The Mask in the Mirror

Каода и ее стражники возвращаются на следующее утро. По крайней мере, Аякс думает, что это уже точно следующий день. Однако он совсем не чувствует себя отдохнувшим. Казалось, организм должен лучше и крепче спать после того, как Чжун Ли облегчил боль от ожогов, но нервозность сделала это элементарно невозможным. Чайльд все еще чувствует себя ужасно измученным. Чайльд задается вопросом, была ли Каода удовлетворена их с Чжун Ли своеобразным перфомансом-ссорой. Неужели она теперь думает, что окончательно уничтожила его? Аяксу придется сыграть свою роль покорившегося. Иначе, если Нин Гуан не освободит его сегодня... он может еще какое-то время провести во власти Каоды, и лучше бы ей думать, что он не будет сопротивляться... Аякс лежит неподвижно и безвольно, шепча цифры, по мере того как зашедшие люди все ближе и ближе подходят к нему. Глаза Каоды впиваются в его тело, анализируя и сверля душу. — Как ты себя чувствуешь, Аякс? Чайльд продолжает шептать цифры все это время. Он заставляет свои конечности задрожать, как будто концентрируясь. — Ты узрел истину? — Да, — шепчет он. — Да... истину... Самое страшное, что говорить это совсем не сложно. Притворяться побежденным, полностью разгаданным. Сломанным. Опустошенным. Аякс вполне может дать Каоде то, что она хочет, но ему уже довольно трудно напоминать себе, что это всего лишь игра. — Какую же истину ты узнал? — Он не... — Не «что»? — Никогда не заботился обо мне, — шепчет Чайльд и фальшивые слезы катятся из глаз слишком легко. — Да, это верно. Он тебе не друг. Ты не можешь полагаться на него, Аякс. — Я знаю, — шепчет он. — Очень хорошо. Теперь мы знаем правду, ты и я, — Каода откидывается назад. От ее слов Чайльда начинает тошнить. Теперь ему еще проще притвориться расстроенным. Они снова возвращаются к знакомым ему пыткам, которые длятся все утро. Аякс, вероятно, придумывает это, но после этого Каода кажется почти самодовольной в своей холодной, мертвой манере. Мысль о том, что он, может быть, в последний раз проводит утро таким образом, придает сил, которые превосходят все остальное: боль, жалость к себе и даже ненависть. Независимо от того, какие новые пытки Каода изобретает, невзирая на то, какую неясную информацию она пытается выведать у него, в закрученном вихре сердца Аякса внезапно появляется камень, скала, за которую он теперь может держаться. Каода оставляет его в покое через несколько часов. Чайльд тревожно дремлет после этого, мозг перестраивается в свое обычное, свободное место. Лицо девушки из бездны проплывает перед его глазами где-то в темноте, щекоча память и вызывая смутное чувство отстраненности. Ее лицо беспокоит его только в худшие времена и в самых темных кошмарах, когда разум заполняет ожесточенный конфликт... Во второй половине дня намечается перерыв. Тихий разговор за дверью резко будит Чайльда, а затем более громкий голос заполняет тишину: — Мэм, мы никого не можем впустить, — затем слышится что-то бессвязное, а потом снова этот голос. — ...только санкционированные посетители. Лейтенант Каода не сказала нам, что вы придете. Еще несколько секунд где-то за дверью движется сердитый, размытый разговор, а затем внезапно дверь распахивается. Девушка с голубыми волосами быстро останавливается, войдя в комнату, миллелит резко протягивает руку, чтобы остановить ее. Когда она смотрит на Аякса, ее глаза расширяются, в них зарождается неподдельный ужас. — Я беру на себя командование заключенным, — говорит она мягким и одновременно твердым голосом. — Мэм, мы не можем позволить вам... — Я — секретарь Цисин, — говорит она. — И я беру на себя командование заключенным. — Мэм, нам категорически запрещено... Но она даже не дослушивает и пересекает комнату, начиная развязывать Аякса. — Можете так и сказать лейтенанту Каоде, что я забрала его. Аякс понятия не имеет, что сказать или сделать, когда хрупкая девушка поднимает его со стола. Он спотыкается, каждое движение отзывается огненной болью в каждой частичке тела, но девушка достаточно сильна, чтобы удержать его. От его громкого стона и вздрагивания ее нежные глаза становятся еще шире. — Мэм... — Ты собираешься остановить меня? — Она поворачивается к миллелитам, и Аякс неловко опирается на нее для поддержки. Это было сказано слишком мягко и вежливо, чтобы содержать угрозу, но стражники нервно сглатывают. — Заключенный очень опасен, мэм. — Разве он выглядит опасным? — Она делает шаг вперед. — Я более чем способна справиться с ним даже в лучшем его виде. Аякс с трудом продвигается вперед вместе с ней. Он ел и спал довольно регулярно, так что сейчас может хотя бы ходить, но все еще хромает с каждым шагом. Стражники продолжают протестовать, но девушка проходит мимо них и выводит Аякса в коридор. — Мы