Горькая

Он осознал, что засиделся слишком долго, когда единственным источником света в кабинете оказалась настольная лампа. Воропаев прикрыл глаза, позволяя жжению пройти - ощущение песка было привычным, практически родным. К такого рода дискомфорту постоянно работающий с документами Александр привык давно. Мучиться мигренью и сухостью глаз было куда как лучше, чем тем, что одолевало его сейчас. Он приложил раскрытую ладонь к груди, выдыхая. Да, удружила сестренка, так удружила, просто сто из ста. Такого попадания у Кристины в его жизнь личную еще не было. Но, все что не делается… ведь так? Когда Катя рассказала ему, что знает о Кире и Андрее, Воропаев автоматически приготовился защищать младшую сестру. Нет, он не считал ее правой, не лишал ее вины совершенно, но… даже безумно, безмерно любя Катерину, он не мог просто сбросить всю ответственность на Киру. Никогда не мог, а в особенности сейчас, он знал, что Катя и так будет зла на нее сверх всякой меры, постарается сделать ей больно, при первой удобной возможности своими словами. Не потому, что выйдя замуж за Жданова, Пушкарева потеряла часть своей добродетели, а потому, что так были устроены люди - за боль всегда платили болью, даже если она и причинялась исключительно в жестких и хлестких выражениях. Воропаев откинулся назад, на спинку кресла, запрокинув голову, вздыхая с досадой и обидой, с горечью и затаенной болью. Что он будет делать, если придя домой, он не обнаружит ее дома? Что если подаренное ей кольцо окажется лежать на столе, а самые важные ее вещи просто исчезнут? Рано или поздно выветрится даже ее запах - аромат ее духов с подушки, ее тела с его халата. Он будет приходить домой, разобранный на части воспоминаниями, будет искать напоминания о ней, и не будет находить. Как скоро это убьет тебя, Воропаев? Лучшая, самая лучшая, изощренная пытка для него. Это, правда, может случиться? Все рухнет в одночасье, как карточный домик? Она просила у него совершенной, абсолютной правды и он был готов ей дать ее. Искренность за искренность, доверие за доверие, но чужие секреты, коих на его плечах было великое множество, как быть с ними? Открываться было больно, каждый раз больно. Даже с ней, даже сейчас. Любя он ждал подвоха, удара… Когда сегодня в пылу гнева Катя взмахнула рукой, он практически поверил, что она отвесит ему пощечину. А ему этого не хотелось, совершенно точно нет. Даже если бы он этого заслуживал, не хотелось. Не от нее. Не так. Боже. Он потер лицо руками, стараясь немного взбодриться. Катерина имела полное право быть в гневе, крушить все вокруг, ненавидеть. Но, вот его ли? Не провел ли он линию между ею и семьей? Не показал ли, что выбирая между ними, он не готов принять сторону собственной женщины? Мысли давили на голову жестко, вспениваясь в сознании, головной болью отдавая в затылок и виски. Александр старательно перевел дыхание. Катя не была склонна к поспешности, все выводы она делала вдумчиво и четко, взвешивая, анализируя, дробя. Даже если сейчас она и решит взять… паузу, то… они обсудят их дальнейшие перспективы. Он постарается сделать так, чтобы она эти самые перспективы увидела снова. Черт. Когда телефон заиграл свою переливчатую трель, он вздрогнул всем телом. Аппарат лежал экраном вниз, и Воропаев коснулся его в нерешительности. Внутри все встрепенулось - она звонит, она волнуется. Но надпись на экране резанула его метко и глубоко - Данилевский. Брать или нет? Просто так Аркадий бы его не тревожил. - Слушаю тебя, - Александр произнес это настолько устало, что сам подивился звучанию собственного голоса. - Это я тебя слушаю, - Данилевский говорил спокойно, едва ли взволновано, - мне Катенька позвонила, сказала, что ты умчался на офис. Она волнуется, боится тебе позвонить. Вы повздорили? - Воропаев молчит, и Аркадий шумно вздыхает с другой стороны телефонной линии, - Саша, это несерьезно! Вы взрослые люди, разумные, склонные к конструктивному диалогу. Кто вас учил драпать по углам при первой возможности? Ты и правда у себя забаррикадировался? - Я нигде не баррикадировался, - Александр принимается разминать шею, чтобы унять давление на затылок, - просто решил немного поработать с документами и все. У нас с Катей и правда возникли небольшие сложности, но это реша… - Она рыдает взахлеб, не думаю, что это "небольшие