Свет маяка

Тишина, повисшая на кухне и разбавляемая только Серёжкиным шёпотом, давит на голову, словно Игорь слишком резко погружается в воду, сразу уходя на глубину. В душе вместе со страхом за Серого поднимается ярость, как раньше, ещё на службе, когда он отделал мажористого сынка депутата за всё хорошее. Рука сама ложится на яркое красное пятнышко, которое рыжик оставил в порыве страсти, прижимаясь к нему всем телом сегодня утром. Это пятнышко – ещё один знак их чувств, знак того, что он нужен Серёженьке, что Серому с ним хорошо. Но тон, с которым про эту крошечную метку принадлежности любимому человеку, говорит Макар, ухмылка эта чёртова, будто он что-то знает про них, будто понимает всё про отношения между ними, видит насквозь – это заставляет злость внутри Игоря клокотать, требуя защитить своё. «Ни хера ты не знаешь, а видишь только грязь потому, что у самого внутри пусто» – думает Игорь и медленно разворачивается, не обращая внимания на встревоженный и предостерегающий взгляд Разумовского. Гром делает шаг к столу и нависает над улыбающимся Макаром, который чувствует себя хозяином положения. Ещё бы! Уличил такого своего в доску Грома в постыдной гомосексуальной связи с педиковатым "пришельцем". Тут из них обоих можно теперь верёвки вить. Потому что как говорят? Хочешь жить, умей вертеться, ищи с кого и что поиметь, иначе поимеют тебя. Маячник же пытается рассчитать последствия своих действий и не ошибиться. Макар чуть выше Игоря и порядком крупнее, но у Грома за плечами занятия смешанными единоборствами и боксом плюс эффект неожиданности. - А может и так? Может, он и оставил, – Гром чувствует, как на левом виске начинает бешено биться жилка, но губы сами растягиваются в ответный оскал, а тело напрягается, готовясь к рывку, если будет необходимо. – У тебя проблемы какие-то с этим, братюнь? Что-то я вспомнить не могу, когда интересовался твоим мнением насчет своей личной жизни. Время полностью останавливается: Серёжка сидит на полу, глядя на Игоря снизу вверх с восхищением смешанным с испугом, часть осколков зажата тонкими пальцами, часть всё ещё блестит на полу; Васька касается кончиками пальцев бутылки, будто если оторвёт руку от заветного стекла, то мир рухнет как минимум, лицо мужчины не двигается, только глаза мечутся от Игоря к Макару. Здоровый блондин смотрит маячнику в глаза, пытаясь найти в них хоть каплю сомнения или страха, но ничего из этого нет и в помине. Игорю не стыдно, Игорю не страшно, Игорь готов отстаивать своё право на чувства к бледному рыжему парню, сжавшемуся на полу. Улыбка стекает с бородатого лица нежеланного гостя, светлые густые брови сходятся к переносице, и Макар поднимается, не разрывая зрительного контакта со смотрителем маяка. Ему не нравится то, что Грому не стыдно, не нравится стальной блеск в глазах бывшего полицейского и гордо расправленные плечи. Стул, на котором он сидел, с жутким грохотом падает на пол. Гром, в свою очередь, думает о том, как следует начать драку, чтобы Серёжка успел сбежать и запереться в комнате, пока он отвлекает на себя мужчин. Вдруг тщедушный Васька вклинивается между ними, тесня блондина плечом и вытягивая тощие руки перед Игорем в успокаивающем жесте. - Мужики, ну чё вы, а? Заканчивайте, мужики, завтра праздник, давайте вот без этого! – Василий криво улыбается, губы прыгают нервно, кадык то и дело подёргивается. - Согласен, Макарка, ты бы не нарывался, давай миром разойдемся, окей? – Игорь немного отступает, но всё ещё смотрит на блондина предостерегающе. – Мне кажется, ребят, вам пора. Всем к Новому году нужно готовиться. Если соберетесь всё же к нам через пару месяцев, будем рады, но, сразу предупреждаю, с чувством юмора у меня не очень, так что такие шутки не покатят. Васька кивает судорожно, бормоча что-то про некупленный подарочек жене, и хватает Макара за рукав, тот нехотя идёт за коллегой, ощутимо цепляя Грома