скоро вернемся, — говорит она. Они оставляют паникующих стражников у двери. Когда они выходят из камеры и идут по коридору, Аякс впервые задается вопросом, где именно они сейчас находятся. Коридор за пределами камеры такой же низкий каменный, как будто это бесконечный подземный туннель. Они проходят мимо еще, кажется, сотни металлических дверей. Все здесь погружено в мертвую, холодную тишину. Здесь вообще есть другие заключенные? Другие «гости» Каоды? Чайльд никогда не задумывался о местоположении этого строения или о том, кто еще может быть здесь. Казалось, он все это время существовал в своем собственном царстве, вне времени и пространства. Девушка идет очень быстро. И Аякс даже не может идти с ней в ногу; в последнее время он, в принципе, не ходил дальше уборной. Они останавливаются, как только оказываются вне поля зрения миллелитов. Чайльд хватается за стену для поддержки, зрение резко темнеет, когда грудь начинает тяжело вздыматься. — Мне очень жаль, господин Тарталья, — говорит девушка. Ее глаза полны отчаянной решимости. — Я не хочу так давить на вас, но нам нужно поторопиться. Чайльд чуть не задыхается, услышав свое другое имя. — Ты… Гань Юй? — Да, — она оглядывает его, и Чайльд уже ненавидит жалость, которая доминирует в выражении ее лица. — Мой господин и я — я имею в виду, мистер Чжун Ли и я — говорили с Волей Небес, и она даже не увидит смысла в нашей встрече. Но я покажу вас ей и заставлю раскрыть глаза на... это. Цисин не может одобрить подобного отношения, даже к заключенным. Аякс даже не следит за ее взглядом. Он может представить себе, как выглядит со стороны, и это приводит его самого в трясучий ужас. Да, его тело послужило бы хорошим доказательством зверств, которые творятся в камерах. Тем не менее, Гань Юй кажется наивной, думая, что Нин Гуан будет тронута доказательствами жестокого обращения с Чайльдом. Гань Юй оглядывается по сторонам. — Я секретарь Цисин, но даже я не знала, что подземелья уходят настолько глубоко. Хочется верить, что леди Нин Гуан не скрывает этого от нас намеренно, но если же она сама позволила этой лейтенанту Каоде разгуляться... — Спасибо за помощь, — говорит Чайльд, когда к нему возвращается дыхание. Она качает головой с грустной улыбкой на лице. — Сначала я тоже сильно злилась на вас. Конечно, я бы очень хотела, чтобы милорд счел нужным проинформировать нас, самых преданных ему, о своем плане с уходом на покой, но я понимаю и уважаю его рассуждения. Подумать только, если бы он правда был мертв... — она смаргивает маленькую слезинку. — Теперь, когда я все поняла, я должна извиниться за любые опасения и предрассудки по отношению к вам. Чжун Ли действительно поступил с ними бесчувственно. — И все же, чтобы помочь мне, ты... — Моя цель — обеспечить благополучие всех живых существ в Ли Юэ. Возможно, было слишком самонадеянным думать, что наша страна самая процветающая и просвещенная из всех наций. Даже самый хорошо ограненный и отполированный драгоценный камень может иметь недостатки где-то глубоко внутри, — она вздыхает, словно под тяжестью веков. — Я обещаю вам, если таков будет приказ моего милорда, я сверну всю эту операцию с вашим заточением. Теперь Аякс понимает, почему Чжун Ли доверяет ей. Наличие здесь союзников восстанавливает его веру в народ Ли Юэ. Но все же... — Даже если это будет означать пойти против Нин Гуан? Она колеблется. — Мой мандат исходит от высшей силы. Даже если этой высшей силы больше не существует, этой нацией всегда будет руководить наследие Рекса Ляписа, а не люди. Аякс думает, что это противоположно тому, что задумал Рекс Ляпис. Но он не собирается спорить с девушкой. — Идемте, — говорит Гань Юй. — Мне очень жаль, но мы должны поторопиться, чтобы застать их. Обопритесь на меня. Аякс быстро теряется в коридорах, изо всех сил стараясь не отставать. Его тело болит от сегодняшнего визита Каоды, а мозг затуманен остаточной паникой и замешательством. Даже адреналина от того, что он наконец-то вырвался из своей камеры, недостаточно. Через пять секунд или, может, пять минут они врываются в гигантскую, богато украшенную дверь. За ней находится большая зала с очень высоким потолком. Они, должно быть, все еще находятся под землей, потому что внутри нет окон. Вдоль стен тянутся высокие колонны. Стены, пол и потолок отделаны полированным черным мрамором, отделанным золотом. Золотые фонари освещают все пространство вокруг. Это холодное, формальное пространство без толики комфорта, и оно слишком сильно напоминает Аяксу Золотую Палату. И повсюду стоят миллелиты. Все они сразу же бросают взгляд на секретаря Цисин, волочащую избитого чужеземца через комнату. Чайльд и Гань Юй огибают колонну и видят Нин Гуан и Чжун Ли, идущих к ним в оживленном разговоре. Двое