Основания для жизни

      Он проводил время в тренировках и медитациях. Иногда он изучал окрестности. Он добрался до селений, расположенных в отдалении, и впервые за долгое время увидел живых людей. Здесь он мог добыть еды и лекарств, и кое-какие необходимые вещи для жизни. Так что он ухаживал за юношей, стараясь не обращать внимания на его стоны и хрипы. Ночью он ложился спать на постель рядом с ним, приучая себя к тому, чтобы не обливаться холодным потом и не рыдать от ужаса, но просто засыпать, лежа рядом с этим стенающим и разлагающимся заживо телом: засыпать, просыпаться и продолжать делать то, что он делал. Он давал больному лекарства, чтоб облегчить на время его страдания, но в этих снадобьях было, увы, все меньше и меньше смысла. Также он привел в порядок хижину так, чтоб она защищала их от холода, от дождя и ветра. И по-прежнему, он тренировался и тренировался. Медленно, но неуклонно. И наконец в самом деле достиг уровня, близкого к тому, каким обладал раньше. Не то чтобы этот уровень был слишком высок и когда-либо его устраивал. И не то чтобы этого было хоть сколько-нибудь достаточно для похода в горы, где даже Тяньлан-цзюню пришлось не просто. Но на большее рассчитывать не приходилось, и само это было уже большим успехом.       В конце концов, зима подходила к концу и времени не оставалось. Он должен был идти. Он вошел в хижину последний раз, чтобы дать лежащему без сознания юноше выпить воды и лекарства. Он смотрел на его ставшее совсем изможденным, утратившее всю былую красоту иссохшее лицо — и не мог насмотреться. Он знал, что шанс добыть противоядие невелик. И если он не вернется в срок, сгинув в этих горах, то юноша, видимо, тоже просто угаснет, не приходя в сознание. Они не умрут, обнявшись нежно и прижимаясь друг к другу, как обещал Тяньлан-цзюнь. Увы. Но все же он пойдет и попробует сделать то, что должен.       Он повернулся и вышел вон. Он установил вокруг хижины барьеры — на случай посещения дикими зверями или простыми людьми. От мелких демонов они тоже, пожалуй, могли помочь, но конечно же не от сильных. Однако те ни разу за это время не тревожили их своим посещением. Тяньлан-цзюнь держал обещание и не преследовал их больше. Хотелось надеяться, что он просто уже забыл о них.       Постояв еще минуту, Шэнь Цинцю взмахнул мечом, который, вспыхнув, взлетел в воздух. Вскочил на него — и стрелою унесся вдаль, в ту сторону, где среди тумана на самом краю мира проступали острые вершины северных пиков.       Как ни странно, ему все удалось. Удача ему благоволила. Горы были жуткими, твари были злобными, пещеры были бездонными, и сам воздух был напитан ядом. Но он смог преодолеть эти преграды, обмануть злобных тварей, добраться до горных озер, не отравившись испарениями, и с восхищением увидеть вокруг зеркально-ровной фиолетовой озерной чаши тихие, густые чуть шелестящие заросли, покрытые белоснежными чуть светящимися венчиками цветков. Он набрал этих цветов и покинул горы.       Покинул горы — и не был никем остановлен. Он добрался до хижины, пытаясь сохранять спокойствие. Прошло уже много дней, он снял барьеры и вошел в дом. Юноша лежал на постели по-прежнему неподвижно. Лицо его не изменилось, грудь едва колыхало слабое дыхание. Почти не веря произошедшему, но все еще стараясь сохранять каменное спокойствие, Шэнь Цинцю приготовил целебный раствор и влил в губы больного. Некоторое время он наблюдал. Ничего не происходило. Тогда он, как обычно, лег на постель возле него, все с тем же каменным и спокойным лицом, и закрыл глаза. Когда он проснулся, занималось утро. Он поднялся и медленно перевел взгляд на человека, лежащего рядом. Он не знал, что увидит, он мог ожидать всего, чего угодно. Но юноша просто лежал на постели. Его грудь слегка вздымалась, его губы были сухими и растресканными, его щеки были впалыми, а кожа бледной, но больше на ней не было оттенка синевы. Он просто спал. Он был очень худ и слаб. Но он просто спал. Когда он проснется, то наверно, будет здоров.       Шэнь Цинцю встал. Он смотрел на спящего юношу. Когда-то он обещал ему еще немного пожить, но не знал, какой именно срок. Он не знал, зачем ему жить, что он, собственно, должен был сделать? Быть может, вот это? Он должен был спасти его. Теперь он сделал это.       Чуть пошатываясь, он вышел из хижины прочь.