плечом, чтобы хоть куда-то выплеснуть адреналин, скопившийся в крови, и злобу на то, что ему дали отпор, а не уступили. Игорь почти уверен, что слышит выплюнутое сквозь зубы «Педрила», но маячник только ухмыляется, спускаясь за мужиками вниз к оставленный лодке. Перед тем, как сесть в лодку, Макар поворачивается и смотрит Грому в глаза долго и пристально. - Гарик, будь аккуратнее со словами и с тем, кому их говоришь. Такие, как ты, тоже ломаются. - Не пугай, Макарушка. Я и не такое слышал, – устало отвечает Игорь, не отводя взгляд. - Любого человека сломать можно, нужно только знать, как. Про тебя я знаю, – с этими словами Макар заводит моторку под тревожным взглядом Васьки, и лодка медленно уползает по волнам. Маячник стоит на берегу в одном свитере, не успевший взять куртку, и даже не чувствует особого холода, попыхивая сигаретой, до тех пор, пока моторка не скрывается за скалой и её шум не стихает окончательно. На душе тревожно: Игорь процентов на девяносто уверен, что Макар просто разъярился из-за того, что получил отпор, но эти десять процентов… Чутье бывшего полицейского никогда не подводило. Когда Игорь уже хочет вернуться в маяк, чужая холодная ладонь осторожно вплетается в его пятерню, сжимая прохладными пальцами кисть Грома. Серёжа прижимается грудью к его спине и другой рукой обвивает талию своего мужчины, укладывая голову на крепкое плечо. Разумовский как кот, которого напугал хулиган и теперь он жмётся к спасшему его человеку. Бывший майор застывает, стараясь не спугнуть мгновение этой близости, кажется, даже дышать перестает, чтобы рука Разумовского не сползла с бока. - Я испугался, – шепчет рыжик и трётся щёкой о шершавую ткань серого свитера. - Я тоже, – признаётся Игорь, наклоняясь и целуя душистую рыжую макушку. Стресс отпускает, тело расслабляется и начинает ощутимо мёрзнуть, но уходить ему не хочется, пока они вот так вот стоят рядом. Гром не обманывает. Давно у него так не бушевал адреналин в крови. - Почему ты…Почему ты не соврал? Можно было просто отшутиться, так было бы проще... - И как бы я потом тебе в глаза смотрел? – Игорь отбрасывает сигарету и сжимает пальцы компьютерного гения сильнее. – Серёж, ты же сам говорил, что всякая любовь имеет право на существование, так зачем тогда её прятать? Да и плевать я хотел на его мнение. Серёжка тихо смеётся и целует его холодными губами в шею, заставляя содрогнуться от мурашек. - Пошли чай пить, пока ты у меня не замерз тут окончательно, – рыжий юноша тянет его за собой к маяку, и Гром думает, что даже если бы они с Макаром подрались, он ни секунды не стал бы сожалеть. Однако этот инцидент не помогает избежать маячнику уборки. После чаепития они долго разбирают привезенные гостинцы под радостные Серёжкины возгласы, раскладывая по разным кучам спальные принадлежности, одежду, продукты, книги и электронику, потом Разумовский хватается за тряпки, протирая все используемые поверхности в жилых комнатах, а Игорю вручает веник с совком и ведро со шваброй. Вдвоем они справляются с уборкой довольно быстро, тем более, что Серый откапывает где-то ещё одну швабру, приходя Игорю на подмогу, но Гром всё равно выматывается прилично, бурча что-то про старость и «пенсию», которую так напрягать нельзя. За очистительные подвиги Серёжа разрешает ему просто посидеть за кухонным столом и развлекать рыжика болтовней, пока сам компьютерный гений крутится у плиты, нарезая салат и поджаривая любимые громовские котлеты. Игорь всё равно подключается к готовке, решая почистить картошку и рассказывая, какие блюда готовили мама с тётей Леной Прокопенко на Новый год, когда он был мелким. Темноволосый мужчина не сразу замечает, что Серёжка какой-то слишком задумчивый и почти не реагирует на его истории. - Серёг, ты чего? – мягко интересуется Гром, вставая и обнимая парня со спины, чтобы привлечь его внимание. - Как думаешь, он будет мстить? – компьютерный гений