замирают. Аякс встречается взглядом с Чжун Ли, и тот выглядит таким же потрясенным, как и Нин Гуан. — Гань Юй, что все это значит? — Нин Гуан недоуменно жестикулирует, и дюжина миллелитов занимает оборонительные позиции вокруг них. — Миледи, вы не хотели смотреть на него сами, поэтому я привела его сюда, — даже вопреки своей храбрости, девушка говорит довольно тихо. Аякс чувствует, как мир качается, когда зрение затуманивается. Их переход из камеры сюда окончательно истощил все силы в и без того измученном теле. Его хватка на Гань Юй ослабевает, и он соскальзывает на пол. Хотя миллелиты и ощетиниваются, Чжун Ли мгновенно оказывается рядом, и они с Гань Юй вдвоем поддерживают его. Чайльд понимает, чего-то не хватает, когда он наклоняется к Чжун Ли. Его разум пытается цепляться за детали. — Гань Юй, это совершенно неуместно, — говорит Нин Гуан. Ах, вот в чем дело. Куда-то пропал аромат цветов шелковицы. Его просто нет. Аякс изо всех сил пытается переориентироваться, но не может сосредоточиться на том, что происходит прямо перед ним. — Миледи, да взгляните же на него! — голос Ганью слегка повышается. — Взгляните, что они с ним сделали! Своим плавающим зрением Аякс видит, как искажается лицо Нин Гуан. Что это за эмоция? Она также быстро исчезает. — Народ Ли Юэ требует справедливости, — ее голос теряет уверенность с каждым произнесенным словом. — Это на нас напали. Не похоже на тебя — пытаешься надавить на меня, Гань Юй. — Никто не требует от вас конкретно этого, — в отличие от непоколебимой вежливости Гань Юй, тон Чжун Ли звучит непринужденно. — Общественное мнение имеет для вас вес? Губы Нин Гуан подергиваются. — Да, очень большой. Наш архонт покинул нас. В этот переходный период мы должны проявить силу и решимость. — Жестокость — это не сила, — гнев Чжун Ли начинает медленно пузыриться в глубине его голоса. — Да что ты можешь знать об этом? — Холодный всплеск руки Нин Гуан отзывается волной отчуждения по зале. — Давление верхушки, безусловно, выше желания простого гражданина. Однако закон и порядок хороши для торгового дела. — Когда-то и вы входили в число обычных граждан, — говорит Чжун Ли. Ее красные глаза вспыхивают. — Ты можешь быть очень уважаем моим народом, сяньшэн, но не позволяй этому мнимому уважению ударить тебе в голову. Я согласилась на эту встречу лишь потому, что доверяю Гань Юй, но теперь я вижу, что совершила ошибку. — Вы уже высказали свою точку зрения, — говорит Чжун Ли напряженным голосом. — Но вы ничего не выиграете, если будете держать его здесь. Она усмехается. — Опять ты не понимаешь. В течение многих лет я противостояла каждой новой схеме Фатуи. Они пытаются подсидеть нас на каждом шагу. Наше богатство — это единственное, что удерживает их армию от вторжения. Аякс знает, что это неправда. У его Царицы нет никакого желания завоевывать Ли Юэ. Но опять же, Фатуи никогда не были мастерами в дипломатических отношениях. — Это наш единственный шанс показать свою силу. Если они вызовут хаос в пределах наших границ, то теперь получат полное возмездие. Они будут знать, что мы не такие, как другие нации. Мы не слабая страна, с которой можно играть, как им заблагорассудится. — Жестокость — это не сила, — настойчиво повторяет Чжун Ли. — Нет, сила есть сила. Когда они увидят, на что мы способны, они больше не будут бросать нам вызов. — А что он может для этого сделать? — Голос Чжун Ли темнеет, и он не замечает, как нарушает границы приличия. — Неужели для тебя это все, чего стоит его жизнь? Пустая демонстрация? Ты сама-то себя слышишь? — Ты опасно близок к нарушению субординации, — ее глаза вспыхивают недобрым огнем. Чжун Ли сдвигается, возможно, чтобы броситься вперед, но Аякс держится за него изо всех своих ограниченных сил. — Я не хотел причинять вред этому городу, — он так же удивлен, как и все остальные, услышав, как из его горла вырывается слабый звук, напоминающий голос. Внезапно громкий смех Нин Гуан наполняет комнату. Аяксу, как и всем присутствующим, кажется, что ее маска холодного и каменного самообладания медленно трескается. — Что за чушь ты несешь? — Я действительно этого не хотел, — бормочет он. — Я никогда не хотел никого обидеть, и мне жаль, мне правда жаль... — Жаль? — В ее чертах сквозит легкое расстройство. — Да ты разрушил дело моей жизни! — Миледи, вы сами приняли решение пожертвовать Нефритовым дворцом, — говорит Гань Юй. — Сама решила? — смеется она. — А разве у меня был выбор? Иначе нас бы растерзала на части немыслимая буря. Мой Нефритовый дворец должен был стать новым чудом света! Он должен был бросить тень на все народы Тейвата, объявив силу и мощь Ли Юэ на всеобщее обозрение. Но его поглотили воды только из-за планов Фатуи! Аякс видит это сейчас: ярость в ее глазах похожа на