Он поклонился и вышел, закрыв за собою дверь. Этот брошенный напоследок ответ избавил сознание богини от малейшего признака дремоты.       Тианьши глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Всю комнату заливал густой и яркий солнечный свет; он просачивался сквозь белый тюль и оставлял желтые квадраты на полу и стенах. Один из его бликов упал на кровать, и волосы, длинными локонами разметавшиеся по простыням, загорелись, как настоящее драконье золото. Моракс как-то сказал, Тиа помнила, что ее волосы похожи на драгоценный металл, из которого он создал первую мору. «Это может быть дар земли, — говорил Властелин камня, — но все же это благословение неба».       В животе заурчало. Тианьши вспомнила, когда последний раз ела, и обратила должное внимание на легкий суп. Как всегда, мастерство повара Ваншу, о котором ходят легенды, сложно было переоценить. Занятая трапезой, богиня взяла в руки два письма. Одно было из Мондштадта, от Адсона: у них все же завязалась переписка, и было очень мило получить от него весть. Но Тианьши решила прочитать его позже и отложила в сторону, взглянув на второй конверт. Плотная, шершавая бумага пахла чернилами, а свидетельством того, что письмо не было вскрыто и сохранило свою конфиденциальность, служила ярко-красная восковая печать с отпечатком в виде закольцованного дракона. Подобные печати оставляет лишь один человек во всем Тейвате. Отложив приборы, Тиа незамедлительно вскрыла письмо.       Мудрость Моракса простиралась за пределы понимания любого из живых существ. Тие иногда казалось, что она охватывает прошлое, настоящее и будущее, как, например, в этом случае. Ночь накануне принесла новые вопросы и новые тайны, создав еще одно ответвление возможных исходов, но письмо, написанное задолго до указанных событий и содержащее и приветствия, и справления о здоровье, и многие общие слова, это письмо уже отвечало на каждое из сомнений Тианьши. По крайней мере, ей так показалось.       «Следуй за своей звездой, Тиа. Ступай на путь духов, и они укажут тебе путь.»