Маски

Мин Юнги. Человек, который путается сам в себе и сжигает собственное «я» своей ненавистью. У него много страхов, но разобраться в них довольно-таки трудно. Однако я думаю, мы с вами с этим справимся. Давайте попробуем обратиться в прошлое? Туда, где наивность и вера в светлое были еще живы. Думаю (надеюсь на это), у всех был такой период в жизни, когда над сказками из детства смеялись, но в сказки о настоящей любви и дружбе верили с охотой. Вот от туда и начнем. Юнги относился к тому типу детей, которые не были популярны среди сверстников, но их не гнобили, даже не игнорировали. Он просто существовал, и вот, вроде бы, отношения с одноклассниками нормальные, но в то же время — никакие. Ровесники равнодушно смотрели на него и на его жизнь. Однако друзья все же имелись. Эти друзья говорили Юнги, что их дружба крепче стали и что он может обратиться к ним со своими проблемами в любой момент. Эти друзья говорили Юнги, что будут рядом всю жизнь. И были рядом, но не всю жизнь, а пока не разъехались, оставив дружбу крепче стали в прошлом. А Мин в первый раз познал чувство страха. Сердце болезненно сжалось от мысли, что все, абсолютно все, люди в его жизни будут исчезать. Вера в вечную дружбу погасла. Стало тошно от мысли, что каждое обещание в стиле: «Я буду рядом всегда», — будет не исполнено. Стало страшно от мысли, что это нормально. Впервые Юнги, стал чувствовать что-то наподобие ненависти к себе. Он возненавидел свою наивность и еще более возненавидел надежду, которая просыпалась в нем от каждого, кто появлялся в его жизни. Он отчаянно цеплялся за людей, умоляя их остаться на «подольше». Но каждый раз ошибался, а дурная привычка привязываться сыграла дурную шутку с ним. После каждой даже самой мелкой ссоры, Юнги шел просить прощения, плюя на гордость, которая орала благим матом и умоляла прекратить. Потому что как не приходить и не просить прощения, когда банально боишься боли, получаемой во время обрывания связей? Это не страх одиночества, это хуже. Это страх разрывать привязанность, разрывая которую разрываешь душу. Нужно ли говорить, что были люди, пользующиеся такой податливостью? Юнги отказался от дружбы, но сам прекрасно понимал, что привяжется к первому, кто не побоится с ним начать общаться. Он уже был не тем человеком, который улыбался всем ярко и искренне, который верил в книжную дружбу и любовь (о ней тоже поговорим, не переживайте). Мин превратился в человека, который смотрел насмешкой и говорил с сарказмом, плюясь ядом направо и налево. Однако он все еще знал, что привяжется к первому, кто не побоится с ним начать общаться. Юнги спокойно жил и существовал, погруженный в учебу, он превращался в книжного червя, но неожиданно влюбился. В первый раз его сердце начинало биться чаще от мыслей о другом человеке. Его не удивило то, что этот человек — парень, так как Мин, на тот момент, разобрался со своей ориентацией. Хоть и далось это непросто. Около года ушло на борьбу с гомофобией. Этот год он вспоминает, вздрагивая, этот год пропитан ненавистью к себе и пожеланиями смерти. Но это завершилось, и он спокойно погружался в новые чувства. Имя его первой любви также не будем называть, потому что оно нам также не особо нужно. Нужно только сказать, что любовь была невзаимной и принесла много страданий и истерик. Слова: «Прости, я влюблен в другого», — растоптали трепетные чувства Юнги. Он не мог отпустить ситуацию, но и жить в ней тоже не мог, каждый раз мысленно возвращался к ней и анализировал, анализировал, анализировал. Днем все было прекрасно, казалось, разговоры перестали звучать в ушах, но ночью они возвращались. Юнги не рыдал каждую ночь. Все было хуже, он ничего не чувствовал и предпочитал зарыться в учебу, чтобы заглушить пустоту в сердце, но проходил месяц и нервы не выдерживали. Любая мелочь из разряда критики вызывала истерику. Одну из них пришлось заглушить в общественном месте. Он вздрагивает, когда вспоминает, как вышел из класса и стал закусывать губу дабы не издать и звука, потом задерживал дыхание с той же целью. Юнги задыхался, и чтобы привести себя в сознание впивался ногтями в кожу. Он описывал предметы вокруг, их вид, их запах и вкус, чтобы вырвать себя из лап истерики. Тогда он впервые испугался возможности нервного срыва. Дома пытался кричать, чтобы выпустить эмоции, но крик по привычке