ту, что он увидел в глазах Чжун Ли, когда тот увидел его раны. Она любила Нефритовый дворец. Он неосознанно лишил ее того, что она любила больше всего на свете. — Мне правда жаль, — шепчет он. Нин Гуан открывает рот, но ее останавливают распахнувшиеся двери позади них. Каода и группа ее собственных стражников врываются в залу. Мастер пыток с мертвыми глазами бросается к Нин Гуан и отвешивает ей глубокий поклон. — Миледи, секретарь похитила моего пленника. — Да, я вижу, — сухо говорит Нин Гуан. — Как ты позволила этому случиться? — Стражники, которые позволили его схватить, будут наказаны, — Каода держит голову низко опущенной. — Мои самые искренние извинения, Воля Небес. Нин Гуан переводит взгляд с одного из них на другого, ее взгляд мечется от обмякшей фигуры Аякса до мягко вызывающего взгляда Гань Юй и едва сдерживаемой ярости Чжун Ли. — У нас тут небольшой спор, лейтенант Каода, — говорит она. — Скажите мне, как вы думаете, заключенный раскаялся? — Мы добились определенного прогресса, миледи, — ее голос бесстрастен, а глаза опущены в пол. — Он упрям, но мы постепенно избавляемся от его высокомерия. И снова Аякс вынужден схватить бывшего архонта за плащ. Чжун Ли с Каодой никогда не были в одном помещении, и Чайльд чувствует, как напряжение наполняет человека рядом с ним. Это именно то, чего боялся Аякс. Он не верит, что Чжун Ли сейчас способен сохранять ясность рассудка и контроль. — Очень хорошо, тогда я буду милосердна, — Нин Гуан смотрит на него, и ее взгляд снова холоден, словно лед. — Я сокращу твой срок до шести месяцев. В конце концов, тебя отпустят обратно в Снежную. Чайльд все же не может остановить Чжун Ли от рывка вперед, когда вся сила покидает его конечности. Аякс падает на колени, увлекая за собой Гань Юй. — Он просто умрет, если проведет там еще шесть месяцев, — Чжун Ли останавливается перед Нин Гуан, излучая нечеловеческое возмущение. — Почему же? — Разве ты не видишь его? — голос Чжун Ли подобен раскатам грома. — Разве не видишь, что она с ним сделала? Зачатки паники охватывают Аякса своевременно со ступором. Онемение распространяется по его телу, стирая нежное прикосновение Гань Юй, когда слезы наполняют глаза, и он снова начинает задыхаться. Нин Гуан бросает взгляд на Каоду, которая наконец поднимает глаза. — Заключенный явно притворяется, миледи, — ее мертвые глаза коршунами впиваются в него. — Он просто хочет воспользоваться вашей милостью. Видение Аякса сужается до одной вещи — копья, которое материализуется в руке Чжун Ли. Он хочет закричать «нет», но его тело совсем не слушается. Каода выпрыгивает перед Нин Гуан, якобы защищая, хотя та не является главной мишенью гнева Чжун Ли. — Этот человек агрессивен, — говорит она своим стражникам. — Уберите его отсюда. Чжун Ли разворачивает свое копье, явно готовый сразиться с любым, кто приблизится к нему. Миллелиты тоже обнажают свои копья и начинают наступать... Время, кажется, замирает, когда волна паники охватывает Аякса. Это до боли знакомая сцена, за исключением того, что Чжун Ли теперь стоит перед ним в обороне, а не в нападении. Все худшие опасения Аякса сбываются — либо Чжун Ли убивает всех, либо сам получает ранение, либо раскрывает свою личность, либо становится изменником — это не может не закончиться плохо, а Аякс даже не решил, хочет ли он, чтобы его вообще спасали... Чайльду требуется вся сила воли, чтобы преодолеть панику, но если сейчас он не сможет проявить стойкость ради Чжун Ли, он никогда больше не будет сильным. — Чжун Ли, нет! — Он, спотыкаясь о собственные конечности, немного продвигается вперед. — Не сражайся с ними! Чжун Ли оглядывается на него, и его глаза почти светятся. — Я справлюсь, — говорит Аякс. — Пожалуйста, просто уходи. Они оба знают, что это ложь. Аякс пытается вложить каждую частицу своего отчаяния в их зрительный контакт, молчаливое послание: если любишь меня, ты уйдешь мирно. Сияние медленно покидает глаза Чжун Ли, как будто он приходит в себя. Ярость иссякает, оставляя глубокое отчаяние, которое пронзает сердце Аякса. Чжун Ли на мгновение переводит дыхание, не отрывая от Чайльда взгляда, а затем отпускает свое копье и поворачивается к женщинам. — Мы еще не закончили, — говорит он Каоде. Ее безжизненные глаза не выдают никакой реакции. Чжун Ли бросает взгляд на Гань Юй, а затем на Аякса, прежде чем направиться к двери. Двое миллелитов спешат сопроводить его, оба выглядят нервными. Только после того, как они скрываются из виду, Аякс снова делает спокойный вздох, хотя паника теперь сжимает его грудь еще большими волнами. — Миледи, — говорит Гань Юй в напряженной тишине, — господин Тарталья не притворяется. Он очень страдает, и я... — Заключенный отбывает наказание, — перебивает ее Каода. — Леди Нин Гуан доверила