сложности", - замечает Аркадий, - Саша, поезжай к ней, успокой, она нуждается в тебе. Думаю, ты в ней нуждаешься не меньше. Я знаю, что ты привык отказывать себе в ласке и не привык просить поддержку, но она не такая и ты это знаешь. Не оставляй ее сейчас. - Я позволяю ей подумать, готова ли она к тому, что я не всегда смогу ей рассказывать все до последней капли, - непонятно зачем упрямится Воропаев, - не бывает так, чтобы все хорошо и идеально, все гораздо сложнее. Я гораздо сложнее, и если ей тяжело со мной, то я должен отпустить ее пока… - Боже, Сашенька, почему ты у меня такой дурачок? - Данилевским спрашивает это буквально с нежностью, лаской, и это заставляет Александра замолчать, оборвав свою речь на полуслове. - Ты даёшь пространство ей, она дает пространство тебе… вы будете гарцевать вокруг проблемы таким образом просто бесконечно! Ты сомневаешься в своих чувствах к Кате? - Нет, - он даже головой отрицательно качает, в святой уверенности, что именно его чувства достаточно сильны для того, чтобы не подвергать их сомнениям. Он знает, что он любит, и это не просто боготворение идеала, это вполне оформленное признание этой женщины равной себе личностью. Это не просто желание сделать ее своей, это готовность быть ее частью, признать ее своим партнером. - Ты сомневаешься в ее чувствах к тебе? - вопрос, на который Воропаев собирается ответить так же решительно, вдруг доставляет ему боль. А сомневается ли? Все, что Катя делала в последнее время свидетельствовало о том, что она действительно любит его. Она предлагала ему самое драгоценное - родить от него ребенка, пожертвовав собственной карьерой, или, по крайней мере, сделав в ней паузу. У него не было никаких сомнений в ее чувствах. Он ЗНАЛ, что Катерина любит его, знал, но до конца не верил. - Я не сомневаюсь в ее чувствах ко мне, - наконец произносит он, осознавая свое внутреннее состояние, - я сомневаюсь, что я их достоин. - Скажи ей, - требовательно произносит Аркадий, не пытаясь встряхнуть его как следует, а скорее направляя, - скажи ей об этом, не зарождая в ней сомнений относительно своего к ней отношения. Она любит тебя, дурака, настолько сильно, что ей самой становится страшно. Вернись к ней, обними ее, успокой. Если ты не сделаешь этого, если потеряешь ее, то будешь жалеть всю оставшуюся жизнь! Поезжай к ней сам, или клянусь, я приеду к тебе и поволоку тебя силой. Воропаеву становится смешно, когда он представляет, как Аркадий тащит его за руку к Катерине домой. Учитывая их разницу в росте, смотрелось бы это весьма комично, если бы на самом деле не было правдой. Он знал, что Данилевский так просто не бросает слов на ветер, особенно таким тоном. - Я сейчас же поеду к ней, обещаю, - Воропаев говорит это не просто так, он действительно поднимается из-за стола, закрывая проверенную по третьему кругу папку. Комната чуть покачивается перед глазами от излишне резкого движения, а затылок сводит болью сильнее. Засиделся. - Вот и молодец, - напутствует его Аркадий, - только ты не задерживайся, это не тот случай, когда нужные цветы, принеси ей себя и ей будет довольно. “Ей будет довольно” звучит в его сознании раскатисто, когда он собирается выходить из офиса, “ей будет довольно” стучит о стенки черепной коробки гулко и быстро, практически болезненно, когда он выруливает с парковки, встраиваясь в общий поток машин, скользя в их стройном ряду. А будет ли? Пальцы его поглаживают кромку руля. Будет ли? Он смаргивает пелену перед глазами - сегодня он явно перестарался работать в плохом освещении, оказывается, не те годы. Воропаев хмыкнул - смешно, как там Кристина говорила, “ты прожил половину жизни”, может, так и есть? Но, раз он прожил половину жизни, значит, нужно торопиться жить вторую. Желательно, жить ее хорошо, по возможности, с любимым человеком, главное, чтобы этот самый человек не передумал. Александр немного ускорился, перестраиваясь в потоке, ощущая тяжесть в желудке и легкую тошноту. Лишь бы все было хорошо. На пороге собственного дома он замирает, то сжимая, то разжимая в пальцах ключи. Последний шаг, давай, идиот, открывай дверь, ты ведь прекрасно видел, что окна в квартире светятся. Она дома. Дождалась. Давай. Он шумно выдыхает, сжимая ключи сильнее, собираясь, наконец, отпереть дверь, но не успевает. Катерина распахивает их