вопрошающе смотрит на него, закусив губу. Маячник сразу понимает, о ком идёт речь. - Пф, да нет. С какого ему нам мстить? Попиздиться не дали? Щелкнули по носу, когда свою бестактность проявлял? Он взрослый мальчик, за такое не мстят, переживёт как-нибудь, – бывший майор только улыбается беспечно и быстро целует рыжика в нос, успевая стащить половинку помидора под протестующие вопли. Он всячески делает вид, что спокоен, хотя внутри снова поднимает голову притихшая тревога. – Но если ему так хочется походить с расхераченным лицом, то пусть попробует, где наша не пропадала, – Серёжа слабо улыбается в ответ, хотя между бровей всё равно залегла морщинка. После сытного ужина сил уже не остаётся ни на что, кроме как лежать и смотреть какой-то сериал, который Серёжка очень хотел глянуть вместе. Игорь дремлет, на автомате поглаживая Серого, лежащего на его груди, по плечу, ему тепло и хорошо – к вечеру нервозность улеглась и сгладилась, поэтому он позволяет себе расслабиться. Разумовский тоже не может уследить за сюжетом, прислушиваясь к сердцебиению Грома и думая о том, как жутко и агрессивно выглядел Макар, готовый броситься на темноволосого молодого парня, и какой Игорь был решительный и бесстрашный. Серёжа ведь понял, что Игорь испугался не потасовки с блондином здоровым, а испугался за своего партнёра, который мог пострадать гораздо сильнее, чем сам бывший майор. Серый своим бесстрашным Громом гордится потому, что даже высокий и крепкий маячник на фоне Макара казался мальчишкой. У Разумовского до сих пор не улеглось всё внутри, иногда его передёргивает непонятная судорога, хотя близость и тепло партнёра не дают тревожному Серёжке окончательно скатиться в панику, он совсем не так позитивно смотрит на угрозы Макара, как Гром. Игорь окончательно проваливается в сон, рука вяло опускается на плечо компьютерного гения, и Разумовский осторожно поднимается, вылезая из- под руки и стараясь не потревожить уснувшего парня, выключает компьютер и отставляет его на стол. На маяке никогда не бывает тихо: всё время что-то трещит, скрипит, стонет под натиском ветра, но сегодня вокруг повисает какое-то неприятное затишье, отдающее тянущей болью в грудине. Серёжа вздыхает, понимая, что заснуть в ближайшее время не сможет, идёт на кухню, ставит чайник и включает радио, выставленное не пойми кем на непонятно какую волну, которая бормочет в ночи для Серого старые хиты восьмидесятых. На кухне тепло, но он зябко ёжится, обхватив себя руками, пока вода закипает, потом заливает оставшуюся с вечера заварку и греет руки о чашку под перебиваемый трескотней эфира голос Цоя, словно тот поёт ему вживую, прорываясь через десятилетия. Разумовский пытается сосредоточится на голосе музыканта, но не выходит, и парень мотает головой, отгоняя тяготящие его мысли, от которых становится душно, и поддаваясь порыву, подхватывает ватник, пахнущий Игорем и домом, закутывается и спускается по винтовой лестнице к выходу из маяка. На улице холодно и сыро, воздух белыми призрачными облачками вырывается изо рта Серёжи, который стоит, задрав голову вверх и смотрит на миллиарды звёзд, раскинутых чьей-то щедрой рукой по небу. Маяк посылает свои потусторонние яркие лучи в туманную даль, подавая сигнал заплутавшим в соленых зимних водах путникам, мол, не всё ещё потеряно, есть суша, где кто-то ждёт. Разумовский переводит взгляд на горящее окно кухни, которое тепло светит ему, будто личный маленький маячок. Там сейчас бубнит радио, транслируя на забытой волне забытые песни, там всё ещё горячий чайник и любимое игорево печенье в старинной резной вазочке, которую Серёжка купил у бабульки, разложившей свой бесценные, но вынужденно продаваемые сокровища, на деревянном ящике, застеленном выцветшей детской пеленкой. Там безопасность и дом, и Серёже нравится думать, что у него тоже есть, куда возвращаться. В ночные звуки Анивы вдруг врывается что-то