это мне, и я сделала так, как считаю нужным. Я бы никогда не причинила непоправимого вреда. Гань Юй пытается вставить слово, но Аякс слабо хватает ее за руку. Она старалась изо всех сил, и он не позволит ей разрушить свою карьеру. Сейчас он может только это... — Я правда не выживу здесь, — шепчет он. Если бы пару недель назад, кто-то сказал бы Чайльду, что он будет стоять на коленях перед Волей Небес, умоляющий сохранить ему жизнь, он бы... Он ловит свое отражение в золотом устланном полу. И, черт возьми, он выглядит ужасно. Его лицо бледное, глаза мертвые. Он невероятно тощий, и везде, везде ниже шеи горят отметины. Чайльд всегда хвастался большим количеством шрамов, но он даже не может их больше видеть под узором синяков, ожогов и отметин, которые даже не узнает. Он так боялся этого момента, того, что наконец-то увидит себя, что, внезапно наткнувшись на это, ощущает себя великим слепым, которому дали глаза. Он действительно не знает, кто этот человек в отражении. Где тот грозный Предвестник? Где смеющийся и уверенный в себе Чайльд? Кому принадлежит это лицо? После того, как он так долго считал себя сверхсуществом, видеть себя таким, человечным, сломленным и отчаявшимся, — удар под дых. Но это также странно успокаивает. Видеть себя лишенным всего, обнаженным перед самим собой. Это похоже на привилегию — смотреть в свои же мертвые глаза и понимать, что даже сейчас, в его самом слабом состоянии, он все еще... имеет ценность. Раньше он бы в это не поверил. Он построил всю свою личность, всю свою самооценку вокруг силы, своего боевого мастерства. Но для Чжун Ли это не имеет значения. Это не важно и для Итэра или Гань Юй, потому что сейчас они на его стороне... Аякс не знает, кто этот слабый человек. Но Чжун Ли назвал его сильным, как вода, способным приспосабливаться и меняться, и, возможно, теперь он сможет принять эту слабость. — Леди Нин Гуан, я совершил много ошибок, — шепчет он. — Я был горд и высокомерен. Я действовал, не озаботившись о невинных жителях Ли Юэ. И если вы считаете, что уничтожение моего достоинства — достойная плата за эти преступления, то так оно и будет — шесть месяцев, значит шесть месяцев. Но то, о чем вы просите — это моя смерть. И я не думаю, что в природе этой страны применять смертную казнь. Это не в характере Рекса Ляписа. Я могу уверить вас, что моей Царице все равно, что вы со мной сделаете. Это не заставит ее передумать ни по одному пункту. Ее глаза на мгновение кажутся изучающими. В них мелькает конфликт, битва невидимых сил. Затем ее кулаки сжимаются. — Твой приговор — это твой приговор, — неумолимо говорит она и отворачивает свой взор в глубину залы.

***

Миллелитам приходится оттаскивать Гань Юй от Аякса, и, в конце концов, она отступает. Чайльд попросил бы ее не сопротивляться, но мир закрывается темными занавесями вокруг него. Он совершенно обмякает, когда стражники поднимают его и несут обратно в камеру. Он просто умрет здесь. Какая-то извращенная, сломанная версия его самого выйдет на свободу через шесть месяцев. Кем бы ни был Аякс на самом деле, это лицо без маски, которое он вот-вот раскроет, скоро исчезнет. Он перестанет существовать как сам по себе. Такая судьба хуже смерти. Как до этого дошло? Он был суров с самим собой, когда Каода манипулировала его мыслями, но первобытное чувство самосохранения твердило о том, что он скорее заслуживает смерти, чем такого наказания. Он осознает какую-то внутреннюю болезненную потребность в страдании, но это чувство затмевает ужас, который является истинным страданием, смотрящим ему в лицо. Но он не хочет умирать. Становится трудно дышать, когда его снова привязывают обратно к столу. Сердце колотится так яростно и отчаянно, что он боится, как бы оно совсем не остановилось. Знакомый хлопок металлической двери оставляет его со звоном в ушах и затуманенным зрением. Он действительно не хочет умирать. Хотя, когда он перестает думать об этом, он тоже не знает, чего хочет на самом деле. Вернуться к своей жизни в качестве Предвестника? Следовать приказам и убивать невинных? Быть инструментом в чьей-то судьбе? На него никогда не возлагали свержение Селестии. Его величайшим заблуждением всегда была та ложь, которую он пел себе перед сном каждую ночь. Однажды я завоюю весь мир. Аякс никогда не желал этого мира. Он просто хотел, чтобы мир желал его. Сила была щитом, защитным механизмом, спасавшим его от собственной неуверенности. Это была ложь, которую он обернул вокруг себя, как одеяло, чтобы утешаться, когда ничто другое не помогало. И эта ложь только поощрялась теми, кто хотел его использовать в своих целях. Он никогда не забудет тот день, когда впервые познал это заблуждение. В тот день ему было наплевать на честь стать Предвестником. Его не