Горькая

Катерина молчит, позволяя Стасу взять паузу. Он качает в руках стаканом и просто смотрит, как содержимое качается волнами то в одну, то в другую сторону. - Своей жизни у меня больше не было. Мне быстро пояснили, что и как. Кого я должен слушаться и что мне будет, если я скажу "нет". Не то чтобы я не пробовал, - Блошкин ухмыляется, - но мне очень быстро показали и рассказали что да как. Их волновало, чтобы у меня остались глаза и руки, остальное было весьма факультативно. Катерина ежится, страшась представить, что пережил этот человек. Блошкин качает головой, на губах играет улыбка, от которой становится морозно. - Я думал, что сдохну в том подвале, навсегда прикованный к столу за которым работал на этих уродов. Так бы и было, но в один из дней на даче, где меня держали, оказался еще один человек. - Саша, - одними губами произносит Жданова, прикладываясь к стакану, чтобы промочить пересохшее горло. - Саша, - согласно кивает Стас, - страшное время, тяжелое, буквально мальчишка у руля финансового потока собственной семьи. Они думали, что его можно испугать, сломать, заставить… я тогда не знал, кто такой Воропаев. Это сейчас я понимаю, что такие не ломаются. Тогда я думал, что его вынесут вперед ногами в течение пары минут. Я видел, как ломали несгибаемых даже на вид, Саша тогда не тянул к таким и приблизительно. А он держался так долго, просто мучительно долго. И я, как человек, у которого никогда на подобное не хватило бы сил, буквально его ненавидел… он, как заведенный, повторял им одно слово на все вопросы, - Стас замолкает, потом смотрит на Катерину в упор, - ты очень хорошо знаешь, что это за слово. - Нет, - ее губы вздрагивают в подобие улыбки, - это слово "нет". - В точку, - кивает Блошкин, - он сидит, меня чуть старше, весь в крови - и все повторяет им "нет, нет, нет, нет". Я, правда, думал они его прикончат. Я сидел тут же, буквально руку протянуть можно, и на отдельных листах старательно подделывал его почерк. Хочу сказать, получалось очень отменно, если бы мне на листы не прилетали капли крови, и не приходилось все начинать заново. - А зачем ты подделывал его почерк? - Катерина хмурится, разглядывая мимику Стаса. Тот вскидывает брови вверх, качая головой. - Как это зачем? Я писал за него предсмертную записку, - он улыбается, но Ждановой совершенно не до смеха. - У меня до сих пор она в рамке висит. Как напоминание. Мои хозяева в конечном итоге устали и оставили меня с ним в комнате - знали, что бежать нам некуда, да и никак. Он в себя пришел, на стуле поерзал и говорит - "меня Саша зовут, а тебя?" - знаешь, до сих пор ему поражаюсь, невозможный, просто невозможный человек. Он попросил у меня воды, хоть немного и я ему дал, там, в графине, была… Потом меня за это долго били, хотя он и пытался отвлечь их внимание на себя. В итоге отвлек. Кате хочется попросить прекратить эту историю. Вообще забыть ее и не помнить никогда. Господи! Она, конечно, думала, что там крылось что-то… но не такое! - Мы лежали там, на том деревянном полу… ненавижу деревянные полы, знаешь. Когда плитка, ее проще мыть, и, в случае чего, она приятно холодит кожу. И вот мы лежим, и я думаю, что нам хана. Я когда закрывал голову, то слышал, как хрустнуло запястье, зачем им калека? Правильно, незачем. А Воропаев считал сучки, знаешь, в досках есть места, где видно, что это сучки, он их считал. Говорил, отвлекается, говорил, что нужно еще час подождать. А я думал, что он бредит - по голове-то его били знатно. Но где-то через час пошла автоматная очередь… такое глухое та-та-та-та-та… А потом еще раз, и еще раз, и еще. - Это была милиция? - спрашивает Катя с надеждой и неверием, но Блошкин только отрицательно качает головой. - Это были какие-то "друзья" Аркадия, подоспели как раз вовремя, вместе с Данилевским. Воропаев его как увидел - засмеялся, а потом говорит - " знакомься, это Стас" - и все, на большее его не хватило. Но ты права, через пару часов, когда мои бывшие хозяева остыли, в прямом смысле этого слова, приехала милиция, и я поехал в СИЗО. Весьма ожидаемый исход. - Как же так? Ведь ты тоже был пострадавшей стороной! - гнев