чужеродное, и рыжик не сразу узнаёт звук моторки, которая заглушаемая волнами и скалами, вот-вот покажется из-за утёса. Компьютерный гений щурится, всматриваясь в темноту, ему становится сильно не по себе – если в такую темноту решились пересекать залив, значит, что-то серьезное приключилось. Но у Разумовского, выросшего в детдоме и потерявшего Олега, нет никого, чтобы его разыскивали и сообщали неприятные известия, ведь для других в такое время не приезжают… У Игоря родители тоже умерли. А вдруг что-то с Прокопенко? Серёжа всматривается в сидящую на носу лодки фигуру, расплывчатый силуэт почти сливается с темнотой вокруг. И только когда лодка причаливает, а её хозяин, пошатываясь, выпрыгивает на облизываемую водой гальку, даже не удосужившись привязать и зафиксировать лодку, рыжий узнаёт могучую фигуру Макара. Всё ещё тёплая кружка выпадет из рук и со звоном разбивается у ног Разумовского. Если и был шанс, что Макар его не заметит, то он безнадёжно упущен. Серёжа неловко пятится, сглатывая тягучую как патока слюну, а блондин как в замедлении поворачивает тяжёлую бычью голову в его сторону. Макар двигается странно – его заметно кренит в сторону, но это не мешает ему броситься к компьютерному гению, и рыжик разворачивается, распахивая дверь в маяк. Юноша хочет закричать, но горло схватывает спазм, как во сне, когда глупо открываешь рот, не способный издать и звука. Он запрыгивает в дверной проём и дергает дверь на себя, но закрыть на замок не успевает, Макар, рыча как дикое животное, тянет с силой ручку с противоположной стороны. Серёжа на автомате упирается одной ногой в косяк, пытаясь не дать блондину зайти внутрь, но идея всё равно не особо удачная, так как по силе он не просто уступает Макару, а проигрывает по всем фронтам. В один из мощнейших рывков, Серый вылетает из дома вместе с дверью, вновь вываливаясь на холод и повисая на дверной ручке, которая просто каким-то чудом не оказывается вырванной с корнем. Блондин таращится на Сергея, пошатываясь и выпучивая мутные глаза. С позиции Разумовского мужчина выглядит огромным, свет из коридорчика светит ему в спину, тени жутко искажают покрасневшее и какое-то мятое лицо. Макар пьян, причём пьян просто в хламину. Сердце испуганным зайцем бьется в груди, но юноша не может двинуться, только сам пялится на источник опасности, судорожно облизывая обветренные губы и шумно сглатывая слюну. Блондин вдруг резким и слишком выверенным движением вцепляется в Серёжины отросшие волосы и сжимает в кулаке рыжие пряди, подтягивая паренька на себя. Вот тут Разумовский приходит в себя и кричит истошно, до боли в лёгких, до звона в собственной голове: - Игорь! Пожалуйста, Игорь! Помоги! Серёжа никогда не был глупым мальчиком, он отлично понимает, что он слишком далеко, что Гром спит и может вообще не услышать его надрывных воплей. Корни волос ноют под натиском чужой мощи, его встряхивают и наотмашь бьют по лицу, от чего голова должна была бы дёрнуться, если бы её не удерживала огромная ладонь. - Заткнись, педик ебаный, – Макар дышит водочными парами ему в лицо, почти прижимаясь носом к его щеке. – Закрой свою пасть, дырка тупая! - Игорь! Он здесь! Он пришёл, пришёл! – голос срывается, но Разумовский пытается, одновременно с этим вцепляясь в руку Макара и силясь выбраться из хватки. – Я не справлюсь, Игорь… Последняя фраза получается жалкой и тихой, Серёжу отшвыривают на снег и больно бьют ногой в живот, заставляя сжаться в комочек, притянув ноги к груди. Рыжик задыхается от боли, но заставляет себя повернуться к Макару, чтобы понять, куда он ударит в следующий раз. Блондин сплевывает, глядя на него сверху вниз. - Ты такой жалкий. Он не придёт, видишь? Ты ему не нужен, он тебя пользует потому, что баб тут нет! А раз он пользует, то и мне можно, – мужик снова сплёвывает и заносит ногу для очередного удара, стараясь удержать равновесие. В этот момент Игорь, чудом услышавший