волновали ни должность, ни почести. Он стоял перед своими новыми, шепчущимися коллегами и чувствовал, как лишь одна вещь ободряет его сердце. Пристальный взгляд криоархонта, когда она смотрела на него сверху вниз. В этот момент он чувствовал себя таким уверенным. Таким видным и ценным. Могущественная, древняя Богиня признала его силу. Она придала смысл всему, что он выстрадал — Бездне, отверженности и бесчисленным битвам. Она желала его таким, каким он был — кровожадным и отчаянно желающим проявить себя. Его желали. Его любила сама богиня любви. Об этом должно быть больно думать. Но эти вещи, ставшие ясными со временем и страданиями, только приносят его сердцу тихий покой. В конце концов, Аякс просто хотел, чтобы его любили. И это не жалко и не слабо. Это просто по-человечески. Все битвы, которые он искал, все неприятности, которые создавал, были только для того, чтобы почувствовать себя полезным. Почувствовать себя сильным. Потому что, если он не был сильным, тогда для чего все это было? Зачем он упал в Бездну? Зачем присоединился к Фатуи? Почему наставники, старшие офицеры и его собственная жажда битвы заставляли его сражаться снова и снова, пока вид крови не стал более знакомым, чем лицо матери? Какова причина того, что эти вещи так исказили его судьбу? Если он не был сильным, у него не было цели. У него не было причин жить. У него не было причин быть любимым. Но его преданность Царице нездорова. Теперь он это видит. Она никогда не смогла бы дать ему ту любовь, в которой он нуждался. Она утверждает, что любит всех своих граждан, и он верит, что в своем искалеченном, разбитом сердце она действительно думает, что любит. Ее цель достойна восхищения. Но тысячи людей, которых она уничтожает на своем пути, не оправданы этими целями. Как и его жертва. Он всегда знал, что она вышвырнет его, как мусор, если он когда-нибудь подведет ее. Но тогда Аякс сказал себе, что все в порядке. Она была богом, а он был ее слугой. Пока он был полезен, пока он мог быть тем оружием, которым она хотела управлять, все было в порядке. До тех пор она будет любить его, и он будет чувствовать себя желанным. Наивные, детские мечты. Аякс открыто рыдает в тишине опустевшей камеры. На этот раз он хотел бы почувствовать свободу воли. Контролировать свой собственный путь и судьбу. Теперь, когда перед ним стоит выбор, он знает, чего хочет. Ему просто нужно мужество, чтобы протянуть руку и ухватиться за это. Приняв решение, он погружается в темноту сна, чтобы немного переждать.

***

Есть ли что-нибудь более прекрасное, чем снег в лунном свете? Аякс стоит на поляне в тенистом лесу, ветер доносит до него запах сосны и суровой зимы. Небо над его головой хрустально чистое и безмятежное. Все вокруг — лишь темные призраки, узоры движущихся теней, порхающих среди деревьев. Ровная луна благословляет снег своим светом. Ветер меняется, и он чувствует запах крови. Раздается шепот. Он смотрит вниз, чтобы увидеть материализовавшиеся клинки в руках, серебрящиеся в лунном свете. Капли крови украшают снег под ним, но клинки чисты. Вода сразу же стирает все следы. Чайльд смотрит направо. Поляну украшают нечеткие трупы, возможно, дюжина тел, разбросанных по снегу. Они могли бы быть людьми, если бы не были разбросаны, как куклы, с искривленными конечностями и бледной кожей. Они выглядят неестественно. Как игрушки его младших братьев и сестры. Сердце Аякса спокойно. Это что, ночной кошмар? — Что ты наделал? — шепчут призраки. Они мелькают в тени деревьев и исчезают за ними. — Демон Бездны, что ты наделал? Из их среды выходит знакомая фигура. Она тоже тень, но Чайльд чувствует эхо ее жизненной силы глубоко внутри себя. — Учитель, — приветствует он призрака. — Мы так давно не виделись. Скирка смотрит на тела, окружающие их. Ее форма — изменяющаяся тьма, в отличие от нее настоящей. Она струится по снегу, не оставляя следов. — Ты вырос, — говорит она. Ее глаза блестят, когда она встречается с ним взглядом. — Ты больше не ребенок. Он кивает. Сколько лет он мечтал увидеть ее? Чтобы еще раз испытать себя против нее? С ней, той, которая забрала потерянного ребенка и сделала из него грозного воина? Это тот человек, чьего одобрения он искал больше всего еще задолго до Царицы. — Я многое повидал с нашей последней встречи, — говорит он. Скирка подходит к нему и протягивает свою тень руки. Он рассеивает клинки и протягивает ей ладонь. Она снимает с него перчатку и изучает линии, рассекающие кожу Чайльда. Ее прикосновение подобно гладкой воде. — Да, очень многое, — говорит она. — Ты превзошел тысячи, стал важной персоной, как я погляжу, — даже будучи призраком, ее глаза проникают в его душу с оттенком иронии. — Я горжусь тобой... — Но? — спрашивает он, чувствуя невысказанность этого