вскипает жаркой волной под ее кожей, и Катерина сильнее впивается в стакан. - Ага, - не отрицает Стас, - но ты представляешь, сколько всего я наворотил? Сколько на моих руках оказалось… разного? - он окидывает ее потяжелевшим, так несвойственным ему взглядом. - Лучше не представляй, - за столом снова наступает тишина, - меня там, в больничке, подлатали, и стали шить мне целый ворох статей, по которым я еще до сих пор должен был чалиться. Но тут на моем горизонте зажглась звезда нашего Воропаева. Он вытащил меня из этого дерьма. Подкупами, юридическим гением Данилевского и своим упрямством. Еле ходил, а меня выцарапал. Ничего не побоялся - ни скандалов, ни обвинений, ни сложностей. Все шутил, что это благодарность за воду. Представляешь, как пить человеку тогда хотелось? - он заходится смехом так, что даже закидывает голову назад. Но шутка не заходит, Катя протягивает руку к руке Стаса. - Ты чувствуешь себя виноватым за что-то? - она буквально ощущает некий подвох в его шутливом тоне. Улыбка его становится естественной, поддерживающей. Она попала в сам точку, самый центр, возможно так глубоко, как он не собирался ей позволять. Но, было уж поздно, она увидела то, что его тяготило. - Нет, не ощущаю, хотя на самом деле должен бы, - Блошкин вздыхает, делая очередной глоток, - я мог его утащить за собой, понимаешь? Утопить в собственном дерьме. Там же только дел с летальным исходом было около двадцати. Двадцати! А мне было так страшно, я так сильно не хотел в тюрьму, что готов был на все! На все. Даже оказаться снова под чьей-то рукой. А он вытащил меня, и… - Стас трет шею от неловкости, - помог получить образование и дал хороший пинок вперед. А благодаря Аркадию, я еще и обзавелся прекрасной командой людей, которые теперь стали просто бесценным оружием. Теперь ты понимаешь, насколько я на самом деле ему благодарен? Правда, это не моя история, и если бы он не дал добро, я бы тебе не решился все выкладывать. - А ты выложил все? - Катя с сомнением косится на него, чуть прищурив глаза. - Нет, но если бы я рассказал тебе все, то я не думаю, что смог бы какое-то время ходить вообще, - он хохочет и качает головой, - он тебя бережет, даже от своего прошлого. Даже если в этом прошлом он выглядит как гребанный герой. От некоторых привычек теперь нужно было отказываться. Не то чтобы сильно или критично, но Катерина считала, что это было правильно, немного изменить свою жизнь в угоду тому, что внутри нее развивалась новая. Она пододвинула к себе огромную чашку с изумрудным чаем, щедро разбавленным сгущенным молоком и удивленно выгнула брови, поймав на себе пристальный взгляд Кристины. - Что-то не так? - спросила Жданова, делая осторожный глоток, прекрасный вкус, прекрасное ощущение. Воропаева ухмыльнулась уголком губ, еще раз скользнув взглядом вверх-вниз, словно что-то было не так с ее одеждой. - Сашка знает? - Катя едва не подавилась чаем, но сделала вид, что не понимает о чем речь. Чашка осторожно была отставлена в сторону. - О чем должен знать твой брат? - она старательно и мило улыбнулась, а Кристина только фыркнула, поправляя топ, что норовил свалиться с ее плеча. - О ребенке, Господи, о чем же еще? Ты что, правда думаешь, что я не увижу таких мелочей? - глядела Воропаева скептично, но не воинственно, чуть расслабленная поза ее свидетельствовала о полной уверенности в своих словах. - И как ты вычислила? - вздох сожаления получается как-то сам собой. Если знает Кристина, будет знать и Чермоев. Может не сразу, но будет, но много времени ей Воропаева точно не даст, даже уговаривать ее не стоит - не получится. - Давай мы оставим это как часть моей мистической натуры? - немного склоняет она голову к плечу, - главное, что это правда, и ты мне это подтвердила. Катерине очень хочется заругаться матом, вот прямо сейчас и так, как она себе никогда не позволяла. Прикрыв глаза, она старательно ищет внутреннее состояние спокойствия, буквально находит дзен, чтобы легче дышалось. - Я так понимаю, в покер мне не играть? - намекает Жданова на такой беспроигрышный блеф Кристины. Та только отмахивается. - Не нужно прибедняться, - говорит