глушился, поэтому Юнги обратился в музыку. В рок, крик в словах и в голосе помогал. Первая любовь была невзаимной, но гораздо хуже была вторая влюбленность. Мин влюбился взаимно, но от этого не менее несчастно. Его возлюбленный был трусом, который боялся общества. Как бы Юнги не пытался вытащить его из лап страха, все было бесполезно. Помимо этого парочка друзей его любви постоянно твердили: «Ты не можешь дать ему чувство спокойствия, значит ты ему не нужен», «Ты его не достоин». Мин давно разучился слушать других людей, поэтому лишь усмехался в ответ и ничего не говорил. Однако эти слова остались внутри, и их использовал страх после расставания. Когда возлюбленный ушел, Мин пустился в самокопание. И зарылся в нем с головой. Потом он узнал, что его любовь женился на девушке, которую ему советовали родители. «Видимо, она смогла дать ему чувство спокойствия и оказалась достойной его», -решил Юнги и стал искать, почему он не смог ничего из этого, что он сделал не так, и как надо было делать. Он возненавидел себя за то, что не смог сберечь взаимную любовь. Впервые он посмотрел на лезвие в ванной. Юнги поднес его к руке и резанул. Боль пришла наравне со страхом. Он в первый раз испугался себя. Зеркало отразило равнодушное лицо, тревожные глаза и тут же полетело на пол, разлетевшись на тысячи осколков. Страх погнал Мина из квартиры. Юнги долго ходил по городу и много думал. Тогда он решил не влюбляться, но знал, что не сможет избежать этого. Сердце по-прежнему хотело любить и быть любимым. Шрам напоминает о минутной победе боли. Теперь Юнги стал бояться до безумия влюбленность. Он понял, что с легкостью уничтожит себя, дабы человек, которого он любит, был рядом. По иронии судьбы в Мина влюбилась девушка, и когда он говорил ей свой отказ, плакал. Юнги ненавидел себя, потому что видел, какую боль причинил. Мысль: «Почему я не способен сделать кого-нибудь счастливым?», — крепко засела в голове. Позже она вывела правило, которому Мин стал следовать: нужно держаться подальше от людей, потому что он делает всех несчастными. Однако он снова влюбился и оказался в ловушке. Все правила, которые Юнги решил соблюдать, не рушились, но все равно делали его несчастным. В этот раз от него не ждали поддержки, его игнорировали, не пытались дать любви и не требовали ее взамен. Мин чувствовал, себя пустым местом, которому периодически признавались в любви после секса. Пустота внутри росла. Яд распространялся на всех вокруг и вскоре от него снова ушли, потому что: «С тобой трудно, я не понимаю, чего ты хочешь». Юнги не останавливал, молча, следил за сборкой вещей. Молча, слушал упреки. Он мысленно умолял себя не разрыдаться вот прямо сейчас, потому что он знал: если позволит себе это сделать, то будет молить остаться. Гордость медленно поднималась с колен. Следующие отношения были странными. Мина приняли за плохого парня, которого нужно спасти. Юнги за этими порывами следил с усмешкой. Его не нужно было спасать, его нужно было любить с таким характером, какой есть, но это осталось не услышанным. Слова: «Почему ты не делаешь, то, что делаю я? Почему не любишь меня?», — остались в памяти. Он снова остался один на один со своей привязанностью и любовью, которую просто не смог проявить открыто. Не смог проявить на языке, которым пользовался его возлюбленный. Словами. А потом Чимин. Вот просто Чимин. Утро. Шесть утра. Юнги в это время хотел убивать, но уныло плелся в наушниках на работу. Он увидел парня, который улыбался нежно коту. И было что-то в этом настоящее. Казалось, Пак светится мягким светом. Его окружали нежность и уют, и в этом хотелось спрятаться. Юнги испугался странных ощущений к человеку, которого не знал на тот момент, и ускорил шаг. Что-то внутри истошно вопило о трусости, но Мин привык игнорировать противные чувства внутри, поэтому он заглушил мысли музыкой, сделав ее громче. Они встретились еще раз через несколько недель. Неугомонный Хосок, с которым они каким-то чудом стали довольно близко общаться, нашел себе в пару такого же неугомонного Тэхена. Юнги, когда Чон притащил это создание, выпал из реальности на минуту. Потому что как можно быть таким сложным то, а? То он мчится непонятно куда непонятно зачем, то меланхолично сидит в углу и рассуждает о жизни таракана. Но Мин довольно быстро привык к Киму, на самом деле привыкнуть к