крики Серого, не успевший одеться впопыхах и скатившийся по лестнице, со сна навернувшись несколько раз на крутых ступеньках, сносит блондина, налетая на Макара всем телом. Они оба падают на снег, и Игорь, чьи треники и футболка сразу промокают, наваливается на Макара, несколько раз заезжая ему кулаком в лицо. Серёжа приподнимается, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в животе, и выдыхает, словно только сейчас получилось набрать достаточно воздуха в грудь. Ему одновременно и страшно до безумия, и так спокойно, ведь Игорь правда услышал, Игорь пришёл, и не прав Макар! Нужен Серёжа Грому! Внутри всё расслабляется, будто теперь можно просто лечь и отходить от своих травм, пока родные руки не поднимут и не поведут отпаивать чаем. Игорь быстро кидает на него оценивающий взгляд, глаза горят от ужаса за Серёжу и ненависти к Макару, сканирует травмы и состояние, затем отворачивается, возвращаясь к врагу. Бывший майор выглядит жутко, нависший над противником и молча работающий правой рукой, левой удерживая и так не сопротивляющегося противника, только мышцы на спине ритмично напрягаются в движении. Разумовский не может отвести глаза от этого пугающего и завораживающего действия. Рука Макара, несколько секунд шарящая по камням, вдруг поднимается, и Серёжа думает, что тот хочет прикрыться, сдаваясь, но она сжата в кулак, и рыжик не сразу понимает, что происходит, когда кисть метко прилетает в висок Грома. Игорь на секунду замирает, а потом кулем валится с Макара на снег. Под темноволосой головой тут же расползается небольшое алое пятно. Блондин отшвыривает камень, который использовал для атаки, и тяжело дышит, не поднимаясь, давая себе передохнуть. Серый становится на четвереньки, не замечая, как промокают штаны на коленях, и ползёт к Грому, всё происходит слишком быстро, и рыжик, чей мозг в панике пытается проанализировать ситуацию, просто не может с такой скоростью обработать столько событий. Компьютерный гений доползает до маячника и судорожно трясёт его за плечо. - Игорь?... Игорёчек… Ты слышишь? Это я, Серёжа… Гром бледный даже на фоне снега, по виску размазалась черная в темноте кровь, и воздух густо пахнет железом. У Игоря ледяные руки, когда рыжик хватается за них, и на футболке расползаются мокрые пятна, которые обещают вот-вот покрыться ледяной корочкой, как и тело хозяина. Бывший полицейский не реагирует на Серёжины ласки и дрожащий шепот, глаза закрыты плотно, брови приподняты и рот приоткрыт в удивлении, будто он тоже не успел осознать, что же произошло. Разумовский поворачивается к Макару, смахивая непонятно откуда взявшуюся влагу, от которой щиплет щеки и губы и продолжая сжимать руки Игоря в своих ладонях, будто стараясь согреть. - Что ты наделал?! Он не отвечает мне! Он может умереть! Что ты наделал, тварь?! - Так ему и надо, – хрипло отзывается Макар, приподнимаясь. – Видел фильм «Горбатая гора»? Вот они там тоже педика одного убили, теперь ваша любовь прям как в кино, – блондин растягивает разбитые губы в кровавой улыбки, и Серёжу тошнит, будто он смотрит на открытую рану, края которой только расползаются сильнее. Парень отворачивается, и наклоняется к Игорю, утыкаясь лбом в крутое плечо, на котором лежал всего минут десять назад. Сильная рука хватает его сзади за ворот ватника и тянет от тела Грома. Серый хрипит и сучит ногами по липкому снегу, не успевший среагировать и просунуть между шеей и воротом ладонь, и теперь этим воротом придушиваемый. Юношу оттаскивают подальше и снова пихают на снег. У Серого сводит от холода одну из ног, но этого почти не замечает. - Мы с тобой ещё не закончили, когда Игорёха нас прервал, а я люблю всё до конца доводить, – Макар продолжает лыбиться кровавой раной, которая у него теперь вместо рта, и скидывает куртку. Пьяный, он не чувствует сейчас ни боли, ни холода, а это плохо. Хотя Серый тоже не отказался бы не чувствовать. Серёжа