раньше, буквально выскакивая босиком на лестничную клетку. Воропаеву приходится податься вперед, чтобы подхватить ее в процессе, когда она неловко цепляется за, все еще непривычный для нее, высокий порог. Оказавшись в его руках, она всхлипывает. Он видит ее красные глаза и чуть припухший нос. Плакала. Из-за тебя, идиота, плакала. Они замирают на короткий миг, и Катерина шмыгает носом. - Ты что тут стоишь, я жду тебя, жду, ты в курсе, что ты уже почти десять минут назад приехал? - говорит она в нос, который явно заложило после рыданий. - Заходить боялся, - признается он, подхватывая ее на руки, чтобы не стояла босиком, - думал, что не дождешься, - произнося это, Александр вносит ее вглубь квартиры, захлопывая дверь ногой. Катя укладывает голову ему на плечо, прижимаясь носом к изгибу его шеи и снова всхлипывает. Ну, нет, хватит. Он собирается сообщить ей, что плакать из-за него, дурака, не стоит. Что совершенно никто в мире не стоит ее слез, а он так и подавно, что… но, толком ничего не успевает. - Прости меня, Саш, пожалуйста, - шепчет она ему на ухо, - я не хотела тебя… - Катя, нет, - Воропаев сжимает ее теснее, входя со своей ношей в зал, не озаботясь раздеться. Благо, хоть ботинки снять додумался. - Ты не должна просить у меня прощения, ты ничего не сделала мне. Ничего из того, за что тебе следовало извиниться. - Он собирается посадить ее в кресло, но девушка настолько сильно прижимается к нему, что он понимает - не отпустит. Ладно. Приходится сесть вместе с ней в несчастное кресло, совершенно бессовестно выминая ткань пальто. - Мы сейчас обо всем поговорим, решим, мы с тобой взрослые люди, - послушно он повторяет слова, сказанные ему Аркадием. Они молчат, и он принимается покачивать ее на коленях, желая немного успокоить. - Я не хочу, чтобы ты из-за меня плакала, это того не стоит. - Не бросай меня, - просит Катерина, и внутри у него что-то сжимается, неумолимо перекрывая поток воздуха, - я люблю тебя. - Я бы никогда не оставил тебя, - говорит он ласково, целуя девушку в макушку, - не оставлю, что бы ни случилось, я не оставлю тебя. И, мне очень хотелось бы сказать, что ты больше не будешь из-за меня плакать, но не могу. Но, я могу очень постараться. - Ты хотел, чтобы я ушла? - она спрашивает это так тихо, словно слова даются ей с трудом, через силу. - Я не смогла… я не хочу. - Я хочу, чтобы ты была счастливой, - он прижимает ее теснее, - я не самый лучший человек, иногда… очень часто я могу сделать больно своей жесткостью, своим… характером. Я не хотел, чтобы ты уходила, я трусливо пытался переложить на тебя ответственность за выбор, который должен был сделать сам. - Катя трется носом о его шею, обдавая ее горячим дыханием. Бедная девочка. Любимая. - Я заеду за тобой завтра после обеда, - он снова прижимается губами к ее волосам. - Это что-то по вопросам ЗимаЛетто? - Катерина старается говорить собрано, чуть отодвигаясь от него, чтобы заглянуть ему в глаза. Он улыбается, поглаживая ее чуть растрепанные волосы. Идеальная женщина. Чтобы там ни было, она всегда готова собраться для выполнения работы. Это поражало его в ней всегда - как можно потерять такую? - Это что-то по нашему с тобой вопросу, - заявляет он многообещающе, но решает, что сейчас не время и не место для таинственности, - пойдем подавать заявление в ЗАГС, если ты хочешь, конечно. - Хочу, - кивает Катя, осторожно добавляя, - если ты этого хочешь. - Мы с тобой как дети, - улыбается Александр, - такими темпами нам до ЗАГСа добраться будет проблематично, поэтому, я включу здоровую, или не очень, порцию эгоизма, и просто привезу тебя туда. - Я буду вся заплаканная и опухшая, - она улыбается ему и это немного поднимает настроение. - Я думала, ты хочешь подавать заявление после знакомства с моими родителями. Хотел сделать, как положено. - Я передумал, я поставлю твоих родителей просто перед свершившимся фактом. Выбор без выбора? Мне это больше подходит. Я не хороший человек, с чего бы мне начинать делать правильные поступки сейчас? - немного шутки, немного правды, немного страха, все это смешивается в его голосе, в надежде на то, что слова его будут восприняты правильно. - Нет, Воропаев, ты не хороший человек, - соглашается Катерина, касаясь обеими руками его лица, - но ты честный, этого для меня более чем достаточно. - Он