нему было легче, чем к Хосоку. Тэхен спокойно принимал характер Юнги и совершенно спокойно нашел к нему подход, но всего лишь уважительно стал относиться к Мину и не трогать его без какой-либо надобности. Нужно ли говорить, что Хосок полярно себя вел и ведет? Чон, если решил, что нужно обнять, то ему вообще плевать на сопротивления. Он каким-то непонятным образом угадывает настроение Юнги и делает все наоборот. Если тот не в духе, Чон липнет, как жвачка. Если, все отлично и убивать не хочется, пропадает со всех радаров. Но Юнги, почему-то привязался к нему слишком сильно, чтобы возмущаться на эту тему. Мин видел в нем невероятную силу и такую же по размерам слабость. Хосок улыбался всегда, если весело, если страшно, если грустно, вообще без разницы, улыбка с лица не сходит. И это, вроде бы, сила, но в то же время, улыбка фальшивая насквозь. Первое время было жутко смотреть на это безобразие, но потом Юнги свыкся и лишь смотрел порою чуть внимательнее, чем обычно. Он никогда не забудет, как сильно напугался, когда Чон улыбался ярко, но слезы текли по его лицу. Юнги тогда хотел коснуться его, помочь, хотя бы просто быть рядом, но Хосок лишь рассмеялся беззвучно и сказал, что все хорошо. Единственный, кто тогда умудрился помочь ему, был Тэхен. Он сказал тогда, фразу, которая испугала Юнги, но стерла улыбку Чона с лица, и он уже сам уткнулся в плечо Юнги: «Смешная ситуация, не так ли?», — проговорил задорно Ким. Вот, что он тогда имел в виду? То ли поддержал смех Хосока, то ли высмеял его странное поведение. Кто вообще поймет это создание? Тэхен тот самый человек, который, если пошутит, то не сразу поймешь шутка это или мрачное предсказание. Он может выдать что-то из разряда: «Каждые пять секунд умирает человек», — с максимально серьезным и мрачным видом, а потом, весело рассмеявшись сказать: «Ну, да нужно же когда-нибудь умереть», — и пойти напевать какую-то чушь себе под нос. Юнги первое время думал, что Ким сбежал из психушки, но потом привык и принял эту черту в нем, стало даже интересно. В жизни Мина стало появляться все больше и больше людей, это пугало, но было ожидаемо. Потому что, умудрившись связаться с Хосоком, который постоянно со всеми общается, он подписал негласное разрешение на появление новых личностей. Но, на удивление, много людей не было и они особо не сменялись. Все были странными, чего только стоит Сокджин, который хвалит свою внешность и вообще весь такой самовлюбленный, но стоит кому-нибудь сделать комплимент, так сразу же смущается и удивляется, да так, что говорить не может. Намджун, с которым Мин любит философствовать и рассуждать на самые разные темы, недоразумение еще то, а выглядит, как разбойник, из-за чего его все боятся, а на самом деле неуклюжий медвежонок. Он умный, но наивный и добрый, как дитя. Чонгук, который выглядит, как милый ребенок, но на самом деле та еще ходячая катастрофа. Стоит его чуть-чуть кому-нибудь задеть, и всё, быть беде. Всё пытается доказать, какой он сильный и крутой, но на самом деле нуждается в том, кто сможет его защитить больше, чем все, кого знает Юнги. Удивительно, но на это роль подошел сам Мин. Чонгук тянется к нему, как к авторитету, который всегда поможет, и это, безусловно, льстит, но и пугает не меньше. Тэхен, о котором уже была речь. И Чимин, о котором речь сейчас пойдет. Встреча, о которой было упоминание выше, произошла при странных обстоятельствах. Тэхен притащил Пака в их компанию с возгласом: «Это мой соулмейт, прошу любить и жаловать», — и ускакал в непонятном направлении, оставив Чимина, оправдываться перед всеми. Ему все поверили (без иронии, правда поверили), потому что знали способность Тэхена говорить странные вещи, которые вводили в ступор, но оказывались совершенно простыми. Юнги не сразу понял, где видел Чимина, но когда вспомнил, стал смотреть еще внимательнее. Чимин с ярким макияжем, в открытой соблазнительной одежде, уложенными ярко-красными волосами и громким смехом отличался от того парня. Но в то же время, совершенно точно, был им. Наблюдая за Чимином, Юнги и не замечал, как влюблялся в него. Постепенно проваливаясь в того, Чимина, который жмурится, когда пьет горячий кофе, и рассказывает тихим спокойным голосом, чтобы никого не разбудить, на кухне в пять утра о всякой ерунде. Который держит неугомонного Тэхена за локоть, когда они