зажмуривается, надеясь придумать хоть что-нибудь, но в голове темная пустота, только гулко бьет пульс и начинает ныть где-то в области сердца. До рыжика ещё не дошло, что его сильный, мощный, улыбчивый, заботливый и бесконечно живой Игорь может вообще не встать больше с этого сероватого снега. До Разумовского не дошло, но что-то внутри уже начинает болеть. Макар стаскивает с юноши ватник, дергая его как тряпичную куклу, вырывая из суставов конечности, чтобы оголить как можно больше бледного тела. Ватник небрежно растеливается на снегу, после чего Разумовского снова за волосы перетаскивают на всё ещё хранящее его тепло нутро игоревой куртки. Серёжа пытается пинаться и вырываться, но вяло, потому что тело коченеет, потому что без Игоря в общем-то всё равно, что будет там дальше, потому что ещё раз он просто не переживёт своей потери, а какая разница, что будет с телом, когда внутри всё разбито и изорвано. Рука гадко хрустит в плече, когда Макар с силой тянет её вверх и фиксирует вместе с другой над головой Серого своей лапищей. Тянущая боль начинает зарождаться теперь не только внутри, но и снаружи, но её слишком мало, чтобы юноша мог отвлечься. Блондин грубо щупает под футболкой впалый живот и худую грудную клетку, и это настолько же отличается от нежных прикосновений Грома, как зима отличается от лета. Наверняка останутся некрасивые синие отметины, и Серёже хотелось бы, чтобы их не было, даже если не будет его самого, так хотя бы можно было бы притвориться, что ничего не было, и он до последнего принадлежал Игорю. Макар сопит и дышит перегаром, вылизывая мокро и неприятно шею языком, борется одновременно со своей пряжкой на рабочих штанах и бормочет что-то о том, какая же Серёжа шалава, как легко он променял один хер на другой. Рыжик слышит слова, но не может их понять, до мозга просто не доходит их смысл. Он тупо таращится в звездное небо и растворяется в спасительной темноте, отделяясь от своего тела, валяющегося на остывающем ватнике под чужой тушей. Так себя чувствуют, когда умирают? Именно так. Белое лицо Игоря, всплывающее откуда-то сбоку, кажется нереальным и мутным. Игорь таращит безумно потемневшие глаза и замахивается тяжелым оранжевым спасательным кругом, который был привязан к борту лодки Макара. Круг, будто комета, летит по дуге с легким свистом, прежде чем встречается с макушкой блондина. Мужик охает и пытается повернуть разбитое лицо к нависшему над ним майору, но получает ещё несколько ударов по голове, не сразу отключаясь. Гром ногой спихивает тело блондина с рыжика и валиться на ватник рядом с Серёжей, измученный своей раной и количеством усилий, которые она вынуждала приложить, чтобы защитить самое родное. Серому кажется, что это мираж, что он уже умер, и это всё лишь зыбкие видения угасающего разума, что всё это нереально, но даже в мираже он чувствует холод, исходящий от замерзшего тела маячника, и подползает, обнимая здоровой рукой и закидывая, словно плеть, сломанную, прижимая к себе, вплетаясь в чужое тело, чтобы отдать хотя бы оставшиеся крохи своего тепла Игорю. Грома трясёт, он клацает зубами, всё лицо заострилось, а кровь застыла на виске хрупкой коркой. Темноволосый мужчина обхватывает Серёжку своими руками и тыкается синюшными губами в чужие губы, тяжело дыша и, кажется, всхлипывая. - Игорь… – Серёжка дрожащими пальцами утирает на удивление обжигающе горячие слёзы с чужих ледяных щек. – Игорёчек, ну не надо… – собственный голос звучит надсадно и ломко, и просьба эта детская… Наверное, нужно было бы подобрать другие слова, чтобы утешить, смягчить вину чужую, но Серёжа слишком замерз и устал, и ему хочется просто вот так вмерзать друг в друга на старом ватнике, пропахшем дешевым гелем для душа Игоря и его же сигаретами. - Серый, я тебя подвёл… – хрипло шепчет Гром, касаясь своими губами его губ. – Подвёл и чуть не потерял. Но я нас спасу, слышишь? Только отдохну