она совершенно уверенно, подтягивая одно колено к груди, облокотившись на него для удобства, - я просто захватила тебя врасплох. Все, что касается работы, заставляет тебя перейти в совершенно иной мод. Это на личном фронте ты еще немного просаживаешься. - Это ты меня сейчас так успокаиваешь? - смеется Катерина, и Воропаева утвердительно кивает, радостно скалясь. Этой улыбкой она очень сильно напоминает Сашу, особенно когда он готовит какой-то очередной, очень сложный фокус. - Приходится, а то ты же можешь разочароваться в своей профпригодности, - она снова пододвигает к Катерине чашку с чаем, - ты так и не ответила на мой вопрос - Сашка знает, или ты держишь его в святом неведении? - Нет, он пока еще не знает, и я не планирую ему сообщать об этом, ну, прямо сейчас, - немного уклончиво отвечает девушка, и Воропаеву хмурится. - И какова причина в том, что ты не собираешься сообщать об этом Сашке? Ты что, не рада? Или думаешь, что он не готов? - и Ждановой очень хочется засмеяться, настолько она наслаждается тем, как Кристина просто моментально бросается отстаивать интересы брата, защищать его буквально от всего на свете, даже от нее. - Нет, - спешит она успокоить Воропаеву, - и я рада и очень хочу этого ребенка, просто сейчас Сашка настолько погряз во всем этом… он словно сжатая пружина. И если я сейчас скажу ему, то… как бы он не послал меня куда подальше. - Не поняла? - Кристина снова хмурится, а потом хлопает себя ладонью по лбу. - Все, я поняла, не нужно пояснять, - она отпивает из своей чашки, - я, золотце, логику твою понимаю, но скрывать от него что-то, тем более такое важное не советую. Обидится, как малое дитя, будешь потом за ним бегать, просить прощения. - Да, я и правда не знаю что делать, - Катерина ощущает, что очень хочется элементарно поныть, так, пострадать в голос, чтобы побыстрее найти решение проблемы, - я так не хочу, чтобы он меня куда-то решил спрятать… Я ведь знаю, что вы уже с ним по этому поводу поскандалили. - Хрен там плавал, - отмахивается Кристина, - мы поругались потому, что я очень успешно бегаю от его соглядатаев. Не первый же раз заму… ну, не важно, короче. Я привычная, и меня бесит, когда они дышат мне в спину. Может, я пописать не могу, зная, что за мной могут наблюдать. - Саша, как я понимаю, твою позицию не разделяет? - Катя улыбается, прячась за чашкой чая. Воропаева дарит ей уничтожительный взгляд. - Ты думаешь, это смешно, - Кристина сплетает руки на груди, так знакомо выгибая одну бровь вверх, - а я посмотрю, как ты будешь веселиться, когда Сашка узнает твой маленький секрет, который грозиться стать ни хрена не маленьким. - А вот это уже шантаж! - возмущенно вскрикивает Катерина, практически в неверии глядя на довольную до невозможности Воропаеву. - Ты же не можешь на самом деле меня этим поддевать! Это нечестно. - А мы, Воропаевы, вообще не честные люди, - словно бы между прочем напоминает Кристина, закидывая ногу на ногу, меняя положение на более удобное. - Так, вот сейчас ты пытаешься играть на созданных вами же мифах! - Жданова хмурится, что у них за мода такая, выпячивать свои худшие стороны напоказ. - Если не веришь мне, то попробуй поговорить об этом с некоторыми жителями нашей славной столицы, только тишком, и увидишь, как нас тебе характеризуют, - она ухмыляется, прекрасно понимая, что о Воропаеве никто и никогда во всеуслышание не скажет ничего плохого, зато там, на задворках может пролиться столько всего… - Саша годами создавал себе этот образ… - начинает Катерина, но Кристина взмахивает рукой, чтобы Жданова замолчала. - Не обольщайся на его счет, это не образ для определенных лиц, которые его окружают, он такой, какой есть. Не создавай себе розовых замков на его счет, не смей, иначе рано или поздно им суждено будет разбиться о жесткую, серую и неприятную реальность. Понимаешь? - Воропаева напирает, и это выглядит как минимум странно. - Что ты хочешь мне этим сказать? Что я полюбила не Александра Воропаева, а некий образ, который создала себе в своем сознании? - Катерина готовиться защищаться, но Кристина отрицательно качает головой. Лицо ее немного