идут рядом с проезжей частью. Который окружен теплом и нежностью. Юнги не мог спокойно реагировать на образ Чимина, поэтому часто иронизировал над ним, но как-то, несвойственно себе, мягко, не желая задеть. Осознание, что сердце бьется слишком быстро для того, кто смотрит на своего друга, ударило по голове так сильно, что Юнги почувствовал необходимость срочно выйти, уйти из шумного зала, наполненного людьми. И вот тогда-то страх ворвался в полной мере. Вспомнилось все, что было раньше. Юнги почувствовал себя жалким. Он понял, что не достоин тепла от Чимина, потому что Пак — другой. Не такой как все кого, Юнги знал. Его хотелось закутать в плед и спрятать от всех бед. Хотелось сорвать все маски перед ним и просто быть рядом, просто любить, но Мин помнил, что делает всех несчастными. Он этого не хотел. Ему стало страшно от мысли, что Пак будет страдать рядом с ним, а от мысли, что он уйдет, также как все, испытал настоящий ужас. Юнги осознавал всю сложность ситуации. Если они попробуют с Чимином построить отношения и у них не получиться, то это просто убьет Мина. Если не попробуют, то страдать он будет неизвестное количество времени. Драматично? Может быть. Только это правда, потому что Юнги всегда был ранимым и слишком эмоциональным, хоть и гасил по привычке все эмоции внутри. Каждый раз, когда все рушилось, он еле выползал из эмоций и чувств. Еще один раз уничтожит все, что он восстанавливал и даже больше. Это страшно. Он долгое время пытался избегать Чимина, но это не удавалось. И один вечер разрушил не только любые попытки уйти от новых болезненных чувств, но и надежды, которые продолжали рождаться в глупом сердце. Пак тогда был пьян слишком сильно, чтобы контролировать свои желания и чувствовать что-то наподобие стыда, но не слишком, чтобы отдавать отчет своим действиям. Он приставал к Юнги. К такому же пьяному Юнги, который устал бегать от собственных чувств. И они переспали. Мин вспоминает об этом, вздрагивая. Каждое прикосновение было слишком желанным. Он, как оказалось, соскучился по теплоте от касаний настолько, что ластился слишком отчаянно, плавился от нежности на кончиках пальцев Чимина. Юнги превратился в маленького ручного зверька, которого приручили мнимой любовью. Он проснулся один. Записки не было, было отвратительное ощущение от мысли, что им поигрались. Наверное, это чувствуют бездомные кошки и собаки, которых гладят случайные прохожие, а потом прогоняют. Все тело болело, напоминая о ночи. Юнги возненавидел это. Мин возненавидел себя, потому что позволил этому произойти. Он решил, что Чимин узнал о его влюбленности, и поэтому сделал это. Пожалел. Внутри что-то отчаянно сопротивлялось верить такому раскладу. Что-то не сходилось. Почему Чимин смотрел так ласково? Почему так бережно касался? Так аккуратно, чтобы не причинить боли, двигался в нем тогда? Почему целовал с такой нежностью? Зачем все это, если секс был просто по пьяни? Или это Мин оправдывает его? Юнги понимал, что им нужно поговорить, но страх от одной только мысли об этом сковывал все тело. Однако Мин смог пересилить его и собрался с силами, хотя бы попытаться поговорить. Только вот Чимин стал его избегать. Сначала это удивляло, а потом стало причинять такую боль от осознания собственной ущербности, что Юнги просто прекратил любые попытки. Он заперся у себя дома и просто пытался через это пройти. Всегда ведь получалось, почему сейчас что-то должно пойти не так? Но все пошло не так, потому что не получалось. Слез не было, истерик тоже, только пустота, от которой никуда не деться, и бессонница. Юнги понимал, что катится в апатию, но спасать себя снова не хотел, стало все равно. Ни жить, ни умирать не хотелось. Хотелось исчезнуть куда-нибудь, забыть себя и все, что с собой связывало. Если бы можно было себя выкинуть, то Юнги с удовольствием бы избавился от такой ненужной вещи в своей жизни. Чонгук, который жил с ним на квартире, бесился страшно от вида Юнги. Он кричал, угрожал и делал все возможное, чтобы получить хоть какие-то эмоции от него, но в ответ получал только усмешку и слабое: «Все в порядке, Гук». Очевидно, Чон не выдержал такого расклада и притащил Пака к Мину домой. Наглости мелкого хватило на то, чтобы закрыть их в кухне, но смелости и сил помочь еще как-то не осталось. Он сбежал к Тэхену, оставляя Юнги наедине со своим кошмаром.