немного и спасу обязательно… Ты мне веришь, Серый? - Верю, – шепчет Разумовский, чувствуя, как тяжелеют веки, как расслабляется тело, а внутри вдруг становится спокойно и легко. Игорь спасёт. Обязательно спасёт, потому что Игорь надёжный и честный. – Я только в тебя и верю, Игорёчек, – сонно бормочет Серёжа и позволяет себе прикрыть глаза. - Мы с тобой в Питер поедем, слышишь? И я тебя никому в обиду не дам, буду тебя на руках носить, буду работать, чтобы ты мог своей сетью заниматься и ни о чём не переживать… Серёжка, я тебя больше никогда не подведу… Я ведь тебя люблю, рыжик мой… Разумовский даже не уверен, что кивает, тело становится легким и тяжелым одновременно, и парень проваливаться в темноту. *** Спустя год Серёжа с трудом может вспомнить, что было дальше, как Игорь, окоченевший в своей футболке, тащил его в маяк на руках, как отмороженными пальцами отогревал своего компьютерного гения, как лечил в Новый год кашляющего до рвоты Серёжку и не отходил ни на секунду, держа за руку, хотя и сам трясся в ознобе. Разумовского болезнь не отпускала недели две: его лихорадило, кашель рвал грудную клетку, а голова ныла. Врач, приехавший только числа третьего, загипсовал руку, впихнул маячнику таблетки и микстуры, хмурясь и раздражаясь на то, что выдернули во время праздников, и уплыл к себе, на сушу. Гром пичкал рыжика лекарствами, волновался, не спал по ночам и о чём-то долго разговаривал с кураторами Анивы. Когда Серёжку наконец стало отпускать, и он сам выполз на кухню, Игорь осторожно обнял его, уткнулся в липкую от пота шею, и прошептал: - Серый, мы уезжаем, третьего февраля уезжаем. Дядя Федя мою квартиру подготовит, место мне рабочее новое нашел уже, представляешь? Мы с тобой там заживём, заново заживём, как люди. - А как же Анива? – голос у рыжика толком не восстановился. Поэтому звучит хрипло и недоверчиво. - Да к чёрту этот маяк. Ты поедешь со мной? – Игорь поворачивает его к себе и смотрит своими серыми глазами серьезно и просительно, между бровей залегла морщинка, а губы пухлые сжались в тревожную нитку. Лицо похудело и осунулось, от чего скулы проступили под натянувшейся кожей, но Серёжка всё равно думает о том, какой же маячник красивый. – Серёж, мы всё исправим, дай мне возможность всё исправить, а? Пожалуйста. Серёжа только кивает и целует солёными сухими губами своего самого надёжного мужчину. Ему хочется уехать потому, что больше маяк не кажется домом, потому что он пропах тревогой, болью и болезнью, потому что больше это не крепость для них двоих, и тени, поселившиеся в углах, не уютные, а опасные и пугающие. А дом... Дом рядом с Игорем, значит, где угодно. Они справляются с переездом быстро, будто сбегают, оставляют большинство казенных вещей, забирают только самое ценное и возвращаются в родной Питер, который встречает сырой зимой, постоянным движением машин под окнами и не гаснущим светом улиц. У Игоря старая и большая квартира, с пыльными антресолями и оторванными обоями, но Серёже нравится, и Гром расслабляется, отдавая своё жилище на обустройство рыжику. Разумовский всё ещё просыпается по ночам от кошмаров, всё ещё слышит шум волн, засыпая, и иногда вздрагивает, если Игорь прикасается к нему слишком резко или неожиданно, но юноша просто не может заставить себя поговорить со своим партнером о том, что произошло, поэтому приходится обратиться к специалисту. Игорь терпит, приручает к себе снова постепенно и не торопясь, и компьютерный гений оттаивает, учится не проверять замки по тысячи раз на дню, привыкает к тяжести громовского тела на своём теле в моменты близости, и не без помощи Игоря делает успехи. Бывший майор умудряется занять место начальника в каком-то охранном агентстве, график у него нормированный, зарплата высокая и ночует мужчина дома, а выходные проводит со своим Серёжкой, заново изучая вместе дождливый Питер. Разумовский думал, что с его удачливостью он уже