собирается отшутиться, чтобы сбить напряженность и пафосность момента. Чтобы унять спазм, возникший в горле, но не успевает. Он только чуть приоткрывает рот, собираясь ответить, как Катя касается его губ поцелуем. Он несмелый, ласковый, прощающий. Александр прикрывает глаза под этой лаской, отвечая, так же бережно, словно если прижаться чуть сильнее, то губы непременно обожжет. Она первой разрывает поцелуй, но он все еще не в силах открыть глаза, ее пальцы едва касаются его щеки, проводят вниз, позволяя выдохнуть, сбрасывая напряжение, окончательно погружаясь в расслабленное состояние блаженства. - Ты выглядишь усталым, - тыльная сторона ее ладони скользит вдоль его лица, от виска к углу челюсти, - ты все это время работал? - Да, немного поднакопилось документов, так что я разгреб завал перед понедельником, - самозабвенно врет он, открывая глаза, встречая взволнованный Катин взгляд. - Прости, что испортил тебе выходной, - он не знает, зачем говорит это, он не собирался просить прощения. Но ее заплаканные глаза могу побудить и не на такое. - И Кристину прости, она точно не со зла. - Это хорошо, что она сказала мне, - Катя сглатывает, снова пряча лицо в изгибе его шеи, - просто я была все еще не готова… в последнее время наши отношения с Кирой стали куда как лучше. Я до сих пор не избавилась от чувства вины перед ней, а теперь мы вроде как квиты, но… мне отчего-то видится это по-другому. Я имею в виду, что мне все равно больно… несмотря ни на что мне все равно больно. Я даже представить себе не могу, что пережила Кира тогда. Как я могла с ней поступить так жестоко? Но, я не понимаю, как она могла поступить со мной так же, если сама была… сама это чувствовала. Это замкнутый круг какой-то, - она вздыхает, сильнее прижимаясь к нему, ища поддержки в его руках. Он поглаживает ее, продолжая раскачивать, не решаясь намекнуть на то, что ему следовало бы снять хотя бы пальто. - Кира мучилась этим вопросом, она страдала от своей оплошности, на самом деле. Еще там, в Японии она знала, что совершает ошибку, но, влекомая своими чувствами, не смогла остановиться. Несмотря на то, что она ненавидела себя по возвращению, она говорила мне о тех днях как о самых счастливых, которые у нее были за последние годы, - он вздыхает, как сестра была несчастна, как она корила себя, как злилась, ненавидела. И как отчаянно хотела вернуть те дни снова, прожить их так же, в той же иллюзии, которую она не просто позволила выстроить перед своими глазами, которую она питала самолично, веря в нее самозабвенно, до чистейшего отчаяния. - Зачем ты мне это рассказываешь? - Воропаев слышит, как дрожит Катин голос, она явно готова снова разразиться слезами. Жалея себя, Киру и, зная ее, Андрея. - Ты мне этим совершенно не помогаешь. Я не хочу думать, что им было хорошо. Я вообще об этом не хочу думать, меня это ранит, хотя и не должно. Почему меня это ранит? - Буду ли я говорить, буду ли молчать, ты все равно будешь об этом думать, даже если поскандалить со Ждановым и Кирой, будешь возвращаться к этому снова и снова с вопросами зачем, за что, почему. А ты сможешь понять ее чуть лучше - поймешь ее “почему и зачем”, это закроет твою брешь частично. А вот с Андреем тебе следует разобраться самой - тут я тебе не помощник, - Александр снова целует ее волосы и лоб. Ее хватка становится совершенно стальной, и он ощущает, как по его шее текут ее слезы. - Ранит тебя не измена Андрея с Кирой, тебя ранит само предательство любимого человека с той, кому ты стала доверять настолько близко, что не готова была усмотреть подвоха и обмана. Поверь, моя сестра на роль соблазнительницы не подходит даже с натяжкой, то, что между ними произошло, вышло, конечно, по обоюдному согласию, тут обманываться не стоит, но… Она не хотела уводить его у тебя, но, она просто отчаянно хотела вернуться. Звучит как бред, я знаю, - она фыркает ему в шею и издает хрюкающий звук, попытку дышать заложенным носом следовало бы признать полностью проваленной. - А когда меня отпустит это состояние? - спрашивает она у него таким тоном, словно он великий знаток измен и выхода из этого состояния. Нет, практика у него, конечно, была, но его способ выхода из глубокого отчаяния пополам с депрессией был Катерине недоступен, точнее, неприемлем. - Тебя отпустит тогда, когда ты сама себе это