расслабляется, она вздыхает. Воропаева прикусывает нижнюю губу, словно собираясь с мыслями. - Я не сомневаюсь в том, что ты умная девушка, в этом вообще сомневаться себе дороже, - начинает Кристина, - но это не отменяет того, что все мы, и ты не исключение, способны рано или поздно идеализировать партнера. От этого потом больно, это обжигает. Понимаешь? Ты не сможешь от него уйти, просто разочаровавшись, не будет мирного развода, не будет разделения опеки. Он не отпустит тебя никогда, а с ребенком и подавно. И сделает жизнь любого, кто перейдет твою с ним дорогу, просто невыносимой. - Почему же он тогда не сделал невыносимой жизнь Андрея? - этот вопрос соскальзывает с ее губ до того, как она считает это неуместным. - Правда? - скалится Кристина, - то, что Сашка отстал от вас, еще не значит, что он не делал этого до, - она выгибает брови, следя за реакцией Ждановой. - Значит, все его… выверты были из-за меня? - хмурится Катерина, и Воропаева щелкает языком, чуть потирая нижнюю губу указательным пальцем. - Ну, не все, - она смеется тихонько, - он и правда с Андреем не в лучших отношениях, и сделать его жизнь невыносимой, часть ни с чем несравнимого удовольствия. Но да, многое из его… многое, из того, что он делал, было продиктовано ревностью тоже. - Я знаю Сашу достаточно хорошо, - Катерина чуть вздергивает голову вверх. - Конечно, знаешь, - соглашается Воропаева, - не нужно от меня защищаться. В моих планах, чтобы ты с моим братом жили долго и счастливо. Я просто не хочу, чтобы одна из этих составляющих ненароком выпала. - У меня ничего никогда не выпадает, я способна прекрасно придерживаться намеченной цели, - заверяет ее Катерина, - я не страдаю подменой понятий и не идеализирую Сашу. Возможно, я излишне напираю на то, что вижу в нем хорошего. Возможно от того, что ощущаю, что все самое лучшее для меня. Но я никогда не обманывалась, и не буду обманываться в том, что я связала свою судьбу с человеком, на пути которого могут сгореть все, кто будет ему мешать. - А жить с этим осознанием тебе не будет слишком сложно? - совершенно серьезно спрашивает Кристина, внимательно следя за ее лицом. - Я не знаю, - не менее честно отвечает Катерина, - но на уступки должен идти не только он, правда ведь?

* * *

Она подкралась к нему со спины, стараясь слишком сильно не шуметь, мягко ступая босыми ногами по плотному ворсу ковра. В последнее время это было крайне редко. Нет, не такое подкрадывание к работающему мужчине, а то, что этот самый мужчина уснул. В последнее время Катерина неусыпно следила за тем, чтобы Александр ложился до того, как засыпал за собственным столом, уткнувшись лбом в сложенные на столе руки. Сегодня она сама неимоверно вымоталась и не заметила, как уснула за чтением Волчьего сердца Вольфганга Хольбайна. Заунывная вещица, но позволяющая расслабиться буквально мгновенно. Из царства морфея она вынырнула, будучи уже укрытая пледом, нет, кто бы что не говорил, а у нее было полное право называть Воропаева лучшим мужчиной. По крайней мере, для нее. Она точно знала, что если Александр не остался рядом с ней, то, скорее всего, забурился работать, соответственно настало время его отвлечь. Оказавшись за спиной мужчины, она немного удивилась, он сидел ровно, чуть склонив голову к плечу. Не спит? Но тогда к нему бы невозможно было подкрасться! Катерина обошла стол и устремила немного удивленный взгляд на спящего мужчину. Документы под его руками были в беспорядке. Она очень хотела сложить их ровными стопками, чтобы на столе воцарился привычный порядок, но она не решается сделать это. Нет, даже если это их общее дело, то сейчас с ним разбирается Александр, и мешать ему он был не намерен. Когда она перевела свои глаза с документов на лицо мужчины, но встретилась с его смеющимся взглядом. - Ты следишь за мной? - чуть хрипло спрашивает он, потирая глаза, - или у тебя есть фетиш на спящих людей? - он прогибается назад, потягиваясь, и Катерина сглатывает тягучую слюну. Воропаев остался в рубашке и брюках, сбросив только привычный пиджак, и от этого Катерина ловит себя на мысли, что у нее есть немного иной интерес. - Ты