никогда не сможет зажить, как простой человек, со своими маленькими радостями, с походами к чете Прокопенко на пирожки и с семейными праздниками, но Игорь всё это ему дарит. И Серёжка бережно хранит покой их маленького уютного мира. Судьба Макара оказывается совсем не завидной: Гром все связи подключает, чтобы мужик оказался в тюрьме, но что с ним там происходит, не рассказывает Серёже, как бы тот не выспрашивал, говорит только, что больше блондин никому не навредит. Рыжик уже было думает про самое плохое, но вовремя вспоминает, что его Игорь так бы не поступил. Вскоре Макар стирается, теряя свой кошмарный облик, кажется всего лишь страшным сном, который когда-то приснился, и теперь лишь смутный образ возникает иногда в воспоминаниях. Время проносится незаметно, затягиваются раны, душевные и телесные, налаживается тихая счастливая жизнь, и Разумовский снова обнаруживает себя, закрученного праздничной суетой, на пороге нового года: он мечется в предпоследний день уходящего года в поисках подарков для близких и закусок на стол, трепетно украшает их с Игорем квартиру и вечером жарит картошку на ужин, так как это его коронное блюдо, остальные он всё ещё умудряется иногда испортить. Холодильник забит едой, ёлка установлена, подарок уже ждёт бывшего майора под ней, задвинутый в самый угол. Гром возвращается уставший, всю неделю занятый закрытием отчетов и подготовкой документов, открывает скрипучую дверь, топчется в коридоре, запуская с собой в квартиру холод и запах мороза, кричит, чтобы Серёжка ставил чайник, и, сбросив толстовку на кресло, плетётся на кухню. Рыжик тянется за объятиями, а Игорь, прижав худое тело к себе, расслабляется и выдыхает, только сейчас в полной мере осознавая, что вернулся домой. Рыжик фыркает и смеётся, извиваясь, когда бывший полицейский пытается просунуть замёрзшие руки под чужой свитер. Наконец объятия распадаются, рыжик расставляет на столе тарелки, а Игорь тянется к карману и достает белый сильно мятый прямоугольник – конверт, кладёт его на стол и подталкивает к Разумовскому. Серёжка вопросительно вскидывает брови. - Тебе пришло, без обратного адреса. - От кого? – компьютерный гений подбирает конверт и распечатывает. Бывший маячник только плечами пожимает, внимательно следя за лицом любимого человека. Юноша чувствует, как сердце спотыкается на ударе, стоит ему увидеть знакомый почерк, Серёжка поднимает на Игоря глаза и шумно сглатывает. - Не может быть… - Что там? – Гром тут же вскакивает со стула, хмурясь, но Сергей останавливает его движением руки и дрожащими пальцами достаёт письмо. «Дорогой Серёженька…», «…очень жаль, что тебе пришлось это пережить…», «…так было нужно…», «…не представляешь, каких сил мне стоило не выходить с тобой на связь…», «…столько раз хотел тебе написать, что я жив, но нельзя…», «Я возвращаюсь в Россию». Серёжа падает на стул, выпуская бумагу из рук и таращась в одну точку. Сердце бьется без ритма, просто скачет мячиком в груди, а в голове полнейшая неразбериха, и хочется плакать, и смеяться, и кричать, и бежать куда-то, но Серый будто отключается. - Серёженька, – Игорь падает перед ним на колени и хватает за руки, несильно потряхивая. – Что такое? Что стряслось, маленький? - Олег жив, – неверными губами шепчет рыжик, и вдруг начинает плакать, утирает по-детски глаза рукавом свитера, и чувствует, как губы плывут в глупой улыбке. – Олег жив, Игорь… Олег жив! Боже.. Живой… Олег, Олеженька… Возвращается, представляешь? Игорь… Я теперь самый счастливый, получается? У меня ты, мой любимый человек, и друг детства... Гром выдыхает и роняет голову на его колени, целуя тонкие кисти компьютерного гения, которые держит в руках. Мужчина не знает, что для него означает эта новость, но пока рыжик вот так плачет от счастья, тыкаясь мокрым лицом в его макушку, и смеётся чуть громче, чем обычно, он, пожалуй, тоже рад. Серёженька это новогоднее чудо заслужил.