слова. — Возможно, ты уже не ребенок, но ты все еще такой же потерянный, как в тот день, когда я нашла тебя. — Я пытался быть тем, чему вы меня учили, — нерешительно говорит он. — Хм, — ее улыбка темнеет, когда она отпускает его руку. — Тем, чему я тебя учила, да. Но не кем я учила. — Кем? — Аякс помнит, что за месяцы их тренировок это слово ни разу не звучало в ее устах. — Не имеет значения, — призрак берет его лицо в свои руки. — Ты все еще мое идеальное оружие. Мой инструмент хаоса. Эти слова когда-то были топливом для сердца Аякса, его амбиций. Но теперь они жгут его сердце, словно яд. — Я... — Чайльд не может вспомнить, почему это причиняет боль. Он же гордится тем, что является ее оружием, да? Вот кто он такой, воин, который может беспрепятственно пройти через Бездну, который может принести смерть всем наверху, любому, кто бросит ему вызов. — Что-то не так? — Скирка наклоняет голову. — В твоей душе больше противоречий, чем раньше. — Я... не знаю, — говорит он. — Конфликт — прекрасная вещь, лишь когда он снаружи, — она подплывает к трупам и присаживается рядом с ними на корточки. — Это инструмент власти для таких людей, как мы. Но, если он внутри... — она смотрит на него снизу вверх. — В тебе самом никогда не должно быть конфликтов. Только убежденность делает воина способным. — Даже если тебя осуждают за неправильность твоих поступков? Ее улыбка такая же острая, как ее любимые мечи. — Нет ни правильного, ни неправильного. Есть только сила. Ты помнишь это? — Я... — Чайльд вспоминает, но не ее обучение. Он вспоминает реальность. — Это небрежные убийства, — она прищелкивает языком, указывай на трупы. — Видишь, внутренние противоречия мешают тебе. Мы должны избавиться от них. — Учитель, я... Она встает лицом к нему. — Давай продолжим твое обучение. Преодолей свой конфликт при помощи чистой радости дуэли. — Учитель, — снова начинает он. — Призови свои мечи и отдай бою все, что у тебя есть, — она движется к нему, пряча руку за спину. А потом Скирка наносит удар прежде, чем он успевает сделать что-то большее, чем призвать клинки. Аякс сразу же был вынужден принять защитную стойку, несмотря на то, что в обеих руках у него есть оружие. Скирка безоружна, но каким-то образом ее пустая левая рука пробивается сквозь его защиту, нанося удар в грудь. Это отбрасывает его на десять футов назад, ошеломленного и сбитого с толку. — Ну же, — упрекает она. — Ты никогда не будешь достаточно силен, чтобы свергнуть Селестию, если даже не способен заставить меня использовать обе руки. Чайльд с трудом поднимается и бросается на нее, но она — идеальное воплощение ловкости и силы. Движения Скирки плавны, красивы и быстрее, чем может узреть глаз. Аякс даже не может приблизиться к ней, чтобы нанести удар. — Опять! — говорит она, когда он снова падает. — Ты даже не можешь ясно мыслить. Сосредоточься! Используй свои инстинкты, очисти свой разум от всего остального! Но Аякс не может, потому что реальность вторгается в этот сон. Тихий покой от встречи с его старым учителем нарушается шепотом призраков, приближающихся из-за деревьев. — Убийца, — говорят они. — Монстр. Демон. Ты лишил сотни лучших людей шанса на жизнь. Это пустая трата времени, тебе не стоит утруждаться. Чайльд запинается, и Скирка переворачивает и роняет его одной рукой. Уткнувшись лицом в снег, он понимает, что не чувствует холода. Ничего не чувствует. — Учитель, — бормочет он. — Я не ваше идеальное оружие. Я просто убийца. Она крепче сжимает руку, вывернутую у него за спиной. — Убийца? Когда это тебя волновало такое слово? Битва — это радость. Убийство — это радость. Для таких людей, как мы, это не убийство. Аякс не сопротивляется, зная, что это то, чего она хочет. — Я никогда не хотел убивать людей, — он вздрагивает, когда она толкает его локтем в спину. — Я никогда не хотел причинять людям боль. — Ложь! — Голос Скирки приобретает нечеловеческое шипение. — Ты был рожден для битвы, рожден для того, чтобы я сформировала тебя и завершила твое сотворение. Ты был рожден для произвола смерти! — Но моей судьбой тоже может стать смерть, — бормочет он. — И я этого не хочу. Я не хочу ничего из этого. — Что за ужас творится в твоей голове? — Она отпускает его и встает. Чайльд садится, чтобы увидеть гнев на ее лице, чужеродное зрелище для его взора. — Где твоя страсть? Где та буря, которую я взрастила в тебе? Он качает головой. — Я... не знаю. Я больше не знаю, кто я такой. — Ты — воин, — в ее глазах вспыхивают тени, и он понимает, что разговаривает с призраком. — Я сделала тебя воином. — Вы сделали меня монстром. Настоящая Скирка всегда была спокойна и терпелива. Эта же воображаемая версия, похоже, полна решимости разорвать его на части. — Тогда чего ты хочешь? — Она широко