позволишь, никто другой кроме нас самих не решает, сколько мы будем хранить внутри то или иное чувство, - он повторяет сказанные когда-то Кристиной слова, искренне веря, что Катя услышит их лучше. До его дубовой башки даже половина из них до сих пор не дошла никоим образом. - Что же ты, философ, тогда так мучился из-за меня все это время? - гундосит она, пытаясь втянуть воздух забитым носом, но сдается и снова принимается дышать ртом. - Не был готов тебя отпустить, - смеется он, раскачивая ее на руках, - а еще, как говорит Кристина, я тупой и информация в мою голову приходит дозированно и складывается не в те места. - Она всегда такая… жесткая? - голос Катерины становится сонным, - я понимаю, конечно, что она из любви, но иногда мне кажется, что она бы придушила тебя. - И придушила бы, - смеется Воропаев, - она, бедная, - имеет он в виду старшую сестру, - больше всего со мной билась в свое время. Знаешь, я ей искренне благодарен, из парочки передряг я выходил не без потерь, - он произносит это и замолкает, ожидая логичного вопроса о передрягах и потерях, но его не следует. Он прислушивается, ощущая мерное дыхание Катерины на своей шее - уснула. Александр осторожно прижимает девушку к себе, поднимаясь со своей ношей с кресла, чтобы переложить ее на постель. Но фокус не удается, когда он пробует опустить Катю на кровать, она только сильнее сжимает руки вокруг шеи. - Не уходи, - просит она сонно, и он не уверен до конца, что осознанно, - пожалуйста. Я немножечко… чуть-чуть и все. Приходится повиноваться. Но пальто ужасно мешает, стесняет движение, а еще в нем становится невыносимо жарко, буквально до дурноты. Он тратит практически двадцать минут на то, чтобы снять с себя верхнюю одежду, продолжая удерживать Катерину на своих руках. С горем пополам он преуспевает, оставляя пальто на полу, и снова размещается в кресле, наконец, выдыхая - так гораздо лучше. Воропаев откидывает голову немного назад, прикрывая глаза - поза не самая удобная, Катя долго не проспит, следует просто подождать - сонливость после долгих слез это нормально. Александр сам не замечает, как проваливается в сон, плавающее ощущение на грани реальности не покидает его, пока поглаживания по щеке не оказываются гораздо реальнее, чем все иные звуки и ощущения. Он распахивает глаза воззряясь удивленно и сонно на совершенно проснувшуюся девушку. - Ты храпишь, - сообщает она ему, почему-то очень радуясь этой информации. На это замечание он только хмурится, а потом отвечает, проводя рукой по лицу: - Ну, это твои проблемы, я то этого не слышу, - на его ответ Катерина звонко смеется, и можно даже решить, что не было этих слез, если бы не ее покрасневшие глаза, да все еще немного припухший кончик носа. - Я, просто, тоже впервые это услышала, как ты храпишь, - она прикрывает рот, хихикая, - это так мило. - Он только закатывает глаза. Серьезно? Это “мило”? Вот и пойми этих женщин - ее комплименты не делают такой счастливой как эта дурацкая ситуация. Воропаев облизывает губы, ощущая сухость во рту. - Ты пить хочешь? - реагирует она на это движение буквально моментально, пытаясь соскочить с его коленей, - я тебе сейчас принесу! - Стой, - он снова прижимает ее к себе, - не надо, - она замирает, внимательно присматриваясь к нему, словно на его лице что-то написано несмываемым маркером. - Саш, а ты сегодня ел хоть что-нибудь? - приплыли, Александр кривится и вздыхает, нужно было отпустить ее принести ему воды, Господи. - Нет, - ему не хочется врать в такой досадной мелочи, - но не потому, что я забыл, я просто не хотел, как-то у Бойко не до того было, потом мы с тобой… да, - он прочищает горло, - а потом у меня не было аппетита. А на офисе я кофе в той жуткой машине я сварить себе не мог, с ней только Лара договариваться умеет. - Но, так же нельзя! - она упирается ему в грудь двумя руками, - это же над собой издеваться! - Воропаев только криво улыбается. - А сама-то ты что за сегодня ела? - Катерина моментально вспыхивает, а затем, нахмурившись, заявляет: - Я, в отличие от тебя, завтракала, так что не нужно переводить на меня стрелки, это не сработает со мной, ясно? - выглядит она поистине грозно, и Александр прикусывает нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. - Ясно, ясно, - кивает он, - от чего же не ясно. Пошли теперь поедим?