мой главный фетиш, - признается она ему, мысленно представляя, как она расстегивает пуговицу за пуговицей на его рубашке. Когда Катерина снова смотрит на его лицо, то невольно краснеет, словно Воропаев поймал ее за подглядыванием в душе не иначе. В глазах мужчины загораются искорки веселья и страсти, как и всегда, когда он ловит на себе ее взгляды, полные интереса. - Приятно это слышать, Катерина Валерьевна, - он чуть расстегивает очередную пуговицу на рубашке, словно ему не хватает воздуха, - от вас это всегда приятно слышать, - он тоже принимается скользить по ней взглядом, словно обжигая по одному участку кожи за раз - рука, плечо, ключица, бедро, колено, тонкие пальцы. Словно каждый взгляд, оставляет поцелуи на ее коже. - И как долго ты собирался работать сегодня? - она приближается к Александру медленно, ощущая зуд в кончиках пальцев, и успокаиваясь только тогда, когда руки ее касаются воротника его рубашки. Острого, как бритва, как и всегда. Она опускает руку ниже и скользит своими пальцами под край выправленной из брюк рубашки. Его горячая кожа и учащенное дыхание такие соблазнительные. Катерина мучает себя, то поглаживая такое желанное тело мужчины, то снова возвращая свои пальцы к гладкой и плотной коже ремня. Александр не касается ее, раскладывая руки по подлокотникам кресла, только наблюдает из-под полуопущенных ресниц. Она чуть покачивается на его коленях, и он закусывает нижнюю губу, чуть откидывая голову назад. Да, ему это однозначно нравится, она чувствует это всем телом. - Я не думал, что задержусь слишком… слишком… слишком долго, - отвечает он ей, и голос его обволакивает шелком и медом. Соблазнительный, тягучий, чуть надтреснутый от накатившего возбуждения. - А мне показалось, что ты пытаешься перенести свой офис еще и сюда, - губы ее касаются его горла в легком поцелуе. А потом еще, и еще, пока дыхание его не учащается, а жилка начинает биться под ее жадным ртом буквально истерично. - Я не… я не пытался ничего такого… ни офис, ничего… Катя, - она смеется ему в шею, когда он буквально хныкает ее имя. Ее зубы чуть прихватывают его кожу, но она тут же отпускает - не стоит оставлять на нем свои метки, даже не смотря на то, что об их отношениях известно абсолютно всем. - Ты знаешь, что мне очень нравится, когда ты в костюме? - шепчет она ему на ухо, прислушиваясь к тому, как шумно он сглатывает, - мне всегда так сильно хотелось посмотреть, что скрывается под этим фасадом неприступной холодности. Было безумно интересно, хоть кто-то из тех женщин, что приходили к тебе за помощью и советом, пытались тебя… - снова поцелуй, - соблазнить… - В моем кабинете действовали очень строгие правила, - все-таки собирается со словами Воропаев, - я ни с кем не пересекал таких границ разумного… - Кроме меня? - она целует его чуть ниже горла, поглаживая его тело через ткань рубашки, - как это льстит, Александр Юрьевич, просто безмерно, просто безумно. Она соскальзывает на пол, чтобы оказаться между его разведенных ног и принимается расстегивать его брючный ремень. - Катя, - он перехватывает ее руки, - может мы, все-таки, пойдем в спальню? Глаза его шальные, а на щеках отливает румянец возбуждения, он то и дело скользит языком по губам - прекрасное зрелище, горячее. Катя принимается расстегивать его ремень еще быстрее, дергая чуть резче, чем хотела изначально, слишком торопливо. - Нет, Александр Юрьевич, я хочу опробовать с вами то, что было недоступно остальным, - она улыбается, задорно и игриво, глядя на него призывно снизу вверх. - Даже если это будет всего лишь репетиция. Она чуть стягивает с него брюки, чтобы облегчить себе доступ, стараясь не причинить боли без того возбужденному мужчине. Разве можно поверить в то, что никто не пытался соблазнять Воропаева в его же кабинете? Конечно же, нельзя. Разве можно поверить, что он никому не позволял сделать это? Бесспорно можно. Но сейчас… Она прикрывает глаза, представляя, как она делает то же самое за незапертой дверью его кабинета… Так можно и с ума сойти от желания. Она опускает голову, прислушиваясь к громкому, протяжному стону Александра - точно можно сойти.