жестикулирует. — Нормальной жизни? Если я сделала тебя монстром, то это то, чем ты должен быть. Аякс знает, что разговаривает сам с собой. Это придает ему смелости мягко сказать: — Я хочу одобрения. Я хочу покоя. И я хочу любви. Жизнь, полная конфликтов, не может дать мне этого. — Любви? — усмехается она. — У тебя есть моя любовь, мое одобрение. Что еще тебе нужно? Почему мнение этих невежественных, поверхностных дураков должно иметь значение? — Потому что... — он делает паузу, и ответ поднимается в нем из глубоко скрытого источника. Его выталкивает аромат цветов шелковицы и образ мягкой улыбки. — Потому что я люблю их. Скирка смеется совсем не в своей обычной манере. — Ты ослаб без меня. Ты думаешь, что принадлежишь этим людям? Теперь тебя зовут Тарталья, хочешь ты этого или нет, и твоя цель — завоевать мир наверху. Сквозь бурю и кровь — твоя судьба — не что иное, как смерть и страдания. Ты не можешь избежать этого! — Но я могу попробовать, — тихо говорит он. — Наверху есть люди, которые любят меня, несмотря на такую судьбу. Люди, которые готовы помочь мне преодолеть все это. Она смотрит на него с холодным отвращением. — Глупец. — Может быть, — легкая улыбка пересекает его лицо. — Но это тоже нормально. Наконец, она вытаскивает из воздуха двойные лезвия. Их темная сталь блестит в лунном свете. — Мне больно разрушать свое собственное творение. Но ты явно безвозвратно сломан. Аякс просто улыбается ей. Он больше не будет бороться с самим собой. Она наносит удар, пока Аякс все еще продолжает сидеть на снегу, даже не сопротивляясь. Одно из ее лезвий злобно пронзает его живот, другое — грудь. Но Аякс ничего не чувствует. — Борись со мной! — Она с невероятной силой поднимает его на ноги своими мечами, оскалив зубы в рычании. — Нет, — говорит он, чувствуя, как кровь стекает по губам. — Я больше не буду бороться с собой. Она шипит, и теперь Аякс видит, что эта Скирка действительно не настоящая. Ее глаза превращаются в черные дыры, а тело полностью растворяется в тени. Последнее, что он видит, — это призрак Скирки, разрывающий его на части своими клинками. Чайльд чувствует, что теряет себя, проваливается во тьму и растворяется в покое сна без сновидений. *** — Аякс! — громко шепчущий голос будит его. Тело мгновенно наполняется адреналином, возможно, ото сна, который он наконец-то может вспомнить. Чайльду хочется смеяться над легкостью своего сердца, как будто Скирка в его подсознании вонзила в него не клинок, а веру в освобождение. — Аякс! — В освещенной фонарем камере над ним стоит фигура, полностью одетая в черное. Ее лицо закрыто черной маской, волосы убраны под капюшон, но Чайльд узнал бы голос Чжун Ли где угодно. — У нас мало времени. За Чжун Ли скрывается еще одна фигура, волосы и лицо также скрыты. Но по росту Аякс догадывается, что это Итэр. Чжун Ли снимает маску и расстегивает ремни на руках Аякса. — Я знаю, ты сказал, плану побега нет, — он выглядит так, словно изо всех сил пытается скрыть миллион противоречивых эмоций. — Мы проникли незамеченными, благодаря Гань Юй. У нас обоих есть алиби. Так что, если ты попросишь нас уйти сейчас, мы уйдем. Это твой выбор. Чжун Ли замолкает, протягивая руку вперед. Это выбор Аякса. Он уже принял решение, но ему нужно время, чтобы пережить водоворот чувств, кружащихся внутри него. Убежать — значит бросить все. Избавиться от своей прежней жизни. Убить себя прежнего. Стать совсем другим. Стать свободным. Это означает смерть всему, что он когда-либо знал, — это рождение всего лучшего, чем он мог бы быть. Чайльд никогда не чувствовал себя легче. Он действительно освободился от своих заблуждений. Зачем ему завоевывать целый мир, когда протянутая рука Чжун Ли перед ним сулит куда больше? И Чайльд хватается за эту руку с горько-сладкой улыбкой. Облегчение на лице Чжун Ли наполняет воздух покалываниями энергии, когда он заключает Аякса в крепкие объятия. — Это будет нелегко, — бормочет он. — Но все будет хорошо, я обещаю тебе. — Я знаю это, — говорит Аякс. — Потому что у меня есть ты. Чжун Ли отстраняется, чтобы посмотреть Чайльду в глаза. — Что заставило тебя передумать? Улыбка Аякса мерцает в темноте камеры. — Я просто увидел свое отражение. Чжун Ли понимающе кивает. Им о многом нужно поговорить, но Аякс оставит это до тех пор, пока они не окажутся далеко отсюда. Чжун Ли осторожно помогает ему слезть со стола. Аякс оглядывается на него, когда встает. Тарталья умер на этом столе. Это ужасно, но Аякс знает, что так будет правильно. «Моя судьба принадлежит только мне», думает он про себя. «Спасибо тебе, учитель, за ту силу, которую ты дала мне. Это сослужило мне хорошую службу. Но пришло время мне сделать свой собственный выбор». И он поворачивается к Итэру и Чжун Ли, готовый освободиться от прошлого.